УЗОР КРОВАВОЙ ПРЯЖИ

Она посмотрела прямо на Рорка, и в ее взгляде было что-то хищное и знающее.

– Мне кажется, вам, господин Рорк, такой сон должен быть понятен как никому другому. Ведь ваши люди так ценят силу, не так ли?

Рорк не ответил. Он смотрел на ковер, и Элира видела, как по его скулам пробежала судорога. Он узнавал что-то в этом узоре. Что-то, что говорило с его собственной болью.

В этот момент к ним подошел слуга и что-то тихо прошептал на ухо Изабелле. Та кивнула и снова обратилась к гостям с сияющей улыбкой.

– Прошу прощения, меня требуют дела. Наслаждайтесь коллекцией, дорогие гости. И, Элира… – ее взгляд снова стал пронзительным, – …будьте осторожны. Иногда любопытство приводит нас в такие места, откуда уже нет возврата. А некоторые сны… они заразны.

Она удалилась, оставив их одних среди немых свидетельств божественных снов и человеческого тщеславия.

Элира повернулась к Рорку. Она была бледна.

– Она знает, – прошептала она. – Она знает, кто ты, и догадывается, зачем мы здесь. Этот ковер… она показала его нам не просто так.

Рорк смотрел на место, где исчезла Изабелла. Его лицо было каменным.

– Она не просто знает, – сказал он тихо. – Она участвует. Или наблюдает. И ей нравится то, что она видит.

Они стояли в сияющем зале, окруженные шепотом аристократов и мерцанием чужих снов, и чувствовали себя более уязвимыми и загнанными в угол, чем в самом сердце дикого сна. Здесь враг был невидим, вооружен не кинжалами, а намеками, и его улыбка была острее любой стали.

Глава 5 УРОКИ ГЕОГРАФИИ

Возвращение в мастерскую после приема у де Монфор напоминало отступление разбитой армии. Не было громких стычек или погонь, лишь тихое, унизительное отступление под тяжестью чужих насмешливых взглядов и собственной тревоги. Молчание в наемной карете было густым, как Мгла за ее окнами, и таким же ядовитым.

Рорк сорвал с себя ненавистный фрак еще на пороге, с таким видом, будто сдирал липкую кожуру какого-то отвратительного существа. Бархат, испачканный грязью из дикого сна и пропитанный запахом аристократического парфюма, он швырнул в угол, как падаль. Оставшись в простых штанах и тунике, он снова стал самим собой – угловатым, неотесанным и опасным. Но даже в этой привычной оболочке он казался сжатой пружиной. Увиденное в особняке де Монфор – этот ковер-откровение, эта ядовитая игра леди Изабеллы – оставило на нем невидимые, но глубокие царапины.

Элира в свою очередь чувствовала себя так, будто ее вывернули наизнанку. Она прошла через физическое истощение дикого сна, через унизительный маскарад с фраком и теперь – через тонкие, как лезвие бритвы, уколы хозяйки вечера. Ее мир – упорядоченный, хоть и полный скрытых опасностей мир гильдейских интриг и аристократического этикета – вдруг показал свою истинную, паучью сущность. Изабелла не просто знала. Она играла с ними, как кошка с мышами, и Элира впервые с ужасом осознала, что они – не охотники, а добыча в лабиринте, где стены сотканы из лжи.

Она машинально зажгла лампу в мастерской. Мягкий свет озарил знакомый хаос: стопки книг с узорами, мотки нитей, мерцающие в своих ларцах готовые ковры. Этот беспорядок был ее крепостью, ее языком. Но сегодня стены крепости казались хлипкими.

«Ну что, мои дорогие актеры? – начал он, его золотые глаза полуприкрыты. – Как прошло ваше выступление на сцене «Цивилизованного Безумия»? По лицу варвара я вижу, что его творческий потенциал в области молчаливого устрашения был оценен по достоинству. А от тебя, моя дорогая, пахнет страхом и разочарованием. Аромат, надо сказать, для аристократических салонов не редкий, но оттого не менее противный».Шут, почувствовав их возвращение, материализовался на своей любимой полке над камином, приняв позу умудренного жизнью философа, что ему удавалось, несмотря на сходство с тощей кошкой.

«Замолчи, Шут», – беззвучно прошептала Элира, опускаясь в кресло у потухшего камина. Ее руки дрожали.

«О, с удовольствием. Буду молчать, как наш северный друг в самом пафосном моменте вечера. Хотя, поговаривают, он все-таки изрек нечто бессмертное о похоронах и забавах. Уже прогресс».

«Она смеялась над моими мертвыми», – произнес он тихо, и в его голосе не было ярости, лишь ледяная, бездонная горечь. – «Она повесила их сны на стену, как трофей, и смеялась».Рорк, который стоял у окна, вглядываясь в затянутое Мглой ночное небо Атраментума, обернулся. Его лицо было мрачным.

«Она не смеялась над ними, Рорк. Она смеялась над нами. Над нашей беспомощностью. Она показала нам этот ковер, чтобы мы поняли: мы в паутине, и она знает о каждом нашем движении».Элира вздохнула, закрывая глаза. Она чувствовала его боль, острую и настоящую, как порез от необложенной нити. Ее собственное унижение казалось мелочью по сравнению с этим.

«Это одно и то же! – он ударил кулаком о подоконник, и каменная пыль посыпалась из-под его кулака. – Для моего народа сны предков – это не картины! Это воздух, которым мы дышим. Земля, по которой ходим. Убить клан – это ужасно. Но украсть его сон… осквернить его… это значит стереть нас из бытия. Сделать так, будто нас никогда не было».

Элира смотрела на него, и впервые за все время их вынужденного союза она не видела перед собой грубого дикаря, одержимого местью. Она видела хранителя угасшего мира. И ее ученый, пытливый ум, всегда стремившийся к систематизации и анализу, столкнулся с чем-то не поддающимся измерению – с живой верой.

«Я… я не совсем понимаю», – честно сказала она. Ее голос прозвучал слабо. «Я знаю Сновидческое Море. Я знаю его течения, классификацию нитей, правила плетения. Но то, о чем ты говоришь… это не укладывается в мои схемы».

«Потому что вы, горожане, все пытаетесь разобрать на части! Запихнуть в коробочки! Вы думаете, что, назвав сон «стабильным» или «разъедающим», вы его поняли. Вы как… как тот ученый, который режет лягушку, чтобы найти ее душу».Рорк повернулся к ней. Его серые глаза в полумраке казались почти белыми.

«Прекрасная аналогия, – прокомментировал Шут. – Пахнет формалином и разочарованием. Продолжайте».

«Тогда объясни, – попросила она. Не как ученица, а как… коллега по несчастью. «Что такое для тебя Сновидческое Море?»Элира проигнорировала его.

«Это не «море», – наконец сказал он. – Это – Дыхание Мира. Легкие, в которых спят Боги. Иногда они видят яркие сны – тогда на небе вспыхивает Северное Сияние. Иногда – кошмары, и тогда с гор сходят лавины, а реки выходят из берегов. А ваш город… – он с презрением махнул рукой в сторону окна, – …это паразит на этих легких. Вы вонзаете в них свои иглы и трубочки, чтобы выкачать сны и развесить их, как шкуры, для красоты».Рорк на мгновение задумался, подбирая слова на чужом языке, чтобы выразить нечто, что всегда познавалось чувством, а не словом.

«Но… мы же не просто выкачиваем, – попыталась она возразить, но без прежней уверенности. – Мы придаем снам форму. Упорядочиваем их. Без нас дикие сны прорывались бы в реальность, сводя людей с ума».Элира слушала, и ее внутренний архивариус, привыкший все раскладывать по полочкам, в ужасе заламывал руки. Но какая-то другая, дремавшая в ней часть – та, что в двенадцать лет создала Шута, – просыпалась и слышала в его словах странную, дикую музыку.

«Люди и должны сходить с ума! – почти крикнул Рорк. – Не так, как ваш горожанин, который боится «ночных выбросов»! А так, чтобы видеть истину! Чтобы слышать, как поет камень и о чем шепчется ветер! Безумие – это цена за истину! А ваше… ваше «здравомыслие» – это слепота и глухота!»

Он тяжело дышал, его грудь вздымалась. Элира смотрела на него, не в силах возразить. Она вспомнила тот дикий сон, через который они прошли. Ужас, отчаяние, дисгармонию. Но также – невероятную, первозданную яркость чувств. Каждая травинка там жила, дышала, хотела. В ее коврах, даже самых совершенных, не было и доли этой жизни. Была лишь искусно законсервированная тень.

– Допустим, это Дыхание. А что такое тогда «Великий Сон» твоего клана?»«Хорошо, – медленно начала она, пытаясь найти мост между их мирами.

«Седогривый Волк», – произнес он, и его голос смягчился, впервые наполнившись не болью, а чем-то похожим на тоску. – «Он не «бог» в вашем понимании. Не старик на облаке. Он – дух наших гор. Дух охоты, верности стаи, суровой зимы и яростной весны. Он – первый сон, который увидела наша земля, когда родилась».Рорк оторвал взгляд от окна и уставился на потухшие угли в камине, словно ища в них видение.

«Поэтично, – заметил Шут. – И крайне непрактично. Дух зимы вряд ли поможет оплатить счет за шерсть».

«Наши Сновидцы… они не «ткали». Они уходили в священные пещеры, желили корни, пели песни. И погружались в Сон. Они шли по серебристой тропе, которую видела только их душа, и находили Логово Волка. И там они говорили с ним. Он показывал им тропы для охоты, предупреждал о буранах, учил нас быть сильными… быть волками, а не овцами». Он замолчал, и в тишине мастерской его голос прозвучал громко и четко: «А потом пришли они. В масках. И начали свой ритуал. И я… я почувствовал, как Сон Волка закричал. Не звуком. Это был крик внутри меня, внутри каждого из нас. Крик ужаса и боли. И потом… тишина. Пустота. Как будто у мира вырвали сердце».Рорк снова проигнорировал его, полностью уйдя в воспоминание.

Элира слушала, завороженная. Она представляла себе не абстрактное «истощение ресурса», как мог бы сказать Аркадий Вер, а нечто живое – гигантского, могучего зверя, которого медленно, жестоко растерзали, чтобы вынуть душу и вплести ее в ковер. Ковер, который теперь висел в коллекции у Изабеллы де Монфор.

«Они не просто убили твой клан, – прошептала она, с ужасом осознавая масштаб замысла. – Они… они убили вашего бога. Чтобы использовать его силу для воскрешения своего».

«И они сделают это снова. С Камнедорами. Их Великий Сон – Каменный Медведь. Дух несокрушимости, терпения, ярости в защите своих земель. Если культисты вплетут и его в свой ковер…»Рорк кивнул, сжав кулаки так, что костяшки побелели.

«…Бог-Война, которого они пытаются воскресить, станет еще сильнее», – закончила за него Элира. Она встала и подошла к столу, где лежал окровавленный обрывок. Теперь он виделся ей не просто артефактом, а куском плоти, вырванным из живого существа. «Изабелла знает. Она если и не одна из них, то точно сочувствует или спонсирует их. Этот ковер в ее коллекции – не случайность. Это послание. Вызов».

«Вызов, который мы приняли, – сказал Шут. – Как два наивных мотылька, летящих на изысканно украшенный огонь. Поздравляю. Вы только что осознали, что ввязались в войну богов. А у нас, если я не ошибаюсь, в арсенале одна пряха с травмированной психикой, один варвар с разбитым сердцем и один гомункул, питающийся скукой. Превосходные шансы».

«Ты – сон. Ты должен чувствовать это сильнее других. Разве тебе не больно от того, что они творят?»Рорк посмотрел на Шута, и в его глазах впервые по отношению к нему мелькнуло не раздражение, а нечто похожее на понимание.

«Боль – это сильная эмоция. А сильные эмоции, как ты мог заметить, мне вредят. Я предпочитаю ироничное отстранение. Это мой механизм выживания в этом абсурдном мире. Но если хочешь знать… да. То, что они делают, пахнет не просто смертью. Это пахнет… изнасилованием реальности. И мне это, как существу, рожденному из сновидения, глубоко противно».Шут на мгновение замер, его туманное тело стало чуть прозрачнее.

В мастерской снова воцарилась тишина, но теперь она была иной. Не враждебной и не тягостной, а сосредоточенной. Три таких разных существа – аристократка, варвар и сновидческий гомункул – стояли на пепелище своих прежних представлений о мире, и перед ними открывалась бездна общей угрозы.

«Я не могу говорить с богами, как твои Сновидцы, Рорк. Я не чувствую Дыхание Мира. Но я могу читать узлы. Я могу видеть след, который оставляет сон в реальности. И я знаю, что если что-то можно сплести… то это можно и расплести».Элира первой нарушила молчание. Она подошла к полке с нитями и провела пальцами по мотку теплых, золотистых нитей Снов Богини-Матери.

«Ты сказал, что они хотят стереть твой народ из бытия. Но они не смогли. Потому что ты жив. И пока ты жив, жив и сон твоего Волка. Не весь, не такой, как раньше… но его искра – в тебе».Она повернулась к нему. В ее глазах дымчатого кварца снова горел знакомый огонь – огонь исследователя, нашедшего свою загадку.

«Ты говоришь как наша шаманка», – тихо сказал он.Рорк смотрел на нее, и гранитная суровость его лица смягчилась.

«Я говорю как пряха. Мы тоже верим в силу узоров. И в то, что даже самая порванная нить может стать началом нового рисунка».Элира смущенно отвела взгляд.

«Уж будь уверен, – вздохнул Шут, – она способна сделать из трагедии коврик для прихожей. Но, надо признать, иногда ее оптимизм раздражает меньше, чем твое мрачное стоицизм».

На этот раз Рорк не огрызнулся. Он молча кивнул, и в этом кивке было нечто новое – шаткое, робкое, но уважение. Не к ее титулу, не к ее мастерству, а к ее упрямой воле цепляться за надежду там, где он видел лишь пепел.

«И что мы будем делать?» – спросил он.

«Смотри, – сказала она, и Рорк, к собственному удивлению, приблизился, всматриваясь в указанное место. – Видишь этот переход от алого к багровому? Это не ошибка плетения. Это почерк. У каждого мастера есть свой способ закреплять уток, своя манера завязывать узелки. Как почерк. Я изучала все известные школы. Эта – незнакома. Но она слишком совершенна для самоучки. Это система. Значит, у них есть учитель. Или учебник».Элира подошла к столу и развернула обрывок. Она взяла увеличительное стекло и принялась водить им над тканью, выискивая мельчайшие детали, ранее ускользавшие от взгляда.

«Мы начнем с того, что я попытаюсь понять их почерк. Если Изабелла связана с культистами, ее коллекция – это ключ. Но мы не можем просто так прийти и попросить посмотреть еще раз. Нам нужен другой путь. Нам нужно найти кого-то, кто знает о коллекции де Монфор почти столько же, сколько она сама, но кто не будет смотреть на нас как на насекомых».Она отложила стекло и выпрямилась.

«И кто это?» – спросил Рорк.

«Хранитель. Куратор. «Библиотекарь», —сказала Элира. – У леди Изабеллы должен быть человек, который следит за сохранностью ее сокровищ. И, в отличие от нее, он, скорее всего, не аристократ. А наемный специалист. А таких… можно найти. Или на них можно выйти».

«Тебе нравится подслушивать в салонах. Не слышал ли ты что-нибудь о человеке по имени Лоренц? Старик, который раньше работал в Гильдейской библиотеке, а потом переметнулся к де Монфор?»Она посмотрела на Шута.

«Лоренц… Да, помню такого. Сухонький, как гербарий, пахнет пылью и ностальгией. Говорят, он помешан на каталогизации и ненавидит, когда ковры трогают без белых перчаток. Ходили слухи, что он был уволен из Гильдии за то, что пытался применить свою систему каталогизации к «Великому Стану». Считал его «неописуемым артефактом», а Мастер Гилберт счел это кощунством».Шут задумался, его хвост из перламутрового тумана медленно покачивался.

«Идеально, – в глазах Элиры вспыхнул огонек. – Обиженный педант, преданный своему делу. Такие любят, когда их опыт ценят. А Изабелла, я уверена, ценит в нем только то, что он поддерживает порядок в ее коллекции. Он может быть нашим путем».

«И как мы к нему подберемся?» – спросил Рорк, снова насторожившись. Его опыт подсказывал ему, что любые «пути» в этом городе заканчиваются ловушками.

«Не мы. Я, – поправила его Элира. – Я пойду к нему как коллега. Как пряха, пишущая диссертацию о северных узорах. А ты… – она окинула его взглядом, – …ты останешься здесь. Твое присутствие в такой ситуации будет скорее помехой».

Рорк нахмурился, но не стал спорить. Он научился – или начал учиться – понимать границы ее мира, как она пыталась понять границы его. Он лишь мрачно пробормотал: «Только смотри, чтобы этот «гербарий» не оказался хищным растением».

«Не убей никого, пока меня нет, – добавил Шут, устраиваясь поудобнее. – И не пытайся прибраться. В твоем понимании «прибраться» – это, как правило, сломать что-нибудь ненужное».

Элира взяла с полки чистый свиток и начала набрасывать план. Она снова была в своей стихии – в мире знаний, интриг и тонких маневров. Но теперь за ее словами и действиями стояло не просто любопытство или желание доказать свою значимость. Стояло понимание. Понимание того, что за сухими терминами «Сновидческое Море», «нитка», «узор» скрываются живые, страдающие сущности. И что враг, с которым они столкнулись, не просто злодей. Он – еретик, профанирующий саму основу мироздания.

А Рорк, стоя у окна, смотрел на ее склоненную над свитком голову и думал о Седогривом Волке. Не о крике агонии, а о тихом шепоте, который он слышал в детстве у костра. Шепот, говоривший о силе стаи, о том, что одинокий волк обречен, но вместе они могут победить любого зверя. Возможно, эта хрупкая, надменная женщина с руками, испачканными краской, и ее саркастичный дух-компаньон были его новой, странной, нелепой стаей. И возможно, только возможно, этого было достаточно, чтобы дать ему силы не для мести, а для войны.

Войны, которая только начиналась.

Глава 6 ЗАПАХ ЛЖИ

Тишина, опустившаяся на мастерскую после отъезда Элиры, была иного сорта, чем прежде. Раньше она была наполнена привычными ночными шорохами – скрипом половиц, потрескиванием остывающих камней в камине, отдаленным гулом города. Теперь же тишина была настороженной, притаившейся, словно зверь, замерший перед прыжком.