Красный Треугольник

Тимур приглашающе похлопал по колену:

– Здесь твой бой.

Соблазн побеждает женщин, даже одичавших. Машка свернулась калачиком и устроилась щекой на мышце Тимуровой ноги. Закрыла глаза, но тут же встрепенулась:

– Кого ты избрал проводником? Я знаю его?

– Один тип с работы. Я его отпустил.

– Да, так надо.

– Нет, отпустил живым. В город обратно. В банк.

Машка с изумлением уставилась на Тимура:

– Врешь?

Пришлось дать ей зуб на отсечение.

– Но как ты прошел?

– Через офис. Сегодня они назывались ООО «Выбор». Кстати, кто они такие? Гармонщики?

– Это невозможно! – воскликнула Машка. – В Треугольник входят раз. Все пробовали второй раз войти самостоятельно, но получалось только с проводником, которому надо снести голову…

– Я исключение. – Тимур опасливо коснулся ее плеча, бешеная Машка не взбрыкнула, закрыла глаза и принялась сопеть, как сытый слоненок.

От нее смрадно разило, просто угнетающе. Но сейчас это было не важно. Убийца, наводящая страх на обитальцев Треугольника, убаюкалась у Тимура на руках. И было это так восхитительно, такое невозможное блаженство он испытал, что если бы предложили выбрать: или вся жизнь, каждая ночь в пьяном сексе, или эти минуты, но быть девственником – Тимур, не раздумывая, согласился бы. Большего, чем сейчас, счастья от общения с женщинами – любимыми, случайными и вовсе по пьянке, он не испытывал никогда. Просто всепоглощающее удовольствие. Ради этого стоило вернуться.

Машка ныряла в безопасный сон, окончательно расслабляясь. И вдруг встрепенулась:

– Надо уходить, Чингиз проверит округу.

– С чего вдруг?

– Тебя должны завести в ловушку. Чингиз поймет, что ты укрылся, и станет искать. – Она тряхнула головой и резво вскочила.

И теперь оказаться беззащитным перед грозным Салахом стало неуютно. Икра съедена, счастье закончилось, мало ли что теперь тигру взбредет в голову. Тимур поднялся.

– За что Чингиз взъелся на меня? Я же выполнил наказ, вызвал Темнеца.

Приведя себя в порядок, Машка распустила махобой:

– Ты колеблешься, можешь уйти. К Темнецу. Этого допустить нельзя.

На всякий случай, чтоб увернуться от внезапного удара, Тимур отодвинулся и сказал:

– Темнец хочет дать всем счастье, а ваш Чингиз только орет, командует да раненых отпускает. Как ты можешь с ним быть?

– Он тебя точно отпустит, – печально проговорила Машка.

Вот ведь: сколько ни корми женщину черной икрой, ответит черной неблагодарностью. И в Треугольнике закон жизни не меняется. Тимур покорно сложил руки:

– Можешь прямо сейчас.

Оживив махобой, Машка направилась к двери:

– Оставайся здесь. Когда я отведу их, уходи как можно дальше, хоть в Глубинные цеха. Только не иди к Темнецу.

– Ну почему? Почему вы его ненавидите?

– Ты все уже знаешь.

Тимур хотел поспорить, убедить, что знает не больше, чем в первый день, но грозный Салах принял неприступный вид. Что тут поделать? Осталось лишь достать трофейный махобой.

– Это вашего Тимура.

Машка мотнула грязными лохмами:

– Незачем… Не уходи к Темнецу, прошу тебя, иначе…

– Что – «иначе»?

– Тебя отпущу я…

Она выпрыгнула на улицу, плотно затворив створку.

Заняв позицию в простенке, Тимур изготовился. Вскоре по улочке пробежал плащ под цвет стен, а за ним другие. Чингиз явно делал обыск.

Высунувшись, Тимур отпрянул – по улице медленно шел Мик, внимательно осматриваясь. Остановился напротив окна мастерской, принюхался, крутанул махобой и двинулся дальше, не оглядываясь.

Словно не заметил нарочно.

8-й до Эры Резины

Дождик накрапывал. По улицам носилось отдаленное эхо тревожных звуков. Словно кого-то мучили и терзали. Пока Тимура тут не было, в Треугольнике на самом деле что-то изменилось. Как будто порвались канаты, поддерживающие Вну`три в равновесии, и теперь, лишенное опоры, оно раскачивается и вот-вот свалится. Раньше звонки опасности бренчали Ночью, теперь не смолкали и днем. Тимур явственно ощущал, как клубится и сгущается вокруг что-то, а потому невольно ускорял шаг, надеясь на везение: все еще он плохо соображал, куда надо двигать. Туда, где, по его расчету, мог ошиваться посланец Темнеца.

Старался двигаться как опытный зверек: прислушивался и часто вертел головой. Но больше рассчитывал на чутье, что помогало когда-то выжить в джунглях спального микрорайона.

За ближайшим поворотом мелькнула чья-то спина. Кажется, лизнец, вот только странный какой-то – тащит длинную палку, вон даже след остался. Черный шарик приготовился к броску. Далеко обойдя угол цеха, Тимур выскочил.

Шагах в двадцати суетилась парочка, неумело тыкая ржавыми прутьями в комок у стенки. Доносилось возбужденное сопение. Подставив спину, жертва мелко подрагивала от каждого тычка. Вдруг измученно охнула, дернулась и уткнулась в босые щиколотки мучителей перепачканным лбом, пустая оправа круглых очков свалилась в грязь.

Мячик саданул лизнецу в основание черепа и повалил сразу. Другой только успел недовольно оглянуться, как получил в переносицу, рухнул на спину избитого и как по горке съехал в пыль.

Размахивая альпийским топориком, Тимур заорал страшно:

– Пошли прочь! Я Тимур Лютый! Всех отпущу!

С трудом очухавшись, лизнецы бросились наутек на четвереньках, сдирая голые колени. Страх пригнул их к земле, не позволив спасать шкурку на двух конечностях. Лишь синими глазенками зыркали: не преследует ли неминуемая гибель?

Тимур был занят. Подобрав изувеченную оправу, помог спасенному подняться:

– Как ты, брат, цел?

Димка-Дохлик натужно закашлялся, сплевывая кровь с песком, торопливо нацепил оптические дырки, словно в них заключалась сила, и вымучил что-то вроде улыбки:

– Спасибо… Все нормально…

Нормально было не все, озверевшие твари успели изрядно отмутузить математика, он нехорошо кашлял, словно легкие его были отбиты. Тимур слышал, как кашляют с отбитыми легкими.

Дохлик привалился к стенке, дыша со свистом:

– Просто чудо… Так вовремя… Думал, уже все, отпустят…

– Почему лизнецы напали днем… Нет, как они вообще посмели напасть? – спросил Тимур, глотая недокипевшую ярость.

– Пойдем, не надо здесь оставаться. – Поманив за собой Тимура, Дохлик заковылял прочь.

Кое-как, с остановками и передышками, они добрались к убежищу, Димка с трудом преодолел лестницу, отпер погибшую библиотеку и плотно затворил дверь. В темноте вспыхнуло пламя коптилки, горы сваленных книг и голых полок являлись из темноты и снова исчезали.

Дохлик устроился у кострища. Сидеть он не смог, а потому припал на бок, пытаясь унять боль. Ему явно стало хуже, кашель сделался непрерывным. Тимур заставил его проглотить таблетку обезболивающего и по глотку напоил раненого чистой водой. Димка задышал ровнее, приободрился.

– Значит, вернулся… Зачем?

– Скучно стало без тебя…

Приятель усмехнулся и закряхтел:

– Теперь ты настоящий противец, Тимур Лютый.

– Я сам по себе. – Тимур вынул упаковку колбасы. – Ешь.

Откуда только сила взялась. Дохлик вонзился зубами в пластик, рванул и, чавкая, принялся уплетать нарезку. Ел с аппетитом, переходящим в восторг.

Там, в Далёке, они понятия не имеют, какое это счастье – вот так жрать. Им не понять это наслаждение. Потому что наслаждение они могут купить, а не вырвать зубами. От этого наслаждение безнадежно портится. Во всяком случае, на вкус Тимура.

Страстно облизав упаковку, Димка засунул ее в стопку книг.

– Сбо… – только и смог выговорить.

– Ну, брат, жив и сыт, рассказывай, что тут случилось.

– Как только Чингиз отпустил всех глаб… – начал Дохлик, но был перебит:

– Откуда известно?

– Все говорят. – Димка удивился такому простому делу. – Его видели, в Треугольнике за каждым камнем глаза или уши, ты же знаешь. Да и кому под силу такое.

– А Глас про меня?

– Так это он же и пустил!

– Ладно, дальше…

– Стряслось обжорство, мясца было вдоволь.

– Видел, дальше…

– Когда мясцо кончилось, все поняли, что еды больше нет. И тогда началось…

– Да не тяни же резину! – не выдержал Тимур.

Дохлик поморгал в пустую оправу и продолжил:

– Старый закон исчез, каждый стал добывать еду как мог. Началась охота всех на всех. Никто не ждал Ночи, а шли за едой, когда подступал голод. Брали мясцо и сцеживали Тёплу Водицу. Даже лужники взялись за палки. По улице стало не пройти. Еда стала единственной целью жизнью. Все логично.

Солярка горела с чадом, над пламенем плясал черный дымок. Радость возвращения истощилась, а сомнения выползли жирными червяками.

– Что же теперь будет? – тихо спросил Тимур сам себя.

– Скоро все кончится, – отозвался Дохлик.

– Почему?

– Все друг друга отпустят. Никого не останется.

– Иди ты, знаешь куда…

– Тебе есть куда идти, а вот остальным деваться некуда. Если ты нашел выход один раз, найдешь его снова. Но только ты.

– Не волнуйся, по знакомству покажу тебе Закройщика.

Дохлик усмехнулся и подавился кашлем:

– Знать Закройщика – еще не значит получить выход. Простая формула. Ты можешь уйти. Может быть, прямо сейчас. Используй свой шанс.

– А ты?

Друг отвернулся, подобрал книгу, развернул и тут же отбросил:

– У нас одна надежда…

– Глабы мясцо разведут?

– Их больше нет. Последних глаб съели.

– Жаль тёток… Так о чем ты?

– Темнец. Если спасет всех, как обещал.

– А что, он может обмануть?

– Темнец не обманет. Но его могут отпустить противцы. Он и так чудом спасся из огненной ловушки, которую они подстроили.

– А ты зачем меня обманул?

Димка с удивлением уставился:

– Обманул?

– Тот тип, с которым ты свел, – это ведь не Темнец? Ведь так?

Сытость – великая сила, способная открыть любую правду. А она оказалась такова: Димка действительно Темнеца никогда не видел, но вот его ближайшего помощника Калошу знал. Наверняка Калоша приведет к Темнецу, раз Тимур вернулся. Почти наверняка.

Из баула Тимур извлек небольшой, но туго набитый рюкзачок, закинул за плечи и попросил спрятать остальной груз в надежном месте, да хоть зарыть под книгами.

Дохлик встревоженно следил за приготовлениями:

– Куда ты? Там же опасно…

Тимур поправил лямки:

– Отсюда – ни ногой, жди, когда вернусь. Подопри дверь, стукну три раза, потом еще два, тогда откроешь. Понял?

Дохлик согласился.

– Где может быть Калоша?

– Видели его в цехе глаб.

Он так и думал. Коптилка проводила до двери и осталась у порога.

7-й до Эры Резины

Кованую вывеску «Мясцо. Потрошки. Мозгочки» повергли в пыль. Дверь болталась на одной петле, натужно скрипя от порыва ветра. Опасность пока не высунула гнилую пасть, тихо и пустынно. И по дороге не пришлось вступать в рукопашную. Пока везло.

Тимур нырнул в проем цеха и отшатнулся, упреждая внезапную атаку. Гулкое эхо ответило топоту подошв. Присел, ожидая нападения отовсюду, но, приглядевшись, был разочарован: от величия глаб остались лишь разбросанные фартуки. Грозные шестоколы, сломанные и целые, валялись на бетонном полу бесполезными палками. Резиновые коконы покоились сдутыми. И лишь чугунные колонны торчали, как памятники кровожадным, но добродушным толстухам. Повсюду гулял сквознячок.

– Калоша, – тихо позвал пришедший. – Ты здесь?

Эхо раскатилось и вернулось ни с чем.

Тимур перестал скрываться. Осенило странное желание: еще разок коснуться знакомых цепей.

Издалека казалось, что с потолков тянутся лианы или худые змеи, так по-живому они шевелились. Но в вблизи плетение звеньев теряло загадочность. На порыжевшем металле проступали глубокие раны, разъеденные кровью, кандалы сонно зевали отпертыми замками.

Погладил цепь. Все-таки добрая память о глабах.

– Что ты решил?

Тимур развернулся с замахом шарика. Но Калоша не шелохнулся. Чудик здорово преобразился. Вместо вороха лохмотьев – зеленый плащ химзащиты, дурацкий тюрбан сменила выцветшая пилотка, из-под которой выглядывал чуб с белой отметиной. Даже руки за спину заложил.

Помахав для привета кулаком с мячиком, Тимур вышел из света.

– Что ты решил?

Как будто расстались минутку назад на полуслове, и вот теперь дружеский разговор, к взаимному удовольствию, продолжается. Не было и намека на мрачную угрозу окончательного выбора, Калоша как будто интересовался: так чем же дело кончится? Он не мелочился на: «зачем ты вернулся» и «как узнал мое имя».

– Могу спросить? – Тимур вдруг почувствовал себя школьником, не хватало только руку поднять. – Когда я увижу Темнеца?

– Как только примешь решение. Считай, что говоришь как с ним.

– Ты сказал, что плата за счастье – удовольствие. Что это значит?

Калоша поклонился, как бы благодаря:

– Вопрос хороший. Но ответ найдешь сам. Темнец лишь поможет тебе. Когда сделаешь свой выбор.

– Не понял…

– Темнец может указать путь. – Калоша укрыл руки в карманах плаща. – Что там, в конце – должен узнать сам.

Подобрав резиновый кокон помягче, Тимур уселся на него, скрестив ноги. Калоша последовал его примеру. Между ними было метра два, достаточно, чтобы заметить опасное движение. На всякий случай мячик Тимур из руки не выпускал.

– Ты вышел в Далёко. – Калоша вздохнул с грустью. – Почему вернулся?

– Там нечего делать.

– Надоели стандартные развлечения среднего класса?

– Со мной что-то случилось.

– Нет, ты выздоравливаешь.

Тимур изобразил глубину удивления.

– Все, что находится за стенами Треугольника, все Далёко до скончания горизонтов, заражено безнадежной болезнью. Имя ему – удовольствие, – уверенно сказал Калоша. – Люди хотели построить лучший и справедливый мир, но соорудили ферму, в которой каждый намертво приделан к поилке удовольствий. Люди не заметили, как стали дойными коровами, производящими деньги за удовольствия. В них вливают удовольствия, а из вымени их струится молочко денег. Вот и все. Получив все блага и счастья, о которых еще сто лет назад невозможно было и мечтать, человечки превратились в коров, годных лишь на мясцо. Так говорит Темнец…

Тимур невольно согласился.

– Там можно жить, если ты готов раскрыть пасть и вливать в себя потоки удовольствий. – Калошу брезгливо передернуло. – Но стоить оторваться от поилки, стоит протрезветь, попав в Треугольник, и что ты видишь? Ты видишь, что те, кто считают себя людьми, на самом деле – животные, кормящиеся удовольствиями. Они не знают истиной цены глотку воды, капле крови, куску свежего мясца, крошке хлеба. Все это они могут купить в любом количестве. Даже мерзкий лужник может в Далёке купаться в удовольствиях. Разве не так?

Чтобы уж совсем не согласиться, Тимуру пришлось пробурчать что-то отрицательно-невнятное.

– Удовольствия заменили счастье, – продолжил Калоша. – Но скоро все изменится. Ты можешь опять стать самим собой, а не животным для удовольствий. Ты можешь стать новым варваром. Вот что предлагает тебе Темнец. Тебе нечего терять, кроме ярма удовольствий. Впереди – огромное счастье и Треугольник, принадлежащий новым варварам. Поэтому Темнец спрашивает: что ты решил?

Окутал странный жар, и Тимур сорвал шлем:

– Я хочу знать: почему противцы стремятся его отпустить?

Калоша благосклонно поклонился:

– Только Чингиз и его люди могут выходить в Далёко. И только они могут возвращаться обратно. Они боятся потерять свою власть над Треугольником. Ведь они приносят сюда контрабанду удовольствий: еду, бытовые мелочи, чистую воду. Они хотят по-прежнему управлять, а Темнец хочет освободить всех – от последнего лужника до месреза, сбросить цепи удовольствия и дать каждому счастье. Чтобы помешать Темнецу, они опустили всех глаб, надеясь голодом подчинить остальных. Им нельзя верить, они всех готовы отправить в западню. Что ты решил?

– Но как…

– Все, что тебе нужно знать сейчас – ты уже знаешь. Что ты решил?

– А если я откажусь?

Калоша пожал плечами:

– Ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не разбрасывал. Будешь охотиться или уйдешь обратно в Далёко. Это твое дело. Что ты решил?

Тихо позвякивали цепи, с улицы долетали смутные шумы, похожие на крики. Где-то там идет охота Чингиза и его команды, где-то среди улиц бродит Машка – грозный Салах. Она хотела, чтобы Тимур открыл в себе дикого зверя, а Калоша предлагает стать новым варваром. Велика ли разница? Во всяком случае, так уверенно счастье еще никто не предлагал. А удовольствиями он и правда сыт. Остается лишь Машка… А Машка простит или пойдет за ним. Выбора действительно не осталось. Да и не нужен выбор.

Натянув шлем, так что кожаные хлястики скрипнули, Тимур поднялся, оправил ремни и сказал:

– Передай Темнецу: пополнение прибыло.

Подскочил Калоша резво:

– Ты выбрал правильно.

– Надеюсь, счастье Темнеца – не кидалово.

– Узнаешь сегодня Ночью.

– Заметано.

– Но прежде ты должен принять вот это… – Калоша протянул матерчатую суму на лямке, в которой что-то пряталось. – Дар Темнеца.

6-й до Эры Резины

Сумерки затопили ржавые крыши и тенями стекли вниз. Цеха погрузились во мглу. Схоронившись за руиной, Тимур ждал.

– Ночь спущена! – пронесся Глас. Охриплый, но дело свое не бросил.

Откуда-то слышались шумы и крики, но вокруг было пустынно. Хрустя каменной крошкой, Тимур направился к возвышавшейся громаде. В темноте Башня, которую Калоша называл Башней Вождя, казалась неодолимой вершиной. Представить, что на такую верхотуру придется лезть в темени, было боязно. Но отступать, понимал Тимур, уже поздно…

Кое-как одолев старую кочегарку, больно обо что-то треснувшись, Тимур добрался до пролома в основании трубы. В камни въелся запах гари. Высоко над головой торчала дырка неба: по тучам прыгали отсветы города, расплывчато блеснули звезды.

Пролезть дальше с рюкзаком оказалось невозможно. Тимуру пришлось оставить его на куче битого кирпича, но холщовая сума с даром Темнеца болталась на шее. Нащупав металлический поручень выше головы, Тимур ухватился. В ладони осталась сыплющаяся крошка, железо проржавело до хлипкости. Другой поручень он поймал в прыжке и торопливо уперся носками сапог в кирпичи. Одолев первый рубеж, Тимур почувствовал, что лезть стало проще. Поручни хоть и дрожали, рискуя вывалиться, но позволяли подниматься вверх.

Руки сводило, тек пот, заползая в глаза и ноздри, подло щекоча и терзая, и не было никакой возможности смахнуть его. Пространство сужалось, оставляя все меньше воздуха. Но ровный круг над головой расширялся.

Где-то на середине пути он выжал последние силы, перехватил железку под локоть и завис между небом и землей. Нужна передышка. Тимур не вдыхал, а сопел и потому не сразу разобрал странные звуки, но, когда угомонился, услышал: в Башне выл несмолкаемый гул, как в раковине морской прибой. Звук манил остаться и раствориться в нем, суля отдых и блаженство. Все будет хорошо, закрой глаза и нырни в мой поток, нырни, нырни…

Проорав в пустоту все матерные завороты, какие выучил в детстве, Тимур наддал с удвоенной злостью. Скоро задел плечами другую стенку и ощутил порыв свежего ветра. Еще несколько усилий. Последний штырь вырвался из кирпичной кладки и остался в кулаке. Тимур рванул отчаянно и успел схватиться за кирпичный край. Снизу долетел стук упавшей железяки.

Перекинув ногу, он уселся на горловине Башни как плохой наездник, сильно сжав меж коленей кладку. В задницу впились острые сколы, но пошевелиться было страшно.

Ночной город лежал огненной картой. Улицы были залиты лавой машинных фар под гирляндами фонарей. Их отражения плясали в черной мгле канала. Текла обычная жизнь, скучная и примитивная, с мелкими проблемками и большими кризисами, с заботами и удовольствиями. Мир был уверен в своей незыблемости. И не догадывался, что творится у него под брюхом.

Ветер легонько толкнул, Тимур вцепился в кирпичный край. Надо же, он не думал, что так трудно будет на высоте, просто панически страшно. Конечно, Калоша предупреждал, но чтобы он, сноровистый пацан, не мог от страха пошелохнуться – такого Тимур не ожидал. В Греции со скал в море прыгал, с балконов сигал, летать не боялся, а тут – паника, столбняк. Он набрал воздух под завязку, разжал пальцы и медленно выпрямился. Если уж решил стать новым варваром, надо сделать все так, как просил Калоша. За ним ведь никто не следит, просто надо преодолеть себя.

Кое-как привыкнув к равновесию, Тимур закрепил победу, разведя руки «самолетиком». Страх и вправду попятился. Стало значительно легче, Тимур даже посмотрел вниз. Отсюда завод казался мертвым морем, на его поверхности вспыхивали огоньки и тут же гасли.

Пора. Из матерчатой сумки Тимур достал предмет, который болтался и бил его по животу весь подъем, изрядно мешая: стеклянная банка, в каких заботливые бабушки закручивают на зиму компоты. Только внутри хлюпала белесая жидкость. Резиновая обертка с горловины слетела, в нос ударил резкий запах: так пахло в обувных мастерских.

Испить до дна. Как велел Калоша.

Справившись с отвращением, Тимур высоко поднял стеклянный кубок, чтобы прокричать ветру и Ночи, как было велено:

– Я Тимур Лютый! Прими меня, мать-резина!

Край банки коснулся губ, в нос шибануло еще резиновей, Тимур задержал дыхание…

Дальше…

На той стороне Башни Вождя кто-то сидел.

Тимур сощурился и обнаружил проводника в форменной тужурке, того самого, что выяснял про галоши, которые Тимур никак не мог подобрать по размеру. Проводник оказался неробкого десятка, он сидел на краю каменного колодца как на стульчике, плотно сцепив руки на коленях. Страх Тимура сжался в комочек и закатился в дальний уголок. Стало легко и свободно. Не страшна высота, и эта Башня, и весь Треугольник, раз рядом Проводник. Проводник не в смысле живца, которому для вторичного попадания в Треугольник нужно снести голову, а Проводник с большой буквы.

Тимур перекинул ногу на другую сторону и широко расправил руки. Столько силы было в нем, что он мог бы лететь и лететь.

– Занят? – как бы про себя спросил Проводник.

– Погода отличная, и ветер попутный! Полетели? – Тимур счастливо улыбался.

– Старая труба кочегарки.

– Ага, помню.

– Хочешь отпустить себя?

– Нет, я теперь свободен.

– Знаешь, что делать?

Снизу донесся отчаянный визг, будто на прочность проверялись свежие тормоза. Тимур повел глазами и заметил, что у стены ближнего цеха мечутся факелы, стягиваясь полукругом. Виднелись тела в резиновых безрукавках. Огни поймали кого-то в ловушку: к стене отступала одинокая тень, к которой тянулись колья. Взмах, и по факелам пронеслись круглые молнии циркулярных пил. У загнанного, как мог увидеть Тимур, оказался плащ под цвет стен и короткие черные волосы, был он худ, но проворен, и лишь число окруживших его не позволяло вырваться. Махобой еще бился, но скоро ему уже не взлететь.

Проводник куда-то делся, видно спустился незаметно. Тимур обнаружил, что растопырился над дыркой трубы, вися на четырех конечностях и с задом, болтающимся в пустоте. Кирпичные сколы впивались в члены, по куртке расползлись беловатые потеки, но банку Тимур сжимал крепко. Засунув драгоценность за пазуху, он медленно опустил ноги, удерживаясь изо всех сил. К счастью, сапог нащупал штырь лесенки. Осторожно перевернувшись, Тимур обратился лицом к закопченной кладке.

Спуск помнил плохо. Замедленное падение под хруст железа и камня, вот он срывается, кое-как успевает зацепиться и падает дальше. Зато героически быстро. Оказавшись на земле и подхватив рюкзак, Тимур рванул к огонькам.

Лизнецы так увлеклись легкой добычей, что забыли осторожность. И когда беда обрушилась черным мячиком, осталось им лишь пуститься врассыпную. Те же, кто не мог, отползали в панике.

Свирепствовал Тимур недолго и обнаружил безоговорочную победу. Враг бежал, оставив на поле боя коптящие факелы.

Спасенная выронила махобой, съехала по стенке и спрятала в ладошках личико. Неужто плачет?

– Как ты? – прохрипел Тимур.

Ответом был лишь всхлип.

– Маш, что с тобой? Тебя ранили?

Упрямая девица мотнула грязными волосами.

– Вот это да! Грозный Салах ревет… – Тимур сел на корточки. – Машунь, все кончилось, хочешь шоколадку?

Машка предъявила один глаз, да и тот сухой:

– Ты испил?

– Что?

– Дар Темнеца.

– Нет…

– Врешь.

– Да о чем ты вообще говоришь? Я тебе спас!

– От тебя запах.

– Какой запах? В дерьмо какое-то вляпался, пока к тебе бежал.

Сочно утерев локтем нос, Машка перестал вздрагивать, как выключили.

– Прости меня, Тема, – попросила она жалобно.

Тимур еще хотел умилиться, за что это дуреха просит прощения, конечно, он простит и готов прямо сейчас прижать ее к груди своей, утопить в поцелуях и все такое. Но этого счастья ему не досталось. Слишком поздно заметил. А когда оглянулся – напротив выстроились полукругом четыре силуэта с махобоями на изготовку. Не успеет он замахнуться, как укоротят на голову. Прав был Калоша: нельзя противцам верить. Машка сыграла приманку, хорошо, надо сказать, сыграла, отчаянно.