Кроник

Даже если Макс сам пришёл бы в зал суда и чистосердечно, прямо в лицо, признался бы судье, что это сделал он, максимум, что ему бы впаяли… да ничего ему не сделали бы! Признать его виновным – значит испортить идеальную репутацию семейство Дойла. А такое непозволительно.

Воспроизведу небольшой кусок возможной беседы отца и сына, только внесу туда уже свои мысли, то есть как отец отчитывал своего сына по поводу случившегося со мной в моём воображении.

Измаил Донован Дойл сидел в кабинете у себя дома, который по размерам соответствовал за́мку. Он был не один, напротив вальяжно расхаживал генеральный директор ЗАО «Дювал» Лазар Лукьянченко.

Начало диалога носил политический характер, Донован Дойл должен был в скором времени занять место повыше, а Лукьянченко должен был проследить за тем, чтобы всё прошло по плану. Договоренность между ними закреплялась распитием дорогого напитка. Позже прозвенел рабочий телефон большого босса, ему рассказали об инциденте, произошедшем вчера.

Гнев Дойла не заставил себя долго ждать, он вызвал сына к себе. Ему надоело улаживать постоянные инциденты с сыном, который дискредитировал отца своим поведением. Макс постучался к нему в дверь, и с позволения своего отца он вошел в его кабинет. Отца он боялся и, по правде говоря, не любил. Макс винил отца в том, что тот не смог уберечь маму. Она умерла от опухоли головного мозга.

Донован стал отчитывать Макса, в кабинете всё так же находился Лазар.

– Ты понимаешь, в какое неловкое положение ставишь меня?! Ты дискредитируешь всё, чего я добиваюсь для вас с братом. Щенок, у тебя совсем мозгов нет, или ты нарочно пытаешься спровоцировать меня и подорвать мой авторитет, – сказал Донован Дойл, сидя в своём кожаном кресле, он говорил не тихим тоном, он рычал как лев и выливал свой гнев на сына.

Макс хотел ответить, но отец заткнул его сразу, от ярости он схватил пепельницу и швырнул её в Макса, тот увернулся, после отец послал его вон. Макс подчинился и убежал к себе в комнату.

– Подростки, – сказал Донован и закурил кубинскую сигару, – вечно из-за них проблемы, не знают, что такое чуткость, порядочность, везде и всюду суют свои мелкие ручонки и пытаются нагадить своим старикам.

– Он ещё мал, Измаил, из парня вырастит борзый и цепкий политик, – сказал Лукьянченко, выпивая бокал дорого бренди.

– Хотелось бы верить. В наше время всё приходилось добиваться самому, а не жить на всём готовом. Много крови пролито, и меня это не радует, приходится быть политкорректным, чтобы соответствовать своему положению. Молодые юнцы хотят вернуть те времена беспредела, что творился раньше. Как адекватный отец, я хочу дать ему всё и сделать его порядочным человеком.

– Ты знаешь, Измаил, что порядочным людям в политике и бизнесе делать нечего, это не мир с радужными пони. Твой сын только начинает свой путь будущего мастера-политика, и скоро он покажет себя. Так что просто сделай звонок кому надо, и всё будет решено. Этот инцидент можно быть замят, законы придуманы нами, чтобы их обходить. Сам это знаешь не хуже меня.

Вряд ли описанный мною диалог в точности повторял их беседу, но, возможно, он на самом деле состоялся.

Звонок не заставил себя ждать. Ко мне в палату заглянул знакомый сотрудник из СКК, Василий, и объяснил маме вкратце, что неэтично наговаривать на подростка, у которого проблемы с вниманием.

– Поймите, у вас нет улик и свидетелей, а у Макса трое свидетелей, которые могут подтвердить, что это Дарко их спровоцировал на драку. А видео могли редактировать и выложить с поддельного профиля Макса, чтобы очернить семью Дойлов. На суде вы дело проиграете, и мой совет лучше не делать лишних заявлений. Добром это не кончится. У нас и так работы много.

Мама всё прекрасно понимала, ведь и до этого Макс меня избивал. Она жаловалась в различные инстанции. Но всё было безуспешно.

Многие из тех, кто пытался написать заявление в СКК на Макса, натыкались на очень странную отговорку: «Мы не можем, у нас и так много дел». Бездействие Службы Корпоративного Контроля явлением было частым. Обстановка на улице оставляла желать лучшего, преступности у нас хоть отбавляй.

Мама приходила вечером после работы, приносила мне поесть, почитать книги, и за всё это время отец так и не пришёл меня навестить. Видимо, связь с отцом была полностью потеряна.

На днях ко мне в больницу приходила Милана, это было неожиданно. Я сидел, уставившись в окно, когда вдруг дверь распахнулась и в проёме появилась она.

– Как ты? – спросила Милана с искренней заботой, её голос был как бальзам на душу.

Я попытался улыбнуться, но вместо этого выдал лишь слабый кивок. Она присела рядом, и свежий аромат её духов наполнил воздух, отвлекая от боли и забот.

– Извини, что не смогла прийти раньше. Школа, танцы, группа, один сплошной завал.

– Всё хорошо. Не нужно извиняться. Как узнала, что я здесь?

– Спросила у твоей мамы, – ответила Милана, – Мы с ней поболтали. Она у тебя очень милая… Смотрю, крепко тебе досталось.

– Боль не из приятных – ответил я, – зато есть свои плюсы: не надо идти в школу и видеть мерзкую и наглую рожу Макса!

– В школе его считают чуть ли не героем. Твоя мама приходила к директору насчёт случившегося.

– И что сказал директор?

– Развёл руками, сказал, что это всего лишь подростковая блажь.

– Очевидно, что он не станет на мою защиту.

– Дарко, он тебя так просто не оставит, ты ему как кость в горле, он будет над тобой издеваться до самого выпускного класса.

– И что ты предлагаешь сделать? Снова подпалить его машину? – ответил я ей с иронией.

– Это опасно, Макс только этого и ждёт. Хочет поймать поджигателей, – продолжала она. – Может, ты переведёшься в другую школу, как это сделал Аслан?

– Нет смысла переводиться, гад и там меня достанет!

– Тебе главное не сломаться.

– Буду держаться до конца, рано или поздно, я закончу школу и уеду отсюда.

– Кстати, в нашем городе намечается экскурсия в музей, там будут показаны известные картины художников. Тебя когда выписывают?

– Говорят, через три дня.

– Прекрасно. Не хочешь пойти со мной и посмотреть картины великих художников?

– А такие бывают?

– Наверное, – ответила Милана и посмеялась.

– Я не против.

Мы говорили о том, о сём, о будущем, которое казалось неясным и далёким. Её визит – это своеобразное спасение, которое иногда так нужно, чтобы продолжать борьбу с невидимым врагом, имею в виду отчаяние.

После пришла мама с работы и принесла моё любимое блюдо – картошку по-флотски. Палата наполнилась уютным ароматом, который всегда ассоциировался у меня с теплом домашнего очага. Я с нетерпением уселся, наблюдая, как мама аккуратно выкладывает картошку с куриным фаршем в тарелку, а рядом ставит поджаренные ломтики хлеба, румяные и хрустящие. Мы с мамой разговорились о прошедшем дне, о школьных заботах и её трудовых буднях, я слушал её истории и смеялся над смешными моментами.

Она ничего не говорила о банкротстве, делала вид, что всё хорошо, а теперь ещё и я в больницу попал. Мне было жалко маму, она заслуживала большего. Она говорила, что всё образуется, главное, не опускать руки, рассказывала мне истории о моём детстве, говорила о своём детстве, как она любила ходить со своим отцом на прогулки, в летние каникулы брали собой рюкзак с едой. Днём они покоряли вершины, а ночью сидели вместе и смотрели на звёзды. Её папа хорошо знал астрономию, созвездия, их названия и даже их истории.

Через пару дней меня выписали из больницы, ссадины и синяки частично прошли. Чувствовал себя неплохо. Забирать меня приехала мама. Я собрал все свои вещи, книги и попрощался с медперсоналом. На выходе нас ждал таксист. По дороге домой меня переполняли разные чувства.

Когда доехали, папы дома не было. Мама сказала, что он уехал по делам и когда вернется, неизвестно. Начал думать, что у папы где-то появилась любовница. Случаи, когда мужья, помимо семьи, заводили любовниц, стали обыденностью.

Позже папин «диагноз» подтвердился. Однажды я услышал, как он разговаривает по телефону, дверь в спальне немного была приоткрыта, а мама купалась, по разговору он часто употреблял уменьшительно- ласкательные слова.

И я собирался это проверить, хотел убедится в том, что мой папа не настолько благороден, как он любил это показывать. В следующий раз, когда он поедет по делам, я за ним прослежу. Даже если придётся ехать в другой город.

Мама зашла ко мне в комнату. Она хотела узнать, пойду ли я в школу на следующей неделе или останусь ещё дома, залечивать синяки. Хоть я и не был сильным, но не мог позволить себе быть трусом, хотя было страшно. Страх – это не враг, а всего лишь тень, которую необходимо обойти.

Понедельник. Умывшись слезами и проглотив завтрак, по консистенции напоминающий трупный холод, я поплёлся в наш местный институт уродства – школу, она же кладбище надежд. Стены здесь пропитаны запахом страха и дешёвого дезодоранта. Возле моего персонального склепа, то есть шкафчика меня поджидал Макс – двухметровый гибрид гориллы и школьного психопата. Его глаза сверлили меня, как бензопила рваные раны. Он пнул мои учебники, и они разлетелись по полу.

– Ну что, овощ, вкусно гнил в больничном бульоне? Хочешь добавки? – прошипел он, а его дыхание пахло энергетиками.

Толпа мгновенно слепилась в кольцо, как мясной фарш в блендере. Эти уроды орали, захлёбываясь слюной: «Рви ему глотку!», «Сломай кости, пусть ползает!». Наш «уютный» школьный коридор превратился в гладиаторскую арену, только вместо львов – пацаны в поддельных кроссовках, а вместо императора – учительница на больничном с нервным срывом. Макс всадил кулак мне в живот так, что я чуть не родил собственный позвоночник. Толпа взвыла от восторга – видимо, это их версия TikTok-тренда.

– Задуши его! – визжала какая-то блондинка, чей макияж был гуще её мозгов. – Сделай из него коврик для ног!

Цивилизация сдохла именно здесь, меж стен, украшенных плакатами «Школа – наш дом». Макс схватил меня за воротник, и я увидел в его зрачках то, что осталось от человечности – пустоту, прикрытую духами.

– Ещё раз посмотришь на мою девчонку, и я превращу твои ноги в фарш для котлет. Понял, мразь?

Я молчал, представляя, как жарю его язык на гриле и поливаю персиковым соком – единственным ярким пятном в этом сером аду. А ещё мечтал подать его сердце на завтрак уличной собаке. Но вместо этого просто крякнул:

– Да.

– Жалкое дерьмо, – выдохнул он, отпуская меня в лужу собственного достоинства.

Толпа рассеялась, как крысы после отравы. А я подумал: вот оно, «светлое будущее». Где-то люди изобретают лекарства от рака, а здесь – лечат рак души похабными шутками и кулаками. И кто-то ещё говорит, что мы эволюционировали? Ха. Макс с компанией – живое доказательство, что обезьяны просто научились носить штаны.

Учителя в основном не вмешивались, они боялись буйных школьников хотя бывали смельчаки, которые пытались исправить эту ситуацию.

В прошлом году новенькая учительница по этикету, Анна Росс, отчитала перед всеми одного из дружков Макса. Так он на следующий день ударил ручкой ей прямо в глаз. Бедняжку отправили на лечение, к сожалению, глаз спасти не удалось. Больше она не живёт в нашем городе.

Лина Викторовна, учительница по искусству, застукала школьников седьмого класса за принятием чёрного порошка. Она обратилась к директору с жалобой на них. На следующий день, вечером её ударили ножом в живот.

В нашей школе было очень много группировок, словно римские легионы на просторах античного мира. На переменах проходили настоящие бои за влияние и власть. Жизнь в школе превратилась в постоянную борьбу за выживание, где слабые теряли всё, а сильные выстраивали свои маленькие империи.

О нашем директоре я знал благодаря сарафанному радио, слухи шли такие, что он человек с тёмным прошлым. Не удивлюсь, если он возглавлял школьных отморозков.

После унизительного дня в школе я пошёл домой. Много думал: неужели так и будет проходить вся моя школьная жизнь?.. Мутное небо отражало мои чувства, серые облака нависали над головой, не обещая ничего хорошего.

Поздней ночью, во время просмотра фильма, снова послышался лёгкий стук в окно. Я уже знал, что это Милана кинула камушек. Она стояла внизу, махала рукой. На сей раз я переоделся в нормальную одежду, вышел тихо, чтобы не разбудить маму.

– Привет, пациент, как ты?

– Привет, так себе. Почему ты в школу не пришла?

– Не знаю, просто прогуляла, достала меня это школа.

– Куда поедем?

– Давай в то место на берегу, куда мы в прошлый раз поехали.

– Хорошо.

Интересно случилось, что она решила опять туда поехать и позвать меня. Возможно, ей снова стало одиноко или она хотела побыть в тишине и поделиться наболевшим внутри. Приехав на пляж, мы так же спрятали велосипеды возле холма. Сели напротив моря. Ветер нежно трепал волосы.

– Слушай, а кем ты мечтаешь стать в будущем?

– Думал стать журналистом.

– Серьёзно? А о чём хотел бы писать?

– О простых людях. Которые живут простой жизнью.

– Тебе будет тяжело.

– С чего ты так решила?

– Это никому неинтересно. Посмотри сам, все пишут и снимают фильмы о бизнесменах, спортсменах, актерах, певцах. Кому интересно, что делает простой рабочий или что думает философ, а вот сплетни и слухи про актёров – вот это интересно. Ты сам это видишь, я ничего нового не сказала. Денег на этом ты не сколотишь.

– Думаешь, моя затея обречена на провал?

– Не всё так однозначно, провал может стать триумфом. Это непросто неудача, каждое падение, каждое столкновение с препятствиями ведёт к чему-то. Провал – это не конец пути, а лишь его этап.

– Мой отец считает, что мои планы приведут меня к полному краху. Он считает, что всё должно сводиться к деньгам. Я понимаю, деньги – это наш инструмент, дающий нам покупательную способность, но всё сводить к деньгам – это паранойя какая-то. Тебя считают пасынком судьбы, если нет гроша в кармане.

– У тебя и правда слишком мрачные мысли. Тебе надо уметь подстраиваться под людей.

– Сложно сказать, я никогда так не делал. Подстраиваться под кого-то мне будет нелегко.

– Со временем научишься, просто нужно стать открытым, ты зажат и немногословен. Таким бывает нелегко. Обычно люди, обладающие коммуникабельностью, могут пролезть в любую дырку. Я не предлагаю тебе задницы лизать. Просто коммуникабельность тебе поможет расширить возможности, или ты застрянешь в этом городе навсегда, независимо от того, переедешь ты отсюда или нет.

В чём-то она и была права, бывало, меня тоже посещали такие мысли. На протяжении многих лет я старался быть постоянным, хранить верность своим убеждениям и привычкам.

– А ты кем хочешь стать в будущем?

– Хочу рисовать и переехать жить в Питер, забыть этот город и быть свободной.

– Питер – это классно. Город-музей, искусство, романтика, всё, как ты любишь.

– Знаешь, я думаю сбежать отсюда.

– И куда собираешься сбежать?

– В Питер!

– Очевидно.

– Хм, а что тогда спросил?

– Для приличия. И как ты это собираешься сделать?

– У меня есть план, только чтобы всё подготовить, мне нужно где-то два месяца. И нужна твоя помощь.

– Я даже не знаю, чем смогу тебе помочь. А как же твои родители? А жить на что ты будешь? Тебя будут искать.

– Вот ты зануда. Родители переживут, я им буду писать. Для проживания и поездки уже коплю деньги, так что не волнуйся, всё под контролем. А туда я хочу попасть через ЗАО «Дювал». Только никому не рассказывай. Дай мне слово.

– Да, конечно. Я могила.

– Есть теневая социальная сеть, называется Кроник, оттуда можно достать всё что угодно. В общем, через своего знакомого смогла договориться о новом удостоверении, мне нужно будет прибыть в «Дювал», город Туринск, оттуда я полечу в Москву, а из Москвы на поезде поеду в Питер, и да здравствует воля вольная! Кто молодец? Я молодец!

ЗАО «Дювал» граничил с нашим «Дальневосточным» ОАО, в нашем обществе не было самолётов дальних перелётов, поэтому единственная возможность добраться до центральной части России был аэропорт, который находился в Туринске. «Дювал», в отличие от нашего дочернего общества, был непрозрачным и закрытым обществом, т.е. дочерние общества, которые носили статус ЗАО, имели больше автономий, но были труднодоступны, туда можно попасть через специальные пропуска или приглашение на работу.

– А как ты успеваешь работать? У тебя же уроки, кружки, группа.

– Пока ты лежал в больнице, я всё это бросила. Я поставила себе цель и хочу вырваться на свободу из этого гадюшника.

– И в чём же заключается моя помощь?

– Я по ночам работаю у мистера Хайда. Развожу на велосипеде товар. Собранные деньги я буду отдавать тебе на хранение. А то боюсь, что вдруг мама увидит.

– Ты мне доверяешь свои деньги?

– А почему бы и нет? Ты же не подчиняешься золотому тельцу. Поэтому и доверяю!

Милана отдала мне свою банку, в которой лежали деньги, и попросила беречь как зеницу ока. Смелость её всё больше поражала, если это можно считать смелостью. Даже мне не хватило её решимости, ведь я не могу всё так бросить и помчаться туда, не зная, что меня там может ожидать. А Милану это не беспокоило, она стремилась к неведомому. Хотела почувствовать настоящий вкус независимости.

На следующий день после школы, как и планировалось, мы с Миланой пошли на экскурсию в музей, где проходила выставка известных картин. Там было показано довольно-таки приличное количество полотен. Всё было обставлено красиво, живописно. Картины привлекали своей изящностью, некоторые из них были странными.

– А что это за картина с чёрным квадратом?

– Ты что, это же известная картина, чёрный квадрат Малевича. Художник-авангардист, прославившийся своими полотнами «Чёрный крест» и «Чёрный круг». Это просто бесподобно.

– Что в этом бесподобного? Фигня какая-то!

– Это отражение современного мира, где истина расплывается и исчезает в тёмных глубинах самоанализа. Она побуждает к размышлениям, поднимая вопросы о том, что такое искусство на самом деле и как оно воспринимается каждым индивидуально.

По мне это просто чёрный квадрат. Ну конечно, он, наверно, ещё и бесценен, такое бы и я смог нарисовать, но, боюсь, меня закидают тухлыми овощами и станут ещё голосить, что я не ценитель авангардизма, раз смог повторно нарисовать это чёрное пятно на листе.

В музее интересно было больше наблюдать за людьми. Они пили шампанское, рассказывали истории художников прошлого, любили выражаться художественными понятиями, и это звучало очень пафосно. Одеты они были все одинаково, в костюмах известных брендов, очки, не имевшие медицинского значения, это же модно.

Меня как «ярого» безудержного ценителя искусства привлекла одна из картин этого музея. В ней действительно был заложен некий смысл. Я смотрел на неё с любопытством.

– Что, Дарко, понравилась картина?

– Художник интересно изобразил Ад.

– Ещё бы, это же Данте, он взял грехи людей и разделил их на десять кругов. Каждый круг – болезненный символ выбранного пути, путь, по которому ступают души, покинувшие этот мир, обременённые тяжестью своих деяний. Картина приобрела большую популярность. И немало критики. Её даже пытались выкрасть и сжечь религиозные фанатики, но, к счастью, всё обошлось.

Вечером я был уже дома. Папа сидел на кухне, так же листая свою газету. Не понимаю, чего он такой спокойный, а его вид безмятежный, как у коровы, жующей траву. Он делал вид, что не замечает меня, будто меня и не существовало никогда. Неудивительно, что, выходя из дома, он радовался, что мы с ним больше не общаемся. Мамы дома не было. Наверное, пошла к своим подругам.

Я поднялся к себе в комнату, приготовил карманные деньги, мама давала мне иногда на различные траты. Тратить я не любил и просто их откладывал. Теперь они мне пригодились. Когда папе нужно будет снова уехать по делам, я буду готов.

В школе после пятого урока нас традиционно собрали на «душеспасительную пытку» с местным апостолом нравственности. Раз в месяц этот клоун в дорогом костюме являлся, чтобы прочесть проповедь о грехах, которые он сам освоил раньше, чем таблицу умножения. Актовый зал пах дезинфекцией и лицемерием. В дверях возник Тигран – этакий мессия в костюме Stuart Hughes, сшитом, видимо, из шкуры единорога, застреленного в последнем заповеднике этики. На запястье болтались часы Lover – подарок Дойла за «успехи в моральном возрождении города». Видимо, за каждый прочитанный нотацию Дойл дарил по бриллианту на циферблат. Свита из четырнадцати грешников теснилась за ним, словно апостолы, забывшие, что их Учитель когда-то грабил лавки вместо хождения по водам. Биография у Тиграна была поэтичнее Евангелия: в 11 лет он нюхал куриное дерьмо как начинающий парфюмер, в 15 торговал «специями» – видимо, для тех, кто путал кухню с наркоторговлей. В восемнадцать лет совершил ограбление со своими подельниками, им даже прозвище дали – «голодные». Полиция их всё-таки поймала, и суд приговорил их к восьми годам заключения, но они отсидели только полгода. Империю упразднили, на смену пришла корпорация. Говорят, тогда же у него появился «покровитель» – вероятно, ангел-хранитель из отдела теневой экономики.

Тигран рос как гриб в подвале: смотрящий за борделями, контрабандист, табачный магнат… А потом – бац! – и он уже начальник по нравственности, словно вампир, назначенный главным донором крови. Теперь он карал тех, кто воровал, грабил и торговал «белым порошком» – то есть делал всё то же, что он, но без лицензии на святость. Его речь в зале была шедевром: «Деньги – это грязь!» – вещал он, поправляя запонки ценой в годовой бюджет нашей школы. «Будьте наивными кретинами!» – орал он, а аудитория, словно зомби, тянула руки к его перстням. В конце толпа ринулась целовать ему ладони – те самые, что когда-то душили горлопанов в подворотнях. «Блогеры духа» щелкали селфи, чтобы выложить их с хештегом #СвятостьНеПыль. Я наблюдал, как он уезжал на своем Range Rover’е («экологичном, как гробовоз»), готовый нести «истину» в следующую школу. Интересно, в багажнике у него лежал мешок с деньгами или экземпляры морального кодекса для распродажи? Если когда-нибудь святые будут делать селфи с чертями – это будет выглядеть именно так.

Вечером дома я сидел на кухне и читал книгу, она была очень интересной и затягивающей. Книга была о том, как учёный пытался спасти свою мёртвую девушку, возвращаясь в прошлое через свои воспоминания. Занимательно было то, что в ней не было смазливого счастливого конца.

Родители сидели в зале, обсуждали свой бизнесе. Я тихо подошёл к дверям зала и стал подслушивать их разговор. Из диалога было понятно, что папа снова едет завтра по делам рано утром, это был шанс за ним проследить.

Оставалась лишь одна загвоздка. У меня был только велосипед, а нужна была машина. И я знал, к кому обратиться. Поздно ночью тихим шагом я вышел из дома, чтобы не разбудить родителей, взял свой велосипед и поехал к Милане. Лёгкий ветерок освежал, а аромат распускающихся цветов наполнял воздух. Дорога расположилась среди величественных деревьев, их кроны создавали зелёный тоннель.

Возле её дома было спокойно, свет был только в её комнате. Подобрав маленький камушек, я кинул в её окно и быстренько спрятался за деревом, опасаясь, что вдруг её родители выглянут. Она не подошла к окну сразу, возможно, не услышала, и я снова бросил камушек. Через несколько секунд Милана открыла окно.

– Кто там? – спросила она, слегка прищурившись.

– Это я! – прошептал я, поднимая руку и делая движение, будто звал её.

Она осмотрелась, и я заметил, как её лицо озарилось озорной улыбкой. Милана прижала голову к раме окна и чуть наклонилась вперёд, её волосы сползли на плечи, будто ловя вечерний ветер.

– Ты чего, с ума сошёл? – тихо рассмеялась она, но в её голосе слышалась радость. – Подожди, сейчас выбегу!

Милана появилась, закутанная в лёгкий платок, её глаза сияли под лунным светом.

– Что ты здесь делаешь? Решил стать плохим мальчиком? – сказала Милана, пребывая в игривом настроении.

– Нет, мне до плохого мальчика ещё далеко. Нужна твоя помощь.

– И какая тебе нужна помощь от меня?

– Нужна машина!

– Так, стоп! Во-первых, зачем тебе машина, а, во-вторых, с чего ты решил, что я могу тебе в этом помочь?

– Машина мне нужна, чтобы проследить за своим отцом, а обратился к тебе, потому что знаю только тебя, кто меня не пошлёт на фиг.

– А для чего тебе следить за отцом?

– В последнее время он стал часто уезжать по делам один, обычно ехал вместе с мамой, просто хочу понять, что происходит. Сможешь помочь?

– Знаешь, ты меня заинтриговал. У моего работодателя мистера Хайда есть машина. Когда тебе она нужна?

– Отец уезжает рано утром.

– Нормально. Только предупреждаю, у мистера Хайда рухлядь, придётся и ему что-то взамен дать.