Две стороны. Часть 2. Дагестан

– Пора, – наконец сказал он, – Вадим, ты на место командира лезешь, я на место наводчика. А там «по ходу пьесы». Лёха, – обратился Олег к Прошкину, – собери роту и пусть все залягут вон в том овраге, мало ли что. Часовых туда и туда, – он указал на торчавшие в разных сторонах от стоящих танков песчаные холмики, – и тоже пусть не высовываются.

Олег с Вадимом поднялись, отряхнули штаны от налипшего песка и медленно двинулись к отдельно стоящему от других танков 157-му. Через пару минут они скрылись в его башне, оставив люки открытыми. Рота залегла в небольшом овраге, образовавшемся, видимо, после весеннего половодья, а может, это был заброшенный карьер с пологими краями из сыпучего белого песка, сквозь который проступали рыжие глиняные полосы. Все устремили взгляд в сторону танка, в котором сейчас находились командир роты и командир второго танкового взвода. Тишину нарушал только свист ветра в танковых антеннах, медленно раскачивающихся в горячем послеполуденном воздухе. Щербаков чувствовал себя виноватым в случившейся ситуации, хотя в чем он виноват? Даже не он нажимал на кнопку. Но почему выстрела не было? Или был? Ожидание затягивалось. Из стоящего вдалеке танка не доносилось ни звука, тем более, что ветер дул в его сторону.

Наконец из люка командира вылез старлей Круглов с мокрым от напряжения лицом и широкими кругами пота в районе подмышек. Затем из люка наводчика показались руки Абдулова, державшие какой-то предмет, сверкнувший алюминиевым блеском на солнце. Щербаков вытащил из нагрудного кармана очки, быстро нацепил их. Предмет, который осторожно принял Круглов, оказался танковым зарядом. Так же осторожно Абдулов вылез из люка, спрыгнул на песок и бережно принял заряд из протянутых ему Вадимом рук. Все облегченно вздохнули, когда Абдулов скинул заряд в находящийся неподалеку глубокий карьер.

«Ну что, – обратился Абдулов к вновь построенной перед танками роте, – по-видимому, заряд отсырел. Накол капсюля произошел, а детонация – нет. Сейчас снаряд находится в канале ствола, и извлечь его на данный момент можно только одним простым способом – выстрелить».

Танк вновь завели, новый заряд, поднятый из конвейера вручную, был загнан в канал ствола теми же Кругловым и Абдуловым. Затем Абдулов, высунувшись из люка наводчика, поманил к себе стоящего рядом с грохочущим танком Щербакова.

«Лезь на место командира», – перекрикивая рёв двигателя, Олег показал на люк командира танка. Александр забрался на танк, скользнул внутрь башни, надел свой шлемофон, подключив его к радиостанции.

«Не слышал, как танк стреляет? – в наушниках зазвучал голос Абдулова, который повернул голову к Александру. – Слушай внимательно!»

В башне было светло от проникавшего в открытые люки солнечного света. Александр повернул голову и смотрел на ярко-желтый казенник ствола, разделявший его и вцепившегося в «чебурашку» Абдулова. Пушка поерзала вправо-влево, вверх-вниз и замерла. Снаряд и новый заряд находились в канале ствола.

«Выстрел!» – сам себе скомандовал Абдулов и нажал на кнопку. Сквозь грохот двигателя прорвался глухой звук выстрела. Казенник пушки дернулся назад, и всё на миг заволокло сизо-белым пороховым дымом. Тут же оставшийся от мгновенно сгоревшего заряда дюралюминиевый поддон специальным захватом был выкинут наружу через маленький лючок, находящийся в верху башни. Дым быстро рассеялся, благодаря фильтровентиляционной установке, его остатки вытянуло через открытые люки.

– Понял? – Абдулов, отлипнув от прицела, посмотрел на Щербакова.

– Так точно, – прижав ларингофоны к горлу, ответил Александр. В его голове мелькнуло, что при стрельбе из автомата, насколько он помнил, уши закладывает сильнее, и от выстрела танка он ожидал гораздо большего. Хотя последний раз Щербаков из автомата стрелял много лет назад, на военной кафедре в институте, а танковый выстрел слышал, сидя внутри толстой башни, сквозь надетый на голову шлемофон и грохот двигателя. «Ну, может, когда и снаружи услышу», – подумал Александр.

Солнце висело еще достаточно высоко, и, чтобы не терять даром времени, командир роты решил устроить стрельбы из стрелкового оружия, закрепленного за каждым солдатом и офицером танковой роты. Вообще у офицеров должны быть пистолеты ТТ или ПМ, а у солдат-танкистов – АКС74У (тот же «Калашников», только с укороченным стволом и складывающимся для компактности прикладом). Но пистолет был только у одного человека мотострелкового батальона, находящегося сейчас в Дагестане – начальника оперативной группы майора Шугалова. У всех остальных – «калаши» различных модификаций. В танке на месте каждого члена экипажа для АКСУ имелись специальные крепления, к ним, по замыслу, должен крепиться этот небольшой автомат. Но по какой-то неведомой причине всем танкистам выдали обычные АКСы, которые не хотели вставляться в эти крепления, и каждый танкист пристраивал свой автомат, как ему удобно. Щербаков поставил свой справа, около радиостанции, привязав его за мушку ствола проволочкой к толстому кабелю, проходящему по внутренней белой обшивке башни. Туда же он повесил сумку с противогазом. Кравченко привалил автомат к стенке башни слева от себя, а у Обухова он вообще валялся где-то в ногах, измазаный глиной, песком и всем остальным, куда ступал сапог вечно чумазого пермяка. Поначалу у танкистов на поясе висел тяжелый и неудобный подсумок с четырьмя заряженными магазинами на тридцать патронов. Он постоянно мешал и за всё цеплялся. В конце концов с подсумками проделали те же манипуляции – экипаж крепил их в танке, чтобы не мешались. Александр привязал свой в глубине башни над радиостанцией, рядом с противогазной сумкой.

В карьере развесили на жердях, связанных в виде крестов, заранее заготовленные самодельные мишени. Кто-то в ЗИПах нашел старые железные банки из-под солидола и пустые пластиковые полуторалитровые бутылки. Их тоже расставили на линии колыхающихся бумажных листов с кругами и нарисованными силуэтами противника.

«Ну наконец-то, – подумал Александр, – хоть из автомата постреляю. А то приехал на войну – как танк стреляет не слышал, из автомата последний раз пять лет назад стрелял».

Первым к стрельбам приступил первый танковый взвод. Грохот, поднятый выстрелами из десяти автоматов, распугал реющих над побережьем чаек. В нос ударил давно позабытый запах сгоревшего пороха. Эхо металось среди стен глубокого глиняного карьера, горячие гильзы сыпались на рыжую землю, банки и бутылки, словно живые, плясали в диком танце, пробиваемые автоматными пулями. Пока дошла очередь до третьего взвода лейтенанта Щербакова, большинство банок и бутылок мало напоминало свою первоначальную форму, превратившись в решето. От бумажных мишеней остались лишь обрывки, поэтому третий взвод просто стрелял по тому, что осталось от мишеней, поднимая к небу фонтаны бурой пыли.

Александр еле дождался той минуты, когда, улегшись на еще горячую землю, перемешанную с песком, передернул затвор и выпустил первую длинную очередь в сторону мишеней. Треск выстрелов от своего автомата и автоматов стреляющих по обе стороны от него бойцов оглушал, уши сразу заложило, но это было новое, ни с чем не сравнимое ощущение. Сердце от какой-то детской радости бешено стучало в груди. Неважно, что пули не попадали по целям, тем более, что Щербаков не стал надевать очки, радовал сам факт того, что ты стреляешь из боевого оружия, мощного и смертоносного. Уже выпустив все пять магазинов, сидя на броне своего танка, Щербаков с колотящимся сердцем снова и снова переживал короткие мгновения стрельбы из автомата. В ушах до сих пор стоял тонкий звон, и все слова слышались, как будто в ушах застряли комки ваты.

Вечерело, солнце медленно опускалось за темнеющие вдалеке горы, и со стороны моря постепенно накатывала чернота южной ночи. Задача на сегодня была выполнена – пушки стреляли, никто стрелять не разучился. Танки выстроились в походную колонну и, ревя двигателями, запылили в сторону расположения мотострелкового батальона.

Утром всё побережье в районе батальона усыпало дохлой и полудохлой рыбой. Воблы, белорыбицы, судаки, большие и маленькие, прибитые утренним бризом, на боку или кверху пузом колыхались в набегающих пологих волнах. Прибоем часть рыбы вынесло на берег. В отдалении вяло шевелили жабрами пара среднего размера сомов и небольшой осетр. Танкисты, сами того не подозревая, устроили вчера «рыбалку», наглушив при стрельбе из пушек по морю кучу морских обитателей Каспия. Весть быстро разнеслась среди подразделений, и солдаты кинулись собирать рыбу, выбирая посвежее и побольше. Часть рыбы утащили на ПХД – пункт хозяйственного довольствия, где располагалась полевая кухня. В результате данного события сильно задержался обед, который по существу плавно перешел в ужин – с ПХД пропала вся соль. Солдаты, натащив наглушенной рыбы, решили её засолить, так как больше возможностей сохранить её для употребления не имелось. В результате послали гонцов на кухню за солью. Часть соли они выпросили у работающих на кухне сослуживцев, а вторую часть попросту украли. В итоге обед солить стало нечем. Зампотыл Хачатур Газарян, матерясь и обещая найти и поубивать сволочей, оставивших всех без обеда, уехал в Каспийск за солью. Ближе к вечеру ГАЗ-66, покачивая бронежилетами, свисавшими из опущенных боковых окон водительской кабины с сидевшими в ней Хачатуром Гургеновичем и водителем-контрактником, показался перед въездным шлагбаумом. Зампотыл раздобыл где-то пару мешков соли и еще кое-какой провизии, включая дешевые огурцы-помидоры и другие, давно созревшие к этому времени фрукты и овощи.

Один «рыбный день», которым когда-то в СССР был четверг, растянулся на несколько – каждый день в рационе обязательно присутствовала рыба. Завтрак, обед, ужин – непременно какое-нибудь рыбное блюдо, пока рыба, наконец, не кончилась.

В конце августа родителям Щербакова позвонил из Волгограда лучший друг Александра Сергей Ситников. Они познакомились в первые дни поступления в «политех», вместе учились на факультете технологии конструкционных материалов (ФТКМ). Но Сергей не стал заканчивать военную кафедру, и его после института «загребли» в армию на год простым солдатом. Ситников оттрубил «от звонка до звонка» на военном полигоне Капустин Яр Астраханской области в ракетных войсках стратегического назначения. В сентябре у Серёги должна была состояться свадьба, и он хотел пригласить Щербакова на неё свидетелем, поэтому и звонил. Но мама Александра сказала, что сын на каких-то курсах молодых лейтенантов, они его потеряли и сами разыскивают.

Пока Щербаков «отдыхал на море», родители пытались найти сына, от которого уже больше месяца не было никаких вестей. Тревогу нагоняли и репортажи по телевизору о нездоровой обстановке в Дагестане и на границе с Чечней. Последний раз Щербаков звонил домой в начале июля, сказал, что всё у него нормально, служит. После этого связь с ним обрывалась…

В штабе полка, куда мама Щербакова, Мария Григорьевна, пробилась через КПП и дежурного по полку, сказали, что её сын на учениях в Антиповке, находящейся километрах в шестидесяти от родительского дома, телефона там нет, и всё с лейтенантом нормально. Мать с отцом поехали в Антиповку, нашли полигон, где обычно проходили учения мотострелков, но тяжелой бронетехники там и в помине не было. У какого-то офицера родители выяснили, что у танкистов свой полигон и сюда они не ездят. Тогда Мария Григорьевна обратилась в комитет солдатских матерей, филиал которого располагался в районном центре. Там тоже ничего внятного ей сказать не смогли. Она опять поехала в полк, пытаясь пробиться в штаб воинской части, со слезами умоляла дежурного по КПП пустить её внутрь. Молодой лейтенант с красной повязкой на рукаве «Дежурный по КПП», что-то невнятно бормотал о том, что вход гражданским не положен. Девушка, зашедшая на КПП и наблюдавшая несколько минут эту сцену, поздоровалась с лейтенантом, как со старым знакомым, и, указав на мать Щербакова, сказала: «Эта женщина со мной». Взяв Марию Григорьевну за руку, она провела мать Сашки на территорию полка через скрипнувшую на ржавом подшипнике «вертушку». «Меня Ира зовут, – представилась девушка. – Мой муж, Лёша Волгов тоже из этого полка».

Девушка подвела Марию Григорьевну к стоявшей поодаль деревянной скамейке, выкрашенной зеленой краской: «Вы только не волнуйтесь, присядьте. Ваш сын в каком подразделении служит?»

Мать, утирая платком катившиеся по щекам слёзы, вкратце рассказала Ирине о своем сыне, как его недавно призвали в армию, что он танкист и что уже больше месяца от него нет никаких вестей. Ира слушала, взяв женщину за руку и изредка кивая головой. Когда Мария Григорьевна замолчала, комкая в дрожащих пальцах мокрый от слез платок, Ира, глядя ей в глаза, сказала: «Вы тут посидите, а я сейчас всё в штабе выясню. У меня муж здесь служит в роте связи, но сейчас он в Дагестане, звонил несколько дней назад из Каспийска, сказал, что всё там тихо и спокойно. Я скоро», – и она ушла в направлении желтого здания с высокими белыми колоннами и кучей орденов на фронтоне, громко цокая каблучками по растрескавшемуся в некоторых местах плацу.

Ира вернулась достаточно быстро, застав Марию Григорьевну в том же положении на скамейке, со скомканным носовым платком в руках. Увидев спешащую Иру, женщина приподнялась ей навстречу, с надеждой глядя на приближающуюся девичью фигуру. «Вы только не волнуйтесь, – на ходу сказала Ирина. – Ваш сын в Дагестане…».

Дагестан всё-таки не Луна, и телефон здесь где-то быть должен, например, в Каспийске на почтамте. По возможности, если в Каспийск ехал Газарян за продуктами, с ним на почтамт ездили офицеры батальона, чтобы позвонить своим родным и близким. Иногда позвонить удавалось и солдатам, если появлялись деньги. А так основной способ связи – армейская почта со странным адресом «Москва-400». Денег у Щербакова уже давно не осталось, последние он потратил еще до отправления эшелона в Дагестан на «прощальном банкете» с майором Купцовым и компанией. Поэтому он занял сто рублей у командира роты Абдулова, отпросившись перед этим съездить в Каспийск на почтамт.

В крытом тентом кузове газаряновского «шишарика» находились еще несколько офицеров с автоматами, но без бронежилетов. Все собрались позвонить, а заодно заскочить на рынок за сигаретами или пивом, ну это у кого на это деньги остались – зарплату-то здесь никто не платил. Офицеры подшучивали друг над другом, кто-то травил анекдоты. Щербаков с присутствующими, как и с большинством офицеров мотострелкового батальона, знаком не был, поэтому молча сидел, слушая одним ухом весь этот гул, тонувший в завываниях двигателя. В проеме заднего борта за откинутым на крышу брезентом проплывал чужой, непохожий на привычный с детства пейзаж. По проселочной дороге ГАЗ-66 какое-то время трясся по берегу моря, порой приближаясь почти к самой кромке набегающих волн, потом удаляясь от неё, наконец свернул в сторону темнеющих вдалеке гор. Проехав посадки низкорослых корявых деревьев, «шишарик» вылез на пониженной передаче по крутому подъему на разбитый гусеницами асфальт и, раскачиваясь на колдобинах, запылил к видневшемуся рядом городку. На въезде стоял изъеденный ржавчиной белый знак с черной надписью «Каспийск».

Машина петляла по узким улицам между невысоких частных домов с деревянными заборами, в основном крашенными зеленой или фиолетовой краской. Вдалеке выглядывали верхушки нескольких пятиэтажек. Наконец «шестьдесят шестой» остановился около небольшого деревянного здания с вывеской «Главпочтамт, г.Каспийск», на которой до сих пор красовался герб Советского Союза. Перед почтамтом толпилось несколько кучек военных с автоматами, видимо, из Каспийской десантной флотилии.

Очередь, томительное ожидание, каждый хочет поговорить подольше (смотря сколько в кармане денег). Наконец Александр в маленькой кабинке с треснувшим стеклом прижимает к уху желтую пластмассовую трубку телефона.

– Мама, это я, – услышав знакомый голос, Щербаков едва сдержал слезы и с трудом проглотил ком, подкативший к горлу. – У меня всё хорошо, я в Ростовской области, на полигоне, тут просто связи нет, мы в соседний поселок вот позвонить выбрались. Скоро домой приедем.

– Саша, сынок, я все знаю. Ты в Дагестане, мне уже всё сказали.

– Да ты не волнуйся, мам, тут никакой войны нет. Мы каждый день на море купаемся, загораем. У нас даже автоматов нет. Фрукты едим, овощи… Я вам письмо напишу, если что, а вообще мы скоро приедем…

Связь прервалась.

Назад ехали молча, задумчиво курили, уставившись в дощатый пол кузова. Щербаков уселся подальше от всех около заднего борта, затягиваясь вонючей «Примой» и глядя на желтеющий вдалеке мыс с черными нефтяными бочками. Небо затянуло низкими серыми тучами, спустившимися с гор. Слева разбушевался Каспий, накатывая седыми волнами на пологий берег. На душе Александра было тяжело и пусто. Очень хотелось домой.

«Ну еще какие-то пару месяцев, и всё», – тяжело вздохнул он и выкинул обжегший пальцы «бычок» на мелькающую из-под колес рыжую дорогу.

Электроспуск

Через несколько дней после поездки в Каспийск Щербаков заступил дежурным по караулу танковой роты. Караульных назначили и расписали на всё время дежурства. На вечерней поверке довели общий пароль «Семь», и с началом сумерек из разных частей расположившегося на берегу Каспия батальона слышались окрики часовых. Пароль и отклик в сумме должен был составлять «семь».

– Стой, «два»! – доносилось откуда-то из 6-й мотострелковой роты.

– Пять, – отвечал кто-то

– Стой, «четыре»! – раздавалось в стороне артбатареи.

– Три, – ответ терялся между темнеющих САУ.

Наконец всё затихло, батальон погрузился во тьму и тишину, нарушаемую только шумом прибоя. Звезды прятались где-то за толстым слоем низких облаков. Под шелест волн Александр задремал на трансмиссии своего танка.

– Лейтенант, какого хера у тебя часовые спят?! – Щербаков резко проснулся, почувствовав пинок берцем в правый бок. – Ты дежурный?

Облака исчезли, на чистом звездном небе торчал кусок луны, в свете которого блеснули майорские звездочки на погонах и массивная золотая цепь на толстой шее офицера, нависшего над Щербаковым.

– Я тут уже полчаса по твоему танку лазию, и тишина, хоть бы кто окликнул! Можно свободно НСВТ снять и унести! А вас всех тихо перерезать! – прорычал майор.

В слегка растолстевшем силуэте Александр узнал майора Бельского, командира 2 МСБ. Лейтенант растерянно молчал, потирая слегка ушибленный бок.

– Виноват, товарищ майор!

– Быстро нашел своих обезьян-караульных! – матерясь, Бельский спрыгнул на песок и зашагал в сторону штабной палатки.

– Кстати, – обернувшись на ходу крикнул он Щербакову, – что-то на твоем НСВТ я не увидел электроспуска.

Потревоженный шумом, проснулся рядовой Обухов, который должен вместе с рядовым Рудаковым, наводчиком орудия со 158-го танка, нести караульную службу. Сделав вид, что не спит, Обух, шмыгнув носом, крикнул вслед удаляющемуся в темноту Бельскому «Стой, два!», на что тот никак не отреагировал, а может, просто не услышал. Рудакова вообще поблизости не наблюдалось.

– Ты что спишь, козел! – лейтенант повернулся к Обухову, который вроде бы опять хотел что-то крикнуть в темноту, но, видимо, передумал.

– Я не сплю, товарищнант, – собрал два слова в одно механик-водитель, – я сказал «стой два».

– Хрен ли ты сказал, когда он уже ушел? А где Рудаков?

– Я не знаю, тут где-то был, – Обух озирался по сторонам, словно пытаясь разглядеть в темноте сгинувшего куда-то Рудакова.

– Иди найди Рудакова, и не спите, вам еще час остался, – пытаясь разглядеть стрелки на своих старых часах «Луч», сказал Щербаков и полез на башню к пулемету.

Сашка не сомневался, что электроспуск – небольшая железная коробочка, крепившаяся к тыльной части ствольной коробки пулемета НСВТ, был. Он точно помнил, как лично прикреплял эту штуку на разгрузке в Манаскенте. Электроспуск предназначался для произведения стрельбы из пулемёта, но так как проводов, по которым должен подводиться ток к электроспуску, не имелось, то на этом и других танках 1 танковой роты электроспуски были бесполезны. Щербаков уже успел пожалеть о том, что он закрепил на НСВТ этот дурацкий электроспуск, и сейчас его действительно не наблюдалось! Страх вспыхнул где-то в середине груди, рванулся к плечам, перекинулся в мгновенно ослабевшие руки и вытек из кончиков пальцев. Но часть его осталась, медленно поднимаясь по судорожно сжавшемуся горлу в лихорадочно бившийся мозг.

«Твою мать! – была первая мысль Щербакова. – Посадят ведь за потерю оружия! Ну это же не оружие, – пришла вторая мысль, и следом: – Украсть никто не мог, кому эта херня нужна? Бельский! Сука! Проучить решил! Но куда он дел электроспуск?»

Пошарив рядом, Александр ничего не нашел. В ЗИПах ночью без фонаря искать тоже бестолку. Щербаков решил дождаться рассвета, чтобы продолжить поиски. Сон теперь не шел – в голове крутились две мысли: «где искать электроспуск» и «что будет утром, когда об этом узнает Абдулов».

Когда небо зарозовело перед рассветом, Щербаков растолкал сдавшего несколько часов назад дежурство Толика Обухова, храпящего в танке на своем месте механика-водителя и послал его за наводчиком Рудаковым. Пока Обух пытался разбудить дрыхнущего наводчика, Александр снова начал поиски, внимательно оглядывая все внутренности ЗИПов, надеясь, что Бельский спрятал электроспуск в одном из них. В ЗИПах, кроме запчастей, каких-то трубок, промасленных тряпок и солидола больше ничего не было. К ЗИПам проволокой крепились большие деревянные ящики, каждый сколоченный из двух ящиков из-под танковых снарядов. Такие ящики имелись на всех танках, в них танкисты хранили запасное белье, спальные мешки, зимние комбинезоны, надеясь, что всё это не пригодится. В них Щербаков продолжил искать, но, кроме вышеперечисленного, тоже ничего не нашел. Наконец появился Обухов с заспанным Рудаковым. Щербаков приказал им обшарить территорию возле танка. Оба танкиста без энтузиазма стали ползать на четвереньках вокруг Т-72, просеивая морской песок сквозь пальцы. Солнце взошло над морским горизонтом, а электроспуск так и не нашли.

Перед утренним построением Щербаков подошел к командиру роты Абдулову и доложил о произошедшем ночью «недоразумении».

– Товарищ лейтенант, – сразу завелся Абдулов, – ваш взвод позорит всю нашу танковую роту! МОЮ танковую роту! Теперь Бельский будет всем рассказывать, какие танкисты раздолбаи и спят по ночам! Еще не хватало, чтобы он на утреннем построении перед всем батальоном это доложил! Где электроспуск?

– Ищем, товарищ лейтенант, – Щербаков смотрел на свои гражданские ботинки, засыпанные белым песком.

– После построения продолжить поиски, а лучше иди сразу к Бельскому и спрашивай у него, куда он его дел!

Александр отошел за свой танк, подальше от разъярённого командира роты, и закурил, прислонившись к остывшей за ночь броне.

– Бля, говорил я Купцову, нахер мне эти «пиджаки» нужны! Ничего не знают, делать ничего не умеют, еще спят на посту и электроспуски проёбывают! – донесся до Щербакова голос Абдулова.

– Олег, ну чё ты на Саню накинулся? Мы с Прошкиным, между прочим, тоже «пиджаки» и что? – вступился за Александра Вадим Круглов. – Мы также поначалу много чего не знали. Ну с кем не бывает, найдут они этот электроспуск.

На утреннем построении Бельский про ночной инцидент не упомянул. Когда подразделения расходились по местам своих расположений, Щербаков догнал майора Бельского: – Товарищ майор, разрешите обратиться?

– Ну чего тебе, лейтенант?

– Такого больше не повторится! Скажите, куда Вы электроспуск дели?

– Да я его под танк бросил, там ищи.

Танк завели и отогнали метров на десять от места, где он стоял с самого первого дня, как батальон расположился на берегу Каспия.

Щербаков вместе с Обуховым и Рудаковым, постоянно поднывающим, что он вообще в тот момент рядом с танком не находился, просеивали песок на месте, где ранее стоял танк. Песок изрыли в радиусе нескольких метров от танка, но, кроме ракушек и нескольких камней, ничего не обнаружили. Поиски продолжились после обеда, на него Щербаков даже не пошел – не было аппетита. Откопали очередную порцию камней и ржавый обломок якоря. Уже стало ясно, что электроспуск они не найдут, так как его, скорее всего, там просто нет. «Блин, что теперь будет?» – с нарастающим ужасом думал Щербаков.

Судя по отсутствующему на лицах интересу ползающих рядом на коленях солдат, вопрос «что будет» их явно не интересовал.

«Саня, – Вадим подошел к нехотя роющему песок Щербакову, – сходи ты еще раз к Бельскому, он, сто пудов, его куда-то в другое место спрятал».

Лейтенант отряхнул штаны от налипшего с глубины вырытой ямы мокрого песка и вновь отправился к штабной палатке.

– Разрешите войти, товарищ майор, – Александр откинул полог палатки и шагнул в душную полутьму. Сквозь открытую прорезь окна били лучи заходящего солнца. За хлипким раскладным столом над развернутой картой местности склонился Бельский и еще несколько офицеров, фамилий которых лейтенант не знал. Два сырых пятна на коленях Щербакова выдавали занятие, которым он весь день сегодня занимался.