
Полная версия:
Чистый лист
– Это экспериментальное приспособление, которое не то что не пошло в серию, оно пока толком не опробовано, не доказаны его эффективность и необходимость. А ты ведешь себя так, словно это нечто привычное. Пристежные ремни, ракеты… Может, Стевич вытащил тебя из будущего? Версия, конечно, из модного авантюрного романа, но… Признаться, она единственная что‑то объясняет.
– Из будущего так из будущего, – беспечно пожала я плечами. Собственное происхождение по‑прежнему занимало меня куда меньше, чем окружающий мир. – А откуда ты все это знаешь? Все экспериментальные разработки, и даже закрытые, специальные…
– Люблю технику и интересуюсь новинками, – ответил Май рассеянно.
Авто плавно плыло по дороге, мерно покачиваясь и вальяжно, с чувством собственного достоинства, заходя на повороты. Шелестела под колесами мостовая, рычал мотор, золотистый свет фар таял в лучах фонарей – с тем чтобы возродиться в ближайшем темном переулке и внезапно выхватить из мрака что‑то неожиданное. Пару гротескных, причудливых бронзовых статуй в углах небольшого портика, закрытые кованые ворота в арке – изящное чугунное кружево, шаткую фигуру припозднившегося прохожего, метнувшуюся в подвальное окошко быструю серую тень – то ли кошку, то ли крысу.
При последней мысли меня передернуло.
Так. Крысы. Я что, их боюсь?
Представила – серую, усатую, с длинным голым хвостом… И поймала себя на попытке закопаться в кресло целиком.
– Майя, что с вами? – Даже Недич заметил, а он внимательно следил за дорогой и в мою сторону как будто не смотрел.
– Все нормально, – отмахнулась я и затрясла головой, пытаясь отогнать очень навязчивое видение длинного извивающегося розового хвоста. – Блин! Я, кажется, крыс боюсь. Даже мыслей о крысах! Бр‑р! Май, срочно отвлеки меня чем‑нибудь, зачем я о них подумала?!
– У меня дома их точно нет, – неуверенно попытался подбодрить меня мужчина. – И в Зоринке тоже.
– Где? – заинтересовалась я.
– В университете, – пояснил Май. – Его так называют для краткости.
– А, точно, он же имени Зорича! – вспомнила я. – А кто это был, если его именем назвали такое большое и почтенное заведение? Просветитель, основатель?
– Нет, – хмыкнул тезка. – Основал его один из ольбадских владык за несколько веков до Объединения, тогда университет был единственным на всю страну и назывался просто – Ольбадский.
– А Объединение – это?..
– Сто с небольшим лет назад было подписано соглашение о вхождении Гмарры в состав Ольбадской империи, и на землях по эту сторону океана не осталось других государств.
– И что, все сто лет живут душа в душу? И никто не пытался отделиться? – не поверила я.
– Почему? Всякое случалось, но Младичи – хорошая династия, в роду было очень много талантливых правителей, так что пока существуем. А с полсотни лет назад…
Примерно полвека назад хитрый правитель грамотно перенаправил все агрессивные настроения подданных на заокеанского соседа, Регидон. Серьезных столкновений между двумя титанами не было и не предвиделось – очень затратно и бессмысленно воевать через океан, но наличие такой страшилки держало жителей в тонусе, подстегивало развитие вооружения, а следом за ним – и прочих отраслей производства. А ловля регидонских агентов стала любимой народной забавой и главной целью контрразведки. Иногда действительно ловили настоящих шпионов, что добавляло бодрости.
Тихомир Зорич, впрочем, к будням разведчиков никакого отношения не имел. Это был эксцентричный политический деятель, повеса и записной дуэлянт, который в момент своей смерти являлся фаворитом тогдашней вдовствующей владычицы. Лет за двадцать до окончательного Объединения, во время очередной попытки переворота Зорич был убит в драке с бунтующими студентами на ступенях центрального корпуса университета. Больше никакого отношения к славному учебному заведению погибший не имел, но владычица мстительно увековечила его имя.
То есть из‑за одного фаворита закрывать славное учебное заведение – это слишком, а вот сделать такую мелкую гадость – самое то. Я считаю, очень по‑женски. Мне понравилось.
Впрочем, нельзя сказать, что студенты очень уж сопротивлялись наименованию. Видимо, во время побоища Зорич сумел заслужить уважение противников.
– Изумительно, – со смехом подытожила я рассказ Недича. – Главное учебное заведение страны носит имя бабника и скандалиста. Не удивлюсь, если он любил выпить и вообще был тем еще раздолбаем, много чего можно прикрыть красивым словом «эксцентричный». Мне уже нравится этот университет.
– Зоринка – хорошее место, – согласился Май с легкой улыбкой. – С традициями.
Я задумчиво покосилась на строгий профиль мужчины. В салоне авто повисла тишина.
Я смутно представляла, как должны выглядеть родовитые аристократы, но почему‑то казалось – Недич выглядит именно так. Строгий, аккуратный, подтянутый. Красивое лицо: прямой нос с легкой горбинкой, выразительные глаза, черные брови вразлет, высокие скулы. Может, для совершенства – губы тонковаты. Или все с ними хорошо, а впечатление портит горькая складка в уголках рта?
Он ведь почти не улыбается. Вот это выражение сейчас – живое, чуть рассеянное, явно вызванное какими‑то приятными воспоминаниями бесшабашной студенческой юности, – пожалуй, самое яркое проявление радости и веселья за время нашего знакомства. Да, знаю я его всего несколько часов, но это не мешает делать выводы.
Обычная авария вряд ли привела бы к такому итогу. И совсем не верилось, что Май всегда был таким хмурым и замкнутым. Нет, дело вот в этом надломе, в черном цвете и абсолютной закрытости решительно от всего. Залез в раковину и закрылся. И мне становилось все интереснее, что же такое с ним произошло.
– Май, а что нужно делать, чтобы у меня поскорее возникла естественная защита?
– Представления не имею. – Недич пожал плечами. – Никогда не интересовался. Надо спросить у Горана, он должен разбираться в этом вопросе. Послезавтра буду в Зоринке – узнаю.
– А завтра?
– Завтра нам нужно что‑то решить с вашей одеждой, обувью и документами. Утром позвоню своему портному, надеюсь, он сумеет подсказать какую‑нибудь неболтливую мастерицу.
– Портно‑ой, – протянула я. Стало неловко. – А что, готовая одежда не продается? Обязательно шить на заказ? Мне кажется, так дороже, нет?
– Во‑первых, пока вы выглядите столь экзотично, ни о каких походах по магазинам в принципе не может идти речи, – спокойно ответил Май. – Так что хотя бы один наряд и некоторые другие мелочи нужны вам прямо сейчас, причем от человека, который не побежит сразу после встречи в первую попавшуюся газету – рассказывать, сколь необычная у меня появилась… содержанка. – Последнее слово мужчине явно претило, он запнулся и выплюнул его с отчетливой неприязнью. – А во‑вторых, прежде магазинов нужно решить вопрос с вашими документами. Я пока достаточно смутно представляю, как это сделать, но точно могу сказать: это будет происходить не дома. Завтра поговорю с семейным поверенным, он подскажет.
– Ага, и легенду надо придумать, – вздохнула я.
– Что придумать?
– Ну, объяснение, кто я такая, откуда взялась, что с документами…
– Это не так сложно. Дочь моего погибшего сослуживца, приехала в столицу учиться, но на вокзале ударили по голове и украли все вещи. Ударом можно объяснить даже некоторые ваши странности. Но вам в любом случае нужно хоть немного освоиться, прежде чем выходить в люди, это без учета экзотичной наружности.
– Я настолько дикая и невоспитанная, что страшно показывать? – засмеялась в ответ.
– Смотря в каком обществе. – Май улыбнулся. – Если рассматривать Зоринку, то скорее эксцентричная и непосредственная. Ваша главная проблема в непонимании некоторых совершенно естественных и простых вещей и, с другой стороны, наличии весьма неожиданных познаний. Я, признаться, пока не могу решить, с чего начинать заполнение пробелов.
– Что‑нибудь придумается, – оптимистично отмахнулась я.
Ого! Вот это победа: Недич улыбается и даже почти шутит. Кажется, я очень положительно на него влияю.
А вообще интересно, неужели тут нет никаких врачей, занимающихся подобными расстройствами? Психотерапевты, психиатры – это одно из тех воспоминаний, которые взялись невесть откуда, или нет? Как бы спросить Мая так, чтобы не принял все на свой счет! Не дурак же он, прекрасно понял, что я поняла, что у него какие‑то проблемы. Тьфу, какая кривая мысль…
Я так и не придумала подходящего предлога, а потом стало не до того: мы приехали.
Авто оставили в сумрачном подземном гараже – здесь стояло с десяток машин и имелось еще несколько свободных мест. Прошли в лифт, конструкцией напоминающий университетский, но гораздо более роскошный внутри – зеркало в резной раме от пола до потолка, обшитые темными деревянными панелями стены. Да и двери здесь закрывались не вручную, а с помощью небольшого рычага с круглым эбонитовым набалдашником. Поднялись на четвертый этаж и оказались в небольшом светлом холле на две двери.
– Ух ты, и что, никакой охраны нет? – полюбопытствовала я, когда Май толкнул незапертую дверь.
– Магия, – коротко пояснил Недич. – Посторонний не прошел бы. Пойдемте, я покажу гостевую спальню. Надеюсь, там все в порядке, а то придется искать белье. Прислуга приходящая, не дергать же звонками среди ночи…
После всего увиденного странно было бы удивляться элегантной, сдержанной роскоши апартаментов, вот я и не удивлялась, а любовалась, как в музее. Наборным паркетом, хрустальными люстрами, изящной мебелью; деревом, шелком, бархатом, бронзой и мрамором; высокими потолками, со вкусом подобранной цветовой гаммой и выдержанностью интерьеров.
А потом Май показал комнату с широкой кроватью, хрустящим от чистоты бельем, отдельной уборной и свежими пушистыми полотенцами и оставил меня наедине с этой красотой. Ушел организовывать нам поздний ужин. Я же застыла посреди комнаты в смятении – дура дурой. Потому что смотреть, восхищаться, украдкой щупать было интересно, познавательно, но я понятия не имела, как можно тут жить.
Это же музей! Как можно завалиться в постель посреди экспозиции?! Я уже не говорю о том, чтобы воспользоваться ванной! Так и казалось, что сейчас откроется дверь и войдет пожилая смотрительница строгой наружности, глянет поверх очков и поинтересуется, почему я отстала от группы.
М‑да. Откуда бы ни взялись мои воспоминания, в той жизни я определенно не имела ничего общего с аристократами…
В конце концов, справившись с ощущением неловкости, я отправилась знакомиться с удобствами ближе. Нашла домашние тапочки и большой безразмерный халат, в который могла завернуться с головой, только переодеться не сумела: проклятые пуговицы со спины никуда не делись. Пришлось ограничиться мытьем рук, не рвать же на себе единственное, да к тому же чужое платье из‑за такого пустяка!
Мая я нашла по голосу, в тишине пустой квартиры его было прекрасно слышно. Мужчина разговаривал по телефону в кабинете, не закрыв за собой дверь. Разговор не был личным и тайным, так что я пошла на звук: Недич извинялся за поздний звонок и просил по возможности отыскать хоть какую‑то еду. Бутерброды? Прекрасно, пусть будут бутерброды!
Мягкие тапочки ступали бесшумно, так что моего приближения Май не заметил. Однако хулиганить я не стала, замерла на пороге, с любопытством разглядывая домашнюю версию Недича и пытаясь найти отличия. Увы, тщетно: такой же подтянутый, такой же прямой и черный, даже не разулся.
– Что‑то случилось? – спросил он, положив трубку и обнаружив меня у двери. – Вы не смогли что‑то найти?
– Нет, все отлично. Я только платье не сумела снять, опять тебе придется помогать. Но потом, после ужина. Кажется, с питанием у меня все нормально, как у настоящих людей. Во всяком случае, голод чувствую. Руки я помыла, так что готова к бутербродам! – Я бодро продемонстрировала растопыренные пятерни.
Май обвел меня взглядом и неопределенно хмыкнул, на мгновение задержавшись на тапках.
– Что‑то не так? – предположила я. – В них нельзя ходить? Я могу босиком!
– Нет, что вы, можно, они там для этого лежат. Наверное. Просто… – Май замолчал, подыскивая правильное слово, и заодно потянул с шеи галстук. Даже пару верхних пуговиц расстегнул! – Непривычно, – наконец определился он и жестом предложил мне выйти. – Ими обычно пользуются в пределах покоев, чтобы дойти до уборной или что‑то в этом духе, а по дому ходят в домашних туфлях или обычной обуви. То есть это не закон и даже не жесткое требование этикета, просто я так привык. Очень странно смотрится… В общем, не обращайте внимания, – отмахнулся мужчина, запутавшись в словах.
– Да ладно, симпатичные шлепки. С помпонами, – улыбнулась я, устраиваясь на высоком тяжелом стуле со спинкой – за разговором мы незаметно дошли до кухни. – Ничего себе, как у аристократов все строго! Или это не у всех, а только твоя семья отличается? Я сейчас, конечно, не только про тапочки, а вообще.
– Скажем так, это общая манера поведения некоторых семей. Либо тех, которые очень гордятся древностью рода, либо тех, которые пытаются притвориться первыми. В последнюю сотню лет этикет стал… проще. Новое время диктует новые правила и новые ценности, но не все это понимают и не все готовы меняться, – устало пояснил он и поднялся, услышав резкий металлический звонок. Открыл большой двустворчатый шкаф в дальнем конце просторной кухни; там оказалась большая ниша, в которой стоял поднос.
– Это что, лифт для продуктов? – сообразила я.
– Да. Здесь есть небольшая кухня. Ничего вычурного и роскошного, но у них всегда наготове пара‑тройка блюд. Или, если нет, могут сообразить что‑то на скорую руку.
«На скорую руку» оказалось парой больших тарелок с бутербродами, причем невероятно аккуратными и нарядными, как будто нарисованными. Точно знаю, что у меня такая красота никогда не получилась бы. Половина с паштетом и яйцом, половина с ветчиной и сыром, все с зеленью – просто прелесть.
Хозяин дома пошел заваривать чай, а я сцапала ближайший бутерброд: при виде еды стало понятно, что я не просто голодна, а очень голодна.
– М‑м! Как они тут здорово готовят! – восхищенно протянула, прожевав. Не говорить с набитым ртом у меня воспитания все‑таки хватило.
– Мне тоже нравится, – поддержал Май и вернулся к столу. Выставил заварочный чайник, чайник с кипятком на деревянной подставке, а потом – тарелочки, к которым выложил приборы. И сел напротив, глядя на меня с очень задумчивым видом.
– Что? – не вытерпела я. – Ты хочешь сказать, что бутерброды нельзя есть руками?!
– Ну… как сказать, – протянул он, покрутил в руке вилку, еще раз покосился на меня.
Несколько секунд мы так и сидели, переглядываясь друг с другом и с моим бутербродом, а потом я недовольно фыркнула:
– Вот еще, глупости какие! – И с удовольствием вгрызлась в кусок хлеба с колбасой.
В конце концов, я гомункул, мне можно! А Май все равно слишком воспитанный и добрый, чтобы ругаться и заставлять.
И он, конечно, не стал этого делать. Вновь бросил на меня задумчивый взгляд, а потом вдруг отложил приборы и аккуратно, недоверчиво стянул с тарелки ближайший бутерброд. Руками.
Я дурно на него влияю.
– Что, так удобно? – уточнил мужчина.
Я в ответ энергично закивала.
Май еще некоторое время колебался, но потом все же последовал моему плохому примеру. Причем с таким видом, что мне дорогого стоило не засмеяться, глядя на него, пришлось сосредоточенно изучать блюдо. Было ощущение, что я подговорила благовоспитанного отличника впервые в жизни прогулять занятия.
– А мне показалось или ты правда не одобряешь строгого семейного воспитания? – полюбопытствовала я после второго бутерброда и кивнула на третий в руках мужчины. – Похоже на маленький бунт.
– Это выглядит нелепо, да? – слабо улыбнулся Май.
– Я бы не сказала.
– Да ладно, я же вижу, что тебе смешно, – отмахнулся он.
– Забавно, да, но не нелепо, – возразила я. – Чувствую себя хулиганкой, которая смущает ум благовоспитанного юноши. Не знаю, как росла я, но в таких условиях точно свихнулась бы!
– Когда ты находишься в таких условиях с младенческого возраста, это несложно принять, – возразил Недич. – Наоборот, нужно много времени и жизненного опыта, чтобы составить собственное мнение и пересмотреть то, чем жил с рождения. Многие из тех вещей, которые в меня вкладывали, не теряют ценности и по‑прежнему кажутся верными. Уважение к старшим, уважение к женщинам, долг перед страной и семьей, честь, умение держать себя в руках – все это важно. Но у этой медали есть обратная сторона: чопорность, заносчивость, взгляд свысока на людей, не знающих этикета. Может ли одно существовать без другого? Мне кажется, да. Но я не возьмусь критиковать моих воспитателей.
– А как они относятся к твоему бунту? – полюбопытствовала я. – Как сочетается должность преподавателя с суровым аристократическим воспитанием?
– Сложно сказать. Если бы были живы, могли бы и не одобрить, – сказал тезка задумчиво.
– Ой! Извини, как‑то об этом не подумала, – смутилась я. – Но здорово, что я попала именно к тебе и ты не пытаешься меня перевоспитывать.
– Перевоспитывать… – протянул он. – Ты очень непосредственная, порой до бесцеремонности, и иногда кажешься избалованным ребенком. Но, с другой стороны, я наблюдаю за тобой и понимаю, что ты со всеми этими странностями уже вполне взрослая, сложившаяся личность. А принудительно перевоспитать взрослого человека нельзя. Да и с детьми все не так просто… В общем, можешь быть спокойна, читать морали я не стану. Мне по‑прежнему гораздо интересней понять, где мог сформироваться такой характер, чем пытаться что‑то с ним сделать. Уверен, не в нашей стране и не в Регидоне, а все другие варианты из области фантазий и домыслов.
Надо же, опять он на «ты» перешел. Совместное поедание бутербродов на кухне среди ночи, оказывается, здорово сближает. Надолго ли?
– Мне непонятно, зачем люди усложняют себе жизнь этими тонкостями этикета, – задумчиво сказала я. – И есть ощущение, что в прошлой жизни он меня тоже волновал. Ну ладно, уважение к старшим, придержать женщине дверь, за столом не чавкать. Но почему нельзя у себя дома в отсутствие гостей ходить в тапочках?!
– Мои воспитатели придерживались мнения, что одна поблажка в конечном итоге непременно выльется в невоздержанность, и все усилия пойдут прахом, – ответил Май. – В чем‑то они, безусловно, были правы. Но когда во главу всего ставят форму, то есть этикет и следование правилам приличия, результат зачастую жалок и насквозь лицемерен. Давай продолжим этот разговор завтра, хорошо? Если ты закончила, предлагаю пойти спать.
– Да, конечно. Помочь с уборкой? – спросила, прекрасно понимая, что нагружать гостью Май не станет. Признаться, настроения мыть посуду у меня сейчас не было совершенно, но совесть требовала хотя бы предложить.
– Не нужно, я сам в состоянии поставить тарелки на поднос, – отмахнулся Недич.
– Ну тогда помоги мне с платьем, и пойду осваивать просторы, – решила я, выбираясь из‑за стола. – Надеюсь, я на этой кроватище не заблужусь.
– Доброй ночи, – только и ответил Май, без возражений расстегнув мне пуговицы. Очень аккуратно, явно избегая лишний раз притрагиваться к коже.
Меня его приличность и воспитание даже немного пугали. С одной стороны, все правильно: не станет нормальный воспитанный мужчина приставать с неприличными предложениями к первой попавшейся странной особе. Может, я вообще не в его вкусе, это понятно. Но с другой – щепетильность Недича казалась несколько болезненной. Даже несмотря на то, что жениться он из‑за компрометирующих меня обстоятельств все‑таки не собирался.
Солидный мужчина, симпатичный и обаятельный, с деньгами. С родословной еще, ага. Не думаю, что у него когда‑то были какие‑то проблемы с женщинами…
А с третьей стороны, ну мне‑то какая разница? Наоборот, стоит сказать спасибо за его тактичность: и мысли не допустишь, что он способен обойтись со мной подло – в любом смысле. И порадоваться, как мне повезло с создателем и его друзьями. Я же понимаю, что куда проще было меня убить и избавиться от тела, наверняка у них тут, при наличии магии, есть способы сделать это быстро и бесследно. Хватиться меня некому, искать тоже… Но нет, рискуют навлечь на себя дополнительные проблемы, однако пытаются мне помочь, относятся как к человеку – точно зная при этом, что я гомункул и вообще побочный результат эксперимента.
Так что, чем копаться в жизни Мая и его голове, лучше бы свою сначала заполнить реалиями окружающего мира, чтобы не выдать ненароком благодетелей.
И что‑то надо сделать с белыми глазами. Интересно, а цветные линзы тут существуют? А вообще – линзы? Или какой‑нибудь еще немагический способ маскировки, если магию ко мне применять опасно.
На этой умной мысли я и уснула.
Видимо, Недич вчера вымотался по‑настоящему сильно, потому что, проснувшись посреди ясного дня, я обнаружила в квартире тишину. Конечно, искать мужчину и уточнять, действительно он еще спит или уже куда‑то убежал спозаранку, не стала. Вряд ли он сознательно рискнул бы оставить меня одну без присмотра, скорее просто умаялся, бедный.
Подмывало сунуть любопытный нос в кабинет: уж очень много там было всяких интересных книг, да и на стене, как я сейчас помнила, висело что‑то, похожее на карту мира. Но дверь оказалась закрыта, а проверять, заперта или нет, и портить о себе впечатление, шуруя в хозяйских вещах, я не стала. Вместо этого придумала гораздо более полезное и безобидное занятие: организацию завтрака. А если не найду ничего съедобного, хотя бы кофе сварю. Или чай согрею.
Тщательно обыскав все шкафы и полки, я предсказуемо не нашла никаких свежих продуктов – ни молока, ни яиц. Зато обнаружила настоящий холодильник, почти пустой. Находка приятно удивила, потому что я считала это чудо техники очередным приветом из того прошлого, которого не помнила. В холодильнике обнаружилось несколько недоеденных с вечера бутербродов.
А еще я нашла кофе и ручную кофемолку, несколько банок с крупами, включая овсянку, несколько мешочков с орехами и сухофруктами, специи и даже банку меда. И принялась за сооружение завтрака чемпиона, мурлыча себе под нос какую‑то бравурную мелодию – если в ней и были когда‑то слова, их я не помнила. Но заодно поняла, что люблю музыку и, кажется, не лишена слуха.
Не знаю, это я все‑таки шумела или Мая выманил из спальни запах кофе, но мужчина возник на пороге кухни как раз вовремя – завтрак был готов.
Недич явно успел принять душ, собранные в хвост волосы были влажными, но проснуться это ему не слишком‑то помогло. Помятая физиономия составляла забавный контраст с мокрой головой и безупречными стрелками на брюках.
Нет, все же он ужасно милый!
– Майя, что вы делаете? – растерянно спросил хозяин дома.
– А на что это похоже? – весело уточнила я. – Завтрак готовлю. Правда, из доступных продуктов я только овсянку на воде смогла сделать, но должно получиться неплохо. Если ты ее, конечно, ешь. Топай к столу.
– Но… не стоило… – пробормотал он совсем уж неуверенно.
– Успокойся, я, как оказалось, умею готовить и даже почти люблю. В конце концов, должна же я была себя чем‑то занять! Не спи, замерзнешь!
Дожидаться, пока Май договорится со своим воспитанием, решительно возражавшим против допуска гостей к приготовлению пищи, я не стала. Подошла, подцепила мужчину под локоть и потянула в нужном направлении. В этом месте он, конечно, очнулся и попытался поучаствовать в процессе, но стол я к тому моменту уже накрыла. Пришлось хозяину ограничиться переноской кастрюльки с плиты – тоже какое‑никакое полезное занятие.
На свое место я плюхнулась первой и с некоторой поспешностью: вряд ли Май правильно поймет и оценит попытки за ним поухаживать. Поэтому он наполнял тарелки кашей и чашки кофе, а я сидела, поставив локти на стол и подперев ладонями голову. Ужасно неприлично, наверное.
Кстати, по поводу моего халата и тапочек Недич так и не высказался; видимо, помнил про пуговицы.
– Вы действительно хорошо готовите, – заметил Май наконец. – Никогда не думал, что овсянка бывает вкусной.
– Тяжелое все‑таки детство у аристократов, – засмеялась я. – Слушай, давай ты перестанешь прыгать с «вы» на «ты» и обратно? Сам же понимаешь, что это глупо, а мне приятнее и удобней на «ты».
– Хорошо, я попробую, – ответил он обтекаемо и переключился на полезную тему: – Я позвонил своему портному, тот подсказал даму, способную помочь. Она приедет к полудню со всем необходимым на первое время и будет молчать.
– Главное, чтобы в обморок не бухнулась при виде моих прекрасных глаз, – весело отмахнулась я.
– Не бухнется, они… действительно очень красивые, – заметил Май.
– Ты просто привык.
– Нет, я не об этом. Они уже поменяли цвет на зеленый. Красиво.
– Здорово, а я и не заметила! Я при виде этой белой жути каждый раз вздрагивала, так что в зеркало старалась не смотреть. А это нормально, что они так быстро поменялись? И с магической точки зрения это что‑то значит?