Ночь империи

– Ты уже и письма мои читаешь,– вяло огрызнулся Гринд, разворачивая послание.

От полноценной ругани спасало только то, что при всей своей нелюбви (в юности) к военному делу, в нынешние времена при необходимости он нырял в него с головой. Не тот был день, чтобы выяснять отношения и обвинительно тыкать пальцами в любителей читать чужие переписки.

Прочитав всё, что хотела сказать сестра, Самаэль собирался убрать письмо за пазуху, но вспомнил, в каком виде до сих пор ходил.

Сначала в руки едва успевшему сообразить Айоргу отдали бумагу, затем – камзол с кафтаном. После этого письмо первый тави забрал, со вздохом пихнув его в карман штанов.

– Может, и надо, может, и нет. У меня никакой уверенности в том, что ифриты задумали.

– Ты в этом не одинок,– валакх с едва слышным фырканьем скинул одежду друга подоспевшему слуге.– Почистите хорошенько. Негоже первому тави шататься тут в одной рубахе.

Не будь здесь Санбики, последнее бы добавлять не пришлось, но он буквально затылком чуял, что интерес сестры к Ноктису пропал, как только Гринд разделся. Обернувшись, мужчина только подтвердил все свои подозрения.

– Птица Великая,– с плохо скрываемым раздражением пробормотал Айорг, упёршись ладонью в пояс.– Гринд.

– Надо было тебе меня послушать тогда,– Самаэль скорее озвучивал свои мысли, чем вёл разговор,– стена низкая. Если случится так, что они сюда дойдут и по дороге разживутся парочкой требушетов…

– Гринд!

Самаэль замолк на середине предложения и посмотрел вниз. Потом, проследив направление, куда указал взглядом валакх, заметил моментально зардевшуюся и отвернувшуюся Санбику и тяжело вздохнул:

– Первородных и её же самой во имя.

– Вот именно,– пригрозил Айорг.– Мне надо идти, но можешь пообещать, что покои моей сестры не окажутся твоими?

Первый тави не стал радовать его ответом, но состроил перед уходом такую физиономию, что надежда не родниться вдруг с Гриндами все же забрезжила на горизонте.

Глава 17. Отречение.

1.

Юноша-слуга улыбнулся, ставя на столик поднос с закусками и кубком, наполненным белым вином с добавлением пары долек нарзы, напоминавшей о яблоках, которые люди в одной стране считали своим народным достоянием. Нарза отличалась гораздо меньшей сладостью и более маленькими размерами, а так же необычайно хорошей сочетаемостью с алкоголем. Служка об этом знал, потому позволил себе попытку умаслить правителя.

Его широкий жест не заметили, просто взяв кубок с подноса.

Ввалившийся на небольшой оплот спокойствия солдат испугал слугу до предобморочного состояния: выглядел, как заправский мясник. Пройдя к девочке, помогавшей слуге в работе, мужчина взял у неё небольшое полотенчико, вытирая руки и кровь со щеки, после чего принялся за значительно потерявшие в объёме кудри.

– Мне всегда говорили, что пить перед выходом на битву вредно.

– Я не пью, я – вкушаю,– без малейшего зазрения совести отбрил его Иблис, отпивая вина.– Кроме того, я туда не выйду.

– О, а я так надеялся,– голос Гленна сочился ехидством.– Мы ведь уже четвёртый день там мясо рубим без Вашего Княжества.

– Вы с капитаном крылатой армии и так – до смерти прекрасный дуэт.

Наёмник хмыкнул, отойдя от девочки, которой решил ради душевного спокойствия не отдавать полотенце, и остановился возле занятого Иблисом кресла. Битва тянулась с самого утра, и ожидать от ифрита отмашки к завершению было нельзя.

Почесав щеку, отчего на ней остались кровавые разводы, Гленн искоса посмотрел на наблюдавшего за ним снизу вверх собеседника и усмехнулся.

– Ну-ну, великий князь.

Посмотрев в ту сторону, где предположительно находился вражеский лагерь, молодой человек нахмурился, прижав ладонь к правой стороне шеи.

Он был на поле боя и снёс голову не одному солдату, видел среди сражавшихся знакомые лица, и даже лично столкнулся с генералом Эммерихом. Последнего постарался не ранить, сам по итогу едва не распрощавшись с рукой, но потом видел, как мужчина уносил с поля одного из своих подопечных.

Солдаты армии Эрейи неслись вперёд на врага, врезаясь в это месиво из людей, лошадей и оружия, с абсолютным непониманием в глазах – непониманием того, как они должны выиграть битву у армии, которая была уверена в себе, своём правителе и возможностях, открытых им сейчас.

– Что, маленький мой,– не глядя на него, поинтересовался Иблис,– не нравится?

– Почему ты начал эту войну?

– Сложно назвать войной то, что происходит,– хмыкнул Иблис.– Мы пришли, встретили вялое сопротивление и пошли дальше вглубь страны.

– И тем не менее,– Гленн скрестил руки на груди, от делать нечего проводив взглядом солдата на кремового цвета лошади проскакавшего к лагерю.

– Твой отец давно испытывал моё терпение. Апогеем стало нападение на Лилит… и мне кажется, что смерть принцессы Офры расстроила только меня, а ему просто дала повод поскалить зубы в нашу сторону.

– То есть…

– Нет, Гленн, я делаю это не только из мести за супругу. Ресурсы, доступ к торговым путям,– помолчав, Иблис нахмурился.– А ещё, если ради отсрочки вымирания целой нации хотя бы на сотню лет мне надо захватить одну страну – я это сделаю.

Взглянув на небо, Гленн едва заметно прищурился, и на мгновение ему показалось, что при должном желании в какой-то момент он смог бы увидеть огромную тень, очертаниями напоминавшую птицу. По счастью, фантазия осталась исключительно в его мыслях, быстро успокоенная тем, что Иблис сказал об отсрочке: у них ещё было достаточно времени.

– Если тебе некомфортно-

– Деньги я взял,– не дал начать разговор, который между ними в последние пару недель возникал слишком часто, произнёс наёмник, отвлекаясь от своих мыслей.

– Всегда можешь вернуть.

– Нет, уже потратил.

С коротким вздохом он упёрся руками в пояс и прищурился в сторону поля боя.

Как ни старался, не смог заметить двух самых важных людей среди эрейцев. С одной стороны, в глубине сущности Гленн надеялся, что и правитель, и его первый тави отсиживаются в столице или на гораздо менее проблемном фронте с вахши, с другой – не мог не задаваться вопросом, почему они не сопровождали армию. Возможно, понимали, что хотя бы один из них должен быть жив и здоров, чтобы вытащить империю из этой волчьей ямы, или вообще сбежали куда подальше. Айорг точно имел наглости достаточно, чтобы так поступить.

К Иблису тем временем подскочил мальчишка, которого Гленн лично за шкирку приволок некоторое время назад во дворец. Спутать его с вахши по незнанию было легче лёгкого, но парень имел половиной крови ифритскую – сынок какой-то из нимфочек Белета, который в силу абсолютного неумения драться пошёл выцарапывать билет в жизнь не на арене, а в пажах. Как и от всех полукровок, привычного серного запаха от него не было, а рожки были малы достаточно, чтобы припрятать их волосами.

Краем уха слушая, о чём говорил ифритёнок, Гленн выцепил для себя нужный пласт информации, давший ответ на один из насущных вопросов: Владыка был в столице. Перекрыл её от возможности проложить переход напрямую в коридоры дворца. Значит, и первый тави был там же, оставшийся для обеспечения безопасности высших чинов.

Позади раздался треск и ругань Иблиса.

Вынужденный обернуться, наёмник увидел, как властитель огненных земель с ворчанием смахнул с правой руки сизые сполохи.

– Империя считает вас деревней, а вы их – слишком тупыми,– не удержался от короткой язвы Гленн.

Иблис хмуро глянул на него исподлобья.

– Я такого никогда не говорил.

– Помилуй – я видел, с какой снисходительностью ты смотришь на Владыку. Так только матушки в Доме брошенных на уродцев глядят.

Такое замечание Князя почти оскорбило. Почти – потому что долго маски расстроенной такими словами невинности он не выдержал и сделал вид, что содержимое кубка интереснее.

– Покров не даёт проложить переход извне,– наконец, задумчиво произнёс ифрит.– Но ведь всегда можно просто открыть ворота. Видишь, я ведь забочусь о том, чтобы поменьше обычных людей пострадало.

Смешно – чем старше были эти существа, тем меньше становилась их «забота». Это не было претензией из какой-то внутренней вредности: Гленн знал такое по себе.

Годы шли, и вещи, понимаемые молодняком, как что-то жуткое и неправомерное, теряли краски и вкус так же, как всё остальное. Такое было хорошо, если бы до сих пор существовали Церберы – им-то как раз и следовало как можно меньше беспокоиться о чувствах окружающих и том, что в убегающего от тебя изменника родины нужно кинуть топор.

– Хочешь, чтобы этим занимался я – сто золотых.

– Маленький мой, ты меня разоришь.

– Не ври хотя бы здесь,– издал сдавленный смешок Гленн.– Ты без лишних вопросов отсыпал мне мешок золотых и каменьев, лишь бы я на вашей стороне саблями махал. Сотня монет – не такая уж большая доплата.

– Возможно, но расценки у тебя, как у владыческого пса.

– Кто знает, может быть таковым – моя судьба,– рассмеялся молодой человек.– Осяду, как всё это закончится, в империи, убежу Владыку вновь собрать стаю.

Настала очередь смеяться уже Иблиса. Он, как и высшие чины, не раз намекавшие Гленну, что в какой-то момент своей давно совершеннолетней жизни стоит остепениться и выбрать местом жительства конкретную страну и город, давно перестал верить в возможность подобного.

– Не ври хотя бы здесь,– ответил его же словами ифрит.– Мне порой кажется, тебе слишком полюбилось шататься по миру.

– Как знать, как знать,– Гленн посмотрел на перчатки и пошевелил пальцами, убирая таким образом подсохшую на них кровь.– В любом случае, в столицу не поеду. Считай, что совесть не даёт.

– А за двести золотых?

– Княже.

– Ладно, ладно,– Иблис со смешком примирительно поднял руки в воздух.– Разберусь без тебя. Хотя, признаюсь честно – я надеялся сделать это в другой раз.

2.

В носу свербело прошедшие минут десять, и в конечном итоге организм наплевал на желания разума сдерживаться. Чихнув, первый тави невольно дёрнулся, расплёскивая напиток себе на колени.

– Да твою же…

Только недавно очищенный от грязи и крови вахши камзол обзавёлся парой пятен яблочного сока, и перед слугами стало стыдно. Не ровен час, начали бы распускать слухи о том, что один из великих генералов – редкостная свинья, которая только и знает, что портить одежду, должную быть личной гордостью и показателем статуса в обществе. Тереть пятно пальцами было бесполезно, да и оно, как казалось, только расползлось ещё шире по малахитового цвета ткани.

С недовольным вздохом Самаэль отказался от идеи почиститься, а заодно – от идеи попить, и отставил глиняный стакан на край стола. Подумав немного, отодвинул его подальше, чтобы в случае чего не задеть рукой и не угробить одежду окончательно.

Хотя в юные годы, услышав от Джанмарии предложение-приказ идти в армию, он относился к этому скептически (он тогда ко всему так относился), в нынешние годы война стала в меру приятным дополнением. Сражения помогали отвлечься от привычных дел и на шестисотом году жизни стали тем «развлечением», которое все ещё привносило в жизнь несравненно больше эмоций, чем все остальное.

Конечно, женское общество, охоту и общение с друзьями он меньше любить вдруг не начал, но это всё было привычным и почти обыденным.

В войну всё получало какой-то новый, с трудом поддающийся описанию оттенок: в том числе и перспектива сбежать в Дом Отдохновения или подмигнуть между делом какой-нибудь рыженькой медичке; но всё это оставалось там, на передовой. Дворец, успокоившийся перспективой защититься покровом и силами первого тави, продолжал жить спокойно и не заботился о том, что дни в покоях или на крепостной стене не приносят никакой радости от слова «совсем».

Где-то там, недалеко от Болотистой пади, шло массовое сражение, и там были и его друзья, и часть его подопечных, а он сам вынужден был бороться разве что с пятнами на собственном подоле.

Джанмариа бы точно посмеялся и припомнил ему его же слова: «работа в кругах, приближенных к Владыке – скучна, работа в армии – не для меня, потому что говорю я гораздо лучше, чем стреляю из лука и машу мечом, а женитьба ваша – вообще добровольное рабство». Дядюшка в те времена, когда эта фраза прозвучала впервые, в ответ просто вскользь заметил, что один его знакомый маршал как раз ищет себе оруженосца, и вопрос с дальнейшей жизнью решился быстро – армия, так армия. Всё было лучше, чем таскаться по пятам за каким-то полководцем, который воспринимал тебя, как подставку для оружия и мальчика на побегушках.

С возрастом армия стала восприниматься спокойнее, да и к владыческому кругу пришлось привыкнуть. Благо, Мортем понимал желание закостенелого военного держаться подальше от придворных. С женитьбой всё осталось неизменным, и Самаэль начал подозревать, что один конкретный валакх взял себе целью это дело исправить – в последние пару дней Мадлена по «поручению батюшки» приходила по его сущность с завидной частотой. И сама от перспективы сделать вид, что они пообщались, восторгом не горела, но отцу перечить не рисковала.

Заняться было толком нечем, потому что все ждали известий с главного фронта у Болотистой – от неё до столичной области была неделя ходу. Если бы армия империи не справилась, следовало усилить оборону Лайета и дворца в частности, но Самаэль не будучи провидцем мог предсказать, что услышит на совете, который созовут, едва прилетит сокол.

Надежда была лишь на то, что главы ведомств, делившие в вопросах Геенны один разум на всех, будут смирнее в силу отсутствия главного создателя идей – Сонрэ был занят на передовой.

Сестра всегда крайне любила выражение «Кто не рискует – не имеет права называться эрейцем», и в этот раз старший брат готов был к ней прислушаться. Лайет стоило вывозить – всех, кого получится, как можно дальше к северу. Возможно, даже в Чертоги, которые лично он считал идеалом крепости, защищённым не только искусственной стеной, но и природной: Три Сестры, вершины которых были вечно покрыты снежной вуалью, надёжно берегли это место от чужаков. Какими бы умелыми лжецами ифриты не были, имелся небольшой шанс обмануть их пустым городом и заставить осесть в нём с мыслью о своём превосходстве. Это дало бы армии отличный шанс для взятия столицы в кольцо.

Несмотря на то, что к тактике осады Самаэль всегда прибегал в последнюю очередь, здесь она казалась наилучшим вариантом – гораздо легче было бы брать противника измором, чем позволять ему прорубаться через людей и уменьшать количество боеспособного населения.

– Можно?

Слишком глубоко нырнувший в свои мысли, он пару раз моргнул и сообразил, что всё это время пялился на пятно на бумаге, оставленное стаканом, когда поставил его на край стола. Умудрился забыть даже, что до этого сидел и пялился на карту в надежде прийти хоть к каким-то идеям.

Пришёл по итогу, но пергамент всё равно было жалко, как и самого себя: на пороге, скромно улыбаясь, стояла Санбика.

Гнать её просто так, без особой причины, не хотелось, но и оставлять рядом с собой желания не нашлось, поэтому Самаэль, украдкой вздохнув, снова уставился на карту.

– Смотря, с какой целью.

– Спасти армию от потери генерала, забывающего про обед.

Первый тави нахмурился, поначалу не поняв услышанного, но потом взглянул в окно. Разобрать что-то с учётом проливного дождя и свинцовых туч, зависших над столицей, было сложно, но навскидку удалось вычислить, что просто так с одним жалким стаканом сока он просидел как минимум час, а то и больше.

Только теперь до него долетел запах тушёного мяса и свежей выпечки, и организм урчанием в животе напомнил – обед ты, дорогуша, успешно пропустил.

– Да,– он повнимательнее присмотрелся к Первородной, наконец, заметив в её руках серебряный поднос.– Можно. Проходите.

Получив разрешение, Санбика расцвела на глазах – заулыбалась, осмелела и поспешно, пока не передумали, юркнула в помещение, захлопнув за собой дверь. На карту приземлился поднос, примявший настрадавшийся за прошедшее время пергамент.

Запахи не обманули – на двух тарелках действительно находились сырные лепёшки и мясо с овощами.

– Вот, прямиком с кухни,– Санбика присела в свободное кресло и с улыбкой сложила руки на коленях.– Они были только рады что-то для Вас приготовить.

– Можно на «ты»,– пробормотал Самаэль, взявшись за вилку.– В этих стенах, по крайней мере.

– Правда? Спасибо.

Мужчина недоверчиво глянул на Первородную – она была первой на его памяти, кто искренне благодарил за что-то подобное.

Уходить женщина не собиралась, да и весомого повода её вытолкать за порог не было, поэтому, немного подумав, Самаэль решил просто съесть то, что дали, а потом под предлогом «будьте любезны вернуть на кухни», снова получить шанс сидеть в одиночестве и пялиться на карту.

Проблема оставалась только одна: молча есть и чувствовать на себе чужой взгляд было неуютно. Стоило хотя бы из вежливости о чём-то поговорить, но ни одна подходящая тема в голову не лезла.

– Сама-то ела?– он не нашёл ничего лучше, чем обсуждение еды.– Как я понял, в Пантеоне мясо… не приветствуют.

– Потому что каждый зверь имеет право на жизнь,– со знанием дела пригрозила пальцем Санбика.– Овощами и травами тоже можно прекрасно наедаться. Но я поела! Спасибо, что спросил.

Если бы так пошло и дальше, к концу разговора на слово «спасибо» у него бы появился рвотный рефлекс. Этих благодарностей уже было слишком много за последние пару минут.

Тихонько хмыкнув в качестве ответа, Самаэль вернулся к обеду, между делом размышляя о предпочтениях Первородных. Они звучали странно хотя бы, потому что все пятеро были валакхами – высшей ступенью всех имевшихся пищевых цепей. Эти твари могли есть все, что угодно, одарённые природой четырьмя рядами мощных и острых, как бритвы, зубов, которые в человеческом облике успешно скрывали. Силы в укусе было достаточно, чтобы перемалывать кости, не говоря уже о том, чтобы отрывать куски мяса целиком.

Не будь перед глазами долгое время живого примера, он бы допустил, что валакх может себя смирять в вопросах пищи, но, если нынешний Владыка проводил без охоты больше двух месяцев, он становился ещё более дёрганым, чем обычно, остро реагировал на всех окружающих и исходил слюной не только на живую скотину, но и на своих подчинённых. Больше того – в юные годы тави не раз слышал, как Айорг жаловался Сибилле Гринд, что её еда хороша, но от отсутствия в пасти живого мяса зубы ноют невозможно.

Ещё Айорг мог при желании распахнуть пасть пошире самой крупной королевской энгары, и Самаэль попытался представить такое же зрелище на Первородной, заинтересованно осматривавшейся в помещении. Вышло плохо.

– Исправь, если ошибаюсь,– он все же решил уточнить,– но вы ведь валакхи, все шестеро. Ваш старший долго без охоты не может – на окружающих кидаться начинает.

Санбика коротко вздрогнула и вернулась к собеседнику взглядом.

– Ну…– она замерла в неуверенности, пытаясь подобрать слова.– Да, конечно… Но через пару лет становится проще.

– Он ведь жил с вами в Пантеоне. И долго, насколько мне известно. Что же, получается,– Самаэль указал на женщину вилкой,– сила воли у него слабая?

– Возможно. Я не уверена.

– Что-то мне подсказывает, что ответ на мой вопрос «нет». Будь иначе, он бы не научился перемещаться на руках за те четыреста лет.

Разговор пошёл в правильном направлении – необходимом для того, чтобы по завершении трапезы у Первородной не осталось ни единого желания задерживаться.

Василиск сквозь зубы признавал, что в Пантеоне никогда никто не был святым от начала и до конца, но первый и последний визит туда показал, что его старшие братья и сестры вообще отказывались верить в подобное. Они мнили себя до кончиков волос правильными и видели в обвинениях Айорга касательно нынешнего его состояния ног оскорбление, а не указание на имеющий место быть факт.

– Ты ведь знаешь, что его называют Отцом Лжи. Нельзя верить всему, что он говорит. Четыреста лет он не ползал.

– Я знаю, что Отцом Лжи называют того, по мановению чьей руки нашу армию при Болотистой Пади сегодня потрошат ифриты. Айорга так решили звать только вы, по совершенно неясным мне причинам.

Идея завести болтовню в нужное русло сработала быстрее, чем ожидалось. Санбика на последних словах мгновенно переменилась в лице и, ворча что-то о «слепой вере не тем людям» направилась на выход.

Это настолько вывело её из себя, что дверью она едва не зашибла основной субъект их обсуждения, который будто перенял себе способность Иблиса – появляться там, где про него говорили.

– Лживая ты тварь,– в качестве приветствия и прощания сообщила старшему брату Первородная прежде, чем уйти.

– Чего?– голос Айорга, проводившего её взглядом, взлетел на пару тонов выше. Повернувшись на Самаэля, он продолжил уже спокойнее.– Чего?

– Возможно, я оскорбил чувства Пантеона,– хохотнул Самаэль, салютуя другу вилкой с насаженным на неё кусочком мяса.– Не без твоей помощи, конечно.

Валакх коротко вздохнул, проходя внутрь, и, в отличие от родственницы, озаботился тем, чтобы закрыть дверь на небольшой засовчик. Значит, пришёл без особой цели – просто в попытке найти тихое место и того, кто не будет рычать на него за каждый вздох.

– Приятного аппетита,– пробормотал он, падая в кресло и вытягивая ноги.– Если ты не против, я хочу поспать, пока ждём у моря погоды.

Кивнув с усмешкой, Самаэль вернулся к обеду в тишине и спокойствии.

3.

Чем он думал, когда поднимал руку одновременно с Сонрэ? Повёлся на разговоры старших и собственное, в основном на этих разговорах и зиждившееся, недоверие двора к новому Владыке?

Этими двумя вопросами Эммерих задавался на протяжении прошедших четырёх дней постоянно, между делом отвлекаясь только на то, чтобы в очередной раз выскочить из лап Птицы, будто осязаемых и тянувшихся вот-вот утащить его в Пустошь – ждать возможности пойти на новый цикл жизни. Мысли о происходящем прекращали роиться в голове только на несколько часов сна, которые в военные времена становились нужны каждодневно: битвы ещё никому не добавляли бодрости, наоборот, лишь пожирая её, будто изголодавшийся зверь.

Шёл четвёртый день битвы при Болотистой – или пятый? – и порой тави казалось, что во времени он потерялся окончательно, понимавший только, когда появлялась возможность опустить оружие: с наступлением ночи. Ифриты оказались гораздо благороднее, чем их рисовали, и, пусть без ночных лазутчиков было никуда, полноценно на вражескую армию они не нападали. Хотелось верить, что причина в плохом зрении в темноте, но об этом стоило думать, когда всё закончится.

Днём на поле начиналась мясорубка, иначе не назовёшь. Перевес в силах был незначителен, и линия фронта не менялась – но только пока.

Припав слегка на одну ногу, он ушёл от удара противника и тут же нанёс ответный, рубящий снизу вверх. Затем, пока получивший ранение руки ифрит не успел одуматься – ещё один, рассёкший грудь, и ещё – в область головы.

За все пару недель с момента начала этого месива, в последствие расползшегося на два фронта, тави Эммерих открыл для себя интересный факт: огненные всё-таки умирали. Выпавшие из вспоротого живота внутренности они не собирали в руки, чтобы вернуться в лагерь и зашиться, головы на место не приращивали, но для последнего решающего удара к ним для начала следовало подобраться ближе, и это уже было задачей сложной.

В первый вечер, когда они собрались командованием, один из умельцев навести иллюзии и как следует помагичить со вздохом развёл руками и признал, что в этом плане выходцам из-за моря проигрывал. По его словам, для них это было всё равно, что дышать, и потому любой свой план по тому, чтобы прирезать десяток вражеских солдат, стоило строить с оглядкой на большое «но» – их колдуны и ведьмы действительно могли защитить своих подопечных. Это были уровни гораздо более запутанные, чем банальные покровы – теперь покров уже казался банальщиной – и никто не мог обещать тебе, что по ходу битвы не придётся уворачиваться от ледяных стрел, в которые обратились дождевые капли.

Выставив блок на выпад нового оппонента, Эммерих с глухим рыком шагнул вперёд, продавливая того и заставляя отступить, а потом резко отпустил. Потерявший опору солдат качнулся вперёд, и тави помог ему, роняя лицом наземь и добивая одним ударом.

В первый день он ещё сохранял бодрость духа, по какой-то необъяснимой даже самому себе наивности, заразившийся ею от Сонрэ. Бывший первый тави выдал целую речь о том, как всё будет легко и просто – и все в неё верили.

Убеждения лично Эммериха пошатнулись, когда он услышал, а потом и увидел на поле льва, в размерах схожего с чёрными медведями из леса Забвения. Тварь ударом одной лапы могла убить двух, а третьему одновременно с этим откусывала голову.

Но все же надежды он не оставлял.

Её он вышвырнул куда-то за горизонт сегодня, когда едва не погиб от рук щупленького на вид мальчишки, что они встретили тогда у Самаэля в поместье. Только в момент, когда юнец, уложивший его на лопатки, признал знакомое лицо, в голове у Эммериха сошлись все составляющие – и рассказы Сейрен о старшем брате с чёрными кудрями волос и фиалковыми глазами; и убеждения Гринда, что мальчишка приходился ему старым знакомым; и туманная фраза самого этого мальчишки о периодическом сотрудничестве с нынешним Владыкой.