Всё о нас… с улыбкой и без

скачать книгу бесплатно


Облом-с

Сама эта история произошла без моего присутствия и восстановлена из рассказа бывшего сотрудника таксопарка № 5 города Новосибирска. Дядя Лёня, жил в нашем подъезде долгое время и незадолго, как я покинул родные пенаты, он покинул сей бренный мир. Был он человеком веселым, не то чтобы словоохотливым, но, во-первых, если говорил, то говорил по делу, четко и ясно, а, во-вторых, если что то вспоминал и рассказывал, то всегда рассказывать умел так, что потом или от смеха живот болел, или ты рыдал от сочувствия к главному герою повествования. Поэтому, рассказ я цитирую уже по памяти и с чужих слов. То, что это быль, мне подтвердили еще несколько старых таксистов – коллег дяди Лёни.

Итак, зима 1988 года выдалась в Новосибирске очень холодной. Холоднее была только зима 2006, когда дневная температура более двух месяцев держалась на уровне минус 38 – 42 градуса. Перестройка еще только входила в фазу своего загибания и не было еще таких глобальных проблем, как в девяностые годы.

Температура днем стояла около минус 28, а вечером уже понижалась до минус 39. Если днем доехать куда-то можно было на рейсовом ЛиаЗике, трамвайчике или троллейбусе, то после 20 часов куда-то уехать по городу было осложнительно. Не спасало и уже работавшее на тот момент метро. Маленькое оно было тогда.

Особенно тяжело было добираться в Академгородок. На автобусе от остановки «ЦУМ» до Морского проспекта можно было доехать за 40 – 60 минут, в зависимости от дорожной обстановки. После восьми вечера единственным спасением для желавших уехать в Академ было такси. Четыре – пять машин всегда дежурили на остановке «ЦУМ». Мало кто из таксистов тогда рисковал требовать сумму более полуторного счетчика – то есть, десять рублей. Но был среди работников пятого парка один рвач. Он дожидался, когда все коллеги уедут и стоял ждал клиента. И потом начинал куролесить. Минимальная сумма, за какую он соглашался везти клиентов составляла тридцать пять рублей. С точки зрения нормального работника баранки и газа – это уже борзость и наглость. И вот однажды, следуя своему излюбленному приему, он дождался отбытия всех коллег, и стоит ждет. Точнее, он сидит в машине, попивает чаек, покуривает и высматривает потенциальную жертву. Примерно в половине двенадцатого задняя дверь машины открывается и замерзший голос, посредством не менее замёрзшей челюсти и замороженного языка вопрошает: «До Морского проспекта довезешь?» Водила, не оборачиваясь, бросает: «Тридцать пять и будет все чики-пуки!»

Потенциальный клиент делает круглые очи, только что поставленная в салон нога убирается, и дверь с грохотом закрывается. Ибо сказать что-то сей замерзший был не в состоянии. Состояние речевого аппарата – смотри выше.

А водила, не обернувшись, и посчитав, что клиент сел и дал «добро» на грабеж за поездку, врубает с места третью скорость и несется в академ.

Вот он пролетел световые часы-термометр, на которых отразилась температура в минус тридцать пять. Вот пролетел по Бердскому шоссе мимо разъезда Иня, Звездной, РМЗ, вылетел к Матвеевке и Сеятелю. Не сбавляя скорости, делает ледяной дрифт на кольце перед въездом в Академгородок и влетает на проспект Строителей. А оттуда – по проспекту Академика Лаврентьева до Морского – рукой подать. Авто подлетает к Дому ученых, лихо тормозит. Водила, не оборачиваясь, протягивает руку за «обещанной» платой. Но в руку ничего не кладется. Водила делает нетерпеливый жест, зжимая – разжимая длань. Мол, гони, что обещал. Но в салоне тишина. И тут водила решается развернуться и посмотреть, не околел ли клиент. Как рассказывал дядя Лёня, количество отборного мата на один квадратный миллиметр салона стандартного авто «Волга-такси» зашкаливало за разумные пределы. Еще одним проколом водилы была неисправная трубка рации связи с диспетчером. Он не просто матерился, оглашая окрестности настолько суровыми ругательствами, что уши кровоточили, он проклинал клиента, одурачившего его на хорошую сумму. И сумму эту называл.

А утром его вызвало начальство на коврик. Вот тогда его и поймали с поличным. Спустя еще два дня он подал заявление «по-собственному».

Как сказал тогда дядя Лёня, «мораль сей были такова: не жадничай, не наглей, и, главное, не матерись в прямом эфире»

Поможешь?

Кто бы что не говорил, но девяностые годы двадцатого века, несмотря на всю их лихость, были и весьма веселыми. Они подарили нам таких колоритных персонажей как «новые русские», «крутые» и «фифочки». Вот с такими персонажами и связана следующая история.

В 1996 году во дворе здания по Вокзальной магистрали за нумером 16, в славном граде Новосибирске, произошло занятное происшествие. Не знаю как сейчас, но стоит сказать, что в том дворе в те годы имелся очень узкий проезд – с трудом разъезжаются две легковые машины. В одну сторону сей проезд уходил на улицу Советскую, а вот в другую – заканчивается тупиком. Вдоль всей этой, с позволения сказать, кишки (там где – то метров сто пятьдесят-двести было) офисы, пандусы и прочие двери, и, конечно же, припаркованные машины. Следовательно, там действовало правило – въехал! места нет? быстро выгружай, высаживай и улепётывай как можно скорее… не создавая пробку.

Но вот в том и проблема, что за долгое время (включая советское) дорога, как бы это помягче сказать… развалилась. От слова «совсем». То есть, «совсем-совсем».

И вот руководство компании, владевшей этим зданием, принимает, наконец-то, волевое решение объединить капиталы постоянных пользователей этой дороги и, как выразился администратор, «всем колхозом» дорогу заасфальтировать. Постоянные арендаторы не сильно сопротивлялись, а вот мелкие лавочники и всякие мелкие конторки кочевряжились. Однако после слов: «Нет участия – нет доступа, даже пешком», все вопросы были урегулированы быстро и недовольство улеглось. Как говорится, сбор прошел в добровольно-принудительном порядке. Помимо всего прочего, промеж себя участники этого действа договорились, что на период ремонта дорожки они машины парковать не будут, и охранникам крепко-накрепко наказали, чтобы всех пришлых гоняли, не взирая на лица, морды, рожи и «харизмы», а также иные части тела, свидетельства статуса или чего-то еще.

Но, не мне объяснять вам, дорогие читатели, что в каждом случае найдется какая-нибудь «одаренная» личность, которая считает, что все правила и запреты не для нее. Так и тут: в один прекрасный день в «кишку» въезжает нечто, которую в те времена называли (равно как и аналогичные экземпляры) «фифами». Это нечто, с паклей платинового цвета, с ярко накрашенными варениками уточкой (вместо губ), в дорогой, но безвкусно подобранной одежде, влезает на мерине "S" класса ни разу не старом, как раз туда, где начались ремонтные работы. То есть, туда, где совсем недавно сняли все остатки того, что когда-то было асфальтом. Знак, что стоял на въезде во двор, эта фифа усиленно проигнорировала. Знаки и запреты, так сказать, энто для плебеев. А мы – «анпираторских» кровей.

Въехав в «тупиковую» сторону фифа останавливается поперек всей дороги. Вытащив из отсека для водителя жутко длинные , но не менее жутко тощие ножки, она с понтом закрывает машину и, гордо подняв голову и обливая всех окружающих презрением и высокомерным выражением того, что у людей называется, лица, направляется в здание. Видя безобразие на вверенной ему территории, памятуя о строгом наказе концессионеров по строительству дороги, к ней подошел охранник и вполне корректно, избегая резких, крепких и суровых выражений, сказал, что не стоит машину здесь ставить. Ибо тут дорогу делать будут и сейчас щебень привезут.

Как писал Иван Андреевич Крылов, на приветливы охранника слова, «ворона каркнула во все воронье горло», сиречь доблестный страж был торжественно послан. Многократно. Образно, но однообразно: сказывался малый словарный запас. Страж, однако, на это даже не обиделся. Меж тем, платиновая фифа, исчезнув во чреве здания, пробыла там достаточно долго. Но когда она вышла, то увидела следующую картину…

Восемь куч щебня, примерно по 13 тонн каждая, были насыпаны от ее машины и до самого выезда из двора в шахматном порядке, исключая даже слабенькую мысль о том, что отсюда можно выехать. У всех, кто наблюдал «приезд фифы» возникло обоснованное подозрение, что это охранник подсуетился. При этом из окон офисов уже свисали истерически ржущие работники, включая и руководство этих работников.

Визг фифы был пронзителен, а фантазия безгранична… Словарный запас, несмотря на всю его скудность, компенсировался жуткой агрессией и своеобразной, весьма специфической, образностью мышления.

Судя по излагаемому матом, здесь в течение трех минут должны будут материализоваться из воздуха «быки» с Первомайки, в количестве уж никак не меньше чем с 2-ой Украинский фронт, которые сделают с охранником, тем кто насыпал эти кучи, а также всеми, кто смотрит из окон на этот «спектакль» что-то такое… (приводить полный текст речи фифы не буду, ибо от него можно заработать инфаркт).

Не переставая тараторить и повизгивать, эта мамзель совершает громадную ошибку. Она демонстративно достает сотовый телефон (если кто помнит – были такие от пчелиной компании, здоровые такие). Набирает номер. И давясь слезами, вкратце рассказывает абоненту на том конце провода суть проблемы… Ожидая праведного гнева благоверного, предвкушая близость кары для непокорных и дюже вредных холопов, она переводит телефон в режим громкой связи… дабы окружающие, да убоялись…

Когда мамзель, наконец -то, выдохлась, она задала закономерный вопрос: «Зая, ты мне поможешь?»

На том конце провода молчали… После небольшой паузы из телефона устало-обреченным голосом раздается:

«Стой там! Сейчас я привезу тебе лопату!»

Суровая баба

Случилось зимой, где-то в середине девяностых.

Зима в Новосибирске выдалась как всегда снежная. То-то радости ребятне: и на санках покататься, и в снежки поиграть, и крепость снежную сделать, и лыжи, и коньки. И, конечно, бабу снежную слепить.

Как-то раз, ребятишки слепили снежную бабу. Прямо посреди дороги. А дорожка та как раз меж двух домов по улице Ипподромской пролегала. Пешеходная она была. Лепили-лепили, и вот, наконец, слепили. Казалось бы, что тут такого – дети играются, никому не мешают. Но не стоит забывать, что на дворе середина девяностых. И очень многие плевали на многие правила. В том числе и в части, запрета проезда на авто по пешеходной дорожке. И вот подлетает к тому месту, где снежная баба джип. Свернул, стало быть, он с дороги на пешеходку. И оттуда высовывается «брателло» и начинает, помогая себе козами и прочими фигурами распальцовки, объяснять детям кто они такие, построив ЭТО посреди дороги и, используя обсценную лексику, "просит" их это сейчас же убрать. Проехать, значит, возжелал. Ну, его, конечно, понять можно, ибо объехать сие творение очень осложнительно, поскольку с каждой стороны дорожки широченные и относительно глубокие сливные арыки – для отвода талой и дождевой воды. Попадешь туда – хрен выползешь. Плавали – знаем. Точнее, видали.

Итак, «брателло» разоряется, а дети, перепуганные такими "ласковыми просьбами", естественно, разбегаются, оставляя машину в гордом одиночестве перед знойной женщиной. «Брателло», решив отомстить таким непочтительным чадам и отрокам, принимает вполне логичное решение. Он отъезжает метров на пятнадцать, разгоняется и сносит эту бабу… Стоп! Если быть до конца точным, то он попытался снести бабу. Но, увы, сие скверное действо он совершить не смог, так как сам вылетел через лобовое стекло, оставив раскуроченную машину на металлолом. Оказалось, дети построили снежную бабу вокруг газового баллона, врытого в землю, чтобы не проезжали машины. Вот вам и доказательство слов классика о том, что "…есть женщины в русских селеньях", которые "…коня на скаку остановят". И «быка» тоже…

Клад старого куркуля

Новосибирск… Славный город. Интересный и в чем-то необычный. Вот скажите мне, пожалуйста, как, согласно правилам русского языка, будет называться улица, находящаяся рядом с ипподромом? Правильно, ипподромная. Но не в Новосибирске. Она тут Ипподромская. И это в самом центре города. Откуда в центре города появился ипподром, которого уже нет? А вот откуда: Еще в начале XX века жители Новониколаевска неоднократно подавали жалобы местному начальству на местных, а также заезжих коневладельцев, которые устраивали бега и скачки прямо на городских улицах, с целью выяснить – чья лошадь быстрее. Делалось все это стихийно и предугадать, где и когда пронесутся в беговых экипажах азартные хозяева кровных рысаков, не было никакой возможности. Народ в лучшем случае пугался, в худшем – попадал под копыта или колеса. Рассмотрев многочисленные жалобы, градоначальство наконец приняло решение об открытии первого городского ипподрома. На учредительном собрании Новониколаевского общества любителей конного бега и скачек, 12 января 1903 года, было подписано соответствующее разрешение. С этого дня полицией запрещалась быстрая езда по улицам города. А для этих нужд выделялось совершенно бесплатно место для скачек: зимой на льду Оби, а летом на поле у Татарской слободы, недалеко от местного кладбища. А в 1962 году ипподром перенесли на тогдашние выселки в Ленинский район города. А вот улица осталась. И жили там люди в частных домах. Даром, что Татарская слобода. Жили, не тужили, пока не настал 1980 год. Огорошил их Иван Палыч Севостьянов, тогдашний глава горисполкома, тем, что принял очередной план развития города. А согласно тому плану, должна пройти по улице Ипподромской и прочим улицам, переулкам и перекресткам лихая магистраль, которая соединит Богдашку с Большевистской. В те времена все было много проще чем сейчас – партия сказала «Надо!», народ – взял под козырёк и рявкнул – «С превеликим нашим!»

И начали выезжать граждане. Дома пустели. А веселые работники их разбирали и зачищали площадки под строительство. К середине 1986 года вся Ипподромская была свободна от проживавших там граждан. И началось великое строительство. Первым делом необходимо было вырыть гигантский котлован. По осени того года насыпали по всей территории угля и подожгли его – мол, пусть земля оттаивает. Поздней весной нагнали три экскаватора, и работа пошла. А надо сказать, что к тому моменту по обе стороны от Ипподромской уже были построены высотные дома (типовые десятиэтажки) и граждане, проживающие там могли наблюдать как «кипит» работа землекопов. И вот в один из дней теплого лета 1987 года, утром, часиков в 10 жители дома по адресу Ипподромская 34, из тех, чьи окна выходят как раз на место выкапывания котлована, имели удовольствие наблюдать презанятнейшую картинку.

Представьте себе стоящий без дела экскаватор, небольшую ямку (примерно в 3 метра диаметром и полтора в глубину) и двух «землекопов», которые отчаянно, с остервенением рыли землю лопатами. Работали они слаженно, споро, так самозабвенно, что за не полный час они расширили ямку до 10 метров в диаметре и углубились более чем на три метра. Меж тем народ стал собираться и интересоваться, откуда у двух прожжёных экскаваторщиков такой трудовой раж? Причем в рамках ручного труда, а не механизированного. Но эти два работника лопаты упрямо молчали, и стиснув зубы, продолжали свой нелегкий труд. Ближе к обеду ситуация прояснилась, когда на площадку приехала милицейская машина.

Оказывается, в доме, площадку под котором стали раскапывать в тот день, жил некий дед. Был он из тех дедов, которых зовут куркулями. Имел он, помимо всего прочего, побочный заработок, который, если судить по рассказам местных жителей, был много больше того, какой он получал на заводе редких металлов (он кстати там же, рядышком был). Но не шиковал, не барствовал, да и особо своими богатствами не светил. Раз десять, говорят его проверяли, но так ничего и не находили – ни денег, ни ценностей. Хотя нет, единственная ценность была у него – велик военных лет. Незадолго до выселения граждан с территории под котлован помер тот дед. Дети его даже не приезжали туда, в родительский дом, а похоронили отца, попрощавшись с покойным в квартире сына.

И вот когда начали раскапывать эту площадку, землекопы явственно услышали какой-то «звяк» и вдруг увидели, как из ковша вместе с землей вываливаются десятки и пятерки. От такого у них брови поползли вверх, грозя испортить отсутствующую прическу (по причине бритости голов). Они бросили экскаватор, схватили лопаты и давай трудиться как их предки. В результате, помимо разбитых двух, откопали еще пять банок. Из них три были заполнены трешками, одна пятирублевыми купюрами, и еще одна – советскими бумажными червонцами. Милицию они вызвали сами.