Золотая кровь

Вскоре автобус уткнулся в хвост тянущейся до горизонта очереди разномастных автомобилей. Водитель вышел, пообщался со стоящими впереди, потом притормозил встречную и объявил: «Впереди большегруз перевернулся, застряли надолго, попробую в объезд, пока нас не заперли». Они вернулись на несколько километров назад и свернули на хиленькую дорогу, ведущую через маленькую деревушку. С вопросами к водителю никто не приставал, и минут через двадцать они оказались на окраине небольшого городка. Тут нарушил молчание Серёжа Андреев: «Давайте к ближайшей больнице, маме нехорошо».

Последние метры перед больницей автобус преодолел хрипя и постукивая. Водитель матюгнулся и сказал: «Все выгружайтесь, тут мы автосервис проезжали, дойду до них».

Они разместились на креслах и диванах в холле приёмного отделения, проигнорировав жёлтые ленты, обязывающие занимать места через одного. Спустившийся из отделения кардиолог настоял на госпитализации. Сказал, что насильно никто держать не будет, но хотя бы несколько дней после криза нужно соблюдать постельный режим и находиться под присмотром медицины. Позвонил водитель, сказал, что задержка будет часа на два. Они уже знали, что с той аварии сюда привезли некоторых пострадавших, поэтому не удивлялись небывалому для такой небольшой больницы оживлению. Дежурная медсестра сказала, что запаздывает машина с кровью, застрявшая где-то в районе аварии, они уже местных доноров обзванивают. Эдик предложил: «Вроде бы, не положено напрямую переливать. Но если срочно нужна, я могу сдать, у нас в институте несколько раз в год организуют день донора. Только у меня вторая положительная, не самая редкая. У папы тоже, но ему уже семьдесят». «Мил человек, у нас все четверо пострадавших с такой, именно её и не хватает, – остановился пробегавший мимо пожилой врач. – И тут уже пофиг, если даже гепатит какой зальём. Давайте, кто со второй положительной, проходите в этот коридор».

Наташа, сдавшая кровь вслед за Эдиком, догадалась опустошить стоящий в холле вендинговый аппарат и раздавала вернувшимся шоколадки. Эдик пытался набрать Олю, чтобы предупредить, что они задерживаются, но абонент был недоступен. Тут ему Карина позвонила, почему их до сих пор нет, и он объяснил ситуацию, сказав, что тётя Оля уже должна приехать. Может, катафалк в той пробке застрял? Сестра завопила: «Придурок!» и отключилась. Минут через пятнадцать она перезвонила и с истерикой в голосе сообщила, что дозвонилась в соответствующие службы и выяснила, что Самсина Ольга Ивановна числится в списке пострадавших и доставлена в ближайшую больницу. А ближайшая больница…

Эдик кинулся к дежурной. Ну да, подтвердила она, именно эту пострадавшую взяли на стол последней, и именно ей крови не хватило. А у неё разрыв селезёнки, пока довезли, давление уже почти на нуле было. Так что спасибо, люди добрые, только благодаря вам старушка жива. «Но у неё же резус-нулевая, – ахнула Римма. – Она периодически пополняет банк крови, ей только свою вливать можно». «Что-о? – фыркнул подошедший к ним тот же пожилой врач. – Слышал я эти байки про золотую кровь. Но, по-моему, кровь эта существует только в интернете и больше нигде. Да и там насчитывается девять ныне живущих с такой. Обыкновенная у вашей старухи кровь, вторая положительная. Если есть своя в запасе, привозите хоть завтра, быстрее выздоровление пойдёт». Римма настояла, чтобы её допустили к подруге, и вернулась в полном недоумении. Да, это Оля, она ещё не пришла в себя после наркоза, но жива, и прогноз хороший.

Водитель автобуса объявил посадку. Наташа осталась ухаживать за обеими старушками до утра, когда её сменит кто-то из их компании.

Выписали Олю на десятый день, Вера удрала из той больницы раньше. Восстанавливалась Оля не по возрасту быстро. Её поддерживало желание поскорее увидеть младшего Асояна, которого по причине его излишней шустрости не допускали к бабушке до полного заживления шва, а ещё разговор Танечки с Пранасом по телефону. Он спросил жену, когда она собирается возвращаться, а она ответила коротко и решительно: «Никогда!» И пояснила, что двадцать лет трудилась как Золушка на севере в ожидании райской жизни на западе, а получила вторую серию рабского труда. Пусть ищет себе новую рабыню, а Таня теперь будет жить как все: восьмичасовой рабочий день и обычные домашние хлопоты. А ещё радость общения с дочерью, которой в детстве недодала материнского тепла и материального достатка, потому что всё было подчинено воплощению отцовой мечты. «Мы с тобой осуществили твою мечту, теперь кайфуй один. Ни на что не претендую. Я просто жить хочу!» И отключилась. Ей показалось, что он всхлипнул, но скорее всего только показалось.

Эта история с кровью мучила Олю чрезвычайно. Они втроём с Аликом и Риммой обсуждали её неоднократно и абсолютно бесплодно. Алик утверждал, что это врачи для Быкадинова подняли ставки на предельную высоту. Подло и цинично? По нынешним временам всё возможно. Ведь говорила Галя, что изначально группа у дочери была вторая положительная. Такой она, наверное, и оставалась. Была сложность с подбором донора по генетической идентичности, а они для того, чтобы ответственность с себя снять, ещё и нулевой резус ей приписали.

Гале она подробно описала эту странную историю и предложила ей сделать анализ крови детей в паре клиник.      Иногда Оля перезванивалась с утятинскими родственниками. О Гале и её дочери она им никогда не говорила, но как-то брат Валера сам завёл разговор о Быкадинове, упомянув о том, что сотрудники финансируемого им института по-прежнему наезжают в город. И Оля вдруг решилась рассказать ему эту историю. Брат недоверчиво хмыкнул, а вот его жена, до этого не принимавшая участия в разговоре и просто сновавшая за его спиной с обычными домашними хлопотами, присела перед экраном и явно прониклась этой историей: «Я с Надей поговорю, с целительницей». «Ты веришь во всех этих утятинских колдунов?» – спросила она вполголоса, когда его жена вышла из комнаты. Брат подумал и ответил: «Не все, но чудеса случаются, чему я даже свидетелем был. В нашем городе колдовство – вещь обыкновенная».

И тут звонок от Гали! Как Оля обрадовалась! И Галя шмыгала носом. Она подтвердила, что у Кати и Саши вторая группа. А ещё объявила, что они летом собираются вернуться на родину. И дело тут не в анализах, а в том, что аудит показал, что остатки финансовой империи Быкадинова растворились под умелым руководством его родственника, и теперь наследники никому кроме их матери не интересны.

Ещё через неделю поступил звонок с неизвестного номера. Обычно Оля их игнорировала, а тут вздумала почему-то ответить. «Это Николай, водитель со скорой из Утятина. Я тут в гостях у друга… ну, в Петербурге. Можно к вам зайти с разговором?» Она даже обрадовалась: надо же, три года назад один раз пообщались, а помнит! Назвала адрес.

Коля пришёл не один, а с другом. Оля даже заволновалась: оба были изрядно выпившие, и похоже, что встречу они праздновали уже не первый день. Но отступать некуда, пригласила их на кухню, оговорившись, что в доме спит маленький ребёнок, налила чаю, выставила пироги.

«Мне Кожевниковы рассказали о семье этого банкира, – внезапно с его лица исчезла пьяная ухмылка, и взгляд стал пронзительным, даже страшным. – Живы, значит, его отродья?» «Что вы городите, – дрожащим голосом сказала она. – Он был плохой человек, но дети-то в чём виноваты?» «Яблоко от яблони, знаете ли. На них семейное заклятие наложено. Никто не должен из этой семейки выжить, гнилое дерево надо под корень рубить!» «Ну, а ко мне это тоже относится? Я ведь, между прочим, тётка ему родная». «Семья – это родители и дети. Это не только общая кровь, но и общая мораль». «Неправда! Родители не словами воспитывают, а поступками. Примерами негативными и позитивными. И как эти поступки дети оценят – это ещё бабушка надвое сказала. Вот в двух семьях отцы жестоко карают детей за проступки, а дети, вырастая, строят семьи по-разному: один с ремнём не расстаётся, а другой никогда не позволит себе на дитя руку поднять». «Ну, до сих пор семейные заклятия осечек не давали. Объяснишь им, что у них на всех одна болезнь – и начинают они друг друга пожирать». «Как одна на всех?» «А что, вам не объяснили? Стоит одному заболеть, как у других самочувствие улучшается. В результате они начинают мучить друг друга». «Насколько я знаю, Быкадинов всё делал для того, чтобы вылечить дочь». «А насколько вы это знаете?»

Намекает, что это отец придумал, что у Кати золотая кровь, чтобы не лечить её? Оля поняла, что это ужасно, но правдоподобно. То есть не легенда о семейном заклятии правдоподобна, но поведение племянника в том случае, если он верит в это заклятие. «А как ведёт себя болезнь в случае смерти одного из членов семьи?» «Ну вот, вы мыслите в правильном направлении. Если членов семьи становится меньше, соответственно, меньше возможностей для передыха у оставшихся. Понимаете, да? Когда в семье четыре человека, грубо говоря, болеете вы через три раза, остаётся трое – передыхаете через двоих. Я, конечно, утрирую, кто-то может болеть чаще других, а может вообще из болезни в болезнь переходить. Но если остался один – из болезней уже не выберешься».

«Вы сказали, что семья – это родители и дети. Но Галя ничего не говорила о собственных болезнях. У Эдуарда всё началось с неважного самочувствия, которому врачи не находили объяснений: небольшая температура, раздражительность, усталость. Был перерыв, когда дочери удалили сложный зуб. Почувствовал себя здоровым, но, когда дочь выздоровела, отцова болезнь вернулась. Потом у Кати стала неметь нога, потом ей поставили страшный диагноз, причём ухудшение произошло очень стремительно. Когда вдруг резко наступило улучшение, девочка вспомнила о семейном заклятии и попросила мать позвонить отцу. Катя в мистическую природу заболевания тоже верила, и сразу предположила, что с ним что-то случилось. И точно, оказалось, что в вашем Утятине он руки сломал. У ребёнка месяц ремиссии, а потом вновь ухудшение. То есть болезни отца и дочери чередовались, о Галиных болезнях я не слышала. Какие-то наверняка были, но она никогда не связывала их с семейной цикличностью. Так вот, какое значение имеет брак? Если разошлись, тот, кто ушёл из семьи, уходит от заклятия? Можно ли публично отказаться от ребёнка, чтобы избавить его от болезней?» Коля засмеялся: «Ни бог, ни дьявол паспортов не спрашивают. Но, наверное, поторговаться с ними можно. Этот ваш родственник, скорее всего, над дочерью измывался, чтобы самому не болеть. А над женой почему-то не получалось. Вот он и стал жён менять. Скорее всего, жертву искал. Как, вы говорите, у него было? Очередные, основные, запасные, одноразовые? А до этого пятнадцать лет с одной в браке состоял, хотя верность не хранил. А Галя ваша… скажите, она хороший человек?» «Обычный. Не идеальная, нет. Но мать любящая, даже самоотверженная». «То есть не святая. Значит, с дьяволом дело имела, и вот мне очень интересно, чем она ему за жизни отродий быкадиновских заплатила?» «Я не верю в ваши утятинские легенды, и в бедах Гали и её детей вас не виню. Но говорить так о детях – это отвратительно».

За время их беседы проснулся слишком рано малыш, пришлёпал босиком на кухню, держа за уши плюшевого зайца, следом прибежала приглядывающая за ним Алдона, узнала утятинца, обрадовалась. Алик сначала дичился и жался к бабушке, а потом вдруг залез к Коле на колени и играл с мягкой игрушкой, не пытаясь бегать, прыгать, куда-нибудь залезть и чего-нибудь разбить, как он обычно это делал. Коля сказал: «Этот наш, утятинский!». Алдона возразила, но Оля, подумав, согласилась: «В Утятине зачат». «Синячок у него на щёчке». Первый раз вступил в разговор его спутник, которого Коля представил как утятинского уроженца, ныне жителя северной столицы, врача. Он сказал, что это не синяк, а гемангиома. Колю почему-то это заинтересовало, он стал расспрашивать, чем это грозит, что из себя представляет и как лечится. Разговор перетёк на болезни, закончился мирно, Алик за это время на руках у гостя уснул. Уходя, Коля сказал: «Может быть, завтра вы в наши утятинские чудеса поверите. И тогда свяжитесь с этой вашей родственницей и узнайте, кого она за детей своих просила и чем пожертвовала. Вовсе я зла им не желаю, но интересно, почему на этот раз заклятие сбой дало».

Назавтра малыш по-прежнему вёл себя заторможено, был сонливым. Его у Оли оставили, потому что Наташа простудилась, и ребёнка решили не подвергать риску заразиться, тем более, что Римма с Аликом тоже болели. Алдона с утра уехала на занятия, Танечка на работу, так что Оле даже посоветоваться было не с кем. В конце концов она всё же решила позвонить Эдику.

Они примчались почти одновременно – Эдик и Карина. Это удивительно, но тёткой она оказалась заботливой и любящей. Они даже с братом стали мягче общаться, вот и сейчас он, не желая волновать больную жену, решил посоветоваться с сестрой. Алик им обрадовался, но не так бурно, как обычно. «Температурка нормальная, – зацеловывала его Карина. – Но всё равно что-то с ним не так». «Да не выспался ребёнок, вот и всё, – скептически наблюдал за ней Эдик. – Испортите мне малого. Бабье воспитание!» Алдона с занятий пришла, тоже включилась в обсуждение, мол, Алик вчера тормозил и рано уснул, и спал-то он всю ночь. Тут ещё прадед позвонил, а он по части квохтания над ребёнком всем бабушкам сто очков вперёд мог дать. Эдик только глаза закатывал, когда Самсин напомнил им о неудачной попытке криодеструкции, мол, ребёнок теперь чужих боится, а от вида врачей криком закатывается. А Карина вдруг: «Ой, а где она?!» И Алдона подхватила: «Смотрите, щёчка чистая!» Действительно, пятно со щеки исчезло.

Тут уже и Эдик испугался и решил срочно везти сына в клинику, где он на учёте состоял. Дед с экрана бурно его поддерживал, а женщины теперь наоборот, считали, что нужно подождать и понаблюдать. А Оля сказала: «Это Коля». И Алдона согласилась: «Я вчера заметила, что он Алькину щёку рукой закрывал. Он же ведьмак, этот Коля, Таисия Андреевна его боится. Позвони ему, баба Оля!»

«Ну и как вам наши утятинские чудеса? – в ответ на приветствие прохрипел Коля. – Пацан несколько дней тормозить будет, потому что я его немного усыпил. В четверг перед отъездом зайду посмотреть. А с вас разговор со вдовой». «Правда, что ли, ведьмак? Ладно, пока, вроде, Алик на больного не похож. Поехали на работу, систер!» – потянул Карину за руку Эдик. «Все мужики – бездушные скоты», – сказала она, но двинулась на выход.

Через пару дней Алик умудряется залезть на кухонный подоконник и открыть форточку. «Ожил наш футболист», – смеётся Танечка, успевая схватить и малыша, и цветочный горшок, который он сдвинул на край подоконника. – Тётя Оля, давай окна закажем со съёмными ручками». «Чего деньги тратить, – возражает Алдона. – Нормальные у нас окна, и Алька скоро вырастет и не будет где не надо лазить». «В доме всегда должны быть дети, – обнимает её мать. – Саша с Дашей должны же наконец маленького завести, Серёжка жениться собрался, да и ты у нас на выданье. Я буду хорошей бабушкой, такой же, как тётя Оля».

Коля зашёл перед отъездом, как и обещал. Был он хмур и трезв. Сказал: «Я никогда не занимался лечением. Что у человека внутри, я вижу, диагноз поставить могу. Но лечить не берусь, потому что не специалист и понятия не имею, как это делать. Один раз только однокласснице своей в кишечнике опухоль убрал. Жаль её стало, дети небольшие и муж скотина. Опухоль убрал, а кишечник перекрыл. Потом пришлось ещё кишку наращивать. Теперь знаю, что нефиг водителю в организм лезть, его дело двигатели и колёса». «А женщина эта?» – испуганно спросила Оля. «Замуж вышла. Нормально у неё. А у вашего мальчика этот узел близко, так что там всё несложно. И горело это место у него, беспокоило. Но был я бухой, трезвым бы так безответственно не поступил».

Галя прилетела уже летом. В общем-то о ней и не знали ничего. Несколько фотографий, и только маленького Сашеньки – ни своих, ни дочери. Короткие обезличенные сообщения, что всё у них нормально, что все подробности при встрече. Понятно, опасалась, что по фотографиям и именам могли отследить их переписку. И, наконец, Оля встречает их в Пулково. Андрей, оказывается, прилетел накануне. А выходят они… вчетвером! Катя ведёт за ручку маленького братишку, а Галя держит младенца на руках. Да ещё хохочет, видя изумление на тёткином лице. И в машине ей шепчет: «Это вы ещё не всё знаете. Я беременна». Такая вот метаморфоза. Тётка ей шепчет в ответ: «Вот теперь семечки вписываются в твой образ навсегда».

В гостинице Галя рассказывает, что Андрей работал в охране одного опального олигарха, поселившегося на берегу Северного моря, а они жили неподалёку в небольшом по тамошним меркам коттедже. Позднее Катя уехала учиться, и после каникул снова она вернётся в свой университет. Малышка Настенька – дитя незапланированное, но любимое. Да, Гале скоро тридцать девять, но негоже матери, едва не потерявшей ребёнка, узаконенным убийством заниматься. Её Машенька появится на свет, когда Настеньке только год стукнет. Это рождение запланировано, годы поджимают, а нужно, чтобы у девочки был близкий человек и по возрасту, и по хромосомному набору. Нет, они с Андреем не женаты, опасались светиться с документами. И Галю это абсолютно не волнует. Она была замужем, и штамп в паспорте не защитил ни её детей, ни её имущество.

Когда Оля рассказала о визите утятинского ведьмака, Галя сказала: «Я тоже считаю, что золотая кровь – это была выдумка Эдика, и только такая дурочка, как я, не догадалась проверить это в другой клинике. Мне просто в голову не могло прийти, что он обрекает собственного ребёнка на муки, чтобы самому чувствовать себя хорошо. В её смерти он заинтересован не был, поэтому врач взял вас донором. Ну, а когда любящий папаша умер, они были рады Катю исцелить, не монстры же они, просто коммерсанты».

Катя яростно возражала, не желая признавать родного отца настолько бездушным, хотя образ его не идеализировала. Ей приятнее было считать, что заклятье делало анализы читаемыми не так. «Ой, да думай ты как тебе удобно! В одном ведьмак прав: господь не продаёт индульгенции, а дьявол – лицензии на отстрел. А этот идиот вдруг принялся разводиться и жениться. Меня он доставал всячески, но я, во-первых, за пятнадцать лет супружества чёртовой кожей обросла, а во-вторых, настолько была в отчаяние от Катиной болезни погружена, что все его нападки мне как слону дробина. Деньги перестал давать? А мне они теперь зачем? Проституток своих в семейный дом стал водить? Да мне плевать! Выставил меня как-то на мороз в пеньюаре и шлёпанцах и не велел впускать в дом. Сорок минут я вокруг дома ходила. Потом открыл двери. А я на следующий день даже не чихнула, потому что на фронте не простужаются! Один раз он меня с лестницы сбросил. Были сильные ушибы и вывих кисти. Перелома, к счастью, не случилось. Наверное, ждал большого облегчения, а у него к вечеру температура поднялась! И он от меня отстал. Зато стал одновременно несколько подстилок при себе держать. Со всеми вёл себя по-садистски. Но расплачивался, наверное, щедро, потому что никто не уходил. Эта, которую Катя Номер четыре звала, инстинктивно почувствовала, что ему надо, и подстроилась, изображая страдания. Он повёлся и женился. А она от счастья прикидываться перестала. И он развёлся. Номер пять, скорее всего, Писарев сориентировал на поведение жертвы, только Эдичка от излишеств милостью божией помре и окольцевать её не успел».

«Да, с семейным заклятьем Коля просчитался», – согласилась Оля. А Катя вдруг с горечью сказала: «Так не было никакой семьи. Мам, ты уж прости, но пока я не заболела, тебе дела до меня не было. Как и отцу». Галя всхлипнула. Оля, сидящая на диване между ними, прижала к себе с силой их обеих и сказала: «Семья на любви строится. Любовь проявляется в горе, а не в радости. Мать твоя в своей материнской любви выложилась полностью. А семья – вот она, разве нет? Мама, братик, сестрички». «И ещё Андрей, – кивнула Катя. – Это мама просто понтуется, что она за него замуж не хочет. А так-то он надёжный. И любит её».

«Будем считать, что не было никакой золотой крови, а была только бесчеловечная афера», – сказала Оля, прощаясь. «Как же, бабушка, а пятно это у ребёнка, оно ведь исчезло» – возразила Катя, не желавшая расстаться с верой в чудеса. «Мой брат, тот, что в Утятине живёт, сказал, что чудеса иногда всё-таки случаются, чему он свидетелем был. Колдовство у них дело обыкновенное. Со мной тоже чудо произошло, когда мои друзья в нужный момент оказались в больнице и поделились со мной кровью». «Это не чудо, это дружба». «Катенька, они не знали, что это для меня. И ты не права, дружба – это чудо».

Галя сказала, что Андрей покупает большой дом в Стрельне, и они хотят, чтобы тётя Оля переехала к ним: «Не думайте, что я вас в няньки зову, няни у нас и так будут. Я хочу, чтобы у моих детей бабушка была, а у бабушки собственный угол». «Нет, Галя. Я с радостью буду к вам приезжать, и вы, надеюсь, меня навещать будете, мы ведь не чужие. И с детьми всегда помогу. Но Таниных девочек не брошу, я им нужна».

Усадив Олю на такси, Галя вернулась в номер и сказала дочери: «Я тебе рассказывала, как её друзья мою беременность перед твоим отцом прикрывали? Тогда один старичок сказал, что только у хороших людей бывают хорошие друзья. Знаешь, они все в профессии не состоялись, капиталов не нажили, почти никто супружеского счастья не обрёл. Только дружбу сохранили, ею сильны. Ты скажешь, что тебя родной брат, его родная кровь спасла? А благодаря кому этот брат на свет появился? Только благодаря ей и её друзьям. А у меня ведь тоже были друзья в детстве и юности. Только я, дура, все связи прервала. Не из-за гордости, а из-за робости. Боялась, что завидовать будут, Эдькины высокопоставленные друзья осудят, он осмеёт. Вот залезу на самый верх, а уж там у меня друзья будут о-го-го какие! А ни фига там дружбы нет, и меня там нет. Надо будет мне возобновить старые знакомства. Может быть, кто-то из них помнит меня и простит? Может, кому-то помощь требуется?»