Золотая кровь

А Римма, ожидая их приезда, утром того дня готовила обед, послав мужа за свежим хлебом. Минут через двадцать прозвучал звонок. «Он же взял ключ», – возмутилась она, но пошла открывать. На пороге стояли родители Алдоны.

«Олечка, я не обратила внимания на её вид, – рассказывала Римма. – Ты же знаешь, Танечка в последние годы вечно заморенная. Я объяснила, что вы через несколько часов приедете. Этот зять сказал, что он тогда пойдёт на вечер билеты возьмёт. А она, бросив сумки у входа и рухнув в кресло заявила: "Пранас, уезжай один! Это мой родной дом, и я здесь буду умирать!"  Я тогда её разглядела и пришла в ужас! Загар на лице какой-то жёлтый, синяки под глазами. Я не стала в их спор ввязываться, потащила её в ванную: "Полежи в воде, сними усталость". Она: "Нельзя горячую". Оля, у неё кровотечение третий месяц! А этот… о-о, как его ещё назвать… он не дал ей к врачу с его фазенды отлучиться. Я села на телефон, ходы нашла. Мы с Аликом отвезли её в поликлинику. Врач хорошая, Инна рекомендовала. Она сказала, что всё очень плохо, что миома 13-14 недель и такую большую в любом случае в онкологии оперируют. Она же договорилась с онкологической больницей. Повезло, что место сразу нашлось». «Римма, сколько ты потратила? Мы с Петей всё возместим». «Ты с ума сошла! Нам с Аликом Танечка тоже не чужая. Боже, до чего он её довёл! Ты знаешь, у неё даже приличного халата не нашлось. Я там твой ей передала, зелёный в горошек. В мой-то её можно три раза обернуть». Прошаркал по коридору Петя. Оля прошептала: «Лежит, плачет, как приехал из больницы. Думает, я не вижу. Римма, не обижайся, но у Алика ведь свои дети». «И чего не хватает этим детям? Карина отца заездила. Он говорил тебе, какую квартиру она купила? Как Светка говорит, сбылась мамашина мечта всей жизни. В том самом доме, на котором мемориальная доска: "Здесь с тысяча девятьсот сорок такого-то по тысяча девятьсот семьдесят лохматый жил Герой Советского Союза, контр-адмирал Асоян". Представляешь? Правда, в соседнем подъезде и всего лишь двухкомнатная. Зато с сохранившейся лепниной. Вдоль стен виноградная лоза, а по углам ангелочки в трубы трубят. Алик две недели реставрировал эти пылесборники».  «Ангелочки? А может, купидоны?» «Да чёрт их знает, какие-то пухлые младенцы с крылышками. Ты у нас гуманитарий по последней работе, тебе видней». Переглянулись и фыркнули.

Загремели ключи в замке. Зашли на кухню Алдона и старший Асоян. Девочка выдвинула табурет из-под стола, села и уткнулась Оле в плечо. «Алдона, ты и у мамы плакала? Я же тебя просила…» «Нет, баба Оля, я вела себя хорошо». «А папа где?» «За билетом поехал». «Ну, сейчас отец придёт и будем ужинать. Если хочешь, поплачь вместе с дедом Петей. А лучше объясни ему, что у мамы будет операция, а потом долгое лечение. И не слёзы надо лить, а маму кормить, чтобы у неё гемоглобин поднялся. Завтра с утра будешь маффины печь».

Пришла племянница Пети Галя. Оля сказала: «Хорошо, что зашла. Иди, посиди с дядей, подними ему настроение. Минут через двадцать ужинать будем».

За столом все сидели мрачные, почти не общались. Оля с тревогой посматривала на Петю. Он из-за Танечки сильно расстроился, но, кажется, ему ещё Галя подбавила. Денег, что ли, опять просила? «Вы с врачом разговаривали?» – решила она прервать молчание. Пранас поднял глаза: «Римма Ивановна разговаривала». «Нет, это когда положили, а сейчас?» Алик сказал: «Я разговаривал. Повезло, дежурила её палатная. Сказала, что операцию пока делать нельзя, надо гемоглобин поднять хотя бы до сотни. Они капельницы ставят и препараты железа дают, а от нас надо усиленное питание. Ну, мы через это проходили, знаем: печень, говядина, мясо птицы, капуста, свёкла, яблоки, зелень, красная рыба, икра…» Римма вздохнула: «Я икру ела только когда болела. И никогда не понимала, что в ней хорошего. Оль, ты разбираешься в икре? Кто у нас знаток красивой жизни? Надо Светку попросить или Инку, икру пусть они выбирают». Когда уже начали убирать со стола, Алик сказал: «А когда Танюшка маленькой была, она вермишелевый суп звала почему-то "мука". Помнишь, Оль?»

Галя не выдержала: «Что вы вокруг Танечки опять крутитесь? Кому из вас она хоть доброе слово сказала? Дядя Петя нюни распустил: расходы предстоят! Она тебе хоть раз чего-нибудь предложила? Не икру, а хоть селёдочку? Собачилась с тобой или молчала». «Ага, зато ты ему икру большими банками носишь», – первой среагировала Римма. «Не надо, – положила ей на плечо руку Оля. – Галя, Танечка – дочь Тани, с которой Петя двадцать лет прожил. Так или иначе, они – его семья. Другой нет. Тебе сын тоже розы не дарит, но он сын. В Таниных девочках – всё то хорошее, что в его прошлом осталось. А случись тебе в онкологию попасть, разве дядя тебе икру не принесёт?».

Когда за Галей дверь захлопнулась, Оля сказала: «Петя, не бери в голову. У каждого из нас проблем выше крыши. У Гали – невестка, у Танечки – Пранас. На ком разряжаться? Только на нас, стариках. Вот выздоровеет Танечка – и снова будет на тебя рычать». «Баба Оля, ну что ты говоришь!» «Это жизнь, Алдона. Все мы друг друга раздражаем». Пранас надменно так спросил: «Это какая же я проблема для Тани?» «Не при дочери будет сказано, она же не жила. Постоянная экономия. Скромное питание, бедная одежда, никогда не отдыхала. Ради чего? В шестьдесят, что ли, она наденет модельную обувь, нанесёт макияж и полетит на Кипр? Ты наплевал на неё. Даже сейчас не поинтересовался, что да как, Алик пошёл с врачом разговаривать». «Я для семьи! Я вкалывал!» «Таня, я имею в виду Алдонину бабушку, тоже для семьи вкалывала. В девяностые за шмотками моталась. Чтобы семью кормить, чтобы свекровь лечить, чтобы дочь-подросток была одета не хуже других. Она сама ездила, она ни на ком не ездила! Кстати, там она с Петей познакомилась. У него первая жена болела, вот он и крутился».

После отъезда Пранаса всё-таки пришлось Пете «скорую» вызывать. Давление скакануло. Алик сказал: «Давай заночуем здесь, Римма. Я буду за Петей поглядывать. Оле выспаться надо». «Чур, я буду с бабой Олей спать!», – обрадовалась девочка. «Да ты и в прошлую ночь меня футболила. Разревелась и на диван ко мне полезла», – пояснила Оля друзьям.

Поздно вечером, когда Петя и Алдона уснули, Алик спросил: «Оля, а что с родственниками?» «Мы почти надежду потеряли. Была Ульяна Кожевникова, которая ушла от мужа к другому мужику, а имя его история не сохранила. Уж рукой махнули. А за несколько дней до отъезда наша глазастенькая на кладбище на памятник наткнулась. Вот, глядите». Оля показала фотографию на телефоне. «Значит, не ушла к другому?» «Вот именно что ушла. К однофамильцу. В Утятине каждый седьмой – Кожевников. Показала это Таисии Андреевне, местной, очень хорошо мы с ней подружились. Она за голову схватилась: "Старая я маразматичка!" Оказывается, это её соседка была, мать самых близких её друзей. Она её знала как тётю Ляну. В общем, познакомилась я с двоюродным братом Валерой и его семьёй, ещё с двумя сёстрами по скайпу пообщалась. С сёстрами мы внешне очень похожи, особенно со второй, с Галей. А старшая, Люда, кое-что из семейной истории вспомнила. У неё, собственно, у одной какие-то воспоминания сохранились. Оказывается, мой брат стал причиной развода тётки. Она в сорок шестом поехала на родину, узнала от соседки, что один из племянников жив, разыскала его в детдоме и забрала. Это был младший, Федя. Путаница с именами – из-за контузии. Мальчику три года, оглохший, испуганный, фамилию свою произносил «Динов», а в детдоме решили, что это имя Дима. В Утятин его тётка привезла, скандалы с мужем участились. Она Федю забрала и на квартиру встала. К матери той самой Таисии Андреевны. А за забором сосед Андрей. С войны одноногим вернулся, но мужик работящий и малопьющий. Он пару дней на неё через забор глядел, а потом сказал: "Выходи за меня, обижать не буду, и мальца приму как своего". И они сорок лет прожили, троих детей вырастили. Даже четверых, когда отец за Федей приехал, тому уж пятнадцать лет было. Пару недель отец у них прожил, письма ждал от матери. Потом уехал с сыном в Воронеж. Редко, но регулярно он с сестрой переписывался. Умер в начале шестидесятых, уже Федя в армии отслужил. Я говорю: значит, следы брата и его потомков надо в Воронеже искать. А Эдик сообразил: банкир из Воронежа, и он Фёдорович, хватит розысков! Выходит, весь этот шурум-бурум племянник мой родной затеял! Мы решили наше родство с Валерой пока не афишировать, у него сын и внук, банкиру он двоюродный дядя, мало ли что».

Квартира встретила тишиной. Ни Тани, ни Алдоны дома не было. Оля прошла на кухню, выгрузила продукты в холодильник и принялась за готовку. Уже домывала раковину, когда загремел ключ в замке. «Ура, баба Оля вернулась! А деда Петя где?» «Он пока побудет в гостях». «Ну почему-у», – протянула Алдона обиженно. А Таня спросила: «Это из-за меня?» Как-то уж очень агрессивно спросила. Поэтому Оля, настроившаяся заранее на спокойное общение, всё-таки рассердилась. И сухо ответила: «Ну вот, ты сама всё понимаешь».       «Мне уехать?» «Глупости. Это дом твоих родителей, твоих бабушки и дедушки. Где ещё тебе искать приюта? Петя тебя раздражает. Вот он и освободил место». «Он что, насовсем в гости?!» – возмутилась Алдона. «Нет, он вернётся через недельку. Мойте руки и за стол! А потом мама будет отдыхать, а мы с Алдоной будем готовить Петину спальню к ремонту».

Таня спать ложиться отказалась категорически, и Оля поставила её складывать в коробки бельё и разбирать полки шифоньера. «А доллары?!», – спохватилась Алдона. «Ещё до нашего отъезда тётя Карина на валютный счёт положила». «Жа-алко. Я люблю драгоценности на себя навешать и долларами обложиться. Как будто я графиня». Взрослые захохотали. Под этот смех в дом вошли помощники: Вера с сыном, Римма и Алик с внуком. Выяснив, по какой причине смех, присоединились.  Алдона надулась. Тогда Вера сказала: «Алдоночка, не обижайся. Всё ты делаешь по фэншую. Говорят, надо чаще пересчитывать деньги, тогда они будут у тебя к рукам прилипать и в доме задерживаться».

Заспорили о шифоньере, стоит ли его двигать. «Бабушка говорила, он ещё довоенной работы. Как въехали, так и не двигали», – сказала Таня. «Тем более, это сколько же там пыли скопилось», – возразила Вера.  Мужики резво сдвинули его на середину комнаты. «Ф-фу! – отреагировала Алдона на войлок из пыли, образовавшийся на полу, и тенёта из паутины на стене. – Ой, драгоценность! Мама, смотри!». И подняла с пола серёжку.

«Эта долбанная серёжка! Свекруха покойная своими железными зубами лет десять за неё у Тани отгрызла, если не больше», –  сказала Вера. «Ну уж, вы скажете», – обиделась Таня. «А что не так? Всё орала, что та бизнес начала с воровства у своих, в поездках блудила со всеми, кому не лень». «А что, дядю Петю она не там подцепила?!»

«Таня, в то время ты была глупым подростком и повторяла злые слова ненормальной старухи. Но сейчас-то уже можно не вспоминать эти нелепые гадости!» «А что я не так сказала?» «Ты оскорбила память своей матери. Об отцовских б…х ты почему-то не говоришь!» «Папа никогда не изменял маме!» «Ой, не смешите мои тапочки!» «По крайней мере, он никого в дом не привёл!» «А почему у мамы твоей выкидыш случился? Она тогда домой раньше пришла и застала его в супружеской постели с коллегой. Не то коллоквиум готовили, не то концерт авторской песни репетировали».

Они препирались, сидя в зале, в ожидании, когда мужики закончат побелку потолка.  Примолкли, когда дверь спальни открыли. Но возобновили перепалку, как только мужики ушли выносить мусор. Оля сказала: «Прекратите обе!» и побежала в прихожую на дверной звонок. «Светка как всегда грязное дело пропустила», – пробурчала Вера, разматывая рулон обоев. «Баба Света, дедушка изменял бабушке?» – крикнула Алдона. Света от неожиданности хохотнула: «Ну и вопросик!» Зашла в зал, оценила диспозицию и сказала: «Ну, ясно, Танечка за честь отца вступилась! А Верочка, наверное, о студенческой кличке его проговорилась». «Какая кличка, баба Света?» Вера фыркнула. Света смущённо промямлила: «Ну, Алдоночка, дамы таких слов избегают. А мужики против таких слов не возражают. Твой дедушка этим погонялом гордился». «Светка, что ты несёшь! При ребёнке!» – возмутилась Римма.  «Да эти ребёнки больше нас знают! Запомни, Алдоночка: все мужики – козлы… простите, мальчики, о присутствующих не говорю», – ухмыльнулась Света на вернувшихся мужиков. «Баб Свет, что же бабушка всё это терпела?» «Да говорю же я, что мы были в этом направлении очень неразвитыми. Пока она не застукала его у соседки, не знала, даже не догадывалась. Она тогда институт закончила, подала на развод и взяла направление в Мурманск. Что тут началось! Лишаешь дочь отца, деда и бабки! Малую настропалили, она воет: "Не уйду из дома!" В общем, уломали её. Приткнули в тот НИИ, в котором Коля трудился, уговорили Таню сына родить. Ну, и тут… сами знаете, что. У Танюшки выкидыш, после чистки долгое лечение, там ещё инфекция… а что вы хотели от такого козла? Так свекруха ещё: кому ты теперь нужна, родить не можешь. Тут и Таня зубки показала: "Да ещё с залеченным триппером!" Бабка за сердце схватилась. Колька декламирует: "Как можно мать до приступа доводить!" Таня парирует: "Как можно в дом, где дети и родители, позорную болезнь принести!" Опять Танюшку Савельевы выпустили как оружие возмездия. Таня после всего никакая. И говорит: "Не хочешь официального развода – давай фактический. Живём как семья, но не как супруги". Коля, дурак, рад, уверен был, что всё рассосётся. Пару раз пытался наладить контакт, но Таня один раз ему в руку вилку воткнула, другой – коленом по памятным местам». Оля головой покачала: «Я видела, что у них всё плохо, но что так – даже не догадывалась. Таня при внешней мягкости была стойким оловянным солдатиком. Я удивлялась, как она терпит эту грязь. Оказывается, не терпела…»

На кухне, когда ставили тесто, Римма вполголоса сказала: «Оль, может, не надо? Девочка болеет, что прошедшим душу травить». Оля в ответ вздохнула: «Римма, для тебя Танечка – дочь подруги Тани. Тот десяток лет, что ты с нами не общалась, – это наша молодость. В нём всё самое важное: наши с Таней свадьбы и рождение детей. И разочарование в мужьях. Мой-то хоть сатиризмом не страдал, просто гулял периодически. И так же свёкры бы меня к семье приковывали: ребёнок, жилья нет. Спасибо Жене, как он меня выручил своей квартирой! А Тане досталось по полной. Коля песенки сочиняет, в КВН участвует, Коля диссертацию защитил, а Таня – тупая мещанка. Двадцать лет с этой семейкой! А как перестройка грянула, Коля бросился в политику: ах, Ельцин, ах, Собчак! Таня в полном недоумении: а эти-то козлы вам зачем? Все Савельевы с возмущением: какая дура в нашем умном семействе! Ну, кумиры у власти закрепились, однако Колю к кормушке не позвали. Более того, зарплату, превратившуюся в пшик, стали задерживать. И разочарованный Коля залёг на диване. Денег нет совсем. Свёкор умер, так с трудом похоронили. От этих долгов Таня решила челночным бизнесом заняться. Не всё удавалось, дважды крупно прогорала. Но деньги в дом несла, свекрови на лекарства и дочери на одежду хватало. Бабке, конечно, досадно, что её талантливый сын не мужик оказался, вот и сплела про Танино воровство и неверность. Видела серьгу? Она же серебряная, хотя аметисты, конечно, натуральные, дорогие. И работа хорошая. Но за одну серьгу дали бы копейки…»

Из коридора Таня с вызовом спросила: «А дядя Петя?» Оля вздохнула: «А зайди-ка, поговорим. Значит, Петя. Они с братом сиротами остались в школьном возрасте. Ну, их, конечно, в детдом. После восьмого класса в ПТУ – брата в железнодорожное, Петю в какое-то химическое. После армии он ещё техникум закончил, заочно, конечно. И двадцать лет на сверхвредном производстве, это ты по его зубам видишь. Так что пенсию он ещё в советское время заработал. Жена там же вкалывала, у неё пенсия ещё раньше образовалась – рассеянный склероз. Конечно, бедствовали. И он в челноки подался. Просил брата и его жену за инвалидкой приглядеть – послали. А Галя шёпотом предложила дяде тайную помощь. За шмотки. И в отсутствие дяди пару раз в день проделывала неблизкий путь, чтобы накормить и переодеть обозлённую неподвижную тётку. Правда, там ещё старуха-соседка по коммуналке помогала. Чувствуешь разницу, Танечка? Тебе мать из Турции платье на выпускной привезла, так ты губы дула – дешёвка! А Галя за такое же из-под грузной тётки какашки выгребала! Поэтому Петя к ней привязан, поэтому я её за то, что дядьку обирает, не осуждаю. В своё время он ей недоплачивал…»

Со смешком на кухню влетела Света: «Они меня прогнали! Я, видите ли, командую. А вы что тут готовите?» Римма ответила: «Пищу для размышления. О Пете говорим». «О, Петя! Это не Коля! Собака, которая лает, но не кусает». «Всё не так, девочки, всё не так, – вздохнула Оля. – У баб, которые челноками заделались, мужиков-кормильцев не было. То есть либо вообще мужиков не было, либо никчёмные, которые семью кормить не в состоянии. А Петя сумки нести поможет, Петя ночлег организует, о торговом месте договорится, Петя сальность какую-то ляпнет, за попу ущипнёт. Понимаете, для этих заморенных тёток это единственная возможность почувствовать себя женщинами. Он и нас так же щипал, вовсе ничего плохого не имея в виду. Простой как валенок. Таня рассказывала, что у неё он первое время вызывал отвращение. Понятно, внешне это всё напоминало Колин кобеляж. Сколько она челночила? Чуть больше двух лет? А потом в поездке ей плохо стало, кровотечение открылось… вот как у Танечки теперь, и тоже от тяжёлого труда. И Петя волок и Таню, и её товар. А когда приволок в дом, увидел, как встречает кормилицу семейка. И он им товар не отдал, сам реализовывал и Тане постепенно передавал деньги. Таня только благодаря ему могла после больницы восстанавливаться, бабка с Колей всё бы враз размотали». «Так от кого она аборт делала?» – спросила Таня. «Господи, Таня, какой аборт? Рак матки у неё был». «Подожди,– вскинулась Света. – Это что, когда Таня в онкологии лежала, про неё свекровь говорила, что она на аборте? Таня, ты что, мать в больнице не навещала?» «Ну, мне бабушка сказала…», –  растерянно ответила Таня. «Ну, ладно, ты подростком всё это на веру приняла. Но потом вы о прошлом никогда не говорили?» «Говорят, рак – последствие сильной обиды. Значит, Таня никогда не пыталась перед тобой оправдаться, – вздохнула Оля. – Давай-ка я тебе доскажу. Никаких там чувств не было. У Пети – просто естественная для него помощь знакомой женщине. У Тани – благодарность к постороннему человеку, который, в отличие от близких, её пожалел. Петя реализовал товар, передал ей деньги, и больше они не виделись. Он челночил, она консьержкой устроилась. В последующие два года муж с бабкой друг за другом умерли. Через год где-то после похорон Таня Петю встретила в невменяемом состоянии: пьяный, грязный, оборванный. Она его у милиции отбила, домой привела и из запоя вывела. Это он так после смерти жены опустился. Не для кого стало вкалывать. Ты тогда в техникуме училась, на практику уезжала. Когда вернулась, чуть было Петя снова в запой не сорвался. Но Таня характер проявила, развела вас как спортивный рефери. Чтобы не объяснять ничего, сказала: это мой муж. А эта фальшивая семья оказалась для обоих спасением… то есть фальшивая не потому что ненастоящая, а потому что сначала Таня соврала, что муж… тьфу, запуталась! В общем, соврала, что муж, а потом семья вправду получилась. Петя работал и пенсию получал, Таня работала.  Вам ведь сразу жить стало легче. А когда ты вышла замуж и уехала, Таня сказала: живём как старосветские помещики.  Петя скрасил последние годы её жизни».

«А где она взяла деньги?» – спросила Таня.  «Первый раз Алик дал. Это когда она сразу прогорела. А потом я, – ответила Света. – Она потом поднялась и всё вернула. А молчала почему – понятно. Если бы Проничева… ну, жена Алика… если бы она узнала, что деньги мимо неё ушли, она бы его жизнь в ад превратила. А мои деньги тоже были немножко левыми. Я тогда родительскую дачу продала и Тане немножко отстегнула. Если бы мой третий муж о них узнал, он бы их у меня вымозжил. А так я к разводу подошла с небольшими накоплениями. Конечно, если бы мы знали, что бабка плетёт, мы бы признались… но Таня многое скрывала».

Зашла на кухню Вера: «Ну, всё, молодёжь доклеит. Упарилась. Алдонка в аметистовых серьгах стены мажет, настоящая графиня! Девчонки, у меня мысль возникла: я ей сиреневое платье на Сашкину свадьбу сошью под эти серьги. «Баба Вера, вот туфли, – влетела Алдона, размахивая серебристыми туфлями с широким ремешком. – Это мне деда Петя для танцевальной студии купил!» «Значит, отделка будет серебристая, –  сказала Вера, вертя в руках обувь. Послушай, детка, это же безумно дорого. Фирменные, для латинос… тысяч шесть, наверное». «Восемь почти, – призналась Алдона. – Баба Оля, ты не думай, я не выпрашивала, я даже мерить не хотела». «Ай да Петя, – удивилась Света. – Такие деньжищи за туфли выложил! Он же скупой как Гобсек! Алдон, как тебе удалось?» «Ну, мы в студию с Машей ходим… баба Оля знает, из нашего класса. Ей бабушка купила красные туфли. А деда Петя с нами часто на занятия ходит… ну, катается. Он сказал: почему у всех красивые туфли, а у тебя допотопные? И купил!» «И не пожалел потом?» «Наоборот, ругается, что на занятиях я в старых бабулиных на среднем каблуке. Я говорю, что эти для выступлений, а он: ещё купим! Баба Оля, ты не сердишься?» Оля пожала плечами: «За деньги? Слава богу, Петя нашёл, куда их тратить. А то после Таниной смерти и своей болезни он до того жаден стал… только тёте Гале не проговорись, у неё давление».

Вечером пришла Людмила Васильевна. Споткнувшись в прихожей о рулоны обоев, удивилась: «Вы что, ремонт задумали? И надо вам…» Оля, вытирая руки о передник, ответила: «Да мы не везде, только спальню Петину, а то одиннадцать лет без ремонта». Конечно, Людмила Васильевна сунула нос в дверь: «Кто клеил-то? Небось, Алик?»  «Все понемножку». «А эти обои что, лишние?» «Прихожую завтра поклеим. Мы к свадьбе».

На расспросы Людмилы Васильевны она объяснила, что свадьба Саши и Даши, что у молодых сейчас принято по сценарию, надо в невестином доме выкуп с жениха требовать, а Даша иногородняя. Поэтому решили её из этого дома замуж выдавать. Завтра женщины прихожую поклеят, а мужики ламинат постелют.  А зал трогать не будут, его три года назад Оля с Таней и Петей, тогда ещё живыми и здоровыми, клеили. Людмила Васильевна фыркнула недовольно: «С чего это от вас? Могли бы от Риммы с Аликом». «Нельзя, они гости со стороны жениха». «Так вы и на свадьбу пойдёте?» «Танюшка только не попадает, ей с той недели в больницу». «И ребёнка на свадьбу берёте?» «Ха, ребёнок, – в юбке из старинной скатерти и с пером в волосах из кухни выплыла Алдона. – Баба Оля, а так можно:

«У жениха у Сани

В брюках от Армани

Есть кошелёк в кармане,

Ну, доставай-ка мани,

А то скроешься в тумане!»

Оля с Таней захохотали. Таня, утирая слёзы, простонала: «Ой-ё-ёй, я думала, она только в точных предметах не сильна! А этот ребёнок и с языком не дружит!» Оля возразила: «Нет, рифмы хорошие: мани в кармане, брюки от Армани, Саня в тумане. Но ритмически – никак. Ты, Алдона, если тебя это сочинительство не увлекает, просто пошарь в интернете». «Ну, и ладно, – легко согласилась девочка и вернулась на кухню. И крикнула оттуда. – Вообще-то эти стихи из интернета!» А Людмила Васильевна продолжила расспросы: сколько решили дарить, кто приглашён, где будет свадьба, как нарядятся гости.

Вечером она рассказывала по телефону Алле: «Нет, ты представляешь себе, они холодильник дарят! Новый! Прямо в упаковке! Нет, на паях с Андреевыми, но это же тысяч по 20! А у самих старый стоит! И Петя себе к свадьбе костюм-тройку купил. Ему жить осталось два понедельника… ха-ха-ха, правду говоришь, будет в чём похоронить! Я спрашиваю: неужели не могли людей нанять для ремонта, если деньги на подарок нашли?  А Оля отвечает: пока мы что-то делать сами можем, мы себя людьми чувствуем. И есть повод собраться. А в мойке гора посуды после их сборища! И моют Таня с Олей, а Алдона в компьютере играется. Я ей попеняла, а Оля говорит: она сегодня обои обдирала, а потом клеила, пусть отдыхает! Избаловали девчонку!  Ой, я не спросила, может, Асояны старый холодильник им отдадут? Тогда ничего… как квартиру? Кто дарит?»

Долго после этого разговора успокоиться не могла. Пришлось ещё Ядвиге позвонить: «Здравствуй, Ядзя. Я чего звоню… ты на концерте была? И как тебе? А я в органный зал собираюсь. Ты знаешь, я со вчерашнего дня в возмущении. Ядвига, как наше поколение жило! Я только на шестом десятке в отдельной квартире оказалась! А Асояны внуку на свадьбу квартиру подарили… нет, не Карина, она мебель, а дед и дядя на евродвушку скинулись. Нет, Эдик больше дал, он как бы комнату у него выкупил в общей квартире, а остальную выплату с дедом пополам поделили. Как что?! Соплякам двадцатилетним! Нет, вузы они закончили… да какие они богатые… ну, Алик раньше на ремонте подрабатывал. Но отдать всё внуку! И как Римма терпит?

В палату влетела Алдона: «Мам, баба Вера сказала, пока всё не съешь, ничего тебе не показывать и не рассказывать!» «И чего это ты мне показать можешь?» «А вот могу, я планшет принесла. Вся свадьба тут!»