скачать книгу бесплатно
– Далась она тебе! Столько горя от неё городу… Говоришь, парень с ней связан? Так он, видать, в кота обернулся, с него и спрашивай.
Кот щурил на огонь желто-рыжие глаза и облизывался, показывая острые зубы. Посмотрев на него, Ирвин встал и пошёл по залу, спрашивая у всех подряд, не видел ли кто юношу в шерстяном плаще. Но люди только отмахивались: большинство их них уже порядком набрались и никому дела не было до неизвестного парня. Ушел и бог с ним…
Не знал никто и про Большие Саббаты.
Ирвин заметался по залу, на него уже смотрели, как на сумасшедшего. Те, кого еще не окончательно подкосил хмель, вставали и пытались урезонить его, даже трактирщик оставил свои кружки и вышел из-за стойки, но Ирвин ничего не слышал.
– Он был на площади!
– Кто?
– Да парнишка этот! Он заставил дрова задымиться и задушил дымом ведьму. Колдун, разумом клянусь, что он колдун!
Кто-то расхохотался:
– Не дорого стоит твой разум, Стоуффоли! Ты сейчас на безумца скорей похож!
– Он колдун, его поймать надо.
Трактирщик снова плюнул:
– Хватит! Поймали уже одну!
На глазах Ирвина выступили слезы:
– Как же вы не понимаете?.. Он что-то знает… Знает про Саббаты….
– Да на что нам твои Саббаты?
– Большими Саббатами дни отмечены, когда смогут родиться они, вы понимаете? Вот, что она с костра кричала!
В зале мгновенно поубавилось количество пьяных голов: люди стремительно приходили в себя и уже более старательно вникали в сказанное Ирвином. Постепенно до всех доходило значение его слов. Люди вставали, выходили на улицу, спрашивая у редких прохожих о незнакомце в плаще. Многие забегали в дома и приносили оттуда фонари и факелы. Город наводнился огнями и криками.
Поиски продолжались до утра, но незнакомец, казалось, растворился в тумане, что вечерами стелется по окраинам города. Его не видели ни на рыночной площади, ни у ворот, которые отделяли улицы города от большого тракта. Некоторые даже поговаривали, что Ирвину спьяну просто привиделся странный юноша.
Впрочем, его слова о том, что кричала с костра ведьма, никто под сомнение не ставил.
Уставший и охрипший от криков, Ирвин пришёл домой под утро. Меган спала в кресле, где сидела накануне, возвращения ожидая мужа. Сон ее, нервный и зыбкий, распался при его появлении. Она выпрямилась и спросила раньше, чем успела открыть глаза:
– Ты узнал?
Ирвин посмотрел на жену мутным взглядом и мрачно буркнул:
–Узнал…
Она молчала. Умная семнадцатилетняя женщина, без слов смотрела, как её муж сбрасывает у дверей грязные башмаки, и как ополаскивает лицо у рукомойника. Вид у Меган был такой, словно в любую секунду она готова снова провалиться в сон.
– А про детей-то она ничего и не кричала, – сказал вдруг Ирвин.
– Но все говорили…
– Все просто знали, что это имело отношение к детям. А она ведь даже слова этого не произнесла.
Меган вздохнула и сложила руки на животе. Её ребёнок рьяно толкался изнутри, требуя от матери каких-то действий для спасения своей жизни.
– Ты не знаешь, что такое Большие Саббаты? – спросил Ирвин.
Меган удивленно повела бровью:
– Это вроде бы… колдовские праздники.
Ирвин усмехнулся, подошёл к ней и сел рядом:
– Откуда ты знаешь? – спросил он.
– Не все, что говорят лишнего, надо пропускать мимо ушей.
Она помолчала задумчиво и добавила:
– Мне рассказывала моя двоюродная бабушка. Она была из Кенвилла. Как-то раз мы с мамой ходили к ней в гости. Она сплела мне куклу из соломы и сказала, что в тот день был праздник и так положено делать, чтобы был хороший урожай… она что-то объясняла, но я была маленькая и почти ничего не помню.
– Ну, хоть что-нибудь ты помнишь?
– Один будет скоро. В последний день октября.
Ирвин неожиданно улыбнулся:
– До этого я, пожалуй, мог бы и сам додуматься… канун дня всех святых.
– Да, да. Только он называется как-то по-другому.
Пальцы Меган теребили передник.
– Ах, жаль, что бабушки давно нет в живых. Я бы не поленилась дойти до Кенвилла. Кто еще может знать про эти праздники? – спросила она.
– По-моему, никто. Зачем знать то, за что тебя могут повести на костер?
Неожиданно в мутных от усталости глазах Ирвина завихрилась мысль:
– Кто ведьм на костер водит, тот и знает! – сказал он.
Не смотря на ранний час, город не спал. Люди ходили по улицам и судачили о случившемся ночью, перемывали кости Ирвину, гадая был ли его собеседник явью или пьяным бредом. Завидев его, шагающего куда-то решительным шагом под руку с женой, все умолкали и провожали их недоумевающими взглядами. Что касается настоятеля церкви, то отец Грегор встретил чету Стоуффоли на пороге своего дома скорей в страхе, хоть и старался это скрыть.
– Д-добрый день, – пробормотал он, сжимая пальцами тяжелый крест, висевший у него на груди.
Услышав его заикание, Ирвин хмыкнул, а Меган, сердито ответила:
– Сейчас не до вежливых приветствий, пастор, вам не кажется?
По лбу священника побежали капельки пота, словно черти за какие-то особые грехи уже разложили у него под задом костер.
– Что вас привело сюда в столь неурочный час? – спросил он, сдерживая заикание.
– Да вот, изволите видеть, проклятие над нашим городом, – язвительно заметил Ирвин. – Дети у нас умирают. А святая церковь и не почешется, словно её это не касается.
От такого, явно кощунственного заявления, отец Грегор взял себя в руки и пошёл в наступление:
– Я не знаю ни о каком проклятии! При чем здесь я, если Господу было угодно забрать эти невинные души в царство свое?
Меган поморщилась:
– Не много ли мертворожденных младенцев вы отпели за последние три недели, отче? Или… ах, да, я и забыла: некрещеных не полагается отпевать. Так вы, видимо, не знаете, что со дня сожжения… – она замялась: слово «ведьма» застряло у неё в горле, а имени её она не знала.
– Эльвин, – подсказал ей муж. – Со дня сожжения Эльвин.
– Спасибо, милый. Со дня сожжения Эльвин в городе не родилось ни одного живого ребёнка. Зато мертвых было больше дюжины. Вас не удивило, что в последнее время вы не проводите крестин?
Священник силился что-то сказать, но слов не находил и только издавал горлом какие-то протестующие звуки. За спиной Ирвина и Меган уже собирались люди, жадно прислушиваясь к разговору и даже, возможно, желая присоединиться к сказанному, но помалкивали, поскольку не хотели упустить ни слова.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – промямлил, наконец, настоятель.
– Да уж чего тут понимать, – сказал Ирвин, не скрывая насмешки. – Вы, святой отец, вынесли приговор бедной девочке, которая, заметьте, никому не причиняла вреда. А мы, как стадо ослов, повиновались вам и никто слова против не сказал.
– Я сделал так, как велит мне мой сан и мой пост, – воскликнул священник. – Ворожеи не оставляйте в живых!
– Ну да, главное – не забудьте ей рот завязать, чтобы она вас с костра не прокляла. В общем, хватит пустых слов, святой отец! Эльвин Тануби прокляла город, и в нем перестали рождаться живые дети. Очистите душу свою от греха, хоть немного, скажите нам, что такое Большие Саббаты?
Священник вздрогнул:
– Не смейте у меня об этом спрашивать! Я ничего не знаю!
Неожиданно Меган вытянула вперед руки и схватила отца Грегора за горло. Силы её тонких пальцев хватило на то, чтобы настоятель моментально засипел. Безумный блеск в глазах женщины отнял у него всякую охоту к сопротивлению.
– Скажите нам, отче, иначе я не отвечаю ни за себя, ни за других матерей, которые уже потеряли детей или могут вскорости потерять. Большими Саббатами дни отмечены, когда смогут родиться они. Так сказала Эльвин. Я вам даже подскажу немного: это колдовские праздники. Их восемь.
– Больших Саббатов четыре, – прохрипел священник и облегченно вздохнул, когда хватка Меган ослабла. Он отер пот со лба, оглядел собравшихся (а их было уже с полсотни), и продолжил: – Их всего четыре. Скоро будет… Самайн. Это в последний день октября. Потом Имболк, второго февраля. Первого мая, Белтайн – шабаш, Вальпургиева ночь. И затем… первого августа, праздник урожая… Лагнасад. Иногда их называют по-другому, но я не знаю как…
Наступила тишина, а затем разлился в толпе горестный многоголосый плач. Отец Грегор нервно тискал в пальцах распятие и испуганно смотрел на людей, гадая, будут ли они вымещать на нем злобу за постигшее их несчастье. Но никому до него не было дела и это его даже несколько обидело.
– Вам должно молиться, – сказал он. – Молиться, чтобы дети ваши родились в назначенный день.
– Стало быть, вы поверили? – с презрением спросил Ирвин. – До вас дошло наконец-то? Думаю, что вам придется уяснить еще одну истину: ничем ваш Бог помочь не может. Или вы думаете, что те, чьи дети уже умерли, не молились? Думаю, они дни и ночи простояли на коленях, с просьбой спасти их младенцев. Бог не особенно озаботился их молитвами.
– Не святотатствуй, сын мой…
– И это все, что вы можете сказать? – удивилась Меган. – Отныне в нашем городе будут жить лишь ведьмы и колдуны, или же вообще никто жить не будет. Если бы Богу было угодно, то ни один ребёнок не родился бы раньше Самайна… но ему все равно. Может быть, он даже рад этому проклятию? Вам не кажется? Он присоединяется к наказанию, которое мы несем за то, что убили Эльвин.
Священник снова не находил слов, но теперь он даже не пытался ничего сказать. Меган взяла мужа под руку и повела к калитке. Пройдя несколько шагов, она обернулась и сказала:
– Убирались бы вы отсюда вместе с распятием и молитвами. Не вводили бы нас в еще один грех.
В безлунную октябрьскую ночь Ирвин Стоуффоли вышел на площадь, держа в руке зажженный факел. Было около двух часов, когда он поднялся на крыльцо церкви и, убедившись, что дверь заперта, а значит, внутри никого нет, разбил боковое окно и бросил факел внутрь. Затем вытащил из внутреннего кармана куртки бутылку виски, сделал добрый глоток прямо из горлышка и отправил её в то же окно, с силой ударив об пол.
Огненные языки взметнулись к потолку, осветив испуганные лица святых. Ирвин же, не удержавшись от презрительного плевка в огонь, спустился с крыльца и встал посреди площади, глядя, как разгорается за витражными стеклами оранжевое зарево. Глаза мужчины, казалось, впитывали огонь, чтобы сжечь вслед за церковью свою душу… или просто разжечь ее…
Когда на площадь стали сбегаться люди, пламя уже перекинулось на башню. Странная вещь происходила со всеми горожанами, кого разбудили падающие с улицы отсветы пожара или взволнованные крики соседей: словно по заранее написанному сценарию, они выбегали с боковых улиц, шарили испуганными глазами по зданиям и вдруг, обнаружив, что горит церковь, успокаивались. Выражение тревоги на их лицах сменялось безразличием, граничившим с апатией, словно пожар в храме случался в городе не реже, чем раз в неделю. Самое обыденное событие… Впрочем некоторые (из коих большинство являлось родителями умерших за последнее время младенцев) даже выражали свое одобрение.
Никто не пытался воспрепятствовать огню, даже для видимости. Небо над площадью наполнилось мрачным торжеством, постепенно овладевавшим собравшимися людьми. Все понимали, что уничтожение оплота божьего никак не повлияет на то, что происходит с новорожденными. Богу все равно.
В глухом молчании люди смотрели, как горит и рушится божий дом. Лишь один раз пролетел над толпой единодушный вздох, в тот момент, когда сорвался со стропил и с жалобным стоном рухнул вниз церковный колокол. Искры столбом взвились над разваливающейся башней, и в их стремительном хаотичном полете было что-то пугающее и зловещее…
К рассвету, когда на месте церкви догорали последние головешки, стало известно, что отец Грегор бежал из города. Ирвин Стоуффоли то и дело возвращался на площадь и говорил каждому, кого встречал:
– Если мой ребёнок родится живым, я построю на этом месте новый храм.
То же он сказал и Меган.
– Нет, Ирв, – возразила она, зло усмехаясь, – если Бог не убил тебя молнией за то, что ты сжег церковь, значит, ему нет дела ни до тебя, и до меня, ни, тем более, до нашего ребёнка.
Прошла неделя с той ночи, как город лишился храма. Близился День все святых, умер еще один младенец и наступил Самайн.
Меган не легла спать. В необычно жестком тоне, не допускающем не только возражений, но даже вопросов, она приказала мужу не беспокоить ее, ушла на кухню и села у окна, поставив на подоконник свечу. Взглядом твердым, как у стрелка перед выстрелом, она смотрела в глубину темного двора за окном и молчала. Ирвин не посмел ослушаться приказа и окликнуть ее. Поднимаясь на второй этаж, он несколько раз обернулся к жене, со странным чувством, похожим на страх, и мрачно гадал при этом: уж не одолели ли её бесы?
Минула полночь и Меган начала напряженно прислушиваться к звукам, доносящимся сверху. К величайшему своему облегчению, в шелест ветра и стук полуголых веток по крыше, вплетался негромкий храп мужа.
Стиснув ладоням плечи, Меган встала, словно подняла себя со стула и понесла вперед, через кухонную дверь на крыльцо, через черноту двора к сараю. Там она остановилась и, сдерживая дрожь, осмотрелась вокруг. Ночь была тихая, безоблачная, и воздух пах приближающимися первыми заморозками. Трясущимися руками женщина подняла с земли и поставила у стены тяжелую лестницу…
Никогда еще сарайчик, в котором Ирвин держал свой хозяйственный инвентарь, не исполнял такой странной роли: после третьего прыжка Меган в небольшую кучу сена, которую она приготовила еще с вечера, крыша низкого деревянного строения превратилась в родовое ложе. То ли от страха и нервной встряски, то ли от ударов о едва закрытую сухой травой землю, у женщины начались схватки. А на рассвете измотанная и почерневшая от переживаний юная миссис Стоуффоли принесла в дом крохотную, но живую и весьма шумную девочку.
Первую урожденную ведьму в проклятом городе.
Соседи бурно обсуждали это событие, расходясь во мнениях на множество разных позиций. Были те, кто удивлялся: как она не побоялась? И те, что хвалил юную мать за смелость и силу. И другие, кто ласково журил её за риск, которому она подвергла здоровье и жизнь своего ребёнка, а с ним заодно и себя, признавая при этом, что выбора у неё не было.
Были и те, кто клял Меган и её дочь, как ведьмино отродье и творение ада. Впрочем, среди них не было тех, в чьих семьях ждали детей.
Что касается новоявленной матери, то она, разумеется, была счастлива. Нянчила маленькую Дороти и говорила:
– Ведьма так ведьма. Лишь бы здоровая была.
Малышка, и в самом деле, радовала отменным аппетитом и завидным для недоношенного ребёнка здоровьем. Родители не могли нарадоваться на свою красавицу, в доме Стоуффоли царили радость и гордость. И только по ночам, в поздних тихих разговорах мелькала грустная стыдливая тема:
– Мы, в самом деле, совершили ужасное преступление, когда позволили сжечь бедную девчонку – говорила Меган. – Она никому не мешала, просто мы побоялись высказаться в её защиту. Если её душе будет легче от того, что наша дочь будет ведьмой, то пусть так и будет.
На третий день после родов, Меган принесла свою дочь к месту сожжения Эльвин и трижды обнесла её вокруг того места, с которого уже давно убрали остатки помоста, но где все еще было различимо темное пепельное пятно. О смысле своих действий она не задумывалась, словно исполняла давно заведенный и очень значимый ритуал. Так было нужно, и потому на все расспросы мужа Меган сказала только:
– Помнишь, ты обещал построить новый храм?
– Помню и от слов своих не отступаюсь, – ответил Ирвин.
