скачать книгу бесплатно
– Разумеется, – нахмурился король.
Лорд помолчал.
– Я отвечу, ваше величество. – Он твердо взглянул в глаза королю. – Я считаю – да, сможет.
Карл шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла.
– При всех его недостатках, – продолжал Лестин, – Патрик умен и умеет держать слово. И такие понятия, как честь и долг, для него не пустой звук. А для правителя это очень важно. Со временем он станет более реально относиться к жизни, романтические идеалы юности уступят место трезвому разуму. Я уверен, что это произойдет, его высочество слишком умен для того, чтобы всю жизнь носить розовые очки.
– Я ведь могу и не дожить… – грустно сказал король в пространство. И потер левую сторону груди. – Могу ведь и не успеть, вот в чем дело…
– Что-то случилось, сир? – быстро спросил Лестин, и в голосе его плеснулась неподдельная тревога.
Карл грустно усмехнулся.
– Это рано или поздно все равно случится. Старость, Лестин, старость. Сегодня утром я понял, что мой сын вырос. А я уже давно не тот пылкий юнец, каким был когда-то. Да что я тебе говорю – ты же сам все помнишь, старый друг… Это грустно – понимать, что твое время уходит…
– Ваше величество, – улыбнулся Лестин, – вам ли говорить о возрасте! В ваши годы рано думать о покое, и вы…
– Не в том дело, что я, – перебил король. – А в том, чтобы Патрик успел, понимаешь? Успел вырасти, набраться сил, обзавестись сторонниками и союзниками. Все, о чем мы говорили сегодня, я сам прекрасно знаю. И знаю, что большинство из этих проблем преходящи. Но нет у нас времени, Лестин, нет, потому что нет никакой гарантии, что я проживу достаточно долго, чтобы… – он шумно вздохнул и умолк.
За окном раздался звонкий смех и нежный перелив флейты. Карл тяжело поднялся – торопливо вскочил и Лестин, – несколько раз смерил шагами комнату, потом снова сел.
– Сегодня утром я имел неприятный разговор с женой, – сказал король, наконец, очень тихо. – Вирджиния недовольна сыном… недовольна настолько, что… что мне это горько слышать. Ей неприятно видеть, что и Патрик, и Изабель взяли от меня гораздо больше, чем от нее. Ей обидно. Ты же знаешь, она никогда меня не любила… – признался он. – Увы, у династических браков, при всех их плюсах, есть один очень большой минус – редко какая пара становится действительно парой, парной, поддержкой. Вот я завтра объявлю о помолвке Патрика и Эвелины… а ведь неизвестно, чем обернется этот брак. Смешно так говорить, Лестин, но я, как и любой отец, хочу видеть свое дитя счастливым. Будет ли Патрик счастлив с этой девушкой? Просто, по-человечески счастлив – как мужчина, как муж и отец… И я не знаю ответа…
– Судя по всему, – слегка неуверенно выговорил Лестин, – их высочества вполне понравились друг другу… разве нет?
– Может, и да, – с горькой усталостью ответил король. – А может, и нет…
Он встал, подошел к распахнутому окну и долго-долго вглядывался в раскинувшийся за окном город – Леррен, столицу, которую он любил, почти как родное свое дитя.
– Ладно. Что-то я разоткровенничался сегодня… Видно, и правда старею. Грустно мне, – пожаловался он.
– Завтра праздник, ваше величество, – напомнил Лестин.
– Да… завтра праздник. Двойной, причем, – совершеннолетие принца и помолвка. Господи Боже, двадцать лет! – вздохнул он. – Ладно, Лестин, идите. И… и спасибо вам, мой друг. Спасибо, что вы были со мной откровенны…
* * *
Вета, Иветта Радич, фрейлина ее высочества принцессы Изабель, на вопрос, счастлива ли она, не смогла бы ответить однозначно.
С одной стороны, ей ли жаловаться на жизнь! Месту во дворце, которое она занимала, могли позавидовать многие; отец, граф Радич, обер-камергер, немало потрудился, устраивая дочь фрейлиной в свиту принцессы. Мать и отец любили ее так, как любят лишь поздних детей, рожденных под старость, ставших утешением и радостью, особенно если старший сын – обормот и разгильдяй. Вета получила хорошее образование в закрытом пансионе мадам Равен, хорошо танцевала, а знатность и заслуги отца открывали возможность удачного брака. О чем еще мечтать девице семнадцати лет?
С другой стороны, Вета совершенно точно считала себя несчастной. Она была влюблена. Разумеется, без взаимности. Разумеется, безутешно – как и полагается героиням любимых ею романов. И очень банально, сквозь слезы говорила она себе. Объект ее чувств угадывался без труда. В кого еще может влюбиться юная леди при дворе, если не в его высочество наследного принца?
И конечно же, сам Патрик о чувствах влюбленной фрейлины не имел ни малейшего понятия.
Как это случилось, Вета сама не понимала. Они были знакомы с раннего детства; Вета хорошо помнила худого, лохматого мальчишку, скорого на смех и озорные проделки. Вокруг него постоянно крутилось с десяток приятелей, в числе которых нередко оказывались и наиболее отчаянные девочки из окружения принцессы Изабель – тогда еще младшей, а потому любовно считаемой «малышкой». Брат и сестра всегда были очень дружны, несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте, а потому и игры у них часто бывали общие. В компании приятелей принца не было свойственной мальчишкам этого возраста жестокости – быть может, оттого, что никогда не был жестоким сам принц. Девчонок не гоняли, но принимали только самых достойных – тех, кто не боялся лазить по деревьям, прыгать с высоты, кататься на лыжах с крутой горки у пруда, ввязываться в бои в снежном городке. Маленькая Вета отчаянностью не отличалась, но ее почему-то принимали – быть может, оттого, что и трусливой она не была, несмотря на внешнюю скромность. Так или иначе, но, уезжая в пансион, Вета сберегла в памяти очень теплые воспоминания о шумной ватаге, заводилой в которой был смешливый длинноногий мальчишка, к которому тогда чаще обращались просто по имени, а не «ваше высочество».
Вернувшись из пансиона, Вета загрустила. Никого из прежних подруг в столице не осталось. Одни, подобно ей, еще учились, другие уже вышли замуж и уехали – разница в два года порой бывает очень велика для девочек, подходящих к порогу новой жизни. Ее снова определили фрейлиной в свиту принцессы Изабель, но Вета даже самой себе не хотела признаться в том, что страшно напугана. Она боялась найти манерную девицу вместо милой хохотушки, надменных франтов вместо прежних приятелей по играм. В пансионе Вету учили этикету и танцам, языкам и рисованию, все это она знала очень хорошо, но была совершенно не искушенной в науке общения с противоположным полом. Мальчики, юноши, мужчины – кто они такие, на каком языке с ними разговаривать? Проведя почти семь лет в обществе исключительно женском, знала она, конечно, немало, но знание это было теоретическим – мало ли о чем болтают в спальне старших воспитанниц, когда потушен свет и полагается спать. Брат Веты давно жил отдельно от семьи. Отец и раньше бывал дома так редко, что они почти не встречались. А прежние приятели остались в прошлом – там, где можно было вместе носиться по парку, играть в снежки и наперегонки скакать верхом. Та жизнь кончилась, а новая еще не начиналась, и Бог весть, какой она будет.
Так или примерно так рассуждала новоявленная фрейлина, бредя по коридорам дворца в первый день своей новой службы. Во дворце, по большому счету, до фрейлин никому нет никакого дела. Принцесса с утра занималась математикой в своих покоях, прочие фрейлины куда-то разбежались, и она шла по узкому коридору, соединявшему библиотеку с фехтовальным залом, в полном одиночестве. И всерьез уже подумывала, вопреки своим обязанностям, укрыться в библиотеке, зарыться в спасительную тишину книг. Там она, по крайней мере, всегда чувствовала себя в своей тарелке. Вета любила читать – к удивленному недоумению большинства своих подруг, полагавших чтение занятием совершенно излишним для девушки. Но как странно и счастливо порой было думать о том, что книги, которые она держит в руках, держали, быть может, много лет назад люди, которых она не знала никогда… какими они были, о чем мечтали, кого любили? Бог весть…
Коридор резко изогнулся и превратился в широкую галерею, выходящую рядом высоких окон на дворцовый сад. Солнечные лучи частой сеткой золотых пылинок пронизывали коридор насквозь, и на минуту Вету охватило ощущение нереальности. Ей показалось вдруг, что она идет по золотому мосту… куда? Навстречу чему-то новому – чему? На мгновение почудилось, что там, за поворотом коридора, в пыльной тени остается вся ее прежняя жизнь – а, в сущности, так оно и было. Тихо было, как никогда не бывает тихо во дворце, и звук ее шагов отдавался под высокими сводами, придавая происходящему привкус странной сказки.
Дверь библиотеки, до которой оставалось всего несколько шагов, распахнулась, и кто-то, нагруженный книгами так, что не видно было лица, боком протиснулся в проем, попытался закрыть дверь ногой, разронял толстые фолианты и вполголоса, но от души чертыхнулся. Вета бросилась помогать, они столкнулись лбами – и посмотрели друг на друга.
Незадачливый книжник покраснел и быстро извинился:
– Простите, леди, я не предполагал, что встречу здесь даму, – и залился краской еще больше. – Хотя меня это, конечно, не извиняет. Хорош принц…
А Вета смотрела на него, на тонкое его лицо с выразительными чертами, всматривалась в сине-серые глаза и понимала, что погибла. Человек, стоящий, вернее, сидящий на корточках перед ней – тот, за кого она может отдать жизнь. За кого будет молить Святую Деву и молиться, прося у Нее счастья – с ним. И что она, наверное, знала это всегда, только не смогла разглядеть сразу в лохматом мальчике свое будущее счастье.
А он и сейчас был лохматым, только волосы его не торчали в разные стороны, как прежде, а пышной золотой шапкой обрамляли лицо. И он смотрел на нее огромными своими глазами чуть удивленно, истолковав, очевидно, ее молчание по-своему.
– Надеюсь, вы не сочтете меня грубияном, леди? Я не задел вас случайно этой кипой?
Вета спохватилась, что слишком долго молчит, и, наверное, ей нужно хотя бы поздороваться.
– Вы – новенькая? – спросил принц, когда они в четыре руки собирали несчастные книги, то и дело соприкасаясь рукавами, отчего Вета замирала и вздрагивала. – Очевидно, фрейлина моей сестры?
Вета посмотрела на него.
– Ваше высочество… вы меня, значит, совсем не помните?
Принц перетащил уже собранные книги на подоконник, отряхнул ладони и осторожно потянул ее за руку, поворачивая лицом к свету.
– Вета? – неуверенно спросил он по прошествии пары секунд. – Иветта Радич?
Она кивнула и присела в реверансе.
– Боже мой, Вета, – Патрик звонко рассмеялся. – Не ожидал вас увидеть – здесь. Вы, значит, вернулись? Как вы выросли… и как изменились! Я вас и не узнал сразу…
– Вы тоже, ваше высочество… – пролепетала Вета.
Патрик замахал руками:
– Прошу вас, не нужно церемоний. Просто – Патрик. Ведь мы же старые друзья, правда?
– Ваше высочество! – раздался сердитый окрик в конце коридора, и из-за поворота вынырнул толстяк в черной с золотом одежде. Вета с трудом вспомнила, что это кто-то из придворных учителей. – Куда вы пропали?
– Простите, Вета, – торопливо сказал принц, – я вынужден откланяться. Сейчас буду выслушивать мораль на тему «вместо того, чтобы прилежно изучать науки, вы, ваше высочество, болтаете в коридоре»… – он засмеялся, – с хорошенькой девушкой. Встретимся вечером, хорошо?
Он ухватил с подоконника стопку книг и зашагал по коридору. А Вета стояла и смотрела ему вслед.
Ей казалось, что все это происходит не с ней. Так не бывает. Единственное, искрой промелькнувшее мгновение счастья – и вот уже он уходит, и всегда будет уходить от нее, вот угораздило же – влюбиться в наследного принца, кто она такая, чтобы быть с ним рядом. Ей не надо многого – только видеть его, говорить с ним, но ведь и это – на бегу, мило и ни о чем. У ее счастья был явственный привкус горечи – им никогда не быть вместе.
Никогда. У наследников престола иная судьба, им сватают в жены дочерей иностранных правителей, а не дурнушек-фрейлин. Где были ее глаза? Как могла она влюбиться в того, о ком даже мечтать не положено? Мечтают о принце многие, вот только для этого нужно стать либо прекрасной принцессой, либо Золушкой – не менее прекрасной. Вета не была ни той, ни другой.
Она и вправду не могла считаться красивой. Остренькое скуластое личико с заметной россыпью веснушек, пепельно-серые прямые волосы, не ложащиеся в прическу, глаза – не карие и не зеленые, а что-то среднее… отец говорил: «Когда ты злишься – у тебя глаза зеленые, как у кошки, и зрачки узкие». Плоская фигура с едва наметившимися бедрами и грудью – в семнадцать лет Вета еще не сформировалась и на фоне пышных, вполне зрелых девушек-ровесниц выглядела подростком. Впрочем, откровенной уродиной ее назвать тоже не решались; кроме того, Вета была добра и открыта, хоть и не вполне уверенна в себе. Она любила людей – и люди отвечали ей тем же. По крайней мере, с ней хотели общаться. А еще Вета искренне верила, что счастье ее где-то совсем неподалеку, и вот-вот случится с ней что-то очень хорошее; не всегда ей быть серой мышкой, и найдется и для нее прекрасный принц…
Но пока что принц нашелся не для нее, а для заграничной принцессы Эвелины Августы Клементины Залесской, всячески выгодной как с точки зрения дипломатии, так и с точки зрения внешности и будущего потомства. Принцесса была высока ростом, имела блестящие, черные как смоль волосы, яркие черные глаза, очень белую кожу и пышную грудь. Они с Патриком неплохо смотрелись рядом – очень разные, но тем и красивы. И, надо сказать, жених привлекательностью – по крайней мере, так казалось Вете – невесте ничуть не уступал. И, похоже, влюблен был в свою нареченную по уши.
Поварившись в дворцовом котле, Вета не была, конечно, столь наивной, чтобы думать, что принц никогда… ничего… и так далее, шепот среди юных фрейлин о нем ходил, уверенно ходил. Но после появления в его жизни Эвелины количество шепчущихся поубавилось. Патрик, кажется, и в самом деле хранил верность своей избраннице.
Так что Вете оставалось лишь тихо рыдать в подушку да краснеть при встречах. И стараться, чтобы смущение ее было не так заметно.
Она и принц сталкивались на дню по двадцать раз, болтали – то на бегу, мимоходом, то неторопливо и обстоятельно, и случалось им скакать рядом на охоте, и в танцевальном зале Патрик нередко удостаивал фрейлину Радич своим вниманием. Конечно, все это по-дружески, открыто и ласково… только по-дружески, вот в чем дело! Вета изо всех сил старалась не показать, что видит в принце кого-то большего, чем просто товарища по детским играм и его наследное высочество, и это даже получалось. И только она одна знала, каких трудов ей стоило не краснеть, когда пальцы их соприкасались в танце; спокойно и обстоятельно доказывать ему, почему вишневое варенье лучше клубничного; смеяться, глядя, как Патрик улыбается кому-то другому, не ей, не ей.
Принцесса Изабель и принц Патрик остались по-прежнему дружны, компании их все так же держались вместе, а потому не проходило дня, чтобы не затевались поездки верхом, увеселительные прогулки, балы, приемы – все это, не считая просто вечеров «поболтать», в которые Изабель и Патрик часто уединялись «пошептаться», предоставляя остальной компании развлекаться самостоятельно. Вета не знала, о чем они «шепчутся».
Судя по тому, с какой нежностью и добротой относился Патрик ко всем выходкам и капризам младшей сестры, по тому, как преданно смотрела на брата Изабель и каким важным являлось для нее его мнение, говорили они наедине о том, что важно и значимо для них – двоих. Делились ли тайнами, строили ли планы на будущее – никто не знал. Но очевидно, что такие тихие вечера стали для обоих отдушиной от суеты и многолюдья дворцовой жизни.
Принц и принцесса внешне походили друг на друга только золотыми волосами и одинаковыми легкими улыбками. В облике их причудливо и по-разному соединились черты отца и матери: Патрик тонкостью черт и изяществом фигуры, пластичностью и легкостью походки пошел в королеву, а цвет и разрез глаз унаследовал отцовский, Изабель же взяла от короля крепко сбитую фигуру и вздернутый нос, очаровательно сочетавшийся с темными миндалевидными глазами матери и ее же ямочками на щеках. И уж несомненно от отца досталось обоим умение радоваться жизни так светло и открыто, что это заражало окружающих. Королева Вирджиния, надменная и суровая, улыбалась очень редко, но так же редко и выходила из себя, внушая детям благоговейный страх перед ее выдержкой и умением владеть собой.
Никогда, ни разу не спускалась Ее Величество вечерами к детям. Принц и все три принцессы посещали ее покои лишь для того, чтобы пожелать матери доброго утра или спокойной ночи, а утешение и любовь обретали друг в друге и в отце. Что думала по этому поводу сама королева, ревновала ли, видя, как тянутся к рыжебородому королю ее дети, оставалось загадкой. Втайне не одна Вета восхищалась железной выдержкой Ее Величества – многие пытались подражать первой леди государства в манерах и хладнокровии. Но умение одинаково ровно вести себя в гневе и радости королеве, кажется, дано было от рождения; среди молодых очень немногие могли похвастаться таким же даром природы – лишь у Патрика и Изабель, да и то очень редко, в гневе так же леденели глаза и таким же тихим и ровным становился голос. И уж никак не свойственно это было Карлу – в гневе Его Величество был слышен в самых дальних уголках дворца.
В отсутствие принца и принцессы компания не скучала, чаще всего разбиваясь на парочки. Его Величество Карл Третий тоже нередко удостаивал своим вниманием забавы молодежи. Раз, а то и два в неделю вечерами он заглядывал в «детский сад», как в шутку называл покои дочери, и, судя по всему, забавлялся от души. Игры в фанты, шарады, загадки – над выдумками и шутками короля хохотали все, и часто бывало, что молодежь валилась с ног от смеха, а Его Величество лишь добродушно улыбался.
Молодой двор, как называли во дворце приближенных принца и принцессы, был очень пестрым как по возрасту, так и по положению. Свита принца насчитывала около полутора десятков человек, и большую часть из них Вета знала с детства. Старшему из них – барону Кристиану Крайку – пошел двадцать четвертый год, младшему – графу Марку де Воллю – не исполнилось и семнадцати. Будущие советники, командиры полков и когорт, министры и интриганы, а пока – беспечные и легкие на подъем мальчишки, не обремененные державной ответственностью. Охоты, балы, хохот и споры до рассвета, ночные скачки верхом и легкий, ни к чему не обязывающий флирт. Правда, в последние месяцы Патрик заметно отошел от большинства забав – Его Величество, не дожидаясь совершеннолетия сына, так нагрузил его делами, что принц зачастую видел друзей лишь рано утром или поздно вечером. Но груз этот казался пока не столь тяжким. Все еще впереди…
Лучшим другом принца был виконт Ян Дейк, сын графа Рауля Дейка, занимавшего при дворе какую-то совершенно незаметную должность, но известного одиннадцатью детьми, из которых десять – дочери. Граф был богат, но подрастающие девочки грозили в ближайшем будущем изрядно уменьшить его состояние. Злые языки шептались о том, какие надежды возлагал Дейк на сына в будущем; действительно, месту Яна при особе принца можно было позавидовать. Никто не знал, что думает по этому поводу сам молодой виконт – со стороны казалось, будто шепотки и слухи занимают его меньше всех остальных. И уж тем более не обращал на это внимания Патрик. Дружба этих двоих была действительно дружбой, какая складывается иногда у очень разных меж собой людей. Неторопливый, обстоятельный и рассудительный Ян и смешливый, легкий на подъем, открытый Патрик не имели, кажется, ни одной общей черты, но изгибы их характеров удачно дополняли друг друга. С недавних пор третьим к этому дуэту присоединился Марк де Волль, самый младший в окружении принца, но серьезный и спокойный не по годам.
Среди фрейлин принцессы Изабель – девушек от тринадцати до восемнадцати лет – были как дочери старинных, прославленных знатностью и достоинством родов, так и девочки из семей совсем небогатых, взятых ко двору не столько за заслуги родителей, сколько по чьей-то неведомой протекции. На самом деле, фрейлин, конечно, было намного больше, но многие – склочные и завистливые девицы – пришлись не по сердцу веселой и ласковой Изабель и не входили в «круг избранных», собиравшихся вечерами в покоях принцессы. Самой яркой и неординарной личностью в свите считалась, несомненно, Жанна Боваль – высокая, очень яркая и жизнерадостная брюнетка, затмевающая красотой почти всех девушек дворца. Самая старшая, восемнадцатилетняя, последнее время Жанна гораздо больше времени проводила с молодыми людьми из окружения принца, чем с фрейлинами; прекрасная наездница, она не пропускала ни одной охоты или верховой прогулки, не отставала от мужчин ни на шаг, звонко смеялась и явно отдала бы предпочтение принцу – когда бы он уделил ей хоть чуточку больше внимания.
В последнее время, однако, Изабель явно выделяла из большинства фрейлин незаметную Вету, Бог весть почему; принцесса делилась с ней некоторыми своими секретами и – так уж получилось – стала невольной хранительницей сердечной тайны своей фрейлины.
Совсем уж детским садом, по выражению Его Величества, считался пятилетний принц Август – троюродный брат их высочеств, боковая ветвь рода, и две шестилетки-близняшки, младшие дочери короля, курносые колобки Агнесса и Бланка. Эти трое малышей хвостиком таскались за старшими и очень ловко умели удирать от нянек в им одним известном направлении.
Что рассказывала брату Изабель о своих подругах, неизвестно. Но маленькая принцесса (маленькой ее считали по-прежнему с подачи брата) на диво умела хранить чужие тайны. Если, конечно, ее об этом предупреждали.
Изабель-то как раз и нашла Вету в один уже декабрьский день в зимней оранжерее. Четыре месяца минуло со дня их первой встречи с принцем, но отношения ни на йоту не изменились. Патрик видел в ней лишь подружку по прежним играм, фрейлину сестры, девушку, с которой можно приятно побеседовать – в том числе и на «умные темы», – но не более. Он держался равно дружески, ласково и открыто со всеми, но если раньше, по слухам, то одна, то другая фрейлина удостаивалась чуть более пристального внимания, то со времени появления в его жизни Эвелины не стало даже этого. А Вета боялась даже намекнуть ему о своих чувствах. Гордость и воспитание заставляли ее молчать. Что сказал бы отец, узнав, что она «вешается на шею мужчине»? Тем более, если этот мужчина – его наследное высочество.
Потому и сбежала она от развеселой компании, играющей в снежки во дворе, потому и спряталась в этом безлюдном уголке дворца – чтобы погрустить вволю над своей неудавшейся жизнью. В этот день Патрик был свободен от дел; пользуясь возможностью, он веселился вовсю, явно отдавая предпочтение Жанне Боваль. Та от всей души кокетничала, польщенная вниманием принца. Впрочем, возможно, что она просто походила внешне на невесту Патрика, и тот, глядя на нее, мог вспоминать надменную улыбку и черные волосы своей Эвелины.
В огромной оранжерее, сплошь заставленной растениями, было тепло и тихо. Так странно было видеть этот островок лета в заснеженный декабрьский день. В последнее время Вета часто приходила сюда; здесь всегда было тихо и как-то по-особенному уютно, здесь можно было и поплакать вволю, пока не видит никто, и помечтать, глядя на диковинные растения.
Спрятавшись под раскидистыми листьями какой-то заморской ярко-зеленой пальмы, прижавшись лбом к стеклу, Вета молча смотрела на занесенный снегом двор. Яркими пятнами мелькали на белом платья девушек, снежная пыль висела в воздухе. Внезапно входная дверь негромко стукнула; Вета обернулась было испуганно – и вздохнула с облегчением, увидев, что это всего лишь Изабель.
– Что случилось, Вета? – тихонько спросила принцесса, подходя. – Вы исчезли… я так и подумала, что вы прячетесь здесь. Я заметила, что вы давно уже грустны и о чем-то думаете. Вас что-то тревожит?
Вета посмотрела на нее – и опустила голову.
– Какие-то неприятности? – так же тихо предположила Изабель. – Я же вижу, как вы страдаете… Я могу помочь?
Вете очень хотелось ответить, что все в порядке, и помощи не нужно, но… но в глазах принцессы светилось искреннее участие и готовность помочь.
– Случилось.
– Если не секрет, Вета, что же?
– Влюбилась, – ровным голосом сообщила Вета, глядя в сторону.
Изабель ахнула и просияла, всплеснула руками.
– Так это же чудесно!
– Чего уж лучше, – прошептала Вета, украдкой вытирая наворачивающиеся слезы.
– А в кого?
Вета запнулась. Сказать? Или не надо? Наверное, лучше не надо… но тяжесть, лежащая на душе уже несколько месяцев, так измучила ее, что не было сил носить все это в одиночку.
– Секрет, да? – понимающе спросила принцесса.
– Не знаю, – вздохнула Вета. – Может, и не секрет. А смеяться не станете?
– Да вы что! – возмутилась принцесса.
– В его наследное высочество принца Патрика, – сообщила Вета с горьким смешком.
У Изабель распахнулись глаза.
– Правда?
– Правда…
– Да-а-а, – протянула принцесса озадаченно и совсем по-взрослому. – И давно?
Вета всхлипнула. По атласу платья скатилась прозрачная капля, оставив темное пятнышко.
– С первого дня, как только увидела его… уже четыре месяца. Ни о ком другом и думать не могу… и поделать с собой ничего не могу, – шептала она, вытирая мокрые щеки ладонями. – Сил моих больше нет… Он мне по ночам снится, днем от встречи до встречи живу. А он… его высочество… меня даже не замечает. Я понимаю, что глупо это, что смешно, что я ему не пара, но… ничего не сделаешь, это сильнее меня…
Изабель обняла ее, осторожно погладила по голове, стараясь не помять прическу.
– Зачем же плакать…
– А что мне еще остается? – выкрикнула Вета, вырываясь. – Что? Даже если я ему все расскажу, что за этим последует? Ваше высочество, вам ли объяснять! Ведь у него невеста есть…
– Есть, – тихо согласилась Изабель. – Правда, помолвка еще не объявлена, но это вопрос времени…
– Вот видите. Разве я могу? Вот представьте, в вас влюбился бы сейчас… – она запнулась, – ну, вот хотя бы лакей ваш. Вы бы восприняли его всерьез?
– Но, Вета, – возмутилась Изабель, – вы-то не лакей!
– А что толку? – горько проговорила Вета. – Все равно мне… я ему не пара.
Принцесса вздохнула. Оборвала, не глядя, лист с ближайшего куста фиалок и спросила:
