Развод, после измены? Не сегодня!

– Это они. – Римма улыбнулась теплее. – Он всегда рвался вперёд, а она умела разворачивать его к себе одним пальцем. После её смерти он решил, что любовь – это место, где теряют. И стал держаться за то, что можно контролировать: за работу, за цифры, за стены, которые сам строит. Ему придётся учиться говорить не только «держусь», но и «мне страшно». Иначе он будет держать вас обеих за горло, тебя и жизнь.

Повисла тишина. Лана провела большим пальцем по сгибу бумажного самолётика.

– Что мне делать? – спросила она наконец. – Я не простила… мне всё еще больно от его предательства. Но и ненавидеть до конца не умею. А мысль об усыновлении… она не пугает меня. Пугает то, что это звучит, как компромисс вместо правды.

– Делай только то, за что сможешь заплатить собой, – мягко ответила Римма. – Не принимай решений из унижения и страха. Хочешь – кричи. Хочешь – молчи. Но когда будешь говорить с Арсеном, говори не о ребёнке, а о боли. О его и о своей. О том, что чувствуешь. А если однажды ты захочешь усыновить, то пусть это будет ваш выбор из любви, а не повязка на рану.

Лана кивнула, и слёзы, которые она сдерживала, наконец стекли по щекам. Но это были другие слёзы, не про то, что «меня вычеркнули», а про то, что «я слышу».

– Спасибо, – сказала она. – За Альбину. За правду.

– И тебе, за то, что ты пришла, – ответила Римма. – И за то, что не прошла мимо Саши.

Словно в ответ за дверью что-то зашуршало. Лана вышла в коридор. Саша сидел на подоконнике и запускал свой самолётик в узкий коридор так, чтобы тот «снимал» верхний слой краски со стены и возвращался обратно. Увидев её, мальчишка подпрыгнул, подбежал и вложил еще один самолётик ей в ладонь.

– Теперь он твой. Он ровнее летает, – сказал он серьёзно. – Если захочешь, научу делать лучше.

– Обязательно, – улыбнулась Лана и погладила его по макушке.

Она оглянулась на дверь кабинета. Римма смотрела на них и еле заметно улыбнулась. Лана сжала бумажный самолётик. Внутри впервые за многие дни стало тихо, не потому, что боль исчезла, а потому, что у боли появилось имя.

Когда она вышла во двор, ветер подхватил белую бумагу из её пальцев. Лана подбросила самолётик, и тот лёгкой дугой перелетел через стройные линии будущего корпуса, начерченные на стенде. Приземлился точно на слово «библиотека». Лана рассмеялась сквозь слёзы.

– Летим, – сказала она себе вполголоса. – Но уже не от, а к…

Глава 10

Лана вернулась в актовый зал, где суета кипела как улей. Дети носились по сцене, сбивались на словах, кто-то хихикал и убегал со сцены, воспитательницы поправляли на них слишком длинные рубашки и заломленные воротнички. По полу катились разноцветные пластиковые шары, звенели детские голоса, и этот хаос почему-то не утомлял, а, наоборот, лечил.

Жизнь била ключом, шумела, разливалась в каждую трещинку её усталой души. Лана поймала себя на том, что впервые за последние дни дышит свободно, без тяжести в груди.

– Тётя Лана, смотри! – Саша подбежал к ней, раскрасневшийся, с лохматой чёлкой, и протянул лист бумаги. На рисунке стоял дом с красной крышей и двумя фигурками рядом. Корявыми буквами мальчик подписал: «мама и я».

Грудь Ланы болезненно сжалась, но не от той тяжёлой боли, что жгла её утром, а от чего-то иного, светлого. Она опустилась на колени, взяла рисунок осторожно, как будто это была икона или реликвия, и улыбнулась сквозь туман в глазах.

– Красивый, – сказала она тихо. – Самое главное, у этого дома есть сердце.

Она провела пальцем по красной крыше, по фигуркам, нарисованным неуверенными руками, и в каждой линии ощущала трепет.

И вдруг в памяти вспыхнуло, как она сама, маленькая девочка в детдоме, сидела за длинным скрипучим столом и рисовала «свою семью». У всех детей на картинках были мамы и папы, а она рисовала женщину в платье и мужчину с широкой улыбкой, которых никогда не видела. Воспитательница тогда похвалила её за яркие краски, а Светка шепнула на ухо: «У тебя тоже будет своя семья». Но Лана помнила, как вечером спрятала рисунок под подушку, потому что боялась, что кто-то посмеётся над её вымышленными родителями.

Теперь этот детский страх растворился в маленьких руках Саши, в его рисунке и в словах: «мама и я».

Саша смотрел на неё серьёзно, почти взрослым взглядом, и вдруг кивнул так глубоко, будто понял всё, что она не договорила. Лана едва удержала слёзы, наклонилась и погладила его по щеке, которая была горячей, мягкой, и от этого прикосновения её сердце дрогнуло ещё сильнее.

– Спасибо, Саш, – шепнула она, – за такой подарок.

Мальчик улыбнулся и, будто довольный своей важной миссией, снова убежал в зал. Его шаги, смех, звонкий голос растворились в общем шуме.

А Лана осталась стоять, сжимая в руках лист бумаги. На секунду она закрыла глаза и позволила себе то, чего давно не делала, почувствовать, как пустота внутри вдруг заполняется чем-то настоящим, живым. Как будто в её груди тоже появился дом с красной крышей и сердцем внутри.

***

Вечером, вернувшись домой, Лана скинула пальто прямо на стул и почти не заметила, как включила ноутбук. Стопка заметок лежала рядом: фотографии с благотворительного вечера, записи слов Риммы, рисунок Саши, аккуратно сложенный в сумке. Всё это давило изнутри, требовало выхода.

Она открыла чистый документ и замерла на секунду. Обычно текст рождался с усилием, через редакторский холод, отточенные формулировки. Но сейчас слова рвались наружу, как будто в ней прорвалась плотина. Она начала писать – не отчёт для фонда, не хронику событий, а живую статью.

Строчки сами ложились на экран: «Детям нужны не игрушки, а люди, которые не уйдут, когда зазвонит телефон».

Лана сама вздрогнула, перечитывая написанное, это была не журналистская формулировка, а крик её собственного сердца. Она продолжала писать, о том, что дети ждут не жалости и подарков, а людей, которые будут рядом. О том, что один бумажный самолётик, сделанный семилетними пальцами, может значить больше, чем чек с шестью нулями.

Пальцы стучали по клавишам всё быстрее, ноутбук еле поспевал за потоком. Лана чувствовала, как с каждым предложением уходит тяжесть из груди. Она писала, как дышала.

И впервые за долгое время она не думала о том, как её текст воспримут, кому понравится, а кому нет. Этот текст был о ней самой… о том, во что она верит. Каждая строчка словно возвращала ей кусочек самой себя, ту девочку, которая когда-то рисовала семью на бумаге, мечтая о доме.

Она остановилась только тогда, когда экран заполнился несколькими страницами. Сердце колотилось, пальцы дрожали, но не от усталости, а от странного восторга. Лана закрыла глаза и впервые за долгое время почувствовала, что у неё есть голос. И этот голос услышат.

Поздно вечером позвонила Светка.

– Ну что, миссис «новая статья»? – в голосе подруги звучала привычная ирония. – Видела фотки? Вся сеть обсуждает твоего… бывшего или ещё мужа? Не поймёшь.

– Видела, – тихо ответила Лана, устало опускаясь на диван. В руках всё ещё был рисунок Саши, и он грел её лучше любых слов.

– И что? Снова слёзы и валерьянка? – Светка фыркнула. – Или устроим сеанс самобичевания в прямом эфире?

Лана неожиданно для себя рассмеялась, звонко, с облегчением:

– Нет. Я пишу. Мне сейчас это важнее.

На том конце наступила пауза.

Секунда, другая. Потом Светка протянула:

– Ну, наконец-то. Слышишь, ты снова звучишь, как живая. Ладно, пиши. Но знай, если этот Арсен сунется к тебе с ревностью, я лично встречу его с кастрюлей. Или сковородой. В общем, оружие подберу.

– Светка! – Лана всё ещё смеялась, но в глазах стояли слёзы. – Ты ненормальная.

– Зато у тебя есть ненормальная подруга, – ответила та. – И помни: ты не одна! Даже если забудешь об этом.

– Спасибо, – прошептала Лана, и в голосе её прозвучала искренняя благодарность. – Иногда мне именно это и нужно услышать.

– Ну так записывай: «Я не одна». Повесь на стену, чтоб не забывать, – усмехнулась Светка.

Лана прижала телефон к уху, закрыла глаза и впервые за долгое время почувствовала, что небо над ней не давит. Она не одна. И это было так же важно, как её новая статья.

За окном гудел город, но Лана впервые чувствовала не шум, а собственный голос. Она закрыла ноутбук, прижала к груди Сашин самолётик и подумала:

«Я больше не только жена. Я – я сама!»

И в этой мысли было больше силы, чем во всех обещаниях Арсена.

Глава 11

Статья вышла утром. Лана проснулась от звонка редактора. Её материал набирал сотни репостов и комментариев. Люди писали не только слова благодарности, но и предлагали помощь детдому, спрашивали, как стать волонтёром. На почте скопилось больше писем, чем за всё время её работы в фонде.

Телефон не умолкал весь день: журналисты, редакторы, даже чиновники звонили с предложениями и вопросами. Лана впервые за долгое время чувствовала гордость – не за Арсена, не за чужие проекты, а за себя. Она сделала это. Сама. Её голос услышан.

Светка прислала сообщение с десятком смайликов и строчкой: «Ну вот, звезда. Только не бойся, а то кастрюлей прибью».Лана улыбнулась, сохранив этот момент, как фото внутри себя.

В другом конце города Арсен сидел в своём кабинете. На столе лежала распечатка её статьи. Он прочитал текст трижды, но каждый раз его душил один и тот же вопрос:

«Для кого она это написала?Для детей? Для фонда?»

Или чтобы показать миру, что и без него она может быть сильной?

Его пальцы сжали бумагу так, что на листе остались вмятины. В груди поднималось что-то чужое, непривычное: смесь гордости и ярости. Он знал, что Лана талантлива. Читал её слова снова и снова, гордясь каждой строчкой. Но мысль о том, что эти слова восхищают других мужчин, сводила его с ума.

Вернувшись в квартиру брата, он нашёл на полу рисунок – Лана с закрытыми глазами. Он рисовал её на коленке, когда она спала. В памяти всплыл тот вечер.

Тогда она посмеялась: «Ты из меня мадонну делаешь?»

Он ответил: «Нет. Мадонна мне не по зубам. А ты – моя муза!»

Он вцепился пальцами в лист бумаги, сжал его до хруста. Потом разжал. Смотрел долго. Минут десять. Положил в книгу, и закрыл.

Прошёл на кухню. Взял стакан, налил воды, но не выпил. Просто смотрел в окно. В голове гудел один вопрос: «Когда я перестал быть её опорой?»

***

Вечер накрыл город быстро, день пролетел в звонках и заботах. Но как только Лана осталась одна, тишина давила. Она снова и снова возвращалась мыслями к Арсену. К тому, что Римма Аскеровна сказала о его сестре. К тому, что он сам молчит.

Она легла на кровать, положив телефон на грудь. Слова вертелись в голове, но как сказать ему? Как коснуться того, чего он всю жизнь избегал? Открыла заметки и начала писать. Потом стирала. Потом снова набирала. Пальцы выводили:

«Знаешь, что больнее всего? Что я до сих пор хочу тебя. Тело хочет. Память хочет. Всё!!! Кроме мозга.»

Но она не нажала «отправить». Сохранила в черновиках. Не была готова. Ещё нет.

В дверь позвонили.

Она подскочила, сердце ударилось в рёбра.

Неужели…

Подошла к двери, прижалась лбом к холодной поверхности. Не открыла сразу. Дышала тяжело.

– Лана, это я. Арсен. Не пугайся. Я просто хочу оставить тебе кое-что. Я не буду мешать.

Она открыла.

Он стоял на пороге. Щетина. Уставшие глаза. Мятая футболка. В руках была коробка. Он протянул её. Внутри – фотоальбом. Их. От первого свидания и до поездки в горы.

Он не просил прощения. Не умолял. Просто смотрел. Глубоко. Жестко. С любовью.

– Я не хочу, чтобы ты забывала, зачем мы всё начинали, – сказал он.

Лана прижала альбом к груди. На секунду ей показалось, вот сейчас… вот сейчас она спросит.

«Арсен, почему ты так боишься стать отцом? Почему молчишь про сестру?»

Но в этот миг в его кармане зазвонил телефон.

Арсен резко выдохнул, отвернулся.

– Да, Зураб? – голос стал холодным, металлическим.

Она услышала обрывки: «подставная фирма… деньги за публикацию… след…»

Костяшки его пальцев побелели, когда он сжал телефон.

– Держи на контроле, – глухо бросил он и отключился.

Лана смотрела на него, сжимая альбом так, что ногти впились в картон. Слова застряли в горле. Она знала, это был шанс… и снова упущенный. Он прятал боль за расследованием, за яростью, а она не решилась коснуться раны.

– Лана… – тихо позвал он, обернувшись. В глазах мелькнуло что-то человеческое, хрупкое, почти мольба.

Она качнула головой, шагнула назад.

– Ты всё равно не скажешь правду, – прошептала.

И закрыла дверь оставив его на лестничной площадке, где пахло табаком и сыростью.

Арсен спустился вниз и сразу перезвонил Зурабу. Тот скинул ему файлы, копии переводов через фирму-прокладку, счета, где фигурировала сумма за публикацию. Арсен мельком взглянул, суммы сходились с датой выхода фотографий. Это было первым реальным доказательством. Он сжал телефон, в глазах мелькнуло не только упрямство, но и ледяная решимость. Впереди был след, и теперь он намеревался идти по нему до конца.

Отправил файлы Камилю и Кэмалю, чтобы те проверили транзакции через банки и пробили счета фирмы. Зураб пообещал встретиться с человеком из отеля, который мог знать, кто именно занёс деньги. Арсен записал время и место в блокнот, щёлкнул зажигалкой, но так и не закурил, внутри гудело напряжение. Впервые за долгие дни он чувствовал не тупик, а движение. Дальше должны были быть ответы, и он был готов добиваться их лично. И глубоко внутри он понимал, что каждое найденное доказательство, это не только шаг к разгадке подставы, но и шанс вернуть Лану, спасти то, что ещё можно спасти из их брака.

***

Утро началось с привычного хаоса: уведомления, звонки редакторов, поздравления от коллег по фонду. Лана отвечала сдержанно, но в глубине оставалась странная лёгкость – словно день принёс не шум, а редкую тишину, после бури. Вчерашний вечер с Арсеном и его внезапное появление всё ещё отдавало болью, но статья, её успех и собственный голос давали ей опору.

Она только собиралась выйти из квартиры, когда вспыхнуло новое сообщение. Имя высветилось: Руслан Тихонов.

Меньше всего она ожидала получить сообщение от него…

«Поздравляю со статьёй. Читается взахлёб. У меня есть предложение, редакция хочет цикл материалов о социальных проектах. Давай обсудим за кофе».

Лана замерла. Сердце отозвалось лёгким толчком. Они давно не пересекались, и вдруг сейчас. Отказать было трудно, встреча выглядела, как рабочая и могла принести пользу детдому. В её груди поднялось смешанное чувство: любопытство, осторожность и… тонкая нота свободы. Она напомнила себе, что это разговор о журналистике, не свидание. Всё остальное – игра воображения.

Кафе оказалось шумным, но уютным. Дверь звякнула колокольчиком, когда Лана вошла, и запах свежемолотого кофе смешался с ароматом ванильных булочек. Руслан сидел у окна, высокий, с чуть растрёпанными волосами и знакомой улыбкой. Он поднялся ей навстречу, коснулся локтя в приветствии. Лана отстранилась почти незаметно – жест вежливости, но и её граница.

– Ты выглядишь… по-настоящему, – сказал он, задержав восхищенный взгляд. – Твой текст, это сила! Давно не читал ничего настолько живого.

Лана кивнула, чувствуя, как внутри поднимается лёгкая гордость. Но улыбка её осталась сдержанной. Она знала, ради чего здесь находится. С ним не нужно было оправдываться или скрывать, разговор шёл легко: о детях, о журналистике, о том, как одно слово способно изменить судьбу.

Руслан не переходил границ, но его внимание было пристальным. Лана ощущала уважение, то, чего ей не хватало рядом с Арсеном в последнее время. И всё же, когда он чуть наклонился ближе, она напомнила себе: «Это не игра и не шанс. Моё сердце занято другим, каким бы он ни был».

– Смотри, – он разложил на столе блокнот, его пальцы чуть задели её руку. – Три темы для цикла: «волонтёрство без денег», «жизнь после выпуска», «что такое дом». Я дам контакты координаторов, доступ в приюты, мы поможем с логистикой. Но редакция хочет именно тебя, как ведущего автора.

– При одном условии, – ответила Лана, поставив чашку и встретив его взгляд. – Никакого скрытого PR. Прозрачные согласия. И отдельный материал о библиотеке, без логотипов на каждом углу.

– Согласен, – кивнул он без паузы. – Главное, чтобы тебя читали.

Эти слова задели её глубже, чем она ожидала. Лана отвела взгляд, грея пальцы о тёплую чашку. В груди шевельнулось нечто опасное и живое. Но в голове звучала другая мысль: «А вот понять, что меня нужно не только читать, но и беречь – сумел бы лишь Арсен».

Когда они вышли из кафе, холодный ветер подхватил её волосы и ударил в лицо. Руслан наклонился, придержал дверь, и его ладонь на мгновение коснулась её спины. Невинный жест, на первый взгляд, в котором не было давления, только забота. Лана улыбнулась, но тут же шагнула вперёд, создавая расстояние.

– Давай так, – сказала Лана на прощание, натягивая пальто. – Мы работаем вместе, но никаких намёков вне дела.

– Принято, – мягко ответил он. Его глаза задержались чуть дольше, чем нужно. – И… ты правда сильная, Лана. Не позволяй никому тебя принижать.

Она поблагодарила и почувствовала странное облегчение, рядом с ним можно было дышать свободно, но в глубине всё равно звенела пустота. Свобода – не любовь.

В это же время за соседним столиком кто-то снял их на телефон. Пару секунд смеха и спор о заголовке.

… а к вечеру сториз разлетелся по городским пабликам.

Тем временем Арсен сидел в машине возле офиса партнёра. Салон пах кожей и мятными сигаретами. На экране телефона мелькнула новость: «Автор статьи о детях-сиротах встречалась с Русланом Тихоновым, представителем фонда «Новая опора». Совместный проект?»

В сеть уже выложили снимки из кафе, сделанные случайным посетителем.

Его пальцы сжали руль так, что костяшки побелели. Внутри вскипела ревность. Видеть её с другим, было жутко невыносимо.

Резко включил зажигание. Машина сорвалась с места, колёса взвизгнули по асфальту. Арсен впервые понял, что он может потерять её не из-за ошибок прошлого, а из-за того, что рядом появился тот, кто слышит её сейчас.

***

Ближе к вечеру Лана встретилась со Светкой в их любимой круглосуточной пекарне. За прилавком шумели кофемашины, пахло корицей и свежим хлебом. Они сели у окна, кружки с капучино согревали ладони.

– У нас завтра собрание в отделе, – сказала Светка, открыв блокнот. – Я хочу вынести вопрос о библиотеке и кружках для малышей. Нужны аргументы, Лан, цифры, факты. Ты как журналист можешь дать этому вес.

Лана оживилась.

– У меня уже есть контакты волонтёров и список тем для цикла. Мы можем объединить усилия. Если собрать подписи и показать, что общество поддерживает, то чиновники не отвертятся.

Светка кивнула серьёзно:

– Вот это разговор. Ты снова звучишь как человек, у которого есть цель. Держись за это.

Лана сжала кружку, в груди стало теплее.

– Спасибо. Иногда мне именно это и нужно услышать.

Светка чуть замялась, делая паузу и вертя ложечку в руках:

– Только… будь готова, разговоры пошли. Твои фото с Русланом мелькнули в сети. Люди судачат.

Она сказала это осторожно, будто боялась задеть Лану.

Лана криво усмехнулась, опустив взгляд в кружку.

– Пусть говорят. Я знаю, зачем туда пошла. И теперь тем более важно довести проект до конца.

Позже ночью, вернувшись домой, когда звонки стихли, Лана разложила на столе блокнот и пачку разноцветных стикеров. Руслан прислал письмо с тезисами и контактами. Она склонилась над ними, рисуя схемы будущего цикла: герои, темы, вопросы. Не просто статья, а целый проект. Открыла новый документ: «Там, где дети ждут». Первая строка родилась сама собой: «Дом для ребёнка – это не стены и крыша, а сердце, которое остаётся рядом, даже когда все остальные уходят».

На холодильник Лана прикрепила рисунок Саши – дом с красной крышей и подпись «мама и я». Это стало её личным ориентиром.

Перед сном она написала Римме Аскеровне: «Завтра заеду. Хочу уточнить по библиотеке и волонтёрам». Ответ пришёл сразу: «Горжусь. Береги себя».

Лана погасила свет, укрылась одеялом и долго смотрела в темноту. Внутри жила тревога, но и тихая решимость. Завтра будет работа. И ни один скандал не сможет отменить этого.

Глава 12

Ночной город мчался мимо, огни расплывались полосами. Арсен давил на газ, пока мотор ревел, а сердце билось гулко, будто тоже готово вырваться наружу. Фотографии из соцсетей жгли глаза: Лана и Руслан. Её смех, её внимательный взгляд. Даже если это был рабочий разговор, его ревность рвала изнутри. Душила, скручивала, сжимала горло так, что дышать становилось трудно. В груди словно что-то горело, будто каждая клетка требовала сорваться, ворваться к ней, устроить сцену.

Он ударил кулаком по рулю, глухой звук отозвался в тишине салона. Костяшки побелели, сердце билось так сильно, что отдавалось в висках. Но в тот же миг внутри прорезалась мысль, холодная, как сталь: «Если я снова пойду на поводу у эмоций, то потеряю её окончательно. Доказать любовь, значит показать, что я способен защищать её, а не душить ревностью».

Телефон завибрировал. Это был Зураб.

– Чёрт! – выругался сквозь зубы Арсен.

– Ну, где ты? – брат говорил тихо, но с нажимом. – Я жду. Это не телефонный разговор.

Арсен выдохнул, силой загоняя ревность внутрь.

– Еду.

Через двадцать минут он припарковался у старого склада на окраине. Внутри, за массивной дверью, Зураб и ещё двое проверенных людей разложили на столе ноутбуки, папки, распечатки. Импровизированный штаб выглядел скромно, но именно здесь собирались все нити расследования.

– Смотри, – Зураб подтолкнул к нему папку. – Нашёл движение по платежам, как и говорил.

Внутри лежали распечатки банковских транзакций: длинные строки цифр, даты, назначение платежа. Зураб ткнул пальцем в одну из строк: 01:17 – перевод на 4800 долларов, получатель: «Аурика-тех».

– Это подставная фирма. У неё нет ни офиса, ни сотрудников, только счёт в банке. А самое интересное, смотри сюда.

Он перелистнул страницу, выписка с внутренними комментариями комплаенс-отдела банка. В графе «бенефициар» мелькала фамилия: Бекхан А.Р.

– Он аккуратно прячется за прокладками, но деньги всё равно утекают на его счета, – продолжил Зураб. – Фото, публикации в ту ночь, всё шло через эту цепочку.

Арсен сжал зубы, всматриваясь в цифры. Ему не нужны были красивые слова, строки транзакций были красноречивее любого обвинения.

– Ты уверен? – тихо спросил он.

– Абсолютно. Я проверил два банка. В обоих концы ведут на него.

Арсен нахмурился.

– Гадёныш! Но ведь он не один, значит связной?

– Это факт! – Зураб почесал затылок, словно не решаясь, – И еще… его видели с Тихоновым. Вчера он встречался с ним в «Гранд-кафе». Есть свидетели, даже запись с камеры наружки.

Арсен всмотрелся в мутное фото, двое за столиком у окна. Руслан что-то записывает в блокнот, Бекхан улыбается, держа телефон в руке.

Внутри у Арсена холод и жар смешались в одно. Зураб кивнул:

– А тот в свою очередь засветился сегодня с Ланой в соцсетях…

Арсен удивленно изогнул бровь:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Пока ничего, – сложил руки на груди Зураб в защитной реакции, – но тебе стоит быть настороже.

Арсен провёл ладонью по лицу, будто счищая остатки ярости. Ревность и расследование сплелись, но теперь это давало ему не слабость, а цель.

– Держите Бекхана на контроле. Всё собираем в одно досье. Завтра я сам пойду в отель, и хочу, чтобы у нас было каждое доказательство, – Арсен поднял взгляд на брата, – Спасибо. Теперь у меня есть не только подозрения. У меня есть имена.

Зураб молча кивнул. В его глазах читалась та же решимость. Теперь это было не просто дело Арсена, это становилось намного серьёзнее. И теперь он не позволит превратить себя в марионетку.

***

Он вышел из ангара последним. Металлическая дверь прожужжала, отрезая голоса и свет. И тёмный воздух ударил в лицо сыростью, бензином и холодом. В руке была тугая папка. Пальцы слегка дрожали не от страха, а от удержанной ярости. Внутри, на первом листе, как ожог: «Аурика-тех». Ни офиса, ни штата. Только счёт. И в колонке «бенефициар» – Бекхан. Бекхан, чёрт бы его побрал.

Арсен бросил папку на пассажирское, сел за руль. Машина не сразу послушалась, будто тоже думала, стоит ли ввязываться.

Так просто его не взять!

Он повернул ключ, двигатель зарычал глухо, тяжело. Ночной город принимающе распахнулся: мокрый асфальт, жёлтые овалы фонарей, чёрные окна сторожевых башен новостроек. Дворники отгоняли редкую морось, словно счищали нелепые мысли. Не помогало. В висках билось одно: имя и деньги. Деньги, прошедшие через прокладку, не слух, не сплетня, а цифры, которые не врут. Как дыхание.