Проект Икар. Беглец из Альфа-теста

В этот миг меня что–то довольно мягко подхватило под работающие крылья. Вариометра нет, но и без него чувствую – начался подъем. Термик ночью? С ума сошел, какие термики без прогрева? Это динамик, идиот! Тут же заложил крутую спираль. Точно, ночной бриз набегает на какой–то склон или стенку, о которую я вполне могу размазаться! Вот блин!

Ощущение опасности мигом смело любые другие мысли из головы. Ничего же не видно! Только редкие звездочки мелькают сквозь тучки, позволяя визуально подтверждать: да, стою в вираже. Вернее, в спирали. Так, кажется с этой стороны темнота сильнее. Ага, точно, и в той части спирали поднимает лучше.

Показалась луна. Ну наконец–то! Где ты раньше–то была? В свете луны мимо меня пронеслась испещренная скальными выступами стенка. Ух ты! Когда не видно, не так страшно, а сейчас только морозец по коже пробежал. Вспомнился старый анекдот от лица таксиста: «Посадил в такси гота. Жить они, готы, видите ли, не хотят. Провез так, что и маму вспомнил, и как молиться о спасении…».

Но вот на очередном витке мимо меня мелькнул перегиб, я влетел выше стенки. Как сел на вершину? Спросите – не отвечу. На инстинктах, на наработанном годами автоматизме. Подключил бы сознание, точно расфигачился бы об какую–нибудь скалу. Дотащил свою тушку до какого–то то ли валуна, то ли просто выступа и рухнул в его ветровой тени. Меня начало отпускать: пульс приходил в норму, дыхание восстанавливалось, вымывался выброшенный в кровь адреналин.

А ему на смену возвращались эмоции. Я вспомнил разговор с куратором от разработчиков. А еще я вспомнил Анахиту, запах ее тела, этот непередаваемый прищур, когда она улыбалась, слегка опущенный уголок рта. Пульс снова начал бухать в висках, в груди изматывающей нотой зазвенела сосущая пустота. Зубы скрипнули, а челюсти свело судорогой: «Что ты раскис, икар? Ты же дельтик! Ты прошел через учлетство, ты выжил там, где отсеялись девятнадцать человек из двадцати. Ты пережил аварию и не опустился, не спился. Так неужели ты сейчас сломаешься? Подумаешь, девочка понравилась! Подержал за ручку, увидал сиську, она тебе улыбнулась разок, и все? Люблюнемогухочужениться? У тебя просто давно не было женщины, вот ты и бесишься от спермотоксикоза».

Кулак с размаху впечатался в камень. Шкала здоровья мигнула и просела, но мне нужна боль. Физическая боль, чтоб заглушить душевную. И поэтому я еще и еще раз молотил обеими руками в скалу. Кулаки давно превратились в две размозженные окровавленные культи, но это не беспокоило. Ведь здесь все – понарошку, все – ненастоящее: смерть, увечья, люди. Даже девушка, в которую я, наверно, влюбился и разрыв с которой так болезненно переживал, – ненастоящая, пиксельная, цифровая. Вот только больно почему–то все–таки по–настоящему!

Вдруг перед глазами встал образ довольно ухмыляющегося Радаманта. Твою же мать! Я же цифровой персонаж! Представил, как эта скотина пролистывает логи моей сессии и удовлетворенно скалится. Ну уж нет! Моих слез он не увидит!

И я нажал кнопку «Выход».

Крышка открывалась слишком медленно. Не дождавшись поручней, сорвал с себя шлем, перекинулся через край кокона, попытался опереться о трость, но бесчувственная левая рука за что–о зацепилась и я с грохотом рухнул на пол, потянув за собой паутину остальных датчиков. Резанула боль, во рту привкус крови, а я, скрючившись, пытался запихнуть внутрь себя рвущиеся наружу рыдания.

Наконец тело начало слушаться, поднялся. Злость высушила так и не прорвавшиеся слезы. Опираясь на трость и пошатываясь, потащился на кухню, уговаривая себя: «Из–за кого–ты раскис? Она толстая прыщавая уродина, лежащая сейчас в таком же цифровом гробу где–нибудь у себя в Нижнем Урюпинске!». Ну, действительно, а какая еще, если проводит все время в этом цифровом гробу? Фитоняшка? Злая ухмылка перекосила лицо.

Встроенный бар, «Мартель», зубами отвинтил крышку, добрый глоток ожег гортань. Непроизвольно зашипел, когда коньяк попал на рассаженную в падении губу.

«Спермотоксикоз, говоришь? Так это лечится! Ну–ка, где телефон?». Ну конечно, лежит на столике у кокона. Левая рука вроде отошла достаточно, чтоб доверить ей мое «лекарство». Тяжело опираясь и не забывая прикладываться к бутылке, вернулся в комнату. Уронил тело на стул. В поисковой строке вбил «Досуг. Девушки». Сейчас сниму свое напряжение.

Но прежде чем набрал номер, другая мысль озарила мое уже затуманенное сознание: «А быстро приедет?». По–хорошему, хоть чуть–чуть надо привести себя в порядок, хотя бы умыться, а лучше – смыть пот, ведь я двенадцать часов провалялся в капсуле. Да и размяться, а то откажут ноженьки–рученьки в неподходящий момент…

Часть 4. Крылья

Глава 37 Дела реальные

Утро началось с похмелья и знатного сушняка. Опираясь на трость и шатаясь от стены к стене, я поплелся на кухню. Проходя мимо рабочего кабинета, краем глаза заметил ждущую с вечера бутылку изотоника. Аллилуйя! Дохромав, вцепился в пластиковый цилиндрик и жадно выбулькал все. Как же хорошо!

Рассеянно блуждающий взгляд зацепился за распахнутую капсулу виртуальной реальности и торчащие из нее, как кишки поверженного животного, провода датчиков. Некоторые выдраны с мясом. В голове сквозь похмельный туман на ускоренной перемотке промелькнули вчерашние события: довольное лицо Радаманта, его слова про нарушение соглашения о неразглашении: «Забанен навечно!»…

И как будто пластырь с гнойника сорвали: «А ну и хрен с ней, с капсулой! Все одно – кончился икар! Пусть им прихлебатели из диванных летунов физику полета ставят да гайды по аэрологии пишут!». Как заново увидел атакующую гарпию, на плече фантомной болью отозвался ожог от драконьего пламени… У меня второй раз отнимают крылья! Настроение переключилось словно тумблером. В руке жалобно пискнула бутылочка. Ах ты ж, блин! Раздавил. А ведь она меня сопровождала последние лет пять, столько пережила…

К злости добавилась досада. Отшвырнул от себя треснувшую флягу, два шага – и прилип лбом к прохладному стеклу. Двенадцатый этаж. Может, вот прямо сейчас – шаг через низкий подоконник, и все. Решение всех проблем.

Жизнь закончилась вчера. Если не летать, то какой смысл ее продолжать? Как будто в полете оборвало боковой трос: секунду назад ты был король неба, и все у тебя замечательно. Но вот предательское «тыньс»… и беспорядочное падение. Говорят, при обрыве есть полсекунды, чтоб бросить запаску, ибо потом перегрузки такие, что можно просто не дотянуться.

Думать не хотелось. К головной боли и злости на весь мир добавилась сосущая пустота за грудиной. Только трудяга мозг какой–то своей частью на автомате анализировал входящую информацию. До земли метров сорок, внизу асфальт парковки. С этой высоты даже запаска может не успеть раскрыться и наполниться. Удивительно, но никогда не замечал: сорок метров, стоя у окна, – это очень высоко, тогда как сорок метров в воздухе – это офигеть как мало. Если не влётан в крыло, на этой высоте уже надо занимать посадочное положение, находясь в глиссаде.

Блин, что за ерунда лезет в голову. Какая запаска, какая глиссада?! Все, я отлетался! А раз так, то и жить незачем. Пальцы легли на ручку окна. Вот сейчас. Только не думать, как перед стартом в сложных метеоусловиях: вышел на старт, поймал момент, поднял крыло и вперед. Иначе можно в сомнениях стоять, перегорая, а воображение будет рисовать всякую фигню.

Давай, тряпка! Если не сейчас, то потом только спиваться, жалея себя, будучи обиженным на весь мир. Ну зачем я выжил два года назад? Зачем оттягивал в этом суррогате жизни под названием «Виртуальная реальность»? Теперь вот и ей пришел конец.

Ну… Ручка поднялась, из щели пошел уличный шум, не сдерживаемый стеклопакетом. Вдох, выдох…

«Самоубийство – удел слабаков». Отец…

Отчетливо увидел – отец за столом, уже навеселе. Справа и слева – однополчане, все в форме. На столе – фото с траурным уголком: их общий сослуживец, потерявший в одной из командировок обе ноги. Его жена вскоре не вынесла жизни с инвалидом и ушла, а он выстрелил себе в голову из наградного пистолета. На отца шикают: «Как так можно? Это же твой боевой товарищ». Но батя непреклонен: «Он просто струсил, а значит, и жить недостоин, и нечего тут сырость разводить».

А я? Я тоже инвалид, тоже потерял смысл жизни. И, кстати, от меня тоже ушла женщина. Замер с полуоткрытым окном. Смерти не боюсь, заглядывал ей в глаза. «Хвостов» не оставляю: у меня нет детей или престарелых родственников. За родителями сестра присмотрит. И перспективы впереди никакой. Так что же держит? Потянул на себя створку…

Отец и его осуждение: «Струсил, слабак, и сбежал!». Даже вижу, как он сплюнет. Да что мне до него?! Мы не виделись четыре года, возможно, он вообще не узнает!

«Господь не дает испытаний, которых человек не в силах пережить», – его слова. После выхода на пенсию отец здорово ударился в религию. А я? Я современный человек…

Только сейчас заметил, что буквально задыхаюсь, грудь ходит вверх–вниз, будто марафон бегу. Распахнул окно, вдохнул полной грудью. Прохладный утренний воздух окатил разгоряченную голову. От гипервентиляции голова закружилось, меня повело, схватился за раму.

Нет. Не сегодня.

На кухне чуть не споткнулся о пустую бутылку. Вот блин, почти литр «Мартеля» в одного. Не удивительно, что сейчас так штормит. В сознание стукнулась другая мысль: «А я никого вчера не вызвал?». Не помню, совершеннейший вакуум. С трудом разыскал телефон, в исходящих за вчера пусто. Фух… Ну слава богу!

Кое–как запихнул в себя традиционную яичницу и утреннюю порцию таблеток, немного постоял под контрастным душем и поехал на работу. Там промучился до вечера, стараясь не попадаться на глаза начальства и не лезть к подчиненным. Вечером по расписанию заявился на физиотерапию.

Врач, молодой парень, даже немного встревожился:

– Послушайте, ваш прогресс последнее время меня как специалиста радовал. Но сегодня вижу: тонус мышц снижен, легкая раскоординация. Не понимаю, с чего?

– Извините доктор, вчера у хороших друзей днюха была, – беззастенчиво соврал я, – вот и нарушил режим…

– Дорогой вы мой! – тот даже расчувствовался, – с одной стороны, я не могу приветствовать злоупотребления алкоголем в вашем положении, но то, что вы наконец–то перестаете замыкаться в себе, это просто замечательно!

Он налил мне каких–то шипучих витаминов и сократил процедуры. Прощаясь, не удержался от нотации:

– Но, ради бога, не злоупотребляйте! Поверьте, это – он щелкнул по горлу, – не выход.

Спокойно, док, знал бы ты, с какого дна достал меня Глеб, когда после аварии ушла Машка. Поблагодарил его, конечно, заверил, что никогда–никогда, это так, случайно вышло.

Во вторник проснулся рывком, как из ведра окатили. В голове свербело: «Минуточку! А кто сказал, что мои полеты в "Фанвирте" закончились?». Сел на кровати рывком, как восстающий мертвец в дешевом триллере. Организм отозвался резью и болями, но все затмевала мысль: «Мне же не запретили летать!». Да, за мной будет следить этот безумный «брат царя Миноса», но меня даже в Инкубатор не возвращают!

Господи, до чего же можно додуматься на фоне усталости и алкогольной интоксикации! Ведь чуть в окно не сиганул!

Весело насвистывая, я первым делом добрался до компа и оформил заявку в техподдержку. Надо восстановить датчики, да и профилактика капсуле не помешает. Только потом я отдался на растерзание тренажерам. Пропустил два занятия: воскресенье вечер и в понедельник. Так дело не пойдет: жалеть себя – путь на дно общества. Это не для меня!

На традиционной летучке начальников отделов шеф отметил хорошую работу моего отдела и даже поставил в пример остальным. Эх, мне бы лучше деньгами, но, как говорится, доброе слово и кошке приятно. Вернулся, собрал подчиненных, порадовал. На резонный вопрос «А премия–то будет?» похлопал Серегу по плечу, сказал, что в это непростое для нашей компании время высшее руководство особо ценит тех сотрудников, которые, несмотря ни на что, высоко несут флаг своего профессионализма и не опускают планку стандартов своей работы. «Понятно, с деньгами, как обычно, облом…». А раз понятно, Сережа, – продолжаем работать. Ну не говорить же, что десятью минутами ранее задавал тот же вопрос шефу. И получил почти тот же ответ.

Дома вечером, после сеанса мазохизма на тренажерах, полез в компьютер. Хотел же я купить мультиварку? Ну вот и надо планы претворять в жизнь. В результате неожиданно увлекся и закопался: читал статьи, отзывы, разбирался в терминологии. Попутно попался форум домохозяек, почти полчаса пролистывал рецепты, даже есть захотелось. Через два часа, почувствовав, что глаза сейчас закроются сами собой, а половины прочитанного уже не осознаю, поплелся спать.

Среда пролетела в буднично–рабочей суматохе, вечернее физио сюрпризов не преподнесло, показалось, что давешний врач вздохнул с облегчением, когда увидел мою трезвую физиономию.

А в четверг я решил, что раз отдел неплохо справляется с планами, я имею моральное право срулить с работы чуть раньше. То есть в семь вечера.

Четверг всегда был «клубным днем». Народ съезжался, пил чай/кофе или что покрепче (хотя «покрепче» конечно, не поощрялось, но все же люди взрослые, как говорится, каждый баран отвечает за свои принадлежности самостоятельно). Строили планы на ближайшие выходные или на перспективу. Вспоминали совместные выезды: «а вот я помню…», «а вот в таком–то году…», «а вот еще случай произошел…». Все как у всех рыбаков, мотоциклистов, лыжников – тех, кого объединяет общее увлечение. У нас разве что традиционная «мужская» лексика перемежёвывалась терминами из аэродинамики, метеорологии, навигации, особенно когда «старшие» наставляли «молодых».

Помню, как когда–то зеленым новичком слушал эти байки бывалых и дух захватывало от того мира, к которому прикоснулся и который может стать моим, если приложу достаточно упертости.

А как я внутренне задирал нос, когда наконец–то сам смог включиться в беседу на правах бывалого: «так у меня на прошлом выезде такая же хрень произошла. Захожу на посадку, а тут…».

Клуб стал мне второй семьей, иногда подвигавшей так и не оформленную первую. И вот теперь, впервые после аварии, я решил наведаться туда. Знакомый вход в полуподвальное помещение, пяток ступенек вниз. Толкнул дверь…

– Теперь ты подходишь к земле и надо принять посадочное положение. Переходи в вертикалку!

Посередине большой комнаты к проходящей по потолку балке прицеплена трапеция от дельтаплана и тросиками оттянута в положение, имитирующее полетное. В трапеции болтается ученик: шлем, учебная подвеска зацеплена за крюк. Идет отработка перехода из взлетно–посадочного положения (вертикального) в полетное (горизонтальное).

–– Нет–нет–нет, что ты делаешь! – мой старый добрый Саныч пока еще не матерится и даже не сильно злится. – Ты же при переходе оттолкнулся от стоек. Знаешь, что произойдет? Ты завесишь аппарат без скорости, а высоты у тебя на исправление уже нет. Дальше клевок или сваливание на крыло, и ты в больничке, понял? Давай еще раз!

Вижу, учлет старается. Насупленные брови, сжатые губы, сосредоточенный взгляд, куда–то в центр земли…

– И не смотри вниз! Не смотри! Смотреть надо вперед. Повторяю, не смотри на землю, ее надо чувствовать!

– Денис Александрович, а как ее чувствовать, если не смотреть?

Ого, среди стайки учеников одна девчонка. Молоденькая, щуплая, волосы убрала под яркую бандану. На мой взгляд, грудь маловата… Так, эй–эй, ты вообще зачем в клуб пришел?

– Чтоб научиться контролировать землю, надо посадок сто сделать без больших перерывов и начнет получаться, – махнул рукой от двери. – Привет!

– О, привет, – Саныч немного рассеяно подошел поздороваться, – извини, я тут с молодежью занимаюсь…

– Ок, не буду мешать. А вы, ребята, его слушайте. Этот человек половину клуба научил летать! – я по очереди пожал руки всем пятерым.

Новички отвечали на рукопожатие, хотя на лицах читалось: «а ты что за фрукт?». Понятно, значит уже не перворазники, актив клуба успел примелькаться, а тут какое–то новое лицо нарисовалось.

Вспомнил, как сам, будучи «молодым», поражался: появляющиеся на новичковых тренировках или в клубе пилоты тепло, буквально по–братски здоровались с Санычем. Но нас, учлетов, для них все равно что не существовало! Чуть позже я понял: зачем запоминать лицо и имя, если на следующей тренировке его уже может не быть? Как в анекдоте про мотоциклистов: «Чего с вами знакомиться? Вы каждый раз новые». У нас, правда, выбывали, потому что «тяжело», «времени нет», «семья», «быт» и т. п. Стандартный набор отмазок, чтоб не чувствовать себя просто ленивой задницей.

Неспеша прошелся по помещениям. Здесь, вон на том стеллаже, хранились мои крылья. Сначала мачтовый «Дискус», потом его сменило «лысое».

Мастерская. Верстак. Инструменты, как обычно, хаотично свалены. Видать, Димон недавно хозяйничал. А вот и наши лебедки, ждут своего времени.

Прошел на кухню. Вернее, в комнату со столом, диваном, посудой и чайником. Чайник как раз горячий, намешал кофе.

– А вы тоже летаете?

В дверях – любопытная мордочка. Вроде как кружку принесла поставить. Молоденькая, лет двадцать, наверно.

– Да.

– А на чем?

В нашей тусовке это как опознавательный знак. Чем круче пилот, тем спортивнее крыло. Скажи я «На Таргете» или другом, учебном, сразу ясно: вчерашний выпускник, скорее всего и крыло у него не свое, а клубное. Если на переходном, это значит уже продвинутый пилот. Ну а самые крутые перцы летают на «лысых» аппаратах.

– Лайтспид. Это безмачтовое крыло.

– Я знаю, нам Денис рассказывал, их еще лысыми называют. А почему мы вас раньше не видели?

Действительно, почему? Как объяснить другому то, что самому себе не получается?

– Да у меня пока некоторые проблемы, – кивнул на трость, прислоненную к дивану.

– Ой, а что случилось?

– Ничего страшного, небольшая авария. Все живы–здоровы. Ладно, – я вздохнул, поставил чашку: кто–нибудь помоет, как же без дедовщины. – Пойду тогда, думал ребят повидать, да что–то никого.

В большой комнате произошла смена. Сейчас в подвеске смешно раскачивался другой парень, строя страдальческие гримасы, – ножные ремни немилосердно впились в пах.

– Да как же в них летают? Мне же всё… – увидел вернувшуюся даму, смутился, покраснел.

– Нормально летают, – инструктор проверил карабин, поправил ученику ремни на спине. – Во–первых, летают в горизонтальном положении, в которое ты сейчас научишься переходить. Во–вторых, это учебная подвесь. Станешь летать, купишь себе кокон и настроишь под себя. Давай, помнишь, как проговаривали? Одну руку на спитбар…

– Слушай, Саныч, не в курсе, где Глеб? Что–то дозвониться не могу.

– Что? – Денис отвлекся от ученика. – А, так они еще в прошлую пятницу в Македонию укатили. Глеб, Пух и Миха Молчанов.

– Понятно, – я помахал рукой ученикам, – всем пока, надеюсь увидеть вас на полетах!

– Ты сам–то появляйся, – услышал в спину голос Дениса. Дверь закрылась.

Пока катил домой, не мог разобраться в чувствах. Ехал как в родительский дом после долгого отсутствия. И вроде ничего не поменялось. Те же стены, тот же Денис, все те же дельтапланы по стеллажам. Понятно, что за два года в клубе появились новые пилоты, Саныч каждый год готовит молодежь. Это только в мой выпуск так получилось, что «выжил» только я. Обычно два–три, иногда четыре пилота каждый год начинают летать. Кто–то уходит, кто–то остается. Так что же? Отряд не заметил потери бойца? Видимо, так и есть.

Дома осмотрел работу ремонтников. Накладную получил еще днем, по почте – поменяли датчики, заменили гигроскопическую подкладку да один сервопривод на массажере.

На кухне стояла новенькая мультиварка, уже распакованная. И записка от Тамары. Оказывается, она по собственной инициативе купила мяса, овощей, все помыла–почистила, мне утром только закидать, да поставить нужный режим. Инструкция от нее же прилагалась с припиской: «Наконец–то хоть питаться нормально начнете. А всю эту замороженную дрянь я в следующий раз выкину».

Точно, пусть в следующий приход забирает комбайн себе в подарок.

Глава 38 Рассветный Утес

Вход. Появились ощущения в руках и ногах. Ау–у… Все затекло из–за неудобной позы, в которой я оставил свой аватар. Да еще и холодно! Холщовая одежда вымерзла и здорово холодила кожу. Встал, потянулся, разгоняя цифровую кровь по цифровым венам, поделал наклоны, поприседал. Ну вот, так–то лучше! Хм, а где это я?

Небольшая неровная площадка, не больше десяти–двенадцати квадратных метров, на ней два крупных валуна, под одним из которых я и «отдыхал». Открыл мини–карту. Отметка светилась в самом центре восьмилучевой звезды под названием «Рассветный Утес».

Неужели? Подошел к краю. Да, это он. Из–под ног вниз убегала утыканная выступами скальная стенка, постепенно расширяясь. Самый пик. Ниже метров на сто он начинал резко расширяться, превращаясь в массивную гору. А еще ниже разбегались во все стороны отроги, отсюда такие мелкие, незначительные.

Прошелся по кругу. Вон он, западный отрог, на который я с таким трудом приземлился в не самых простых условиях. Отсюда – ничего особенного.

А это что? Северо–западный коротыш, над которым мы резвились с местным орлом? Вот над этим холмиком? Это на него здоровяк Рус еле поднялся, хрипя легкими и заливаясь потом?.. Даже странно.

Северный отрог. Там я чуть не расстался с ребятами, но появились орки. Да лучше бы там! Не было бы перед глазами беспомощной тушки с залитой кровью грудью. Впрочем, другая, без раны, очень даже ничего… Блин, ты опять? Усилием воли отогнал картину. Зато на северном я неплохо повоевал с серокожими. Скольких завалил? Пятерых? Вдруг с иронией подумал: «Интересно, если разработчики проекта узнают, что их дохленький икар способен за час справиться с пятеркой местных терминаторов, они возгордятся? Или еще порежут характеристики, дабы не давать в руки игроков настолько имбалансного персонажа?».

Где–то там, в лесу, между северным и восточным отрогами, Анахита спрашивала, есть ли у меня девушка. А вон и восточный отрог. Мне показалось, что я даже рассмотрел место, где соревновался в забеге вверх с орками. Где–то там же крутился с гарпией и выхватывал эдельвейс из–под ног бегущего серого. М–да… Будут ли у меня еще подобные приключения теперь?

Перед входом в игру я дисциплинированно залез в рабочую конфу теста. Сегодня и на ближайшее время основная задача – баланс расхода выносливости при маховом и парящем полете. Увидев, ржал в голос! Если девять десятых икаров–тестеров в Инкубаторе не умеют держаться в восходящих потоках, как они сравнят? С маховым все понятно: взлетел с полной шкалой, полетел, маша крыльями, дождался обнуления, рухнул. Пишешь в отчете: время обнуления выносливости – столько–то минут. А как вы собираетесь тестировать парение? В тестовой локе нет термиков, да и динамики узенькие, навроде Ласточкиного Утеса. Полкилометра туда, полкилометра обратно, чтоб мои шесть часов вымотать, надо туда–обратно бешеным челноком мотаться.

Кстати! Я, честно говоря, прифигел, по–другому и не скажешь, когда почитал отчеты некоторых коллег по тесту. Полтора часа махового полета! Это как же они выносливость прокачали? Я летаю много… В смысле – летал много, пока не встретился с попутчиками. Но у меня – час. Да…

Незаметно взгляд переместился на южный отрог и возвышающуюся вокруг его оконечности крепостицу. Поселение тонуло в утренних сумерках, солнце еще не поднялось.

Солнце! Я вспомнил, утес получил название, потому что его вершина первой окрашивалась восходящим над «Фанвиртом» солнцем. Взгляд устремился на восток. Через несколько километров зеленый лесной ковер обрывался неровной линией, за которой начиналась поверхность, отличающаяся по текстуре. Цвет еще не различим, хотя вполне светло, но мозг понимает – это море! Поверхность тянется вдаль и где–то там безо всякого перерыва переходит в небо, сейчас плохо отличимое от моря. Никакой линии горизонта. Можно подумать, что лист бумаги, раскрашенной акварелью, просто загнули вверх, и мы на дне получившейся чаши. Хотя нет, не чаши – там, где небо смыкается с сушей, линия горизонта видна четко. Даже на западе, где еще доживает последние минуты темнота. А вот у моря горизонта нет. Даже мое сверхострое зрение не позволяет различить, где же сливаются море и небо.

И вдруг, я не понял в какой момент, но между двумя листами одинаковой текстуры появилась слабая красная полоска. Непостижимый миг, и она расширилась, стала чуть толще, сменила цвет на золотистый. Полоска росла, росла, и вот уже посередине ее появился первый золотистый лучик. А вот и самый краешек ярко–алого диска чуть выступил из–за края горизонта. На него еще можно смотреть не щурясь, но он уже набирает силу, растет. И отступая под его напором, утренняя мгла побежала в стороны, эдакий мглистый отлив. На земле появились длинные тени, в низинах заклубился туман, южный и северный отроги обросли крыльями теней, отбрасываемых на лес.