Последний герой. Том 7

– Дай спинку потру, – пробормотал Ефим, обмакнув заскорузлые пальцы в банку с жиром и размазывая его по её телу.

Она взяла копьё, протолкнула его вперёд, в щель.

– Это самоубийство, – мрачно сказал Ворон. – Что толку, что ты выберешься? Копьё тебе зачем? Вылезешь – и беги. Кричи, уводи за собой.

– Нет, – ответила Евгения твёрдо. – Я попробую их по-другому отвлечь. У вас будет время потушить огонь и выбраться. Надеюсь. Пусть думают, что мы все выскользнули из ловушки.

– Удачи тебе, дочка, – тихо проговорил Ефим.

Евгения нырнула в проход, снова полезла в этот проклятый лаз.

– Ну же… ну же… – простонал Ворон, не выдержав, когда её плечи застряли.

Сантиметр за сантиметром Женя протискивалась, выгибалась, как могла, обмазанное жиром тело скользило по камням. На миг застыла – зажало так, что ни вперёд, ни назад. Она выдохнула до конца, резко извернулась, и тогда щель её выпустила. Ещё несколько судорожных рывков – и тело проскользнуло наружу.

Мы успели лишь увидеть, как исчезли её ноги – голые, исцарапанные, но свободные.

– От те на! Получилось… – выдохнул Ефим и перекрестился.

– Да что она одна сделает? – скептически буркнул Ворон, но в его голосе слышалась неуверенность, словно сам он хотел бы вообще-то верить в обратное.

– Кинет она нас! – зло, с издёвкой бросил Сергеич. – Как пить дать кинет!

– А ты по себе людей не суди! – осадил его Ефим, и в голосе старика была твердость и обида за Женю.

Дым уже лез внутрь, резал горло, глаза слезились, люди кашляли, хватая воздух рваными глотками. Каменные своды давили, вмиг из спасительного укрытия и почти дома превратившись в стены гигантской печи. Пламя за завалом потрескивало, и каждый понимал: ещё немного – и здесь станет совсем нечем дышать.

– Намочите тряпки и обмотайте лицо! – приказал я, перекрывая кашель и шум. – Так будет легче!

Мы рванулись к воде, к той лужице, что питал ручей. Рукава, подолы рубах – всё мокло в ледяной воде. Люди спешно мочили материю и прикладывали ее к лицу, ко рту, пытаясь выиграть хоть несколько минут.

И в этот миг стало ясно: времени у нас почти не осталось.

Мы плескали воду, продолжая борьбу за жизнь. И надеялись, что Евгения отвлечет противника.

* * *

– Кирпич! – окликнул Рыжий, и голос его дрогнул. – Ни хера у нас не выходит. Эти малахольные заливают огонь. Не горит дальше.

– Таскайте хворост! – рявкнул Кирпич. – Дым идет – уже ништяк!

Зэков осталось четверо вместе с самим главарем. Когда-то страшная сила – но теперь измученные люди с пустыми глазами. Только главный был полон сил и ярости.

– По ходу, у нас ничего не выйдет, – пробурчал один, тот, что с железными зубами, по прозвищу Димон, и понуро опустил голову.

– Да, – поддакнул худой, как палка. – Мы уже весь хворост в округе собрали.

– Значит, идите дальше округи! – взревел Кирпич, качнув ружьём. – А я покараулю!

– Ну не зна-аю… – протянул Рыжий, не решаясь смотреть в глаза главарю. – По-моему, дохлая затея. Нас мало осталось. Опасно соваться в проход. У них колья, вон, уже четверых проткнули.

– Я сказал, собирайте дрова! – голос Кирпича сорвался на хрип.

Рыжий почесал за ухом, переглянулся с худым.

– Ну… мы, конечно, попробуем, – нехотя ответил он. – Но, может, просто подождём, пока сами вылезут? А?

– Где ты тут собрался ждать? – вскипел Кирпич. – Дежурить будем? Тут ночью холод собачий. Нужно выкурить их сейчас. Или всё было зря. Или пацаны погибли вообще ни за что!

И в этот момент в кустах сбоку раздался шорох. Резкий, не похожий на ветер, который то и дело дёргал за ветки, сбивая не привыкших к лесу с толку. Все обернулись разом. Кирпич вскинул ружьё, щурясь в темноту.

Уже стемнело, и только луна серебрила откос. На её фоне показался силуэт.

– Кто там? – прошипел Кирпич и вскинул ружьё, палец лёг на спуск.

Но то, что вышло на поляну перед входом в пещеру, заставило его замереть. Челюсть у него едва не отвисла.

Из тени вышла девушка – обнажённая, кожа поблёскивала, будто искрилась. Волосы струились по голым плечам, блестели в лунном свете. Она шла спокойно, молча, прямо на зэков.

– Твою душу мать… – выдохнул Рыжий, перекрестился и тут же отдёрнул руку. – Это ещё что за чудо? Что за явление? Ох… Мне кажется? Или вы тоже это видите?

Кирпич невольно опустил ружьё. Даже в темноте было видно – у женщины в руках ничего нет, никакого оружия.

– Эй, русалка! – хрипло окликнул он. – Ты ещё, мля, кто такая?

Девушка ничего не ответила, шагала всё ближе, глаза блестели, лицо – будто у мраморной статуи, без всякого выражения.

– Ха! – заржал железнозубый, брызнув слюной. – По ходу, это нам подгон от судьбы… за все наши мытарства!

Он впился в неё сальным взглядом, не скрывая, как разглядывает её наготу, и оскалился так, что было ясно: он уже видел в этом «подарке» горячее развлечение.

– Вовремя ты пришла! – облизнулся Рыжий, пуская слюну. – Как давно у меня бабы не было…

Зэки рванулись вперёд, но резкий окрик главаря остановил их.

– Стоять! – рявкнул Кирпич, вскидывая ружьё. – Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Да ну тебя, Кирпич, – ухмыльнулся худой, глаза его заблестели. – Ты видишь, какая она? Глаза безумные… Видать, туристка заблудилась, с ума сошла, одежду поснимала, идёт, бредит. Ща мы её согреем.

– Эй, красотка! – заорал железнозубый. – Ты говорить умеешь? Тебя как звать-то?

– Я сказал – стоять! – Кирпич повысил голос, ствол дёрнулся в сторону ближайшего.

– Ну почему? – не отставал Рыжий. – Слышь, Кирпич… ты с той блондиночкой недавно развлекался, никому не дал ее… теперь дай хоть пацанам немного пар сбросить. А потом мы тебе такого хворосту принесём, что можно будет навсегда затрамбовать вход в эту проклятую пещеру. Шашлык там из них будет, и всё.

Кирпич понял: его никто слушать не собирается. В другой раз он бы показательно наказал одного из них, чтоб другим неповадно было, но сейчас их и без того было мало… Лесная «нимфа» окончательно взбудоражила мозги оставшимся. Вожделение застило им глаза, и любое сопротивление с его стороны лишь озлобит их.

Он ощутил, как в груди поднимается злость. И вместе с ней – нехорошее предчувствие. Ещё чуть-чуть, и эти оборванцы поднимут бунт уже против него.

Рыжий подскочил к женщине, растянув рот в ухмылке, зубы блестели в лунном свете:

– Ля ты красивая… Ты что, вообще нас не понимаешь? – лепетал он, хватая её за плечи. Руки его тут же полезли дальше, уже мяли грудь, ягодицы. – Гля, пацаны! Ха! Как ты только не мёрзнешь… Тепленькая такая, вот красотка… А ну иди сюда! Я первый! Я первый!

Он подхватил Евгению на руки и, пошатываясь, потащил в заросли. Та не сопротивлялась – ни один мускул не дрогнул на лице. Будто её здесь и не было, только блеск глаз, в которых плескалась неуловимая тьма.

Рыжий понес ее в кусты, повалил её на землю, чуть ли не на ходу рвал пряжку на штанах, пыхтел.

– Погоди, погоди… – бормотал он, наваливаясь сверху. – Сейчас я тебя согрею… ух, *ля… какая ты… А чем это ты намазалась? Почему ты такая скользкая? Это для интересу так?

Он уставился в её глаза, криво ухмыльнулся, наклоняя морду ближе:

– Ну что, поцелуешь меня?

Губы, воняющие гнилью, тянулись к её лицу. Дыхание жгло, в нём было всё – похоть и радость.

Позади стояли двое – худой и железнозубый, они переглядывались, облизывались, дожидаясь своей очереди.

Кирпич же не отходил от входа в пещеру, сжимал ружьё, поводил стволом. Чуйка свербела: что-то здесь не так.

– Это одна из них! – крикнул он резко, голосом, в котором прорезалась тревога.

– Да нет, – откликнулся из зарослей железнозубый. – Нам же фотки показывали. Не она это. Там другая совсем тетка была, я бы на такую не…

– Ты там постой пока на стрёме, – усмехнулся худой, не отрывая взгляда от «сцены». – А мы тут немножко заняты…

Не то чтобы Кирпич подчинился их ухмылкам, но он понимал: оставлять вход в пещеру без прикрытия – глупость. Потому и остался там, с ружьём наготове, зорко оглядывая склон, пока его архаровцы уже теряли голову от похоти.

Рыжий наваливался сильнее, уже почти впился губами в её лицо, когда Евгения вдруг сомкнула руки на его шее и рывком притянула к себе.

– О, да ты горячая штучка! – выдохнул окончательно одурманенный парень, хрипло хохоча. – Ты тоже меня хочешь, да? Не терпится?

Но хватка крепчала. Она тянула его всё сильнее и сильнее, будто петля затягивалась.

– Да погоди ты, торопыга… не так быстро… – всё ещё пытался шутить Рыжий, но голос его сорвался на сип. – Эй… отпусти…

Он рванулся, попытался оттолкнуть её, но бесполезно. На вид девушка была хрупкая, но сил у неё оказалось столько, что его руки тряслись от напряжения, не в силах разжать её пальцы.

– Ах ты… сука… пусти! – хрипел он, глаза лезли из орбит. – Пацаны! Помогите!

Те всё слышали, но только прыснули громче.

– Совсем ты, Рыжий, ослабел! – фыркнул худой. – Девку оприходовать не можешь! С бабы снять просит! Ха-а-а!

Никто и не подумал двинуться к нему. Им казалось, это игра, какая-то странная прелюдия.

А Евгения уже душила его, вцепившись в шею, прижимала к себе, не давая ни шанса. Рыжий извивался, пытался ударить её, но замахнуться не мог – она держала его слишком близко. Выходили лишь неуклюжие тычки кулаками, которыми он бил её по голове и плечам. Но, казалось, ей было всё равно. Будто она и не человек вовсе. Будто кукла, ожившая машина.

И тут Рыжий взвыл, дико, как раненый зверь: Евгения вцепилась зубами ему в ухо.

– А-а-а, сука! – успел только выкрикнуть он, а в следующее мгновение Евгения рванула челюстями.

– Она мне ухо откусила! – захрипел он, завывая, и только тогда до зэков дошло: это не игры, не прелюдия, а нечто совсем другое. Не женщина перед ними, а что-то, что нельзя было назвать человеком.

Евгения отпустила Рыжего, выплюнула кусок уха, глаза её горели. Тут же она схватила с земли камень и со всей силой обрушила на висок Рыжему.

Тот дёрнулся, попытался отстраниться, держась за окровавленное ухо, между пальцами хлестала кровь. Но удар пришёлся точно, хрустнуло. Звук был мерзкий, будто кто-то раздавил переспелый плод.

Рыжий дернулся ещё раз, и крик его оборвался навсегда. От удара один глаз вытек наполовину из глазницы, со стороны того самого виска, куда пришёлся камень.

Зрелище было страшное, но зэки ничего не могли видеть – он был к ним спиной. Лишь увидели, как Рыжий завалился на бок, рухнул на землю со спущенными штанами и больше не поднялся.

* * *

Железнозубый и худой стояли несколько секунд, ошеломлённые, переваривая увиденное.

– Какого хера! – взревел Кирпич, глядя в сторону кустов. – Что у вас там происходит?!

Он рвался броситься туда, где слышались вопли и возня, ещё раньше, но понимал: оставить вход без присмотра – значит, дать малахольным шанс. Он уже видел, как ветки, которые его люди натолкали в проход, кто-то изнутри тушит и затягивает внутрь, освобождая лаз. Вода шипела, пламя ослабевало.

«Сейчас освободят проход и полезут!» – мелькнуло в голове.

Бах! Он выстрелил в завал. Грохот ударил в скалы, но в ответ не донеслось ни стона, ни крика. Пустая трата патрона. А их оставалось катастрофически мало. Кирпич перезарядил, стиснул ружьё так, что побелели пальцы, и навёл ствол в тёмный лаз, следя, как одна за другой ветки исчезают в пещере.

И тут раздались крики с той стороны, где скрылись его люди. Хриплый, надтреснутый голос взвыл в агонии, потом прорезался визг:

– Кирпич! Помоги! – выскочил худой из кустов, спотыкаясь, глаза вытаращены. – Она ёб**тая! Она распорола Димона! Вскрыла брюхо его же ножом! А Рыжему башку проломила!

Кирпич только сильнее стиснул ружьё. У него по спине пробежал холодный пот.

– Стой здесь! – рявкнул главарь, указывая худому на вход. – Смотри, чтоб малахольные не вышли!

Он вскинул ружьё и сам метнулся в кусты, туда, откуда ещё недавно неслись вопли. Раздвинул ветки – и замер.

На земле лежали два тела. Димон с железными зубами – рот раззявлен, металл отблёскивает в лунном свете, глаза остекленели и уставились в ночное небо. Живот распорот, словно когтем огромного зверя – одним движением. Рядом – Рыжий, лицом в землю, сбоку вся голова в крови, размозжена в кашу.

Оба – стопудово мертвы. Без шансов. Хотя это совершенно невозможно. Не бывает такого…

– Где ты, сука?! – рыкнул Кирпич, крутясь на месте. Он мотал ружьём, тыкал стволом в каждую тень, что могла показаться силуэтом той твари, которая вышла на них в облике женщины. – Где, сука?! Почему?! Как так?!

Он понимал: вдвоём с Генкой, с худым, что остался у входа и сейчас трясся, как осиновый лист, они вряд ли смогут одолеть малахольных. Да и не только их – хотя бы даже и ту, что резала его людей, как свиней на бойне.

В стволе – предпоследний патрон. Один ещё в кармане. И всё.

И тут со стороны пещеры раздался дикий крик. Он захлебнулся, сорвался на хрип и затих.

Кирпич не видел, как из темноты, прямо перед входом в пещеру, вынырнула она – голая, вся в крови. В руке нож. Она вонзила его худому в спину, по самую рукоять. Тот выгнулся, захрипел, а она выдернула клинок и ударила снова. Ещё, ещё. И даже когда он повалился лицом в землю, она успела нанести ещё два удара, тыча уже в мёртвое тело.

Кирпич услышал только предсмертный крик худого – и всё понял: ему трындец. Надо рвать когти. Он закинул ружьё на плечо и рванул прочь, не оглядываясь.

Впервые за долгое время матерый зэк ощутил настоящий страх. Животный ужас, от которого сводит нутро и холодеет спина. Мысль о том, чтобы вернуться к пещере и попробовать пристрелить тварь, даже не мелькнула – ноги сами понесли его вниз, прочь, туда, где склоны уходили в темноту. Он бежал, спотыкаясь, ломая ветки, едва удерживая равновесие. Бежать вниз по склону было легче, чем карабкаться вверх, и это спасало. Он бежал, как будто сама смерть дышала ему в затылок.

* * *

Когда мы вырвались из пещеры, возле входа стояла Евгения. Вся в крови, словно облачённая в тончайшее алое платье, отсверкивающее рубином в лунном свете. Кровь стекала по телу, лицу и рукам. Она выглядела демоном, и алый блеск на её губах делал её ещё страшнее.

– Ты что… Жень, ты их всех убила? – спросил я.

– Один убежал. С ружьём, – ответила она спокойно, махнув рукой вниз по склону. – Я не смогла бы его догнать. Босая. Камни, колючки…

– Куда он побежал? – спросил я.

Остальные ахали, переговаривались, но вместе с тем радовались: мы выжили. Никто не шарахался от тел у входа – пережитое за эти дни закалило нас. Трупы воспринимались уже не как ужас, а как трофеи, доказательство нашей победы. Мы превратились в хищников. Настоящих, матерых. Это была не наша вина – это была нужда, веление судьбы.

– Я пойду за ним, – сказал я. – Его нельзя упустить. Иначе вернётся. Или приведёт ещё кого-то. А хуже, если сообщит на базу.

– Я с тобой, – кивнул Сергеич. – У меня к нему свои счёты. Личные.

– Ждите нас здесь, – приказал я.

Мы с Сергеичем двинулись вниз, бегом. Полуголый склон горы был залит лунным светом, и далеко внизу, между кустами и камнями, я видел мелькающий силуэт. Убегающий не пытался скрываться в тени кустов, он просто рвался вперёд, будто бежал от самого дьявола.

Глава 6

Кирпич оказался крепким – ломился вниз по склону, словно лось, сбивая плечами ветки, гремя камнями под сапогами. Я не отставал. Его гнала вперёд паника, меня – жажда мести и необходимость обезопасить своих, ликвидировав опаснейшего врага.

Может, его страх и был сильнее, но расстояние между нами постепенно сокращалось. Я ускорился, дыхание уже с хрипом вырывалось из груди, но ноги несли теперь будто сами. Сергеич тянулся за мной, но продержался недолго. Вскоре он отстал, камешки сыпались под его шагами где-то сзади, все тише и тише.

– Уф! Макс! – громко выдохнул он мне вдогонку. – Не могу… переведу дух!

Я лишь махнул рукой, не оборачиваясь. Не знаю, видел он мой жест или нет. Всё равно – времени ждать не было.

Склон уходил всё ниже, хилая растительность сменилась густыми зарослями, а дальше, еще ниже, уже темнел сплошной лес. Если Кирпич успеет добраться туда – может затеряться в темноте тайги, притаиться, устроить засаду. Этого допустить нельзя.

Но добежать он не успел. Услышав мои шаги и хруст камней, резко развернулся, упал на одно колено и вскинул ружьё.

Он ощутимо вымотался – руки дрожали, плечо подёргивалось, стоя стрелять уже не мог. Но сейчас ему нужен был всего один выстрел. Один точный – и погони нет. И он знал это так же ясно, как и я.

Я нырнул в сторону и рухнул на брюхо, как только ствол вышел со мной на одну линию. Кирпич не успел выстрелить – целился, но секунды ему не хватило.

– Эй, начальник! – выкрикнул он, выискивая меня стволом ружья. – Это ты? Знаю, что ты! Не стесняйся! Выйди, покажись!

Я молчал. Полз в сторону, цепляясь локтями и коленями, стараясь не поднимать головы, сливался с землёй. Хрен его знает, сколько у него ещё патронов. Но, похоже, мало. Иначе бы он бахнул хотя бы наугад, чтоб спугнуть, а потом перезарядился. Нет, он выжидал. Выстрела не было…

Я понял: в стволе у него последний патрон. И если он его потратит впустую – у меня будет шанс выжить.

И я прополз ещё немного, укрылся за кустом, приподнял голову, осторожно выглянул сквозь сплетение колючек. Кирпич не уходил. Он знал, что я рядом. Отдышался, поднялся с колена. Ружьё выставил вперёд, стволом чертил полукруг, поворачивался влево-вправо, высматривал, где я высуну нос.

Грудь у него ходила ходуном, а глаза зло метались, но постепенно дыхание выравнивалось. Он быстро восстанавливал силы. Привычный, гад, к нагрузкам. Далеко не дохляк.

– Слышь, начальник! Эй! – крикнул зэк. – Ты меня не достанешь. Ты не можешь высунуться, я тебя увижу. Давай добазаримся: я сейчас ухожу и не стреляю в тебя, а ты за мной не бежишь. Идёшь назад. Ну, так что?

Я молчал. Знал – никаких переговоров не будет, это просто уловка. Стоит мне подать звук, он вычислит, где я, и уничтожит. Последним патроном.

Ситуация была патовая. Если он решит перейти в наступление и подойдёт ближе, то сможет вышибить меня с короткой дистанции. Я нащупал рядом камешек, кинул его влево, подальше от себя.

Кирпич дёрнулся, вскинул ружьё, прицелился туда, откуда донесся звук, но так и не выстрелил. Ждал.

«Ага… точно последний патрон», – мелькнуло у меня в голове.

Я лежал, слушал, как он сопит и злится, не решаясь тратить заряд. Полз дальше, в сторону рощицы кривых кустов. Напрямик нельзя: там проплешина, залитая лунным светом, выйду – как на ладони. Значит, только обходом, только в тени.

Я осторожно пробирался, прижимаясь. Но и Кирпич был не дурак. Он тоже двигался. Потихоньку пятился, ружьё всё так же перед собой, шаг за шагом, словно выманивал меня из укрытия. Грамотно делает, сукин сын.

Неизвестно, сколько бы ещё тянулось это наше молчаливое противостояние, но тут слева раздался шорох.

Мне очень хотелось крикнуть: «Ложись! Не иди сюда!», ведь я сразу понял: это нагнал нас Сергеич. Но крикнуть я не успел.

Кирпич дёрнул ружьё, бахнул. Звук разлетелся по горам, будто гром ударил. Сергеич упал со стоном, а Кирпич, торжествуя, заорал:

– Так тебе, сука!

Он был уверен, что подстрелил меня. Даже не стал преломлять ружьё – не пытался зарядить. Патронов, значит, точно нет. Вместо этого Кирпич ухватил оружие за ствол, поднял, как дубину, и бросился туда, где рухнул Сергеич.

Приклад старый, оббитый, со стертым лаком, и зэк размахивал ружьем, как палицей, явно намереваясь размозжить голову – считал, что там я.

Главарь бандитов почти поравнялся с моим укрытием и даже не заметил меня. Пора.

Я выскочил из-за куста, но камень под ногой предательски откатился и, громко стуча, поскакал вниз по склону. Кирпич вздрогнул, резко обернулся, глаза его сверкнули в темноте.

Незаметно напасть не вышло. Кирпич обернулся молниеносно, замахнулся ружьём. В глазах его на миг мелькнуло недоумение: «Я же тебя подстрелил!» – но оно тут же сменилось на ярость, на жажду крови.

Тяжёлый приклад просвистел у меня над головой, я рухнул вниз, пригибаясь, и тут же рванул вперёд, всем телом распрямился, как пружина. Ударил в нос кулаком с такой силой, что Кирпич дернулся, ружьё выпало, но на ногах он устоял.

Он был массивнее меня, плечистый, с широченными руками – настоящий каторжный валун. Но я был быстрее.

Он бросился грудью, врезался, будто таран. Я отступил, но всё равно нас свалило в клубок. Он навалился, дыхнул запахом гнили и крови. Его пальцы, толстые, как железные клещи, сомкнулись на моём горле, давили, ломали. Я сумел вывернуться и приподняться и ударил кулаком снизу в печень – и бугай согнулся, хрипнул, но не отпустил.

Я резко качнул корпусом, подсечкой выбил ему ногу. Мы рухнули оба, но я снова вывернулся и вскочил, налетел сверху. Ударил трижды – в скулу, в скулу и в висок. Он мотал головой, разбрызгивая кровь с разбитых губ, а потом резко дёрнул плечами, сбросил меня, как мешок.

В следующее мгновение его кулак врезался мне в челюсть. Всё потемнело, звон ударил в уши. Я качнулся, но устоял. Он снова пошёл в размах, медленно, но со страшной силой. Я нырнул под удар, врезал коленом в пах. Кирпич заорал, согнулся, но уже через секунду обхватил меня за корпус, поднял и грохнул оземь так, что дыхание перехватило.

Я вцепился ногами в его бедро, локтем давил в шею, мы катались по камням, и каждый пытался перехватить инициативу. Я бил чаще, точнее, но его удар, если доходил, отзывался в костях, будто в меня врезался молот.

Драка казалась бесконечной. Мы сцепились намертво, дыхание рвалось, камни впивались в спину и локти. Кирпич был как танк, пёр, давя массой. Я бил в лицо, а он мотал башкой, будто не чувствовал. Огромный кулак прошел вскользь по моему уху – оглушающий, будто кувалдой.

Мы снова на ногах. Я резко ушёл вбок, пропуская его вес мимо, и ухватил его за руку, ту самую, что пыталась вмазать мне снова. Резко дёрнул и провернул корпусом, как учили, как приходилось на службе. Хрустнуло.

Кирпич зарычал. Я вывернул руку сильнее, локоть его выгнуло в обратную сторону. Я добил ударом в челюсть. А потом еще и еще.

Готов.

Он рухнул на спину, рвано дыша, глотая ночной воздух. Рука у него болталась навыворочку, и всё же он пытался подняться, ворочался, скалился, глотая слюну и кровь.

Я встал над ним, с разбитым кулаком и колотящимся сердцем, и понимал: ещё чуть-чуть – и он снова кинется, несмотря на увечье и боль. Этот зэк был из тех, кого ломает только смерть. Но сейчас он лежал, распластавшись, живой, с переломанной рукой, и впервые в его глазах вместо ярости мелькнуло что-то похожее на страх.

Пора с ним кончать. Я поднял с земли увесистый камень.

Кирпич лежал на спине, захлёбывался собственной кровью, потом со злобой выплюнул зуб, тщась сохранить вид хищника. И тут за моими плечами послышался шаг. Я резко обернулся – Сергеич. В руках у него была увесистая дубина, видать, подобрал по дороге. Глаза вытаращены, дыхание сбивчивое.

– Жив? – спросил я, не скрывая облегчения и даже радости.

– С трудом, – прохрипел он, подходя ближе.

– Сергеич… – выдавил Кирпич, скосив на него мутный, но всё ещё злой взгляд. – Помоги… Ты же наш… Ты же кореш… Или ты совсем ссучился?

Он давил, что называется, на гниль, привычно лез в душу, как всегда умел.

– Да, Кирпич, – тихо проговорил Сергеич, и в его голосе ничего не дрогнуло. – Я всегда был за своих. И сейчас это докажу.

– Убей его! – захрипел Кирпич, брызгая кровью. – Ты же правильный пацан! Помнишь, мы с тобой? Три ходки, считай! Ну же! Спаси старого кореша!

Сергеич шагнул вперёд, поднял дубину. Кирпич даже ухмыльнулся, на мгновение в его мерзкой улыбке промелькнуло торжество. Всё его тело словно кричало: «Ну вот, одумался, вернулся блудный сын!»

Я не вставал в стойку, не отскакивал. Ждал. Надо было проверить. Тяжеленный камень тянул вниз. Я отпустил его… пока отпустил.

Бам! – глухой удар дубиной, в лоб, словно по пустой бочке. Кирпич вздрогнул, глаза расширились. Второй удар – хруст, третий – и его голова мотнулась на безвольной шее. Сергеич не останавливался. Он бил снова и снова, пока я не коснулся его плеча и не сказал негромко:

– Довольно.

Он отбросил окровавленную палку, наклонился к трупу, пошарил по карманам. Вытащил нож, повесил на пояс. Нашёл пачку сигарет, сжал её в ладони, улыбнулся краешком губ.

– Тварь, – проговорил Сергеич, закуривая. – Так у него всё время сигареты были? Замышил, сучара.

Мы оба тяжело выдохнули. Сели на камни и смотрели, как луна, зависнув над склоном, серебрила острые вершины.

– Куда подбили? – спросил я.

– Да промазал он, – Сергеич усмехнулся. – Я больше перебздел. Пальнул, я упал, бок отбил, колено разодрал. Упал, конечно, не по-детски… Я уж думал, всё, крышка. А как очухался – подоспел. Жаль, что не успел помочь. Вижу, ты и сам справился.