Убита светом, рождена тьмой

Смелость собирается по крупицам – взгляд скользит по маскам в поисках знакомого силуэта.

Холод поднимается изнутри, пробуждая то, что так старательно игнорировалось. Пришло время принять эту часть себя и позволить ей действовать.

Он – в центре зала: опасный, пугающий. Хозяин замка, пешка преступного мира.

Лица в ту ночь были скрыты, но нутро узнаёт эту тьму. Вкус смерти на языке, металлическая нота крови, чья мольба никем не услышана. Тогда пришлось смириться. Больше – никогда. Слабости не будет.

Чёрные, как уголь, глаза сталкиваются с моими. В глубине вспыхивает безумие – узнавание сбивает с ног. Он – первый, кто пролил нашу кровь, попробовал её на вкус. Голос и острие кинжала до сих пор приходят по ночам. Вместо паники поднимается гнев; желание убивать густо застилает пространство. Рука так и тянется «рисовать» картины на его коже – как он делал в ту ночь.

Почему бы не поддаться соблазну?

– Не надо, Ребекка.

Голос Лиама рвёт фантазию. Выдаёт не мысль – белые костяшки пальцев на ножке бокала с игристым. Разобьётся – в ладони окажутся осколки: удобное оружие для стольких картинок… Но хватит ли духа? Или это лишь грёзы? Ответ даст только ближайшая минута.

– Держу себя в руках, можешь не переживать, мамочка, – голос льётся ядовито, удар ставится на последнем слове: Лиама это бесит.

Хоть прозвище его и выводит, ведёт он себя как курица-наседка: забота чрезмерная, незаслуженная – и всё равно необходимая. Лиам закатывает глаза и делает глоток вина. Не любитель алкоголя, но трезвость здесь – клеймо шпиона, а за подозрение здесь платят пулей. Каждая мелочь просчитана.

Взгляд снова возвращается к монстру прошлого. Подбородок приподнят, улыбка – вызывающая, в глазах – немое приглашение. Уверенность и ни крошки лишнего: узнавать меня он не должен.

Маркус долго измеряет взглядом тело и наряд; на груди задерживается на мучительную секунду – потом отвечает улыбкой.

Первая жертва сама идёт на приманку.

Первый, кто пройдёт суд и получит приговор. Грехи не убегают – догоняют и сталкивают в пропасть. Каждый получает своё – смерть или жизнь. Выбор делаю за нас обоих: смерть – монстрам и себе.

Время тянется, как густой мёд. Игра взглядов и вязкая сексуальная энергия вызывают отвращение, которое не выйдет наружу. Мужчины часто ошибаются, полагая, что женщин тянет к ним бескорыстно. Эта ошибка может стоить им жизни.

Дыхание замирает, когда заглядываю глубже. Тогда боль затуманила всё, а теперь тьма в его зрачках видна отчётливо: насилие, жестокость, кайф от боли. У каждого есть тьма; одни используют её для холодного расчёта, другие – чтобы оправдывать мучительство.

Легко представить его картинки: жесткий, насильственный секс; удушье; лезвие; смерть. Этим он живёт и дышит. Как вселенная терпит подобное? Существует ли справедливость? Ответ не дан. В конце каждого ждёт либо свет туннеля, либо вечная сырая земля.

Чёрный костюм делает Маркуса ещё худее; острые черты отталкивают, не добавляя ни капли привлекательности. Светлые волосы зачёсаны и зализаны гелем. Чёрная маска скрывает половину лица и уродство внутри. Тогда его руки были сильны, рука не дрожала, «рисуя» кровавые узоры. Сейчас слабее выглядит он – или сильнее стала я. Хрупкой девочкой быть больше не придётся.

Взгляд отводится нарочно – безразличие всегда цепляет того, кто привык ломать сопротивление. Маркусу нравилось, когда жертвы брыкались и кричали. По спине пробегает холодок, тело покрывается липким потом – его взгляд ощутим кожей.

– Всё в порядке? – Лиам наклоняется ближе, голос мягкий, но настороженный.

Кивок – и игра продолжается. Первой подхожу к гостям, завожу короткие разговоры, отпиваю идеальное сухое, выравнивая нерв. На медленных мелодиях приглашаю Лиама – пусть он, а не призрак прошлого. Намерение пригласить уже горит в чёрных глазах Маркуса; стоит дать ему шанс – и сорвусь, обращу зал в бойню.

Пора начинать игру. Ждать нельзя.

Завершая танец, склоняюсь к лицу Лиама.

– Начнём, – шепот тает между нами; спина распрямляется.

Бросаю приглашающий взгляд. Имя «Маркус» на вкус такое же отвратительное, как он сам. Смотрит так, словно перед ним мясо, которое хочется разделать в нетерпении. Понимание вспыхивает в его глазах.

Внутри – тишина, где ожидалась буря.

      Мертво ли всё там? Ответа нет.

Знак для Лиама – и шаг в сторону садовой уборной. Боковым зрением ловится, как он ставит бокал и идёт следом. Отлично. Помещение – за садом, в деревьях, охрану уводят прочь по его приказу. Свидетели ему не нужны.

Усмехаюсь едва заметно. Всё идёт по плану. Самоуверенность – слабость даже опытных хищников.

Огромный дуб тонет в тени; кора шершаво царапает плечо. Тело расслабляется в вызывающей позе – бедро уходит в сторону. Ожидание растягивает секунды.

Слух натянут как струна. Ветер гладит кожу, дарит мурашки. Кроны шелестят – будто чувствуют приближающуюся опасность.

И вот он.

       Шаги – размеренные, расчётливые; специально громкие, чтобы добыча знала: охотник рядом. Жертва рассчитывает на «разрядку», не зная, что финалом станет рассечение и удушье – любимый почерк Маркуса.

Предвкушение заполняет пространство – но не то, на какое он надеется. Сегодня забираю самое ценное – то, что он бережёт двадцать лет. Первый шаг к его разрушению.

«Каждый однажды получит своё». Фраза звучит красиво и лживо. Мир оставляет невиновных страдать, пока кто-то играет в Бога. Сегодня роль вершителя выпадает мне. Струсила бы – круг смертей продолжался бы. Эмилия выбрала бы то же.

Маркус замирает, оглядывается в поисках добычи. Взгляд находит, губы растягиваются в уродливой ухмылке. Подходит – расстояние вытянутой руки.

– Значит, верно истолковал ваш взгляд, миледи, – липкие пальцы хватают ладонь и касаются губами тыльной стороны. Тошнота подкатывает к горлу; напоминание о цели возвращает дыхание. – Маркус. Рад провести вечер в столь восхитительной компании.

Маска скрывает половину лица и часть сущности, но глаза выдают блеск безумия – нетерпение, тяга к насилию.

Посмотреть бы сейчас на себя со стороны – не отражается ли тот же блеск?

– Зови леди в красном, – отвечаю. Его писклявый смешок царапает уши. Настоящее имя не прозвучит – ни один невиновный не пострадает из-за совпадений.

– И для чего приглашение в такой укромный уголок, леди в красном?

Улыбка на губах – многообещающая. Истинный смысл ему не понять.

Пятка отталкивается от корня – хватка за пиджак, и мы меняемся местами. Теперь кора впивается в его спину, а власть – в моих руках.

Недовольство вспыхивает в зрачках. Привык руководить, но уступает – на мгновение, чтобы вызвать доверие и ударить первым.

Ладони проходят по груди – под пальцами торчат кости.

Вскрой его – и увидишь ли сердце? Наверняка нет.

Мысли о смерти становятся назойливее, превращая в подобие их. Они слепили это чудовище – теперь пожнут.

Колени опускаются; взгляд снизу – с обещанием. Возбуждение читально: выпуклость рвётся из брюк. Пальцы зудят вонзить лезвие в ту часть, которой он терзал невиновных.

Обет никогда не становиться на колени перед мужчинами – нарушается по новой причине. Сегодня – ради уничтожения монстра.

Одним движением ремень расстёгивается; брюки сползают по костлявым бёдрам. Твёрдость маячит перед глазами; демоны шевелятся, паника поднимается к сердцу. «Справлюсь. Держись. Не сломайся».

Чёрные боксёры стягиваются к щиколоткам дрожащей рукой. Вторая ладонь находит шприц, заранее выроненный при смене позиций. Взгляд от его длины уводится сознательно: контроль мужчин – триггер, который не приручается.

Корпус выпрямляется. Лицо Маркуса – пунцовое от предвкушения.

– Предпочитаешь… с зубами или без? – голос звучит нагло, игриво, дразня его тёмную сторону.

Пальцы вцепляются в волосы, рывком тянут к себе. Ладони упираются в дерево – губы не касаются его.

– Попробуешь зубы – убью. Поняла?

– Тогда понравится это.

Игла входит в бедро. Вся жидкость уходит под кожу.

Смех рвётся – глупость иногда дороже золота. Самоуверенность – его охрана и его гибель. Люди платят самую высокую цену за глупость.

Шприц выдёргивается; фокус в глазах плывёт. Пластик хрустит в пальцах. Три года – к этой секунде: мысль о расплате, выверенный план до мелочей, тренировки до дрожи в мышцах. Фантазия становится реальностью.

Что будет, когда всё закончится?

Смогу ли жить дальше?

Ответ неизвестен. Справедливость стоит себя – даже если цена «я».

Каждый день отрабатывалась меткость, чтобы попасть точно в цель. Тогда они вкололи вещество, обнуляющее тело при ясном сознании. Повторить хотелось бы, но время нужно – его требуется вырубить надолго.

Тело соскальзывает вниз, ударяется о землю. Препарат отрубает на пару часов и стирает вечер из памяти – он не вспомнит, кто поставил его на колени.

Жалкий Маркус.

Колени поднимаются, взгляд скользит по периметру. Пусто. Никого. Люди вокруг знали, что он собирается сделать, и не шевельнулись. Самое мерзкое – равнодушие. Мир катится в пропасть не из-за монстров, а из-за молчащих.

Над телом человека, оставившего столько шрамов, внутри звенит пустота. Вулкан спит. Что будет, если взорвётся – неясно.

Хотя бы раз совесть терзала его после очередного убийства? Думал ли о близких тех, кого душил? Вряд ли. Совесть – роскошь не для всех.

Маска слетает; кожа жадно пьёт воздух. Жара бьёт в лицо, пот стекает по вискам. Острый носок туфли толкает тело – сон глубокий. Увы, не вечный. Придётся обыскать – нужна одна вещь. Мысль о прикосновениях выворачивает нутро: эту грязь не смыть, сколько ни три.

Пальцы шарят по карманам – укол в ладонь. Изогнутый кинжал. Тем самым он «рисовал» по коже женщин. На моей – картина тоже есть, замазанная татуировками. Ломать они могут тела, но не силу внутри. Если бы не этот огонь – не стояла бы сейчас.

Как же ошибался ты, Маркус.

Пиджак с него снимается – останется «память». Пусть мучается догадками. Время узнавания придёт поздно.

Лезвие одним движением рвёт рубашку – нет смысла в пуговицах. На худой шее блеснёт кулон. Не просто украшение.

Именно он. Флешка, за которую он держится все эти годы.

Уголок губ подрагивает. Смех готов прорваться – нельзя. Тишина – мой щит. Цепочка снимается; холодный металл прячется в бюст. Озноб пробегает по коже от осознания содержимого.

Тело перекатывается на живот. Веса в нём немного, но кости тяжёлые – как у ходячего трупа. Кожа на спине – идеальная, чистая. Вулкан гудит, жаждет насилия. Страх сорваться мерцает в висках. В ушах – гул. Остаётся план: ни шага в сторону.

«Оставь клеймо, как он в ту ночь», – шепчут демоны.

Клинок режет плоть легко, будто кисть пишет по холсту. На спине расправляется буква – крупная «Ж».

       «Жалкий». Слово, описывающее всю его жизнь. Из его биографии известно: мать бросила его подростком. Он возненавидел женщин, убил её первым делом – вырезал оскорбления, задушил. Но дело не только в матери. Болен он целиком. Лечению не подлежит. Только тьма.

Гул стихает, мысль возвращается. По оценке времени – меньше десяти минут. Значит, Лиам уже ушёл. Время исчезать.

Слишком легко всё складывается. Интуиция рвёт тормоза – нужно внимательнее. Ранее её крики тонули в жажде расплаты.

Плечи напрягаются – чей-то взгляд царапает затылок. Если поймают с поличным – конец. Треск ветки подтверждает догадку.

Ловушка захлопнулась.

Глубокий вдох. Туфли слетают, пятки упираются в землю – рывок.

Бег разрывает лёгкие, пятки стираются в кровь, занозы жалят кожу. Спасибо Лиаму за выносливость. Воздуха не хватает, но шаг не сбавляется – в глубину леса, к машине. Локацию изучили заранее: вход в святилище – через чащу. Слышать погоню на таком темпе невозможно – остаётся нестись. Нужен выход.

Боль вспыхивает в ступне – острый сучок рассекает кожу. Губы прикусываются до крови; тело падает на влажную землю. Боже, как больно.

Шаги сзади поднимают с колен. Стойка собирается автоматически, кулаки прикрывают лицо. Тренировки Лиама стоили стёртых костяшек, растяжений и мелких переломов – цена невелика за бойца, которым пришлось стать. Сильные мужчины сломили, когда я была слабой.

«Но той девочки больше нет», – щёлкает мысль.

– Вы оставили это, – грубый мужской голос выходит из тьмы.

В ладони незнакомца – моя красная маска. Пульс срывается.

Доказательство провала светится в темноте, обещая цену – возможно, самую высокую.

Глава 4

House of Balloons – The Weeknd

О, твой разум приказывает тебе бежать,

Но ты не сможешь уйти.

Зловещая тишина окутывает лес, оставляя нас наедине. Темнота поглощает всё вокруг; различим только огромный силуэт. Мужчина передо мной – словно выкован из стали: неподвижность пугает и завораживает контролем. Собственное тело, напротив, подрагивает, как тростинка на пронизывающем ветру – и не только от холода. Аура незнакомца – ледяная, опасная. Хищник, поймавший овцу. Себе клялась больше не играть эту роль, но былую уверенность выметает одно его приближение: грудная клетка сжимается, пальцы немеют.

Справиться не получится. Он вдвое, если не втрое крупнее Лиама.

«Ребекка, когда успела стать такой слабой? Ты всегда сражалась – даже когда смысла не было. Пыталась и не сдавалась. Никогда», – шепчет внутренний голос, удерживая сознание от паники.

Паника убивает – урок усвоен давным-давно. В ту ночь позволила ей управлять телом – и нас утащили в глубину страданий. Поддавшись панике, бежала из Чикаго, оставила родителей – и потеряла их навсегда.

Выбора нет: придётся драться, даже если это смертельно. От смерти не убежать – догонит раньше, чем успеешь шагнуть.

Глаза незнакомца вспыхивают озорной искрой, губы складываются в улыбку. Одна рука крутит на пальцах мою маску, другая остаётся в кармане. В стойку атаки он не встаёт. Молчание тянется, как струна, – и взгляд обшаривает меня, холодный, внимательный. Кожу покалывает от этой ледяной, исследующей сосредоточенности.

Ничуть не похож на одного из тех, прежних. Слишком огромен. Слишком уверен. Слишком силён – всё слишком. Их плоть пахла слабостью. Человек передо мной пахнет смертью.

Резко приседаю на корточки, вытаскиваю нож, прикреплённый у голени. Сердце колотит в висках, ладонь липкая от пота. Желания убивать нет, но промедли – и удар последует первым. Спасти себя нужно ради них. Ради смысла, который остался.

Хруст ветки – и тело бросается вперёд. Подол платья путается в ногах, раненая ступня взрывается болью. Взгляд взлетает – и горло сдавливает осознание: нож вонзается в кору дуба позади него.

Как он успевает уйти с траектории за долю секунды? Рывок вниз на корточки – и клинок проходит над головой. Рефлексы поражают; над этим придётся работать… если выживу.

Мозг орёт «беги», но мышцы не слушаются. Незнакомец поднимается, возвышаясь надо мной стеной, и снова сверкание в глазах. Взгляд пронзает кожу мурашками – в нём нет жажды крови и привычного хищного наслаждения. Эти желания узнаются безошибочно – не они. Читаются другое: искра гордости, тёплая, почти уважительная нота. Губы трогает искренняя улыбка.

Слишком странно, чтобы действовать первым. Выжидаю.

Он медленно опускается на корточки – зеркалю движение, поднимаясь, собирая корпус. Его взгляд держит, как кандалы, – и дрожь в коленях глушится собранной стойкой. Сдачи не будет. Бороться – единственный план.

Незнакомец кладёт маску на землю, распрямляется. Несколько секунд изучает – будто ищет на лице ответ, который тьма не позволяет прочесть. Глаза сияют в свете полной луны, завораживая часть меня, которую не хочется признавать. К плечам подступает жар, дыхание сбивается. Он замечает боевую стойку – качает головой и снова улыбается.

Почему не нападает? Какую игру затеял?

Разворот спиной – последний взгляд через плечо – и он уходит в темноту, растворяясь меж стволов. Оставляет меня на холодной игле недоумения.

Что, чёрт возьми, произошло?

Грудь вздымается в такт бешеному сердцу. Тело пускается в бег к машине. Раненая нога пульсирует огнём, но скорость только растёт. Секунды стоят жизни. Вдруг это игра на измор – и он вернётся?

Вдалеке мигают фары – облегчение чуть не подкашивает колени. Лиам распахивает дверцу, бросается навстречу.

– Что произошло? Ты в порядке? – его пальцы скользят по коже, цепляя ссадины. Шиплю от боли – ладони отдёргиваются, крепкая рука подхватывает за талию и поднимает.

Безопасность распускает узел в груди. Рядом с ним реальность не так страшна. Другая мысль вонзается иглой: если за мной следят, если привела монстра прямо к Лиаму…

– Поторопись, прошу! Нужно убираться отсюда немедленно! – голос срывается, страх стискивает горло.

Себе не прощу, если он пострадает. Ещё одна утрата – и всё.

Лиам молча кивком ускоряется; двигатель взрывается, машина выстреливает в ночь. Тёмные стволы мелькают стенами; скорость чудовищная. На таких манёврах удерживает только концентрация – и Мари, ее фанатичная требовательность к навыкам.

Он молчит, взгляд рыщет по обочинам. Делаю то же самое – ощущение преследования не отпускает. Мы вошли в игру самоуверенно, а это губит. Бдительность была обязана остаться со мной. Не осталась.

Ошибка – моя. Лиам мог погибнуть из-за меня. Мысли распаляются, дыхание рвётся, воздух не проходит, словно горло перетянуто ремнём. Пальцы судорожно сжимают подол платья.

– Ребекка, смотри на меня. Приди в себя, слышишь? – голос, от которого обычно стихает шторм, бьёт как команда.

Веки опускаются – сталкиваться с реальностью нет сил. В ответ – резкая волна воды по лицу. Глаза распахиваются; в них – его испуганные карие, тёплые до боли.

Лиам тяжело дышит, бутылка наполовину пуста. Вина давит на плечи; объяснения необходимы.

– Допустила ошибку. Мы могли погибнуть. Ты мог… – слова дрожат, язык цепляется за нёбо.

В его взгляде – та же неизменная теплота, вера, преданность. За что, если я причина всего? Чем заслужена эта мягкость?

– Ошибки бывают у всех. Важно, что мы уехали целыми, – произносит он ровно.

Факт остаётся фактом: незнакомец видел моё лицо. Машина тем временем съезжает в нашу «норку» – тайное убежище.

Безопасность повышенная: входы на код, известный только нам; любая попытка взлома – и система пустит усыпляющий газ, а вторженца вынесет на блюде. Но мысль не успокаивает – Лиама не запереть тут навсегда, а снаружи опасность теперь выше.

– Всё должно было быть идеально! Я… – фраза ломается: его пальцы сжимают мою руку сильнее обычного.

Он никогда не причиняет боли умышленно – даже в спаррингах. Значит, балансирует на грани. Истерика ухудшает всё. Приходится собраться.

– Послушай внимательно, – голос низкий, ровный. – Идеала не существует. Ошибка – урок. Усвой и иди дальше.

Правильные слова он находит всегда. Моя психика, выжженная огнём, редко добирается до истины – с ним это удаётся. В горле першит; глаза теплеют влажным блеском. Вера возвращается маленькими глотками – ровно на его голос.

Он притягивает, прижимает крепко. Тактильность – не моё, но его объятия – исключение. Ему она нужна; его лишили этого с рождения. Запах окутывает – выпечка с имбирём и ванилью – и сон тянет за ресницы.

– Нужно обработать раны, – произносит и уходит за аптечкой, когда мы входим внутрь.

По стенам – экраны. В углу – его компьютеры, рядом – шкаф научных книг, которые с детства вызывают дрожь. Движения рук урывисты, плечи звенят напряжением, волосы растрёпаны – он снова дёргал их от нервов. Всемогущими себя вообразили – и споткнулись на первом же шаге. Незнакомец видел лицо. Нужно решение – и быстро.

Лиам молчит, только дышит часто. Сама начинаю:

– Всё шло по плану. Флешку взяла. Но за мной следили. Понятия не имею, сколько он стоял в темноте – заметила только в конце. Лица не видела – силуэт огромный, опасный. Гнался через лес почти вплотную… чтобы вернуть маску. Можешь поверить? Что это вообще значит? – язык заплетается, виски пульсируют.

Неизвестность – пропасть. Либо утонешь, либо полюбишь её холод.

– Не знаю, – он машинально взъерошивает каштановые волосы. Жест нервов – знак, что вопросы без ответов его изводят.

– Отложим. Будем решать проблемы по мере поступления. Главное – он оставил тебя живой. Сейчас это важно. И – нога, – взгляд падает на рану, нос морщится.

Он, конечно, не оставит это без внимания – но давить не станет. Опускаю глаза: зрелище неровное. Швы понадобятся. Шрамов не боюсь – их достаточно. Гораздо страшнее мысль, что он может пострадать.

Его ладони бережно удерживают лодыжку, стерильный раствор шипит на коже. Жжение – почти сладкое облегчение. Физическая боль лучше – она заглушает эмоциональную, режет мысли под корень.

Дальше – тишина. Оба ищем ответ в темноте комнаты.

Есть ли он?

Сознание пустеет; цепляюсь за боль и стежки. Думать больше нет сил. Один вопрос, однако, гложет, как игла под ногтем: почему он не убил? Встретимся ли вновь?

Последнее, что вижу, прикрывая глаза от ноющей боли, – яркий в ночи взгляд мужчины. Взгляд, в котором горит гордость.

Глава 5

MIDDLE OF THE NIGHT – Elley Duhé

Во мне кроется то, что ты действительно хочешь.

Терпкий виски обжигает горло, разливая по телу редкое расслабление. Лиаму сказала, что еду отдыхать в квартиру, – ноги сами привели в бар. Лгунья? Да. Но не всякая ложь зло: иногда это способ уберечь близкого. Лишние переживания ему ни к чему – пусть думает, что сплю безмятежно.

Алкоголь – пагубная привычка, от которой вырваться не удаётся. Раньше мутило от одного запаха, теперь только он спасает. Организм выучил: расслабление – через градусы. Иногда удаётся держать тягу на поводке – не сегодня. Это как глоток воздуха: без него крышу сорвёт.

Вокруг – компании, смех, танцпол. Зависть – чувство, некогда чужое, – садится на плечо. Последние годы остаюсь наблюдателем: тихо хочу их жизни.

Слева пара кричит друг на друга. До слуха долетают обрывки: его бесконечные тусовки и алкоголь. Девушка машет руками, парень ровно, отстранённо обещает «в последний раз». Даже отсюда видно то, чего не видит она: зависимость сильнее её просьб. Он напьётся – и изменит; таков сценарий. В памяти всплывает школьная история: место той девушки занимала я, пока розовые облака не разбились о бетон. Адриан. Стакан допивается до дна; взгляд отрезает пару – ворошить то болото не стоит.

Жив ли он или мозг растворился в спирте? Если бы не он, жизнь текла бы другой рекой.

Мысль отгоняется усилием. Рядом – беззаботная компания, лет по восемнадцать: горящие глаза, улыбки во весь рот. Живут моментом, ещё не сломленные. Судьба, правда, щедра на испытания – возраст не при чём. Своё прошла ли достойно? Ответ не ясен. Но пробовать продолжу до конца, пока в этом мире остаётся какой-то мой смысл. Когда-то Лиам поставил меня перед выбором: «Встанешь с колен или останешься сломанной, радуя их?» Ответ был очевиден.

Тело тянет к танцполу – кровь уже достаточно тепла. Энергия бурлит, как вулкан. Поднимаюсь, вхожу в центр, растворяюсь в людях. Пусть это будет иллюзия обычности: никакой кровавой мести и вины. Только музыка и ритм. Бёдра двигаются плавно, кругами, руки скользят вверх, сцепляются, возвращаются по линии тела. Веки опускаются – жадные взгляды лучше не собирать: паника любит чужие руки. Слишком хорошо знаю, как действует красивая обёртка. Внутри – тёмные углы, о которых им лучше не знать.

Затылок начинает покалывать – внимание жжёт кожу. Платье – глубокий тёмно-синий, как штормовое море, волосы контрастируют чёрным вороном. Вырез щедро открывает грудь; пальцы скользят по ключицам, рисуя медленные линии. Рукава спущены – тонкие плечи открыты, татуировка на спине ловит вспышки света. После бала перекрасила волосы в ещё более тёмный оттенок – волны падают на лопатки. С таким образом проблем найти компанию на ночь не предвидится.

Да, мужчины всё ещё запускают когти паники, но это – моя тренировка: доказать себе, что контроль в моих руках, а не в лапах прошлого. Удовольствия это не приносит – лишь пустоту – и всё равно иду в эту игру. Контроль нужен мне, а не тьме.

Музыка ломается на медленный бит – пары сходятся, тянутся в обнимку. Бар зовёт за второй порцией виски. На миг где-то внутри шевелится желание стать одной из них – ванили больше не будет. Доверие такого уровня – роскошь, которую не позволю. Яма слишком глубокая.

Какой толк в отношениях, если финал – боль? Её достаточно.

Чья-то большая ладонь охватывает талию, разворачивает к себе. Грудь натыкается на жёсткие мышцы – воздух вылетает. Светло-карие глаза – цвет осенней листвы – смотрят прямо, уверенно.