Однажды. И другие рассказы

Репетиторы

Мы сидели на маленькой застекленной веранде за круглым столом. На белой скатерти стояла ваза с цветами, а за окном шелестели листья старой яблони. Репетиторша была пожилая, но веселая, подвижная и от нее вкусно пахло мылом. Она даже была привлекательна, что я незамедлительно сообщил Витьке, моему соседу и однокласснику, которому тоже грозили двойки по математике.

– Так, молодые люди, – сказала репетиторша, – для начала я хочу ознакомиться с вашим уровнем знаний.

Она написала что-то на листочках и протянула их нам.

– Попробуйте решить эти уравнения, – сказала она, улыбаясь.

Я посмотрел на синусы и логарифмы и стал делать из листочка самолетик.

– Это лучшее, что я могу сделать с этим листиком, – пояснил я, увидев удивленный взгляд репетиторши.

Мы занимались три месяца по два раза в неделю. За это время мы прошли весь школьный курс математики, начиная с первого класса. К концу лета я уже не вздрагивал при слове «логарифм» и лихо рисовал в тетрадке пирамиды, внутри которых находились сферы.

– По идее, я все уже знаю, – сказал я, когда мы расставались с репетиторшей. – Большое вам спасибо!

– Никогда не употребляй этих слов! – возмутилась та. – По какой такой идее?

– В принципе, мне на уроках математики уже делать нечего, – попытался исправиться я.

– В каком принципе? – схватилась за голову репетиторша. – Володя, тебе обязательно нужен репетитор еще и по русскому языку!

– Мне сначала надо физику раздолбать, – растерялся я.

– Ну, успехов тебе… в раздолбании, – обреченно произнесла репетиторша, и мы расстались.

– Витька, – сказал я, когда мы возвращались домой. – Что-то надо с физикой делать. Я теперь понимаю, что ничего про нее не знаю.

– Фигня! – уверенно произнес друг. – У меня сестра в Подлипках в «королёвской» фирме работает, и она уже нашла репетитора: парень физтех закончил, траектории ракет рассчитывает, будет нас учить.

– А зачем нам рассчитывать траектории ракет? – не понял я.

– Завтра мы к нему идем, – проигнорировав мой вопрос, сказал Витька.

Мы сидели за столом в однокомнатной квартире Витькиной сестры. Сестра тихонечко копошилась на кухне, периодически с испугом поглядывая на процесс учебы. Парня звали Володей. Он был высок, в очках и никогда не улыбался.

– Я не буду вам рассказывать теорию, – начал он. – Теорию каждый дурак может в учебнике прочитать. Мы с вами будем решать задачи. У меня есть сборник задач со вступительных экзаменов в МФТИ, и мы его весь прорешаем. Если после этого вы не поступите в институт, то, значит, вы годитесь только для мытья туалетов.

Спесь, которая появилась у меня после окончания занятий по математике, слетела через пять минут. Володя дал нам простейшую задачу о лодке, которая плывет через речку, и ее сносит течением. Мы с Витькой пыхтели, писали какие-то формулы и чувствовали, что наша карьера закончится в общественном туалете.

Володя терпеливо наблюдал за нашими потугами, потом взял чистый лист бумаги и стал аккуратно рисовать схемы и писать уравнения.

– Задачи по физике сильно отличаются от задач по математике, – сказал он. – Тут знания формул недостаточно, нужно представлять физическую картину события и чувствовать ответ.

После занятия мы с Витькой ехали в электричке и долго молчали.

– Ну и что? – спросил я.

– Я ничего не понял! – честно признался Витька. – Он ничему нас не научит. Я могу представить картину Репина «Приплыли», а физической картины представить не могу. Надо искать другого репетитора.

Другой репетитор преподавал в каком-то вузе. Мы долго ждали его в прихожей маленькой грязноватой квартиры. Он опоздал на час. Толстый, потный и безмерно усталый. Репетитор заварил себе чай, сел за стол и стал с бешеной скоростью рассказывать нам про полет снаряда. Мы что-то записали, отдали ему деньги и ушли.

– Я хочу вернуться к Володе, – сказал я.

Через пять занятий я влюбился в Володю. Я перенял его манеру держать карандаш, писать номера страниц в углу листочков и обводить эти номера кружочками. Мне нравилось его спокойствие и доброжелательность. Занятия часто прерывались – Володя ездил в Байконур на запуски ракет. После Нового года занятия стали настолько редкими, что мы их прекратили.

Но он научил нас физике! Мы не успели пройти с ним электричество и оптику, но это было неважно. Я перестал бояться задач, где нужно было представлять физическую картину события.

Но самое главное – Володя научил нас чувствовать ответ! Мы смотрели на окончательную формулу и понимали, что она правильная. Или неправильная. И еще мы научились пренебрегать несущественными эффектами. Это называлось физическое мышление, и эти навыки прошли со мной долгие годы. Даже когда я во время перестройки работал таксистом, или писал программу по анализу Библии, то чувствовал, что я физик. Нацеленность на конечный правильный результат и отбрасывание мелочей – это полезно в любой работе. Спасибо тебе, Володя!

И еще большое спасибо той старой учительнице. Я забыл, как ее зовут, но до сих пор помню все формулы тригонометрии.

Хроника последнего года в школе

Декабрь. Я всегда не любил уроки математики. Раньше потому, что ничего не понимал. Теперь я много знаю и мне скучно. Под стук мела по доске я начинаю засыпать.

– Дараган, о чем ты думаешь? О логарифмах, надеюсь?

– Да, Евгений Николаевич! О них, любимых!

– Ну и чему равен десятичный логарифм от ста?

– Двум.

Сзади меня толкают.

– Вовка, ты чо сегодня такой умный? С утра съел чего?

– Ага, учебник по математике… с чаем!

Сзади хихикают.

Январь. Пытаюсь решать задачки с математических олимпиад. Не могу решить ни одной. Все формулы знаю, все понимаю, но решить не могу! Вынул закладку из «Справочника для поступающих в вузы» – закладка была на странице МФТИ.

Мама говорит, что Институт химического машиностроения, который она закончила, тоже очень хороший.

Февраль. Устроил себе письменные экзамены по физике и математике. Поставил перед собой будильник, приготовил чистую бумагу и сел решать задачки со вступительных экзаменов в МФТИ. После звонка будильника проверил решения. Поставил себе двойки. Стал думать о великих комсомольских стройках.

Приехал брат, который служил в милиции на БАМе, и рассказал о местном пьянстве и поножовщине. Перестал думать о великих комсомольских стройках.

На уроке по обществоведению рассказали о трех законах диалектики. Обрадовался, что законов так мало и их легко выучить. Захотел стать философом.

Брат поступил в Высшую школу милиции и показал свои конспекты классиков марксизма-ленинизма. Расхотел быть философом.

Учитель литературы спросил, правда ли, что я собираюсь поступать в МФТИ? Я сказал, что раньше так думал, а теперь не уверен. Учитель сказал, что он тоже не уверен, что МФТИ – это лучшее для меня место. Я ничего не понял, но настроение испортилось окончательно.

Март. Пытался принять участие в телевизионной олимпиаде по физике. Из десяти задач решил шесть. Отчетливо представлял физические картины, чувствовал ответы. Чувствовал, что ответы неправильные, но не хватило ума сообразить, как получить правильные. Сел читать повести Пушкина. Позавидовал, что Пушкину не надо было решать задачи по физике.

Апрель. Устроил себе письменный экзамен по математике. Поставил себе четверку и на радостях поехал на день открытых дверей в МФТИ. На сцене стоял красивый мужик в костюме с ярким иностранным галстуком. Он засунул руки в карманы и рассказывал о высокотемпературной сверхпроводимости. Мне понравилось, как он небрежно ругал американцев. Оказалось, что американцы тупые и все делают неправильно. Вот если у него будет время между конференциями, то он сядет в лабораторию и покажет всем кузькину мать.

Май. Даже отпетые спортсмены и хулиганы, интересуются физикой. Ко мне домой приходят делегации и задают мне задачки.

– Если я упаду с горы Казбек, то с какой скоростью я буду подлетать к пивной у подножья?

– Если я смешаю кружку холодного пива и стакан теплой водки, то какая будет температура?

– Я хочу с балкона описать машину соседа. Под каким углом мне надо писать, чтобы дальность струи была максимальной?

Июнь. Выпускной вечер в школе. Экзамены прошли как в тумане. Перед выпускным вечером мы с ребятами выпили по стакану водки в сквере, чтобы выветрились ненужные знания. После стакана я почувствовал, что забыл формулу Лоренца. От расстройства выпил еще стакан вина, которое стояло на праздничном столе. Выступал директор. Он сказал, что аттестаты нам вручат завтра в учительской, а то он боится, что сегодня мы их потеряем. Я закусил шпротами, взял под ручку первую красавицу класса и увел ее на речку. Мы там храбро обнимались, но все мои мысли были о завтрашнем дне, когда надо было подавать документы в МФТИ.

Я и представить не мог, каким кошмаром обернутся для меня следующие два месяца!

Кошмарное лето

Мы с Витькой едем в электричке в Долгопрудный – подавать документы в МФТИ. Жарко, солнце слепит глаза, голова раскалывается, хочется пить. Язык еле ворочается.

– А куда ты вчера пропал? – спрашивает Витька. – Мы до упаду танцевали, а потом поехали на Красную Площадь встречать рассвет.

– Сейчас бы холодной газировочки, – выдавливаю я из себя.

В коридорах физтеха толпятся бледные абитуриенты. Я слышу разговоры про волны де Бройля и про двойные интегралы. Мне плохо. И от волн де Бройля, и от мысли о предстоящих экзаменах.

– Конкурс уже восемь человек на место, – сообщает подошедший Витька. – Нам тут ничего не светит. Этот конкурс особый – тут на пятую графу не обращают внимания. Пока не поздно, надо в МИФИ подаваться.

Я пытаюсь отрицательно помотать головой, но вовремя спохватываюсь и, придерживая гудящую голову, говорю, что до МИФИ я сегодня не доеду.

…Письменный экзамен по физике подходит к концу. Задачу про излучающий электрон я сразу отложил. Я даже не понял, что нужно там найти. Сижу и пытаюсь решить задачу про сверхзвуковой самолет. Пытаюсь вывести формулу для конуса Маха, но от волнения могу только нарисовать сам конус – формулы вылетели из головы. Я с ненавистью смотрю на соседа, который уже сложил листочки и несет их экзаменатору. Через несколько минут мы встречаемся с ним в коридоре.

– Слушай, ты как задачу про самолет решил?

– Я что, псих что ли? – сосед курит у окна и выглядит безумно счастливым. – От таких задач свихнуться можно. Я им там голую жопу нарисовал и сейчас пойду документы забирать.

На устной математике усталый экзаменатор долго смотрит на меня, потом погружается в листочки с моей письменной работой.

– Ну ладно, – вдруг произносит он. – Я дам вам хороший шанс. Представьте, что у вас есть линейка и карандаш. Ваша задача – с помощью этих двух предметов разделить отрезок на три равные части.

Это задача на построение. Вернее, это удар ниже пояса: мне говорили, что задач на построение не будет. Я чувствую, что задача простейшая, но в голову все равно ничего не приходит.

Решение пришло уже на улице. Я бегу обратно сообщить эту новость экзаменатору, но на лестнице останавливаюсь. Правила есть правила: в этот раз я проиграл.

Перед собеседованием я всю ночь читаю про управляемый термоядерный синтез и готовлю доклад о том, как я люблю физику. Говорили, что если хорошо выступить на собеседовании, то на результаты экзаменов комиссия не обращает внимания.

Нетвердой походкой я подхожу к столу, где сидят пять усталых пожилых мужчин. Мне протягивают стопку бумаг: «Это ваши документы – вы не прошли по конкурсу. Позовите следующего».

…Август, я подал документы в другой институт. Огромное здание с колоннами, похожее на грандиозный дом культуры. Это Московский энергетический институт. У меня прекрасное настроение – я почти студент факультета теплофизики. Термоядом можно заниматься и с таким дипломом. По физике я получил пять, два дня назад я решил все задачи на письменной математике. Сегодня устная математика. Тут можно даже получить тройку – говорят, что тринадцать будет проходным баллом.

– Вы не решили ни одной задачи в письменной работе, – говорит экзаменатор. – В каждой задаче арифметическая ошибка. Инженеры не имеют права так ошибаться.

Он еще что-то говорит про мосты, которые падают из-за таких ошибок, но я его не слышу: в глазах темно, в ушах звенят слова: «… ни одной задачи».

Это конец! Половина класса уже студенты, а я, звезда и надежда нашего двора, остаюсь за бортом.

О том, как огорчатся родители, я стараюсь не думать. Я не могу сообразить, на каком трамвае надо ехать до метро, и иду пешком. Накрапывает дождь, но я его не замечаю. Кто-то натыкается на меня и долго потом матерится. «Инженер, наверное! – думаю я, прислушиваясь к витиеватым выражениям. – Ведь сумел же он в институт в свое время поступить!».

Сентябрь.

– Надо поступать в институт, который недалеко от дома, – говорит мама. – В Лесотехническом институте есть факультет электроники, там готовят специалистов для «королёвской фирмы». Ты вполне можешь успеть подать документы на вечерний факультет.

Мне все равно. Это уже четвертая серия экзаменов за лето. Я почти не занимаюсь, но сдаю на все пятерки. В деканате мне дают зеленый студенческий билет и просят принести справку с работы. Я иду на фабрику к отцу, где после демобилизации он работает начальником строительного отдела. Он показывает мне дальний угол фабричной территории и говорит, что тут надо выкопать канаву. Моя профессия – разнорабочий. У меня есть напарник, молоденький парнишка, обожающий рассказывать про своего брата, который недавно женился и теперь по ночам невозможно спать из-за стонов и охов, доносящихся из-за занавески, отгораживающей кровать молодоженов.

Светит ласковое сентябрьское солнце. Мы копаем канаву и каждый час бегаем к сторожихе, которая поит нас чаем с яблоками.

Дрындрология и физика

Лесотехнический институт ласково называли Дрындрологическим. Там был замечательный факультет, на котором обучали правильному озеленению городов. На этом факультете учились красивые и раскованные девушки, но мне тогда было не до них.

Я поступил на вечерний Факультет электроники и счетной техники (ФЭСТ), но студенты называли его Факультетом Экономии Сосновой Тары. Рядом с институтом находилась «фирма», где делали космические корабли, и Королев организовал этот факультет для подготовки «космических» специалистов. В Америке это считалось бы очень круто. Потом я узнал, что популярно английское выражение «rocket science» (наука о ракетах), что означало нечто недоступное простому уму. В этом есть доля истины. Однажды я случайно забрел в аудиторию, где читался курс «теория гироскопов». Я увидел на доске жуткие формулы, мне стало дурно, и я быстренько убежал. Я-то мог убежать, а кому-то надо было сдавать экзамен по этому кошмару.

На моем факультете тогда было три специальности: АТ – Автоматика и Телемеханика (Абсолютно Тупые – по-нашему, по-студенчески); ММ – Математические Машины (МалоМощные) и СУ – Системы Управления (Самые Умные).

Я овладевал специальностью АТ. Мы ходили с гордо поднятыми головами и говорили, что, конечно, мы абсолютно тупые, но зато не маломощные!

Первая лекция была по математике. Коренастый лектор с низким лбом, густой шевелюрой и длинными руками подошел к доске и мрачно произнес:

– Ну, поздравляю с началом! Хочу сразу предупредить, я буду из вас вынимать душу и закладывать вместо нее знание математики. Кому это не понравится, тот вылетит на улицу. Итак, рассмотрим две точки в трехмерном пространстве…

Притихшие новоиспеченные студенты испуганно склонились к тетрадям.

…Прошла неделя. Во время лекции по истории КПСС дверь тихонько отворилась, и в аудиторию вошла девушка. У меня защемило сердце: она была высокая, с длинными русыми волосами, огромными глазами и очень хорошо улыбалась. Девушка приложила палец к губам, тихонько подошла к кому-то из студентов, отдала бумаги и ушла. Если бы я знал, сколько бессонных ночей принесет мне эта девушка с огромными глазами!

В первый год обучения у нас был курс начертательной геометрии. Может, кто помнит шутку тех лет: «Сдал начерталку – можно знакомиться, сдал сопромат – можно жениться».

На экзамене по начерталке я изобрел способ получения «легкой» пятерки. Мне задают вопрос, я уверенно беру ручку (очень важно – уверенно!) и говорю: «Ну, это совсем просто!». После этого надо нарисовать что-нибудь на листочке (например, систему координат) и сказать пару слов четким голосом. На этом экзамен обычно заканчивается. Преподаватель тает, берет зачетку и выводит там «отл». Эта система работала даже на физтехе.

На вечернем отделении не было матанализа, который читался «дневникам». Я узнал правила перехода на дневное отделение: надо было сдать сессию на пятерки и экзамен по матанализу.

К сожалению, мне нужно было еще и работать. После копания своей канавы я бежал домой и читал книжки по математике.

Математику и начерталку я сдал на пять, оставалась история КПСС. Экзамен принимал лектор, который вел у нас семинары. Я начал отвечать по билету, но преподаватель меня прервал: «А зачем вообще нужны партии?», – неожиданно спросил он.

Я стал что-то лепетать про организацию, идеологию, но он меня снова прервал.

– Запомните: партии нужны только для борьбы за власть и для удержания власти. Все остальное – словесная шелуха! Я помню вас по семинарам и поэтому ставлю «пять».

И меня перевели на дневное отделение.

После зимних каникул я пришел в аудиторию, где занималась моя новая группа. Вошел и вздрогнул: за первым столом сидела девушка с огромными глазами, которая заходила к нам на лекцию. Много про эту девушку я писать не буду. Скажу только, что ее присутствие в моей жизни очень мешало занятиям физикой.

Мечту о физтехе я не оставил. После второго курса туда можно было перевестись, сдав дополнительные экзамены. Для допуска к этим экзаменам в моей зачетке должно было быть очень много пятерок. Конкурс среди таких «отличников» был обычно 12—15 человек на место. По вечерам я читаю только книги по математике и физике. Другая жизнь проходит мимо.

…Весной я сошелся с бывшим одноклассником, который тоже неожиданно увлекся физикой. Он учился в Институте геодезии и обожал говорить про голографию и прочие премудрости. По субботам мы с ним бродили по раскисшему снегу, слушали журчание ручьев и обсуждали физические законы и явления. Тогда я научился рассказывать о сути явлений кратко и без бумажки.

Летняя сессия прошла легко и незаметно. И тут у меня родилась самая гениальная идея в моей жизни! Я приехал в МФТИ, чтобы посмотреть на экзамены отличников. Я сидел в коридоре и спрашивал всех выходящих, о вопросах и задачах, которые предлагали экзаменаторы. Дома я все систематизировал и приготовил решения. Теперь я был вооружен и очень опасен для моих будущих конкурентов.

Для допуска к экзаменам в МФТИ мне нельзя было иметь в зачетке больше двух четверок. К концу второго курса они уже у меня были: по немецкому и черчению. Тут никакие методы получения пятерок не помогли! Приближался экзамен по военному делу, к которому нужно было выучить наизусть уставы Советской армии. Это была полная засада! Переписать уставы на шпаргалку было невозможно, поэтому я засунул книжки за пояс брюк, надел сверху свитер и отправился на экзамен. Первый вопрос был: «Что такое знамя?». В антисанитарных условиях я сумел вытащить книжку и переписал: «Знамя – это символ чАсти, доблести и славы». Так я и сказал комиссии.

– А вы не знаете номер той части, чьим символом является знамя? – ехидно спросил седой полковник.

– Я знаю номер части, где служил мой отец! – выпалил я.

Это меня выручило. Полковник растаял, спросил, где именно служил папа, и разрешил перейти ко второму вопросу. Это было просто спасение: нужно было показать, как отдавать честь на ходу без головного убора. Книжки начали выскальзывать из брюк, и то, что честь надо отдавать, прижимая руки к бокам, помогло мне удержать их под свитером.

Эту пятерку я запомнил надолго!

История КПСС! Как ни странно, я любил этот предмет. Лектор был математиком, который потом увлекся общественными науками. Он обожал задавать нам задачи. Представьте, говорил он, Питер, холодный дождь, разруха, темные улицы, пьяные матросы, слабое правительство… а вам надо взять власть в свои руки. С чего бы вы начали? Дальше он говорил о крутых мерах, за которыми чувствовалась чья-то жесткая рука. Фамилия Троцкого тогда была под запретом, но чей-то беспощадно-кровавый ум явно прослеживался в рассказах преподавателя. Я представлял осенний Питер и понимал, что в Смольном сидели очень крутые тридцатилетние парни. Он говорил нам много того, чего не было в учебниках, и на втором курсе я даже захаживал на лекции к первокурсникам, чтобы послушать его низкий густой голос.

Уже учась на физтехе, я приходил к нему домой, он рассказывал мне о парижских коммунарах, и мне становилось не по себе от кровавых мясорубок тех лет. Я тогда интересовался историей татаро-монгольского ига, но «пламенные» коммунары затмили подвиги Батыя.

Я успел прослушать курс «Теории электрических цепей». Мы рисовали чудовищные электрические схемы, рассчитывали частоты колебаний в запутанных электрических контурах и дружно ненавидели этот предмет. Однажды к нам на семинар пришел преподаватель математики, чтобы заменить нашего, который ушел на час по семейным делам. Он спросил, что мы тут изучаем. Узнав, что мы собираемся рассчитывать колебания контура, он хмыкнул, сказал, что это элементарная система линейных дифференциальных уравнений второго порядка и такие задачи он решал еще в школе. И еще добавил, что если кто-нибудь из нас получит меньше пятерки по этому предмету, то он серьезно будет дрючить этого несчастного на экзамене по дифуравнениям, так как это явный признак дебилизма и пренебрежения к великой науке математике.

Прошел еще год, и я поехал в МФТИ на экзамены по математике и физике. Со мной, как группа поддержки, поехала девушка с огромными глазами. Математику я сдал легко, а теперь сидел перед экзаменатором по физике, решал, наверное, уже двадцатую задачу и смотрел в окно. Девушка сидела на лавочке и читала книгу.

Через три часа экзаменатор сказал, что если меня примут, то он будет просить на кафедре, чтобы мне засчитали весь пятисеместровый курс общей физики. Я гордо сказал, что иду в МФТИ, чтобы учить физику, а не получать халявные оценки. Преподаватель посмотрел на меня, как на идиота, и сказал, что у меня почти стопроцентный шанс на зачисление.

Через два дня мы с девушкой сидели в темном коридоре, куда вскоре вышел председатель приемной комиссии и стал зачитывать список счастливчиков. Список был короткий – всего шесть человек. Меня он назвал первым, подошел ко мне, пожал руку и сказал, что из Лесотехнического к ним еще никто не поступал.

– Как мы будем праздновать? – спросила меня девушка.

Ошалелый от счастья, я смотрел сквозь нее и не понимал, о чем она говорит. Потом начал бормотать, что хочу поехать с ней в Ленинскую библиотеку и почитать там книжки по линейной алгебре.

– Тяжелый случай, – сказала девушка. – Но я тебя прощаю.

Однажды в МЛТИ

Однажды я поступил в институт. Первый день мне понравилось, а потом я стал мечтать поскорее стать аспирантом. Когда я стал аспирантом, стал мечтать поскорее начать работать. Сейчас я работаю и мечтаю сидеть под пальмой и слушать морской прибой. Может, мне не надо было в институт поступать, а сразу на море ехать?

Однажды я работал разнорабочим на фабрике в г. Пушкино. Мне было поручено копать канаву, что я и делал с большим рвением. После Нового года к моему начальнику в кабинет ввалился Вася, известный алкаш и бездельник. «Слышь, командир! – сказал Вася, с трудом пытаясь открыть заплывшие глаза. – Не могу сегодня работать… Новый год, сам понимаешь!».

Васю отпустили домой поправлять здоровье. «У меня тоже был Новый год», – сказал я обиженно. «Вот научишься пить, как Вася, тогда и поговорим!» – отрезал начальник.

Однажды в институте мы поехали на уборку картошки. Первыми парнями там были те, кто пил много водки и пел под гитару. Прошли годы. Водку я пить научился, а петь под гитару – нет. Никогда мне не быть первым парнем!

Однажды я проходил трудовую практику на заводе. Я работал на конвейере, где собирали распределители зажигания для автомобилей. Мне нужно было надеть шайбу, просверлить отверстие, вставить заклепку и расклепать ее с другой стороны. В первый день я пытался думать о физике. На второй день я пытался думать хотя бы о девушках. На третий день я был способен думать только о кружке холодного пива после смены.

Однажды мы с приятелем решили посмотреть салют на Воробьевых горах. Для компании мы позвали одноклассницу. «Сколько вас там будет?» – поинтересовалась ее мама. Узнав, что нас двое, она согласилась отпустить свою дочку, сказав, что двое парней – это самая безопасная комбинация. Прошло много лет, но я так и не понял, почему мы составляли самую безопасную комбинацию.