Золотая кровь

Женщины курсировали между кухней и комнатой, шустро накрывая на стол. Деды гомонили, обсуждая планы по воспитанию новорожденного внука. Эдик, который ночь провёл в роддоме в ожидании появления сына, скорчился, подрёмывая в кресле. Оля, расставляя тарелки, покосилась на Самсина. Ему далеко за восемьдесят, но какой он живой и решительный! Быстро сообразил, как вывести из-под удара Галю, с серьёзным видом отчитывая Римму за якобы ошибочное юридическое сопровождение подбора и медицинского ведения суррогатной матери.

Когда Оля с ним познакомилась, ему было где-то в районе сорока, и она считала его старым и таким же занудным и мрачным, как все Самсины. Но добрым. А у него просто не было возможности в занудном семействе старшего брата показать себя настоящим. На самом деле он сорок лет назад был, наверное, и весёлым, и нежным по отношению к жене, запомнившейся Оле молчаливой и спокойной. «Ты чего?» – спросил он, перехватив её взгляд. «Ты меня опять спасаешь». «Тогда отдать тебе квартиру предложила Мирра. Она с семьёй твоего мужа не зналась, я навещал их один, но ей рассказывал, конечно. О том, что подруга поселила тебя на своей даче, а мужья подруг перевозили туда тебя с Сашенькой и вещами. А она сказала, что только у хороших людей бывают хорошие друзья. Поэтому лучше мы поможем хорошему человеку, чем не очень хорошим родственникам. Она разбиралась в людях, моя Мирра. Тебя по-прежнему окружают хорошие люди». Галя всхлипнула, слушая их диалог. А после проводов гостей сказала: «Как он прав, тётя Оля! Все ваши друзья хорошие люди. И я постараюсь стать лучше, я хочу, чтобы вы считали меня не только родственницей, но и другом».

К разговору с дочерью она подготовилась. Нельзя, чтобы до Эдуарда дошла весть о её истинной беременности, поэтому ей она жёстко сказала, что без диплома и опыта работы у неё нет возможности зарабатывать себе на жизнь ни руками, ни умом. Приходится телом. Была бы моложе, пошла бы в содержанки. А так приходится жертвовать красотой и здоровьем. Кто знает другой путь, пусть осудит. Девочка заплакала: «Мама, прости меня! Я должна была с тобой уехать. Ты сейчас говоришь так же цинично, как отец. Ты озлобилась, где моя добрая мамочка? Я приеду!» Но мать убедила её, что сейчас не время. Появится ребёнок, она передаст его заказчикам и будет восстанавливаться. Тогда и увидятся. А сейчас главное для них – здоровье.

Время шло, роды приближались. Галя с трудом сдерживалась: дочь опять вернулась в клинику, ремиссия оказалась нестойкой. Ольга Ивановна успокаивала её, что вновь пойдёт на донорство, но племянница понимала, что это не выход. Немного успокаивало то, что на этот раз ухудшение было не столь резким.

А у Асоянов царила радость. Наташа была мать до крайности тревожная, её дед две недели до возвращения домой провёл у колыбели двоюродного правнука, ловя каждое его движение с восторженно открытым ртом. Римма с Аликом тоже практически не отходили, так же, как Саша с Дашей. Правда, Даша с восхищением, в Саша вынужденно сопровождал. Эдик поделился: «Тётя Оля, нам это внезапное единение фамилии как-то поперёк горла. Сашка боится, что Дашка тоже киндера потребует, а ему бы для себя пожить хотелось хоть парочку лет. Даже эта ведьма, сестрица моя, и то заходить стала и умиляться, мол, дедова порода. В общем, в своём доме я самый лишний элемент. Можно я у дяди Пети заночую?» Оля потрепала его за ухо: «Только в виде исключения и одну ночь! Это тебе кажется, что они приходят к вам ради танцев с бубнами. А они ведь дают Наташе возможность выспаться, помогают с домашними делами управиться. Ты не представляешь, каково это, когда всё в одни руки. Ночь не спать, днём метаться между стиркой, кастрюлями и колыбелью, а вечером получать втык, что сидишь дома и ничего не успеваешь. Не родственники тебя от жены отодвигают, а ты сам сбежал! Смотри, будешь отдаляться – семью потеряешь».

Галя удивлялась: «Как это можно спать под дяди Петин храп и при этом жаловаться на писк младенца!» «Да не писк его раздражает, а то, что в этом доме его статус понизился. Корону с него сняли и на сына водрузили, а его в угол запинали. Мужиков завтраком накормишь, как проснутся, а я пошла Асоянов разгонять».

А вернувшись, снова подёргала крестника за ухо: «Ох, Эдик, я сегодня попыталась с Наташей поговорить о ваших взаимоотношениях. А она мне ответила, что её уже Карина отчитала. Сказала, что от неё муж ушёл при таких же обстоятельствах, и Сашка без отца вырос, потому что она с матерью отстранили молодого отца от семьи. Так что не гневи бога, сестра желает тебе добра. Просто характеры у вас такие невыдержанные. Я выгнала из твоего дома всех родственников, и старых, и молодых. Разрешила приходить не чаще пары раз в неделю. Иди и включайся в домашние дела. А сынок у тебя чудо. Вот ты у нас большой учёный?» «Средний, тётя Оля», – засмеялся Эдик. «А он будет большим учёным. У него такой умный взгляд!» «Умнее меня?» «Стопудово, как говорит Петя».

Глава десятая. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ

Уже месяц они живут на даче. Галя, зная, что это всего лишь строительный вагончик, ехать сначала не хотела, но истомила городская летняя жара, и она стала собирать вещи. Дядя Петя с Алдоной поселились в палатке, и спать вдвоём с Ольгой Ивановной в вагончике оказалось даже комфортнее, чем дома, хотя из удобств здесь были только вода и электричество. Срок надвигался, и тётка уже забеспокоилась, поговаривая, что пора возвращаться в цивилизацию. Но никому не хотелось, даже Гале, которая загорела, много бродила по окрестностям, бултыхалась в небольшой речушке, в которой Петя и Степаныч ежедневно удили рыбу, и даже иногда что-то вылавливали.

А выехать пришлось спешно. В один из пасмурных дней, когда даже Петя с Алдоной не решались отойти далеко от участка, опасаясь попасть под дождь, к ним приехала Любовь Алексеевна с приглашением на баню и шашлык. Степенно прохаживающаяся по дорожке Галя ответила на звонок и вздрогнула, ухватившись за забор. После недолгого, но экспрессивного разговора, который до стоящих у вагончика не доносился, поспешила к ним с криком: «Мне надо в Москву!» Это был звонок от дочери, которая с рыданием сообщила, что умер отец. «А стоит ли?», – спросила Ольга Ивановна. «Катя в клинике, она и так в тяжёлом состоянии, а тут ещё это. Ей он отец. Я должна поддержать».

Далее заговорили деловито и без сантиментов. С одной стороны, вместе с Быкадиновым умерла главная угроза в отношении Галины и её беременности. С другой – неизвестно, кто правит бал в его доме теперь, и как это отразится на дочери. В общем, ехать надо. Но это опасно. Опасно и от окружения покойного, и в связи путешествием и волнениями на столь позднем сроке. Оля рвалась сопровождать, если уж Галя твёрдо решила ехать. Любовь Алексеевна явно была ошарашена прагматической тональностью разговора о смерти, и пришлось ввести её в курс дела. А она не смотри, что домохозяйка, сразу включилась в планирование предстоящего вояжа: если они беспокоятся о жизни дочери как одной из наследниц, то Оле сопровождать племянницу ни в коем случае нельзя, потому что покушаться на неё могут не только как на наследницу второй очереди, но и донора наследницы первой очереди; а ещё непременно нужно сопровождение охраны и юриста, да таких, чтобы их не перекупили. «Тогда Римма», – вырвалось у Оли.

Любовь Алексеевна устроилась под яблоней с телефоном и иногда прерывала разговоры, порционно выдавая промежуточные итоги: «У Риммы Ивановны имеется какая-то ксива полуадвоката, ещё доверенность сделает, в дороге подпишешь, сойдёт… Сергей готовит машину, это наш водитель-охранник, Оля его знает… так, вас будет сопровождать Андрей, он начальник службы безопасности в Лёшиной бывшей фирме, лицензия на охранную деятельность имеется, данные по Быкадинову и его окружению пробьёт… Оля, сейчас за тобой сосед заедет, отвезёт домой, соберёшь Галины вещи и жди Римму, её муж завезёт вас за кровью, прихватит всех остальных, и встретитесь на трассе на шестидесятом километре, Галя с Сергеем будут ждать вас в условленном месте, там отъезжающие пересядут, а ты с Альбертом сюда вернёшься».

«Почему вы мне помогаете?» – спросила растерянно Галина. «А я не тебе, я Оле помогаю. А ещё дочери твоей в её болезни, а ещё сыну твоему, пока не рождённому. Надеюсь, ты к нему не относишься как к расходному материалу?» «Что вы, я каждый день молюсь за дитя грешных родителей, отец его не хотел, а мать трижды отказалась, называя чужим». «Это ложь во спасение, главное – ты его любишь не только как брата дочери, но как сына».

Клиника. Сразу при входе препоны. На рецепции Галине заявляют, что она в списке тех, кому доступ к пациентке Быкадиновой закрыт. «Это кто же его закрыл, бывший муж мой, ныне покойный?» «Запрещение подтвердил господин Писарев, опекун девочки». Римма вступает в разговор: «У вас есть на руках какой-то документ, удостоверяющий, что он действительно опекун и имеет право доступа к ребёнку? То, что вы мне в лицо тычете, это бумажка, юридической силы не имеющая». Спускается по лестнице этот Писарев, сотрудник Быкадинова и его двоюродный брат. К счастью, с ним только охранники, поэтому женщины затыкают ему рот тем, что нет закона о передаче ребёнка по завещанию, тем более, при наличии живого родителя. Может быть, у него есть доверенность на распоряжение средствами, но не только на опекунство, даже на посещение больного ребёнка он права не имеет. Появившийся вслед за Писаревым главврач нехотя подтверждает, что так оно и есть, и уверяет, что дядя навестил девочку в его, главврача, присутствии. Потом он наконец-то замечает Галин большой живот, и администратор в нём затыкается, уступая место врачу, который дрожащим голосом спрашивает: «Это то, что я подумал?» «Ну… у меня в машине контейнер с кровью. Остальное не на пороге же обсуждать». В результате он сам вписывает в журнал посещений, что в эту палату имеют доступ только мать пациентки, её юрист и охранники. Более того, женщин заселяют в соседнюю палату, и даже не спрашивают оформления и оплаты: «Что вы, тут всё оплачено на год вперёд, а если будет достаточное совпадение, это же прорыв!»

Через день похороны. Лечащий врач неохотно даёт согласие на участие в них, причём заявляет, что даже больше волнуется за здоровье матери, чем пациентки. Римма Ивановна тоже возражает, указывая на то, что у Гали живот опустился. Но девочка настаивает, и они вшестером, прихватив ещё назначенного сопровождать врача, едут к ритуальному залу госпиталя, где должна состояться гражданская панихида. По дороге выясняют, что с Номером четыре Быкадинов уже успел развестись, а с Номером пять ещё не успел расписаться. Несмотря на искреннее горе, девочка нервно хихикает: «Сейчас драчка состоится за доступ к телу. Мама, ты только от меня не отходи». Галя отказывается: «Ты хочешь, что я под своим номером на этот ринг вышла? Да и тебе опасно рядом с ними сидеть» «Но как же?» Выход находят охранники, которые вынимают из багажника коляску Алексея Степановича, и Андрей ввозит девочку и устанавливает коляску рядом со стульями, предназначенными для близких покойного, но несколько в стороне, и, оставаясь за её спиной, решительно протягивает руку в сторону Писарева и его матери, рванувших к племяннице, чтобы выразить ей соболезнование: «Соблюдайте интервал!» Врач присоединяется к нему и тоже преграждает путь другим лицам, пожелавшим приголубить бедную сиротку. Галина с Риммой остаются у входа в зал, но не остаются незамеченными. Щелкают вспышки, прорываются к Гале с вопросами журналисты, выкрикивают вопросы, но женщины прислоняются к стене, а Сергей перекрывает к ним путь своим мощным корпусом. Заварушка у входа даже отвлекает от скандала вокруг двух последних по хронологии вдовиц, которых под шумок охрана выдворяет в боковую дверь.

На кладбище тот же порядок следования Галина соблюдать отказывается: «Ты посидела рядом с ним, а на каком месте за гробом идти – не принципиально. Идём все вместе. Римма и Сергей остаются в машине, врач и Андрей следуют за коляской и идущей рядом с ней Галиной где-то в середине процессии. В числе первых они бросают по горсти земли на гроб, и Андрей, который ничего из вида не упускает, разворачивает коляску. «Мама, куда?» – пищит дочь. «Всё, милая, всё», – бормочет Галя. Андрей почти бегом увозит коляску на боковую тропинку и берёт девочку на руки. Врач сажает роженицу на коляску, и они почти бегом устремляются к выходу. Катя плачет, спрашивая, что с матерью. «Естественный процесс, – хрипит Галя, перетерпев схватки. – Роды у меня, доча, начинаются».

По дороге врач звонит в клинику и сообщает, что, судя по интервалам между схватками, они вполне успевают доехать своим ходом. И успевают. Поздним вечером Римма Ивановна в обычной своей сдержанной манере сообщает Оле: «У нас Сашенька. Вес такой-то, рост такой-то, пуповинной крови собрали аж восемьдесят миллилитров, всё нормально. Подробности при личной встрече, нужно ведь время, чтобы определить, как всё прижилось. Галя уже кормила. Мать с мальчиком спят, девочкой врачи занимаются».

После утреннего кормления Галя узнаёт о состоянии дочери и вновь засыпает, но через час её будит звонок. Их с дочерью приглашают на оглашение завещания. «Вы с ума сошли, мы обе находимся в больнице. Нет, не как посетительница, я только что родила».

После недолгого замешательства звонящий соглашается на присутствие взамен представителя наследницы её юриста, чтобы не переносить оглашение. Сергей увозит Римму в офис покойного, Андрей усаживается в палате охранять. Часа через четыре Римма возвращается, устало присаживается и отвечает на вопросы: «Что сказать? Сидела я как сфинкс с неподвижным лицом. Никаких заявлений не делала. В конце непримиримого сражения заинтересованных лиц расписалась за получение копии этого диковинного документа и тихо удалилась. Что там у вас, остатки пиццы? Давайте сюда, смертельно голодна. Да не ждите вы меня, читайте вслух и всё поймёте».

После прочтения Галя сказала: «Я вообще ничего не поняла». Андрей уселся за стол, ещё раз пробегая взглядом этот очень объёмный документ. Римма отхлебнула чай, вытерла губы и сказала: «Это для того, чтобы оставить в недоумении всех, кто до него доберётся. Так-то он собирался жить вечно. Составлено завещание давно, ещё когда вы с ним пребывали, так сказать, в мирной фазе брака. Тем не менее, тебе он вообще ничего не завещал. Дочь и её часть наследства поручил заботам своего двоюродного брата. Думаю, вне зависимости от того, с кем до вступления в наследство будет она проживать, достанется ей дырка от бублика. А ты как считаешь, деточка?» «Я не деточка, – вздёрнула нос уже самостоятельно сидящая на постели девочка. – Естественно, с дядей я жить не буду. Они с его мамашей меня за неделю сожрут, и даже косточки не выплюнут. А нельзя как-нибудь управляющего поменять?» «Только убить, – оторвал взгляд от документа Андрей. – Киллера нанять готова?» «Я бы с радостью, но денег нет и ходов не знаю. А ты, мама?» «А мне понравилось жить в бедности, – усмехнулась она. – Отец тебе рассказывал, как я семечки грызла?»

«Есть тут один вариант, – сказал Андрей. – Если обнаружится ещё один ребёнок покойного, то завещание можно опротестовать». «Ага, и тогда за жизнь этого ребёнка я ломаного гроша не дам», – кивнула Римма. «Никаких детей больше нет, – решительно поднимаясь, заявила Галя. – Моему старшему ребёнку отдыхать надо, а младшего пора кормить. Как только медицина даст добро на выписку, мы уедем в Петербург, где купим квартиру на деньги, которые Быкадинов мне за недвижимость перечислил. На наследство рассчитывать не приходится, к двадцатипятилетию дочери, когда он определил ей в наследство вступить, Писарев обратит эту солидную часть его богатств в пшик. Так что мне ещё детей растить и им образование дать, а главное – жизнь сохранить». «Да, а что за мужик, что в процессии к вам прицепился и некоторое время шёл? Что-то существенное сказал?» «Саныч, безопасник бывшего мужа. Страшный человек. Лично предан был. В пьянках и гулянках Эдика почти всегда участвовал, любые поручения выполнял. У меня, наверное, выспросить что-то хотел, но я сделала вид, что в горе и ничего не соображаю. А сама, откровенно, с трудом радостную улыбку с лица стирала». «Мама!» «Доченька, как твой отец со мной поступал и как мог ещё поступить – ну не ангел я, чтобы к нему во мне что-то человеческое осталось».

Через несколько дней этот Саныч явился в клинику, но в палату зайти не пытался. Позвонили с рецепции, пригласили Галину к телефону, она от встречи с ним отказалась, мол, если надо что сказать – говори по телефону. «Ну, юриста вашего пришлите».

Римма пошла на встречу, хотя Галина опасалась: «Ну, не убьёт он меня на глазах у медиков, да и на фиг я ему нужна!» А вот лицо этого Саныча показалось ей смутно знакомо, хотя на кладбище Римма из машины не выходила и никого не видела. Уловив напряжение в её лице, он сказал: «Мы дважды мельком пересекались в квартире тёти моего босса. Год назад я выяснял у неё их родственные связи, а пару месяцев назад…» «Понятно, – перебила его она. – Так что вы хотели?» «Вот о последней встрече я хотел поговорить. Вашей шитой белыми нитками истории о суррогатном материнстве поверить мог только Эдуард Фёдорович. Не знаю, как Галина Давыдовна смогла зачать от него, но знаю, что дети генетически совпали, или как там это называется? Короче говоря, появилась надежда, что девочка будет жить. Я сам отец и искренне рад этому. Я о другом хотел поговорить. Вы будете оспаривать завещание?» «С какой стати?» Он некоторое время сверлил её взглядом, а потом кивнул каким-то своим мыслям: «Значит, поумнела Галина». «А вы в надежде на её глупость хотели половить рыбки в мутной воде?» «Попыток – не убыток, – ухмыльнулся он и встал, протянув ей синюю папку. – Вот эту папочку я обнаружил на столе покойного босса. Здесь документы Галины Давыдовны о праве собственности на виллу и договор о купле-продаже бывшим мужем у жены, по какой-то оплошности должным образом не зарегистрированный. Если бы босс остался жить, он бы это дооформил и следующую по очереди отставную жену туда бы сослал. Ну, а теперь… зачем отдавать это алчным родичам, пусть лучше семья Быкадинова владеет. А чтобы вы не сомневались в чистоте моих намерений, сдам вам источник информации. В первый свой визит мой водитель сопроводил одну из приятельниц тёти босса до её квартиры, и в ближайшие дни её перехватила наша питерская сотрудница. Нет, не охранница, банковский служащий, но очень пронырливая особа. Внука подруги эта бабка сдала не задумываясь…» Римма его перебила: «Было бы там кого сдавать, он ведь не родной!» «Так вы знали?» «Ну конечно, Саша познакомился с женой на станции переливания крови, где у неё отказались брать кровь, предположив, что она беременна». Саныч пожал плечами: «И всё же я завершу свой рассказ. Ваша приятельница случайно столкнулась с той нашей сотрудницей перед нашим вторым визитом. Нашей от неё и не надо было ничего, но бабка вцепилась в неё как клещ и сорок минут рассказывала обо всех своих знакомых. В том числе поведала о том, что к подруге Оле приехала наглая племянница по имени Галя, которая сидит на её глупой шее, а сама собирается продать виллу в Испании. Естественно, это было доложено боссу, и мы появились у вас». «Ну, ничуть не удивлена». «И ещё. Посоветуйте им скрыться, питерский адрес слишком многие знают. Лично я предпочитаю на время исчезнуть». «Что, жареным запахло?» «Если бы! Запахло кровью. Я как владеющий оружием буду проверяться по каждому эпизоду. Оно мне надо?»

Ровно через сутки автомобиль остановился у забора Олиной дачи, Римма с трудом выбралась наружу и махнула Сергею: «Свободен». На вопрос «Где остальные?» ответила «Не знаю, и хорошо, что не знаю. Знаю только, что далеко и живые».

В общем, когда она вернулась в палату, все уже знали, что одно из предприятий холдинга пытались захватить вооружённые люди, что почти одновременно была отозвана лицензия "Торобанка" и совершено нападение на Писарева. Римма с Сергеем тут же отправились закупать необходимое в дорогу, потому что детской одежды на смену у них с собой практически не было. Потом они купили билеты до Питера вылетом из Домодедова, а отправились в Шереметьево. И там они передали уже стоящей с детьми в очереди на регистрацию в Стамбул Гале приобретённое. Для Риммы полной неожиданностью стало то, что вместе с ними прошёл регистрацию Андрей.

«Да, – подтвердила приехавшая по звонку Любовь Алексеевна. – Мне уже сообщили, что Андрей прислал заявление об увольнении. Я ничего не понимаю, но ты, Оля, не волнуйся. Он хороший малый, и не такие уж у вдовы большие деньги, чтобы на них польститься. Будем надеяться, что это любовь». «Какая любовь, когда двое детей, одна больная, другой крошечный!» «Ну, знаешь, у некоторых женщин после родов либидо возрастает. И как защитник он ей не лишний, нас за Химками полиция притормозила и долго трясла, куда попутчиков девали. А мы в несознанке, мол, женщины и дети самолётом летят».

Через неделю на рабочую почту Даши поступила фотография спящего младенца с подписью «Бабушке». Вечером она заскочила прямо с порога сунула Оле в нос телефон: «Вот ваш внучатый племянник». «А почему ты думаешь… откуда они твою почту знают…» «Я как-то Гале визитку свою давала. А откуда прислали, вообще выяснить не удалось. Там такой сложный путь, очень хороший специалист работал». «Но Галя в этом не лучше меня разбирается». «С ними охранник, который не тупой бодигард, а начинал в силовых структурах. Успокаивайтесь, тётя Оля, они в безопасности».

Глава одиннадцатая. ОБЫКНОВЕННОЙ КОЛДОВСТВО

Оля первым делом сняла с лица маску, потом стала раздеваться. «Ну что?» – спросила вполголоса Наташа. «Слава позвонил, Танечка добирается до Калининграда на перекладных. Завтра они вместе прилетят. Спит Алик?». Наташа кивнула.

Младшего Асояна Олегом мать назвала. Так она решила, чтобы звать Аликом в честь свёкра, и в то же время не хотела назвать Альбертом. Имя претенциозное, иностранные не в моде, ныне посконные в ходу типа Пантелея и Евстигнея. В апреле ему будет уже два года. Шустрый не в меру, Эдик с досадой говорит, что прогноз тёти Оли о большом учёном не подтверждается, скорее, будет сын большим футболистом.

«А с кладбищем как?» «А никак. Сказали, нельзя к Тане подхоронить». «Но как же? Тётя Оля, это они мзду вымогают». «Не без этого. Но мы походили, посмотрели, ведь действительно прах потревожим. Галя поехала на другое кладбище, где его первая жена».

Вышла Алдона, всхлипывая: «Но ведь деда Петя хотел с бабушкой!» «Алдоночка, не всё ли равно, где прах, да и душа его, мне кажется, пополам разорвётся. Он их обеих искренне любил».

Петя выкарабкался из тяжёлой формы новой болезни, но спустя месяц скончался от второго инсульта. И возникла проблема с местом захоронения. Когда приехала Галя, все по лицу её поняли, что и рядом с первой женой Петю похоронить не удастся: «Что-то сестра тётки там мутит. А я даже скандалить не стала. Не лежит у меня душа к этой родне. Тётя Оля, вот что я надумала. Мои родители в родном посёлке похоронены, так папа мой решил. Деревенское кладбище, место хорошее, на угоре, вокруг берёзовая роща. Родители их там лежат, бабуля их. Ну и что, что недружно жили братья в последние годы, в детстве-то вместе горе мыкали. А если на новом кладбище хоронить, то ехать туда всего на сорок минут ближе. И могила ухоженная будет, пока я жива».

Прилетевшая на следующий день Танечка, выслушав их решение, как-то устало сказала: «Дядя Петя мне место рядом с мамой уступил». А Оля спросила: «Не пора ли тебе домой возвратиться? Может, ну её, эту еврозону, на которой ты вкалываешь как на зоне?» «А примете?» «Ты что, считаешь, что дочери не нужна?»

Как и на Таниных поминках, без скандала о наследстве не обошлось, слишком много народа решило проводить Петю: однокурсницы Тани с семьями, племянница с сыном и невесткой, тёща этого сына и ещё пара её родственниц, соседи по Петиной коммунальной квартире и даже три тётки, которые четверть века назад с Петей челночили. Только лучший друг Степаныч отсутствовал, давление у него скакнуло. И Людмилы не было, она панически боялась заразы и сиднем сидела дома. Все поминали Петю добром, хвалили близких, которые в родную землю его погребли, что поминки организовали, хотя власть больше двух собираться не велит. Это Галя договорилась в местном придорожном кафе, тут, в сельской местности, сборища не разгоняли. Ну, а потом кто-то из соседей спросил, кто же наследник, и пошло-поехало! Только отбиваться на этот раз пришлось Гале. Римма привычно выступала в роли душеприказчицы: «Всё племяннице. Её сына покойный лет пять не видел, с чего он ему что-то оставит? Парень в его комнате живёт, пусть спасибо за это скажет. А жене его он мог оставить только от мёртвого осла уши. Деньги? Ещё месяц назад Галя комнату в той же квартире прикупила. Дядя спонсировал. На себя оформила. Чего это на детей, чтобы потом при разводе делиться?» Галя всхлипывала: «Поневоле вспомнишь тётю Таню, как мы все её наследство рвали».

Возвращались тем же транспортом, на арендованном микроавтобусе и катафалке. Катафалк уехал раньше. В него погрузились тёща со своей роднёй, обиженные нежеланием наследницы отдать всё детям. Оля посчитала оставшихся по головам и сказала: «Я тоже поеду, чтобы всем сидячих мест хватило. И Карина там одна с Аликом нянчится, умотает он её». Впрочем, через полчаса и остальные задвигались. Пасмурная погода сменилась ледяным не то дождём, не то градом. По окнам кафе щёлкали ледяные крупинки. Водитель сказал: «Дорога обледенела, ехать придётся медленнее, засветло, пожалуй, не вернёмся».