И сгустился туман

Квинси Моррис смеется громким, жизнерадостным смехом, и мрачное выражение на лицах части наблюдателей смягчается.

– Нет, мэм, я не профессиональный стрелок, хотя бить по мишеням немного умею. В свое время я расстрелял немало бутылок, расставленных на заборе. – Он добродушно подмигивает, и его протяжный, мяукающий акцент приводит меня в такой восторг, что я тихонько ахаю. – Правильнее будет называть меня ковбоем, каким был до меня и мой отец. Нас, ковбоев, осталось мало, но в память об отце я храню верность ремеслу. Мы с Джеком, – он кладет руку на плечо доктора Сьюворда, – повстречались, когда он был врачом в Техасе. Такой храбрец не мог устоять перед опасностями Дикого Запада, где не действует закон, верно, дружище?

– Я приехал туда изучать местную медицину. – Благодаря шутливой непринужденности приятеля доктор расслабляется, хоть и продолжает нервно поглядывать на меня. Он бы предпочел, чтобы я не восхищалась этим красивым статным американцем так открыто. – Вот что меня привлекло, как и нужда в медиках. Храбрец у нас Квинси, он спас меня от бандитов.

Мистер Моррис беззлобно закатывает глаза и обращается ко мне:

– А он избавил меня и еще десятерых на моем ранчо от смертельной лихорадки. Если бы не он, мы все отправились бы на тот свет. Сам-то я во врачевании ничего не смыслю. Бычка заарканить или объездить жеребца – это я могу.

– И ночью развести костер под открытым небом, да? – прибавляю я, стараясь сдержать эмоции. Восторг в глазах мистера Морриса вызывает у меня улыбку. – Я кое-что читала об американском Диком Западе, хотя моя матушка и не одобряет подобные истории. По ее мнению, рассказы о стрелках и золотодобытчиках – не самое подходящее чтиво для молодой леди.

– Если молодая леди столь несомненно умна, как вы, мисс Вестенра, для нее нет неподходящей литературы, – с галантным поклоном говорит ковбой, приложив руку к груди. На секунду взгляд его карих, цвета растопленного шоколада, глаз задерживается на моих губах, но длится это так недолго, что могло мне просто показаться.

– Покойный отец Люси был моим добрым другом и образованнейшим человеком. Как видите, свои таланты он передал по наследству, – быстро вставляет доктор Сьюворд в попытке вернуть мое внимание.

Но мой взгляд прикован к улыбке мистера Морриса, которая слепит, как если бы я смотрела на солнце.

– В таком случае, мисс Люси, вы – неограненный алмаз, – произносит он. – И, чтобы найти вас, мне всего-то пришлось преодолеть несколько тысяч миль по суше и морю. Вы верите в судьбу?

– Да, – выдыхаю я, и сияющая улыбка Квинси Морриса делается еще шире. Кажется, я ответила бы «да» на любой его вопрос или просьбу.

– А, Артур! Присоединяйся к нам, – восклицает доктор Сьюворд, не скрывая облегчения.

И вновь Артур Холмвуд оказывается рядом со мной, и я с трудом сдерживаю радость. Итак, стоило ему увидеть меня в окружении двух других мужчин, проявляющих ко мне интерес, и он тут как тут. Доктор знакомит его с мистером Моррисом, и он пожимает американцу руку.

– Надолго к нам в Англию? – интересуется Артур.

– Поначалу я собирался погостить у Джека месяц-другой, но не прочь задержаться и дольше, если вдруг пожелаю, – отвечает ковбой, бросив на меня лукавый взгляд, и доктора Сьюворда едва не перекашивает от злости.

Я ощущаю в груди приятный трепет, ибо Квинси Моррис определенно запал в мое кокетливое сердечко.

Самое время Артуру наконец заговорить со мной, однако он жестом указывает на кобуру, выглядывающую из-под плаща мистера Морриса.

– Полагаю, сэр, вы меткий стрелок? При благоприятной погоде в следующем месяце мы с Джеком думаем поохотиться на моих землях. Буду рад видеть и вас в нашей компании.

– С удовольствием принимаю ваше щедрое предложение, мистер Холмвуд, – растягивая слова, произносит американец. Затем, как того требует вежливость, и он, и доктор Сьюворд вновь обращают взгляды на меня, чтобы продолжить общую беседу. Артур, однако, не унимается:

– С нарезным оружием умеете обращаться? От деда мне досталось несколько винтовок. Громоздкие, не слишком удобные, зато надежные и…

Звук скрипок заглушает его слова и мое раздражение, вспыхнувшее по новой. Артур, по-видимому, твердо вознамерился меня игнорировать, но при этом ходить за мной по пятам. Пока что он даже в глаза мне не взглянул.

– Скоро начнутся танцы, – говорю я, наблюдая, как гости начинают перемещаться в бальный зал. Демонстративно шагаю вперед и подаю руку ковбою. – Мистер Моррис, вы позволите мне смелость объявить вас моим первым кавалером? Мистера Сьюворда я выбрать не решаюсь – приглашение, сделанное дамой, его несомненно шокирует. Надеюсь, что вы, закаленный жизнью в Новом Свете, в этом отношении проявите больше отваги, не так ли?

Лоб Джека Сьюворда прорезает глубокая морщина, в то время как мистер Моррис улыбается от уха до уха.

– Вы читаете меня, как раскрытую книгу, маленькая леди, – молвит он, и я очарована этим ласковым обращением, тогда как в устах любого другого мужчины оно прозвучало бы покровительственно.

Он кладет мою ладонь к себе на предплечье.

– Кто я такой, чтобы отказать в танце прекраснейшей из женщин?

Я отвечаю улыбкой, и мы направляемся в бальный зал. По пути я украдкой кошусь на Артура, ожидая прочесть в его лице спокойствие и обычную вежливую скуку, а вместо этого вижу изумление и обиду и ощущаю в груди странную щемящую боль. «Он мог пригласить меня, если бы хотел, – говорю я себе, – а не болтать про эту глупую охоту». Я кладу и вторую руку поверх руки Квинси Морриса и льну к нему, решив насладиться моментом. Разве я в чем-то виновата?

– Мистер Моррис, вы вальсируете? – уточняю я, когда в воздухе плывет чарующая мелодия Штрауса.

– Ради вас, мисс Люси, я и мазурку спляшу, если придется, – с огоньком в глазах отвечает американец. – Ну а вальс точно станцую.

– Какой вы смешной! – хохочу я. С гордо поднятой головой мы вместе входим в бальный зал, и я намеренно прожигаю взглядом всех, кто таращится на ковбоя. Они отводят глаза, не желая сердить дочь хозяйки вечера. – А что, все американцы так же склонны к преувеличениям, как вы?

Квинси Моррис склоняется ко мне, и его взор вновь падает на мои губы.

– Позвольте ответить вопросом на вопрос: а что, все англичанки столь же обворожительны, как вы?

– Лесть – верный ключик ко мне, – улыбаюсь я.

– Рад слышать. – Он выводит меня в толпу танцующих и великолепно вальсирует, демонстрируя неожиданную грацию.

– Где вы научились так хорошо танцевать? – изумленно спрашиваю я. – Я полагала, что человек, который всю жизнь пасет коров, сидя в седле, редкий гость на балах.

Мистер Моррис озорно мне подмигивает, и этот жест столь же неотразим, сколь заразителен его смех.

– В Америке тоже есть дамы, знаете ли. Те из них, кого не слишком беспокоил цвет моей кожи, обучили меня танцам, чтобы я мог пересечь океан и произвести впечатление на вас.

– Более красивой кожи, чем у вас, мне видеть не доводилось, – искренне говорю я.

– Прошу вас, мэм, прекратите осыпать меня комплиментами, не то я запутаюсь в собственных ногах. – Квинси Моррис кружит меня в танце, и мои розовые юбки надуваются, точно паруса. – Впрочем, нет, продолжайте, я не против.

Мы смеемся, и я замечаю группу матрон, которые перешептываются между собой. Вне всяких сомнений, наши с мистером Моррисом имена будут упомянуты во всех сплетнях сегодняшнего вечера, но я испытываю такое наслаждение, что мне все равно, о чем квохчут эти старые курицы.

– Моя прабабушка родом из Юго-Восточной Азии, из Вьетнама, – вдруг вырывается у меня. – Мой прадед похитил ее и привез в Лондон. Прочих офицеров, французов и англичан, заботило собственное обогащение, а мой предок не желал иного сокровища, кроме нее.

Сама не знаю, зачем открываюсь перед мистером Моррисом, учитывая, что моя семья сделала все, чтобы сохранить тайну. Даже папа, который носил бороду и внешне ничем не отличался от типичного английского джентльмена, в обществе избегал разговоров о своем происхождении. Некогда шептались, что моя прабабка была не особой королевских кровей, а безродной девицей из борделя, околдовавшей юного и невинного английского аристократа. Отец решил положить конец слухам, и мама, которая всегда заботилась о приличиях и положении в свете, согласилась ни словом не упоминать Ванессу. Несмотря на это, чутье подсказывает мне, что Квинси Моррис меня поймет. Возможно, я сужу об этом по тому, как он стоял в гостиной, ловя на себе враждебные взгляды и, подобно мне, дерзко обращая собственную непохожесть в броню.

И действительно, взгляд американца светится добротой, точно он слышит все, чего я не произношу вслух.

– Теперь понятно, откуда у вашей кожи этот дивный оттенок, – кивает мистер Моррис, галантный до последнего слова. – Будто бы лучи солнца неустанно ласкают ваше лицо даже ночью.

– Вы еще и поэт?

Я крепче сжимаю ладонь, обхватившую мои пальцы. Она крупная и мозолистая, ничего общего с изящными, красивыми руками доктора Сьюворда, но мне все равно приятно ее держать. Это рука друга, хотя глаза ковбоя говорят о чем угодно, только не о простой дружбе. В них горит огонь, обещая мне восхитительное тепло, если я отважусь приблизиться. Мистер Моррис привлекает меня к себе на опасно близкое расстояние. Еще дюйм, и это будет выглядеть неприлично.

– Поблизости от моего ранчо живут выходцы из Азии. Работают на ферме и на железной дороге, и кое-кого из них я имею честь называть друзьями. – Мистер Моррис смотрит на меня сияющими глазами. – Надеюсь, я завоюю и ваше уважение, мисс Люси Вестенра. Повторюсь, вы – неограненный алмаз, и, поверьте, я говорю это не всякой женщине.

– Не верю! – смеюсь я. – Джентльмен вроде вас наверняка знаком со многими интересными дамами.

– Однако среди них нет той, с которой мне хотелось бы прокатиться по открытой равнине под ночным небом. Ярко светит луна, мерцают звезды. – Голос Квинси Морриса мягок, как пуховая перина, в которой я бы охотно утонула. – Воют волки. Но вы их не бойтесь, мэм, ведь рядом с вами я.

Я заговорщически понижаю голос:

– Откроете мне секрет? Есть одна вещь, которую я страшно хочу знать.

Глаза мистера Морриса вспыхивают:

– Спрашивайте о чем угодно.

Я поджимаю губы, изображая нерешительность.

– Я слыхала, что у американских ковбоев очень, очень большие… – (к моей вящей радости, мистер Моррис замирает), – шляпы. Это правда?

Он запрокидывает голову и разражается хохотом.

– Вы неподражаемы!

Я довольно улыбаюсь. Доктора Сьюворда моя шутка привела бы в ужас, тогда как мистер Моррис явно человек иного склада – его бы я не боялась невзначай обидеть, и он уж наверняка в должной мере оценил бы мою откровенность.

– Хотела бы я однажды увидеть эту равнину, – искренне говорю я, и теплота во взоре американца согревает мне душу.

Музыка смолкает, я обращаю внимание на соседнюю пару танцоров. Кавалер без стеснения разглядывает мистера Морриса. Он мне незнаком, а вот его дама – Пенелопа Уортинг, бойкая рыжеволосая красавица, с которой мы вместе росли и которая всегда мне нравилась. С изумруда, сверкающего на пальце Пенелопы, я переключаю внимание на ее спутника, бледного, тонкогубого, с лошадиным лицом и выпирающими зубами. Пенелопа ловит мой взгляд, заливается краской и что-то шепчет мужчине на ухо, однако он продолжает глазеть.

Она виновато мне улыбается:

– Добрый вечер, Люси. Чудесно выглядишь сегодня! Боюсь, я не имела удовольствия быть представленной твоему партнеру.

– Буду счастлива вас познакомить. И тебя, и твоего спутника, который смотрит на него со столь жадным любопытством, – заявляю я, и кавалер Пенелопы, не ожидавший такой резкости, хлопает водянисто-голубыми, навыкате, глазами. Я, однако, давно усвоила, что в подобных компаниях, где женщины приучены избегать прямых речей и по любому, самому невинному поводу вынуждены изъясняться экивоками, лучше всего сразу направлять острие в самую суть, и я из тех женщин, у которых ножи всегда хорошо наточены. – Это мистер Квинси Моррис, американский друг доктора Сьюворда. Мистер Моррис, это моя подруга детства, Пенелопа Уортинг.

Оба бормочут положенные любезности.

– Позвольте представить вам моего жениха, Аластора Херста, – смущенно произносит затем Пенелопа, указывая на своего ухмыляющегося спутника.

Услышав знакомое имя, я испытываю смесь отвращения и сочувствия. Херсты – коммерсанты, жаждущие высокого положения в обществе; много лет они пытались завести дружбу с моими родителями, но тщетно, поскольку их чванство и спесь неизменно вызывали у мама лишь презрение, однако, надо признать, состояние они нажили огромное. Кроме того, не секрет, что старший брат Пенелопы, распутник и волокита, практически разорил отца с матерью. Понятное дело, замуж она выходит, только чтобы поправить отчаянное положение, и не на такую партию я для нее рассчитывала.

Аластор Херст изучает ковбоя с головы до пят, его оттопыренная нижняя губа явно выражает презрение.

– Мисс Вестенра, – говорит он. – Мистер Моррис. Полагаю, ваша беседа до крайности занятна. Прежде я ни разу не слышал таких громких звуков во время вальса.

– Аластор. – Пенелопа на миг прикрывает глаза.

– Сэр, это называется смех, – с ослепительной улыбкой сообщаю я, несмотря на то, что гнев бурлит во мне, обжигая, словно едкая кислота. – Должно быть, вам это понятие чуждо, раз вы так глубоко озадачены.

– Смех? – переспрашивает мистер Херст. – Скорее, это походило на рев осла. Подобный шум изрядно мешает танцевать.

«Ты обязана быть безупречна, – эхом звучит в голове голос папа. – Всегда». Но глядя на этого самодовольного идиота, похожего на мерина, молчать я не в силах.

– Боже, – говорю я с притворной грустью, – если веселье так противно вашей натуре, я нахожу ваше присутствие на сегодняшнем вечере весьма странным, мистер Хант. Ах, или ваша фамилия Холмс?

Я прекрасно знаю, как его зовут, просто не могу удержаться от издевки. Этот фигляр не стоит и грязи на подошвах Пенелопы.

Мистер Херст бледнеет от ярости, но свой яд выплескивает на ковбоя:

– Не знал, что представителей вашего племени допускают в приличное общество. Я поражен, что Одри Вестенра вас пригласила. Разве вам не полагается разгребать уголь или чистить конюшни?

В зале повисает абсолютная тишина, даже музыканты прекратили играть. Пенелопа вновь закрывает глаза. Судя по всему, она мечтает провалиться сквозь землю, в дыру, что разверзлась бы под дорогим французским ковром моей матушки.

Я выпрямляюсь в полный рост.

– Сэр, вы уже достаточно оскорбили моего гостя. Я не вижу иного выхода, кроме как просить вас немедленно удалиться.

Вокруг нас раздаются изумленные вздохи и одобрительные возгласы.

– Мисс Люси, прошу вас, – тихо произносит Квинси Моррис. – Не прогоняйте его из-за меня, ведь он сопровождает молодую леди.

– Нет-нет, я не возражаю, – немедленно подает голос Пенелопа. – Аластор, идемте. – Красная от унижения, она хватает жениха за руку. – Отвезите меня домой.

– И что же, вы вот так бесцеремонно меня выставите? – брызжа слюной, пыхтит мистер Херст. – Да знаете ли вы, кто я такой, мисс Вестенра? Кто мои родители? Думаете, высоко забрались?

– Я не потерплю столь безобразного поведения на торжестве в моем доме, – спокойно говорю я.

– Мы уже уходим. – Пенелопа на прощанье пожимает мое запястье. – Прости, Люси. Мистер Моррис, надеюсь, ваш визит в Англию будет приятным.

– Обещай на днях приехать к нам с мама на чай, – прошу я, и в моем голосе тоже слышатся нотки извинения. Мистер Херст заслужил отпор, жаль только, что из-за этого пострадала Пенелопа.

Мама безуспешно пытается остановить их в дверях, затем торопится ко мне. Вновь начинает звучать музыка, и свидетели недавней сцены расходятся.

– Люси, – шепчет мама. Широкая улыбка на ее лице призвана замаскировать ужас в глазах. – Ради всего святого, что здесь произошло?

– Этот человек оскорбил моего гостя, мистера Морриса. – Я жестом указываю на ковбоя.

– Ясно, – сокрушенно произносит мама. – Что ж, в таком случае, примите извинения за его грубость.

– Ну что вы, мэм, – учтиво кланяется американец. – Мне доводилось слышать много чего и похуже. Это я вынужден извиниться, что прервал ваш вечер. – Когда он вновь оборачивается ко мне, в его взгляде нет прежней теплоты. – Мисс Люси, благодарю за танец и беседу. С вашего позволения, я вас оставлю.

Он удаляется, я смотрю ему вслед.

– Ну и ну! – смеюсь я, делая вид, будто ничего серьезного не стряслось. – Можно подумать, это я его обидела.

Все с той же приклеенной улыбкой мама берет меня под руку и ведет через зал.

– Сколько раз тебе повторять! Излишняя прямолинейность в женщине отпугивает мужчин.

– Воспитанный человек, будь то мужчина или женщина, обязан осадить наглеца.

– Всему свое место и время. И даже если отбросить тот факт, что тебе как женщине положено быть скромной и сдержанной, – продолжает мама, – торжество, устроенное в твоем доме для твоих друзей, – определенно не то место и время. Люси, ты должна быть любезна со всеми. Я ожидала от тебя большего благоразумия. Представь, что сказал бы твой бедный отец, если бы сейчас тебя увидел! – Распекая меня, она одновременно любезно кивает проходящим мимо гостям.

– Папа, как и ты, терпеть не мог Херстов.

– Твой отец на первое место ставил приличия, а ты повела себя в высшей степени неприлично, грубо указав гостю на дверь.

Мой боевой дух гаснет, а вместе с ним улетучивается и беспечное праздничное веселье. В конце концов, зачем это все? Танцы, улыбки, флирт – только ради того, чтобы найти мужа и заполнить дыру в сердце, оставленную отцом? Мина хорошо знает: вся моя живость и очарование – лишь попытка скрыть зияющую пустоту в груди. И как бы ни были в меня влюблены доктор Сьюворд, мистер Моррис и даже Артур Холмвуд, – тот, чьей женой я стану, рано или поздно это поймет. Вдали от шумных балов, в жестком свете реальности любой из них увидит, что я – совершенно другая женщина, которая носит жизнерадостную маску, скрывая темные пятна, оставленные на ее душе Смертью.

Мыслями я переношусь из людного зала в туманную прохладу кладбища, к папа и дедушке с бабушкой. В тишину и покой, где меня окружают безмолвные воспоминания о тех, кто некогда меня любил и кого уже не вернуть.

– Милая, знаю, ты хотела поступить правильно. – Мама ободряюще сжимает мою руку, но затем ее взгляд заостряется: – Или я чего-то не знаю? Кто тебе этот мистер Моррис? Я пригласила его исключительно по просьбе доктора Сьюворда, сочтя, что вреда в том не будет. Полагала, ты будешь танцевать с Артуром, а не с каким-то незнакомым джентльменом, еще и американцем!

– Мистер Моррис мне никто, – угрюмо отвечаю я, поймав взгляд Мины с другого конца зала. Она почувствовала перемену в моем настроении и озабоченно хмурит брови. – А Артур за весь вечер на меня даже ни разу не посмотрел. Мама, я ему совершенно безразлична, и чем скорее мы это признаем, тем лучше…

– Прошу прощения, мисс Вестенра. – Артур Холмвуд стоит совсем близко и наверняка все слышал. Мышца в уголке его рта нервно подергивается, однако взор спокоен. При этом освещении его глаза кажутся скорее темно-зелеными, чем светло-карими.

– Мистер Холмвуд, надеюсь… – сконфуженно бормочет мама, – надеюсь, вы хорошо проводите время?

– О да. И все же мне было бы еще приятнее, если бы мисс Вестенра удостоила меня чести станцевать с ней следующий танец. – Он протягивает мне руку, не узкую и изящную, как у доктора Сьюворда, и не грубоватую и обветренную, как у Квинси Морриса. Это просто он, Артур.