Жизнь в эпоху перемен. Книга первая

Иногда, под настроение, Иван играл с отцом в шахматы и частенько проигрывал: у отца мышление артиллерийского офицера подчинялось логике шахматной игры, тогда как у Ивана преобладали эмоции и импульсивность, мало способствующая успеху на шахматной доске. Вечерами, втроем играли в карты в подкидного дурака, по просьбе Фроси, которая радовалась как ребенок каждому своему выигрышу. Иван снова и снова благодарил судьбу, которая послала отцу эту милую непосредственную женщину с легким характером, непомнящим обид: с такой женщиной отец будет жить долго и спокойно и дай бог им обоим здоровья.

Глядя на отцовскую жизнь с Фросей, учитель частенько вспоминал Татьяну – дочь старосты и от безделья по шум дождя пытался представить свою жизнь вместе с Татьяной, если бы в тот день на Пасху, он не устоял перед обаянием и обнаженным телом этой девушки. В мыслях получалось, что семейная жизнь с Таней могла сложится для него не хуже, чем спокойная жизнь отца с Фросей: обе эти женщины обладали редким даром чувствовать настроение мужчины, с которым Фрося связала свою жизнь, а Татьяна мечтала об этом – связать свою жизнь с учителем навсегда.

Жить интересами своего мужчины, помогая и сопереживая ему, инстинктивно чувствуя его настроение – в этом и есть высшее предназначение женщины и если она следует этому, то и возникает настоящая семья, которая так и называется: семь «я», то есть, муж, жена и их дети образуют единое целое, где каждый является частью другого, но при безусловном и добровольном подчинению главному члену этого сообщества, каковым Иван считал, без всяких сомнений, мужчину – главу и основателя семьи.

Подчинение женщины мужу и воспитание детей отцом должно быть добровольным и тогда в семье будут царить любовь, покой и лад без всякого принуждения и подавления одним членом семьи других. Но стоит жене проявить свое «я» вопреки возможностям и настроению мужа, как мгновенно рвется духовная их связь: пусть даже в этом, конкретном случае, мужчина неправ и искренне заблуждается.

На взгляд Ивана, отцова Фрося, никогда не переча Петру Фроловичу, лаской и сочувствием всегда добивалась от него желаемого результата: такими же качествами, как казалось Ивану, обладала и старостина дочка Татьяна, несмотря на юный возраст и отсутствие жизненного опыта близкого общения с мужчиной, опираясь лишь на врожденный женский инстинкт.

В минуты таких размышлений, вечерами, убаюкиваемый мерным стуком дождевых капель по подоконнику, Ивану представлялось, что Татьяна здесь рядом, присутствует незримо в

его комнате и от нее исходит магическая сила добра и понимания, которая обволакивает его мужскую душу, расслабляет все тело в сладком упоении и он засыпал, с умиротворенной улыбкой на лице, спокойным сном праведника без плотской похоти и чувственных желаний, свойственных молодому мужчине длительное время, не знающего близости с женщиной.

По утрам, при пробуждении, Ивану, напротив, всегда представлялась близость с Татьяной именно плотская, во всей прелестной девичьей наготе, которую Таня обнажила ему в тот пасхальный день.

В такие моменты Ивану частенько приходила решительная мысль: – По приезду в свое село посвататься к Татьяне и осенью справить свадьбу. Потом он поедет учиться в институт, будет прирабатывать уроками на дому, а Танечка будет учиться в учительской семинарии и вместе они, конечно, добьются желаемого результата.

Но следующая мысль разрушала предыдущую: – А если появится ребенок, то как и на что тогда жить? Отправить Татьяну с дитем к отцу: значит лишить её образования и разлучиться с нею до окончания института. Если оставить при себе, то как прожить в городе, не имея твердых доходов? Рассчитывать на помощь отца своего и старосты – неприлично для его лет, да и помощь эта будет небольшая, а репетиторством в городе с семьей не прожить в достатке.

Бедность же разрушает семью и чувства супругов друг к другу посильнее любых других обстоятельств: житейских, моральных и нравственных. По твердому убеждению Ивана – безнравственно заводить семью, если не можешь её содержать в достатке.

Утренние мечты о близости с Татьяной и браке с нею стали повторяться каждый день и Иван понял, что пора возвращаться домой в школу, где его ждет заботливая Арина, которая быстро снимет с него плотскую страсть, накопившуюся за лето, и поможет ему освободиться от мыслей жениться на Татьяне. Тогда, на Пасху, именно утренняя связь с Ариной, помогла ему устоять перед прелестями Татьяны, которые она обнажила, соблазняя его на решительный поступок. Так и теперь – плотская утеха со служанкой освободит его от грешных мыслей соединиться с Татьяной душой и телом: не самостоятельный он еще мужчина, чтобы заводить семью.

Дожди начала лить с перерывами, а потом и вовсе прекратились и Иван решил воспользоваться даром ясной погоды и вернуться к себе в село, тем более, что наступало время поиска и записи учеников в школу. От того, скольких родителей ему удастся уговорить на обучение их детей в школе зависело и его учительское жалование: при недоборе жалованье сокращалось на треть, но если учеников было более 50-ти, то увеличивалось на четверть.

Деньги были нужны Ивану про запас, для обучения в институте, куда он намеревался поступить на следующий год. Ему, как дворянину, обучение будет бесплатным, но на студенческую жизнь он должен обеспечивать себя самостоятельно.

Иван сказал о своем решении уезжать за ужином. Фрося всплакнула, что время идет быстро и вот уже отъезд, а она не успела наварить варенье Ивану в дорогу из-за постоянных дождей. Отец известие об отъезде сына воспринял спокойно, лишь предупредил снова, чтобы Иван был осторожнее в общении со служанкой: пойдут по селу слухи, и жди неприятностей.

– Лучше бы жениться тебе, Иван, там на селе: говорил, что и девушка есть хорошая и ну её к чёрту твою учебу, хватит, двадцать два года скоро наступит, а ты еще хочешь учиться. Живут же люди на селе без всякой учебы: женятся, работают, растят детей и счастливы, по своему, без учебы и без городской жизни. Ничего-то в городе хорошего нет – одна маета. На селе ты всех знаешь и тебе все знают и уважают, если заслужил, а в городе люди прикрываются богатством, знатностью рода и чинами, но копнешь такого человечка поглубже и, оказывается, что он полное ничтожество. На селе даже бедняк – умелец людьми ценится за свое умение – не то что в городе.

Женись, Иван, по душе и будешь счастлив без всякой учебы, – закончил отец свое напутствие сыну и пошел договариваться с соседом, чтобы тот отвез Ивана в уезд: там попутной лошадью или поездом до Орши, от которой, с оказией, сын доберется и до своего села, готовиться к школе.

Всё так и сложилось, и через два дня Иван после полудня уже въезжал в село, где учительствовал. Крестьянин, что довез учителя до села, видимо, рассказал о его возвращении, поскольку не прошло и часа, как объявилась Арина, чтобы хозяйничать по дому и, если угодно Ивану, исполнить его мужское желание.

Иван, изголодавшись по женскому телу за два месяца проживания у отца, вцепился в Арину, как клещ, уложил женщину на диван и целый час ублажал себя и её плотскими удовольствиями, пока женщина, получив свое, не взмолилась отпустить её для хозяйственных дел – иначе она не сможет ходить от безудержного напора Ивана на её женское достоинство.

Так состоялось возвращение учителя к своей школе и своим ученикам, которыми ему еще предстояло обзавестись. Остаток дня Иван отсыпался и отъедался с дороги, ночью спал как убитый, но поутру, когда Арина загремела чугунками на кухне, встал, вновь утащил служанку на диван, чему она не противилась и, забыв свои вчерашние опасения, предалась женской страсти, вскрикивая от приступов желания, которое как и накануне случилось с нею дважды и такой силы, что ноги женщины онемели и не сгибались ещё и час спустя, как учитель выпустил её из своих объятий.

Облегчивши плоть, Иван позавтракал и пошел к старосте, доложить о своем приезде, узнать новости и приступить к рекрутированию учеников в школу. Арина, когда собирала завтрак на стол, печально обмолвилась, что на селе стало худо жить: грядёт неурожай и ждет крестьян голодная зимовка, но Иван не придал словам служанки значения: известное дело, что бабы в любой малой трудности видят вселенскую беду, а сама Арина пышет здоровьем и так живо вела себя на диване, как с голодухи не сможется. Если Арина и изголодалась, то лишь по мужской плоти Ивана.

На дворе начал моросить мелкий дождь, когда Иван вышел из дома, накинув на голову и плечу холстину, чтобы не промокнуть насквозь. Сапоги учителя скользили по размокшей дороге, все рытвины и канавы были доверху заполнены водою: чувствовалось, что дожди здесь идут долго и постоянно, потому что большие лужи уже затянуло болотной ряской и кое-где в канавах высились стрелки молодого камыша, чего Иван не видел ни прошлой осенью, ни весной до отъезда к отцу.

Староста Тимофей Ильич был дома: в дождь на полях и в огородах делать нечего – в пропитанной влагой почве ноги утопают по икры, лапти, в которых крестьяне работают на полях, размокают и разлазятся на лыковые полоски, оставляя ноги босыми в холодной грязи.

– Иван Петрович, прибыл для дальнейшего прохождения учительской службы, как говорили, на воинской службе, – усмехнулся староста. Трудный год будет у вас господин учитель – многих учеников не досчитаетесь нынче в школе. Дай бог, чтобы дети живы остались – если будет им не до учебы.

– Неужели так плохо, Тимофей Ильич? – спросил Иван, присаживаясь рядом со старостою, который сидел на лавке в веранде и печально смотрел, как струйки воды стекают с крыши, объединяются в ручейки, которые вытекают на улицу, где и без них воды по колено.

– Видишь ли, Иван, – молвил староста, – позволь я так буду называть тебя и впредь без посторонних, как отец Татьяны, которая уехала к моему брату в Могилев учиться на учительницу, а перед отъездом поведала мне, что любит тебя, но ты отказался принять её любовь, сославшись на то, что будешь учиться дальше и не можешь сейчас содержать семью.

– Да, это так, – ответил Иван, – но в будущем я видел Татьяну своею женою, правда, лишь во сне, а наяву частенько хотел отказаться от учебы, чтобы быть вместе с вашей дочерью, если вы, конечно, не против.

– Упаси бог, Иван, лучшего мужа своей дочери я и пожелать не могу, но Татьяна уже поступила на учебу в семинарию, выдержав проверку знаний, и теперь не отступит, пока не выучится и не станет ровней вам. Единственный выход – это вам, Ваня, ехать в Могилев и уговорить Татьяну на замужество, хотя едва ли она согласится. В ней течет кровь наших предков: степняков – половцев и она будет стараться доказать вам, что напрасно вы тогда отвергли её – теперь уже вам, Иван, придется добиваться её руки и сердца, коль тогда на Пасху, по её словам, вы отвергли девичье сердце.

Такие вот, братец, дела с этими женщинами: вовремя не возьмешь даром – потом уже не получишь ни за какие деньги. Надумаете ехать в Могилев, известите меня – я передам дочери кое-какие вещи, немного денег и письмо с поучениями молодой девушке и за вас словечко замолвлю. Чего вам здесь киснуть под дождями: право слово, езжайте, может всё и уладится, – наставлял староста Ивана и продолжил:

– Здесь на селе дело совсем нехорошо обернулось для крестьян. Как вы уехали, еще жара сухая постояла недели две, хлеба уродились низкорослые и худосочные – зерно в колосе не налилось. Потом дожди зарядили и идут почти без перерыва второй месяц: первый укос сена так на лугах и сгнил, а второй – отава еще на корню стоит и если дожди не прекратятся немедленно, то и отава пропадет – чем тогда скотину кормить прикажете?

Некоторые мужики приноровились сено охапками сушить под навесами, но много ли высушишь по такой погоде? Огороды тоже стоят в воде – сами видели, что на улицах камыш растет, чего отродясь не бывало. Трудная зима предстоит нашему селу и был бы я рад, если бы у вас с Татьяной все сложилось: в беде нужно быть вместе, как и в радости, – закончил староста.

Иван удивился сказанному: – Я у отца был – это всего семьдесят верст по прямой: так у них всё в порядке, и урожай хороший ожидается, и сенокос прошел успешно и в огородах все в порядке, при мне уже молодую картошку начали подкапывать – хорошая бульба уродилась.

Староста тяжело вздохнул: -Сам не пойму за что нам выдалось такое испытание: и грешили как все, и молились – тоже как все, но напасть непогоды захватила всю волость и две соседние тоже – будто огонь сначала сжег урожай, как Содому с Гоморрой, а потом и вовсе Ноев потоп залил землю. Уж и свечки ставим в церкви и крестный ход вокруг храма батюшка Кирилл провел, а дожди как шли, так и льют без перерыва.

Огорченный словами старосты, Иван пошел обратно, снова укрывшись холстиной, но все равно промок до нитки и вошел в дом, предвкушая тарелку горячего борща, что принялась готовить Арина сразу после утреннего соития с учителем.

Обед был готов и Иван, переодевшись в сухой халат, принялся за борщ, рассказывая Арине о встрече со старостою.

– Видимо, придется мне съездить на недельку в Могилев по делам, – сказал учитель, заканчивая рассказ, – все одно дожди не дают заняться делом.

Арина вдруг покраснела и, потупившись, тихо выговорила: – Если вы, Иван Петрович, надумали ехать к старостиной дочке Татьяне, но не след вам этого делать – Татьяна вас не простит и не примет.

– Ты-то откуда знаешь про Татьяну? – удивился Иван.

–Так этого только слепой мог не знать, потому что не видит, как эта Татьяна возле вас вертелась и какими глазами на вас смотрела. Меня и то ревность брала, когда видела эту Татьяну, хотя я и есть ваша полюбовница на диване, а не эта девчонка. В общем, виновата я, Иван Петрович, перед вами, что проговорилась нечаянно о том, что вы меня пользуете как женщину и мне это очень даже приятно.

Недели три назад, перед самым своим отъездом, эта Татьяна пришла сюда, сказала, что уезжает и хотела бы попрощаться с учителем, но не знает, когда вы вернетесь. Мы разговорились, я угостила её чаем и за этим чаем она начала расспрашивать, какой вы есть дома, когда не в школе. Я сказала, что вы, Иван Петрович, спокойный и порядочный человек, всегда приветливы и добры ко мне, никогда не кричите и не злитесь, любите чистоту и порядок в доме и чтобы обеды были вкусны. Я отвлеклась к самовару, а Татьяна возьми, да и спроси ненароком:

– Учитель, наверное, и в постели хорош?

А я, сдуру, и ляпнула: – Уж так хорош, так хорош, что слаще меда для нашего женского удовольствия. Сказала это и осеклась, поняв, что девчонка подловила меня на слове нечаянном, но было поздно.

Татьяна зашлась краской, потом побледнела и говорит: – Передайте, Ивану Петровичу, что желаю ему много удовольствия со своею служанкой, а про меня пусть забудет навеки. И выскочила опрометью из дома.

Больше я её и не видела, но слухом пользовалась, что уехала Татьяна в город Могилев к своему дяде, и будет там жить и учиться. Такая вот история приключилась со мною, Иван Петрович, – вы уж простите глупую бабу за нечаянные слова, – нет здесь моей вины. Вы сделали меня полюбовницей, распалили мою женскую страсть, пользовали меня, когда хотели и к моему тоже удовольствию, но сами затеяли игру и с этой Татьяной, вот девчонка и докопалась до сути: почему вы так долго не добираетесь до её тела.

Вы ведь со мною плоть-то мужскую усмирите, а потом идёте к старосте и спокойно изображаете душевную любовь к его дочке Татьяне. Не избавляла бы я вас на диване от похоти – вы уже осенью потянули бы Татьяну в церковь под венец: чего ждать-то, если плоть взыграла? Удобно вы устроились, Иван Петрович: плоть свою усмиряли со мною, а разговоры всякие вели со старостиной дочкой, которая ждала, но так и не дождалась, когда же учитель затащит её в постель, а после поведет под венец.

Простите мне еще раз, бедную вдову, что проговорилась вашей Тане о своем бабьем удовольствии от вас, чего у меня даже с мужем никогда не бывало.

Арина закончила свою исповедь и тихо заплакала, вытирая слезы краешком фартука и украдкой поглядывая на учителя в ожидании: прогонит он её со двора или нет?

Иван, однако, был доволен, что все так разрешилось: связи с Татьяны он хотел и боялся взять на себя ответственность, а теперь уж ничто не мешало его планам продолжить учебу в институте.

– Татьяна, наверное, ненавидит его всей душой, как может ненавидеть лишь отвергнутая женщина, даже, если мужчина своим отказом сохранил ей девичью честь и спас этим от позора.

Правильно говорил староста: женщина предлагает себя любимому мужчине даром, жертвуя честным именем, а нелюбимому и за большие деньги не уступит, если не заставят житейские обстоятельства, но это уже не любовь, а торговля телом.

Ладно, Арина, успокойся – простил я тебе твою оговорку. Удивляюсь лишь, что ты раньше на селе не похвасталась нашими прелюбодеяниями: редкая женщина не поведает своей подружке о связи с мужчиной, если эта связь доставляет ей удовольствие до стонов и криков при плотской утехе. Подружка раззвонит эту новость по всей ивановской: так и тонет женская репутация, ну, и мужчине, конечно, достаётся на орехи – если женат или с положением: например, врач или учитель.

Хватит об этом попусту говорить. Таня уехала, и бог с нею – может это и к лучшему для нее и для меня. Но тебе, Аринушка, придется рассчитаться со мною на диване, за свою оговорку, – сказал Иван, сыто потягиваясь после обеда и нарочно распахивая халат, представляя взору женщины все свои мужские регалии.

– Охальник, вы, Иван Петрович, опять соблазняете бедную вдову мужской плотью, по которой, как известно, вдовушки сильно скучают. Пойдемте на диван, и я искуплю свою вину за расстройство ваших пожеланий насчет старостиной дочки.

Вдова, вошедшая во вкус, завсегда лучше неопытной девушки, а вкус к плотской утехе вы сами во мне и разбудили. Теперь будьте добры удовлетворять желания не только свои, то и мои, – обрадованно ответила Арина и в отместку выкатила из сарафана левую грудь, которая словно наливное яблочко заиграло на цветастом сарафане нежными оттенками белого налива с розовым соском, нацелившимся на учителя.

После выяснения отношений, связь прелюбодеев была бурной, страстной и откровенной. Арина перестала сдерживать свои чувства, билась и стонала под учителем, отдавая женскую чувственность на всю глубину мужского проникновения, от чего Иван вошел в раж и, кусая женскую грудь, последним судорожным движением излился вглубь женского лона, которое раскрылось ему навстречу во взаимном удовлетворении.

Иван в опустошении страсти замер на женщине и потом медленно скатился к спинке дивана, бессмысленно глядя в потолок, а Арина, полежав немного, встала и как ни в чем не бывало, пошла заниматься хозяйственными делами, как всегда напевая песню про милого, который не берет её с собою в дальний край.

Так закончилась любовь учителя к дочери старосты: безвинно и бесследно, но оставив сожаление о несбывшимся чувстве, которое при других обстоятельствах и воздержании Ивана от служанки могло направить всю его жизнь совсем по другому руслу, избежав тем самым всех жизненных передряг, что предстояли ему в неведомом и жестоком будущем на переломе человеческих судеб и всего российского общества.

Народная мудрость гласит: «Знал бы, где упаду, соломки бы подстелил». Знал бы Иван, какие испытания его ждут впереди, бросил бы он мечты об учебе, женился на Татьяне и прожил бы жизнь простого человека: спокойную и достойную.

Человеческие слабости, отказ от общественных моральных норм поведения и организации человеческого сообщества, мелкие, кажется, разногласия со своею совестью, если она есть, накапливаясь постепенно, однажды и вдруг, резко меняют жизнь человека, заставляя пенять на себя и свою судьбу, которую сами же люди и устраивают себе, совершая необдуманные и неблаговидные поступки, поддавшись минутной слабости характера или чувств.

XII

Мелкие, нудные, но бесконечные дожди лили небесную воду на волостные земли весь август и начало сентября. Дожди прекратились на Рождество Богородицы, но было уже поздно: почти весь урожай на полях и в огородах погиб. Зерновые полегли и хилые зерна пшеницы, проса, гречихи проросли прямо в колосьях и обмолоту не поддавались.

В огородах корнеплоды начали гнить еще до уборки, и лишь капуста уродилась на славу, но капустой крестьянин сыт не будет – хотя и уважает кислые щи. Немного выручала озимая рожь, урожай которой вышел сам-восемь, но и этого зерна не хватало на прокорм людям, не говоря уже о скотине, тоже нуждающейся в прикорме.

Сено тоже сгнило на лугах и даже в сентябре, как установилось короткое вёдро, крестьяне обкашивают позднюю траву на опушках, в оврагах и болотах, пытаясь хоть немного запастить сеном к близкой уже зиме. Многие крестьяне рубили березовые ветки, вязали веники с зеленой еще листвой и сушили их под стрехами крыш в сараях, рассчитывая зимой подкормить этими ветками корову-кормилицу, на которую и была вся крестьянская надежда предстоявшей голодной зимой.

Иван с трудом набрал учеников в свой класс, потому что их отцы рассчитывали привлекать сыновей зимою на заготовки леса для продажи, а дочерям и вовсе в голодный год, по их разумению, грамота ни к чему. Надо сказать, что в неурожайный год, община выделяла крестьянским дворам часть удельного леса, чтобы заготовив бревен или дров, крестьяне могли продать эти заготовки за живые деньги, купить зерна и тем самым пережить неурожайный год в надежде, что следующим годом повезет больше.

Ивана, как учителя, эти крестьянские неурядицы касались мало: община обеспечивала учителя квартирой, дровами и уборщицей в школе, а жалованье он получал из уезда. Учеников он все же набрал, сколько положено и потому жалованье ему не уменьшилось.

Занятия в школе на этот год Иван начал, как и положено, на Покров, который выдался дождливым и пасмурным днем, так что по дождю в школу пришли едва половина учеников.

Иван с сожалением оглядел пустующее место Татьяны, которая так и не появилась на селе, устроившись, по словам старосты, слушательницей в семинарии учительской, желая стать такой же учительницей, как и Иван, и доказать ему, что напрасно отказался он, тогда на Пасху, от нее, а потом, после оговорки Арины, и вовсе стал юной девушке противен за связь со своею служанкой.

Проведя первый учебный год, Иван набрался опыта и спокойствия в общении с учениками и начал новый учебный год уверенно и четко, продвигая крестьянских детей к азам знаний, которые начинаются с учения грамоте и письму. К его сожалению, бывшие ученики второго и третьего годов обучения за лето ни читать, ни писать не удосужились из-за крестьянской работы, и поначалу пришлось учителю обучать их заново вместе с первоклашками.

За пару месяцев ученики подтянулись и к Рождеству снова бегло читали и коряво писали, а первоклашки освоили чтение по слогам.

Учебный процесс вполне наладился, как и домашний быт Ивана. Арина была расторопна: убиралась по дому, топила печь, ходила в лавку, готовила еду учителю и охотно подставляла ему свое тело – если у учителя возникала мужская потребность в плотской утехе. Сын Арины обучался в школе уже третий год и, женщина подумывала будущим летом перебраться на жительство в уезд – если, конечно, учитель не передумает с отъездом из села на свою учебу в институте.

Как-то раз, после очередного прелюбодеяния на диване, Арина, поправляя на себе смятый сарафан, робко попросила учителя:

– Иван Петрович, если вы уедете летом на учебу насовсем, не похлопочете ли о моем сынишке? Чтобы учиться ему дальше в уезде в городском училище – сами же говорили, что голова у него светлая.

Иван, как всегда, после связи с Ариной, находясь в состоянии телесной умиротворенности, ответил почти машинально:

– Будете жить в уезде и хлопотать не надо: в городское училище берут по желанию родителей, как и здесь в селе, – нужно лишь форму справить и учебники купить, а если направить мальчика на учебу одного, то придется платить за пансион, а таких денег у тебя Арина нет, и я не смогу помочь деньгами: мне тоже придется самому зарабатывать на свою жизнь в городе пока буду учиться.

Немного хочу скопить денег, пока работаю учителем, надеюсь, на первый год учения хватит, а дальше буду давать уроки школьникам на дому – так делал, когда учился на учителя в Орше. Трудно даётся учеба бедным людям в нашей России: я дворянин, ты крестьянка, но мы одинаково бедны и потому вынуждены зарабатывать на жизнь, чтобы мне учиться дальше, а тебе учить дальше своего сына. Я в училище тайно состоял в партии эсеров, которые хотели все помещичьи и государевы земли отдать крестьянам, которые работают на этих землях. И чтобы учеба была доступна всем, а кто беден – тому помощь оказывать, чтобы могли учиться.

Но в 1905 году революцию нашу подавили жандармы и войска царские и всё осталось по прежнему: земля у помещиков, фабрики у капиталистов, а учеба возможна лишь для детей из обеспеченных семей: мальчик лет 12-ти еще не сможет заработать на учебу, если родители не в состоянии ему помочь, а про девочек даже и сказать нечего.