Точка бифуркации

Серебряков вспомнил мясоперерабатывающий цех – собственность и любимое место развлечений Армеева. Сильный Степан мог скрутить и удерживать даже взрослого мужика, а уж немощную крикливую бабку… Бесконечные крюки, пилы… Даже по меркам опытного Алексея Геннадьевича это было чересчур. Хорошо, что Армеев зависел от него, но отчаянно опасно, что Степан был неуправляем в своем гневе.

Алексей Геннадьевич всегда относился к своим Клиентам с интересом и даже странной любовью. Он изучал их. Наблюдал. Большинство Клиентов начинает с малого. Они осторожно пробуют, сомневаются. Жестокость набирает оборот постепенно и даже потом, когда человек раскрывается, они прикрываются мыслью об игре, о нереальности происходящего. Армеев же был страшен сразу. Он поражал жестокостью и напором, ему было тяжело остановиться. Степан требовал всё новых и новых сессий.

В каких пропорциях в людях заложена жестокость Серебряков не знал. Он познакомился с Армеевым недавно, и Степан уже был озверевшим. Хотя так было далеко не всегда, об этом говорило мимолетное общение с старожилами Шеломенцево. Серебряков ещё раз посмотрел в открытый дверной проем подсобки. Отбившись от остальных артефактов, на полу лежал барельеф с именем и высеченным лицом. Такой же как на кладбище. Армеев Виктор Андреевич. Волевое лицо. Строгий взгляд. У Степана были сложные гены.

***

Степан Армеев родился в семидесятом. Большая семья, счастливое советское детство. Младший Армеев почти не болел, с ранних лет был приучен к труду и скромности. Даже повзрослев, начав собственный бизнес и заработав солидный капитал, Степан оставался в меру аскетичным, достаточно щедрым на деньги и эмоции. Он был прохладен к путешествиям, мало выезжал из города и сосредоточился на семье, соседях, горожанах. Несомненно, статус закрытого города накладывал свой отпечаток на кругозор Армеева. Вполне сносное снабжение города слабо компенсировало затворничество. Будущее Шеломенцево варилось в собственном соку, рождало и раздувало локальные легенды, воспевала местных героев. В какой-то момент главным, а то и единственным героем города стал отец Степана – Виктор.

Армеев Виктор Андреевич появился в Шеломенцево в начале пятидесятых. Прибыл без фанфар, в колонне осужденных. Один из многих. Высокий и широкоплечий, ещё в общем-то молодой человек. Потрепанная одежда, впалые живот и щёки. Горящий суровый взгляд. Армеева выслали вслед за Игнатьевым. Именно он, Николай Борисович, был настоящей звездой эшелона. И хотя Игнатьев умер ещё до рождения Степана, в семье Армеевых о Николае Борисовиче вспоминали с благодарностью. Считалось что он спас отца.

Игнатьев представлялся Степану добрым и старым, хотя был ровесником Виктора Армеева. Искренний коммунист, инженер-самоучка попавший под репрессивный каток, он два десятка лет выживал в лагерях. Игнатьев не падал духом, занимал себя работой, искал задачи посложнее и неизменно блестяще их решал. Немного рассеянный, временами молчаливый, но чаще обаятельный Николай Борисович без перерывов строчил научные статьи и докладные записки, вносил рацпредложения и оптимизировал всё вокруг. В лагерях он умудрился жениться.

Никому неизвестно чем Игнатьеву приглянулся Виктор. Осужденный фронтовик Армеев прибыл в лагерь ещё крепким, физически сильным человеком. Возможно он помогал Игнатьеву в решении конфликтов или организовывал быт. Никто из этой пары не распространялся о прошлом, для обоих лагерь был чёрной неприятной полосой. Чем бы не объяснялась дружба этих двух разных людей, но история Армеева и Шеломенцево начиналась совместно с Игнатьевым. Инженера перевели на строящийся комбинат, Свердловск-14 входил в систему ГУЛАГа. Николай Борисович забрал с собой жену и выбил место для своего младшего товарища. В последствии память об инженере стерлась, а имя Виктора Андреевича Армеева долгое время красовалось на многих зданиях и городских культурных объектах.

Степан слышал эту историю от матери. Сам Виктор Андреевич не любил распространяться о прошлом. Он в принципе не был болтлив.

Виктор Армеев родился в 20-м году. Брянская область, забытая богом деревня. Он не успел освоить профессию, началась большая война. Крестьянский вчерашний мальчишка начинал в пехоте, был контужен, прибился к артиллеристам и с ними шагал навстречу Берлину. Судя по всему, к орудию его не подпускали, так что Армеев не мнил себя героем, да и особо ничем не хвалился. Но признавался, что «фашистов бил» (в своих мальчишеских фантазиях маленький Степан с замиранием сердца представлял отца, здорового русского мужика, раскидывающего фрицев непременно деревянной оглоблей). А потом случился плен. Как и всегда Виктор не был щедр на подробности. Почему ему впаяли срок свои же оставалось загадкой. В семье предполагали причиной врожденную несговорчивость и крутой нрав Армеева. Как бы то ни было на самом деле, но лагерный срок фронтовик получил. Какое-то время Армеев мыкался по распредпунктам, сменил несколько лагерей и бесчисленное множество следователей. Его часто били. Старались сломать то ли дух, то ли тело. Именно поэтому родные справедливо полагали – перевод в Свердловск-14 вслед за Игнатьевым спас отцу семейства жизнь.

Если публичность Армеев не любил, то власть презирал и ненавидел. Он не хотел реабилитации, считал её позорным, унизительным актом. Всем всё было ясно и так. Очередной человечек в жерновах государства. Выброшенный винтик, мелочёвка. Зная твердый характер Виктора Андреевича, близкие не пытались уговаривать Армеева подавать документы для пересмотра дела. Он и так был местным героем. Пусть и не оправданный, но свой, настоящий фронтовик, незаконно и несправедливо осужденный властью, стал неформальным знаменем горожан. Для этого потребовалось почти двадцать лет.

Благодаря внушительной внешности, тяжёлому взгляду, суровой степенности, Виктор Андреевич набирал авторитет в трудовом коллективе. Он боролся за права заводчан, к нему тянулись за советом, обращались с просьбами. Профсоюз, товарищеский суд – Армеев успевал повсюду. Виктор по-прежнему мало говорил, но если это было минусом в застольях, то помогало в разговорах с руководством. Мало кто выдерживал пристальный взгляд Армеева, его рубленные фразы. Популярность Виктора стремительно набирала обороты, а после разыгравшейся трагедии в местной больнице и вовсе вынесла Армеева в небожители. В тот день родился Степан.

Местную больницу возводили зэки. Первые заключенные, согнанные с лагерей, они строили комбинат и жилые постройки. Густой плотный лес вокруг будущего Шеломенцево будто сам собой напрашивался в стройматериалы. Первые дома-бараки возводились вокруг завода, невдалеке от лесопилок. В одной из деревянных построек разместили единственную на всех больницу. Спустя два десятка лет Свердловск-14 разросся, уже появился Левобережный район города, но вокруг комбината по-прежнему стояли деревянные постройки. Медицинское учреждение оставалось на месте. И оно загорелось.

Виктор Армеев оказался рядом случайно. Его семья росла. Анна Игнатьевна, супруга Виктора, девушка молодая, но крепкая, оказалась плодовитой. Степан стал четвертым ребенком в семье и в день пожара собирался появиться на свет. Виктор Андреевич носил в больницу воду. Сам Степан никогда не видел старой больницы и не понимал, как люди лечились и рожали без воды, но для Свердловска-14 это была повседневная жизнь. Виктор Армеев четвертый раз готовился стать отцом и наворачивал круги с ведрами. От колонки до больницы. Когда в окнах появился дым, он делал очередной заход.

К приезду пожарных расчетов (спасательные службы размещались на комбинате) отданный под больницу деревянный трёхэтажный дом сгорел. Во дворе тряслись от ужаса пациенты и персонал. Сначала Виктора Армеева увезли в другую часть города, а потом в Свердловск. Полученные им ожоги просто не умели лечить в маленьком городе. Всех рожденных в ближайшие дни мальчиков города назвали Виктор. Разумеется, это не относилось к собственному сыну Армеева, имя которому подобрали заранее. Степан увидел отца через три месяца. Богатырское здоровье Виктора пошатнулось, но выдержало.

Несмотря на популярность, Армеев оставался беспартийным, упорно тормозил возможную карьеру, избегал командировок. Немногословный, он не объяснял причин. Ему было достаточно ставшего родным небольшого города, спокойной работы, большой семьи.

Но семью Армеевых не обошли несчастья.

Старший сын Виктора Армеева погиб в Афганистане. Погиб обидно, незадолго до вывода войск. Почти одновременно со смертью старшего сына младшая дочь упала с мотоцикла. Обычная деревенская история – пьяный ухажер не удержался на дороге. Перебитый позвонок. Молодая девушка осталась прикованной к постели. В квартире Армеева поселился траур. Жизнерадостный Степан стал единственной отдушиной отца.

Страна стремительно менялась. Вслед за консервацией градообразующего комбината, город перестал быть закрытым. Всё Шеломенцево затаило дыхание, поглядывая на Москву. К Армееву привычно потянулись за советом. Кто-то предлагал ехать в столицу. Без особой цели. Чтобы присутствовать. Армеев предлагал подождать. Жизнь в новом обрезанном по границам государстве начинала бурлить. Шеломенцево не имело шанса остаться в стороне.

Шеломенцево замерло в ожидании перемен. Старшая дочь Армеевых сбежала в Екатеринбург. Виктор дряхлел. Пришло новое время, время Степана Армеева.

Степан рано женился. Брак быстро принес потомство. Мальчишки-погодки почти не видели папу. Степан занимался городом. Он был общительнее своего отца, ладил с людьми. Ещё достаточно молодой, Степан смело шёл в любые кабинеты прикрываясь именем отца. Вокруг молодого Армеева формировалась новая элита – начинающие предприниматели всех возрастов просили о помощи. Кому-то была нужна земля, другим-постройки, третьим– коммуникации. Основным партнером Степан выбрал Серёгу Шулева. Одноклассник Армеева, профессорский сынок, чуть ли не единственный в городе мог похвастаться экономическим образованием. Он и стал директором всех совместных компаний. Сам Степан старался казаться аскетом и активно участвовал в общественной жизни. Свои успехи и популярность младший Армеев скромно объяснял хорошей генетикой.

Виктор Армеев умер достойно. Ему шёл восемьдесят первый год.

Как ни странно, смерть Виктора Андреевича только усилила популярность семьи Армеевых. Ищущее философского фундамента общество словно открыло глаза. Маленький, искусственно созданный город, населенный потомками зэков, гарнизона и редких вольнонаемных, объединился вокруг фронтовика, прошедшего лагеря и нашедшего свое счастье на новой малой Родине. Кинематографичность истории требовала драматургических подробностей, знамён с портретами, увековечивания. Степан Армеев не вылазил с собраний, читал лекции в школах, был повсюду. Через четыре года народ потребовал Армеева в мэры. Степан не сопротивлялся.

Степан Армеев руководил Шеломенцево несколько лет. Город потихоньку развивался. Сам Степан обзавёлся третьим сыном, построил дом, деликатно выбрав участок на окраине. Он по-прежнему был улыбчив, не гнушался общением с горожанами, никуда не выезжал и оставался свойским парнем. За полтора года до встречи с Серебряковым жизнь Армеева изменилась.

Степан Армеев пытался найти сведения о своем отце. Детство, служба в армии, война, пленение. Виктор Армеев не распространялся о прошлом, многие ветераны боялись воспоминаний, считали излишним озвучивать подробности войны. Чистая случайность, но изданные на немецком и переведенные на английский мемуары участника Второй мировой, основанные на их базе скрупулёзные исследования попались на глаза энтузиастов. Проскочившие записи о красноармейце Армееве выглядели многообещающе. Виктор Армеев и правда являлся уроженцем Брянской области, начинал в пехоте, имел ранение, вернулся в строй, попал в окружение и плен. Обрывочные истории отца Степана подтверждались, историки располагали свидетельствами очевидцев, плененных вместе с Армеевых солдат. Проблема заключалась в том, что Виктор Андреевич Армеев был расстрелян осенью 1944 года перед эвакуацией концентрационного лагеря.

***

Много деталей о Шеломенцево Серебряков узнал от одного из своих первых Клиентов в Екатеринбурге – Артёма Мельника.

– Сюда приехали москвичи, – Артём сплюнул. То ли скопилась слюна, то ли реакция на слово «москвич». – Журналисты. Хотели зазвать местных на шоу, но Степан их отметелил.

Артём искренне рассмеялся. Он вывел Серебрякова на Степана, предложил помощь в вербовке. Историю Шеломенцево он знал от родственников и соседей. Сам Артём сбежал из города в начале двухтысячных, какая-то тёмная история с муниципальным тендером.

– Избил? – решил внести ясность в терминологию Алексей Геннадьевич.

– Ну да, – продолжил Артём. – Для него это очень личное. Можно понять. Москвичи предлагали гонорары, хотели сделать громкую историю. Малахов там или кто ещё, не знаю. В принципе, конечно, интересно. Армеева старшего тут почти на руках носили, фронтовик, ветеран, несправедливо осужденный. А оказалось…

– А что именно оказалось? – перебил Серебряков.

– Слушай, я читал только в интернете, сам особо не вникал. Был такой человек, звался Виктором Армеевым. Красная армия наступала, один из охранников в лагере уж очень похож был на этого Армеева, а военнопленные были с документами. Нехитрая комбинация, как мне кажется. Убиваешь заключенного, прикрываешься его документами. Охранника этого Витязем звали. Похоже он тут у нас и спасал больницу. Сюрприз.

«Витязя» звали Романом Стецько. Эту информацию Серебряков прочитал позже. Аргументированный, полный ссылок и беспристрастного повествования документ находился в открытом доступе. Стецько и правда успел послужить в Красной армии, но был пленен в Крыму через год с начала войны. Он сразу пошёл в добровольные помощники, какое-то время отработал хиви, затем прошёл курс обучения и принес присягу СС. На фронт его не пускали. Роман Стецько занимался зачисткой немецкого тыла. Проявлял себя бесстрашным и хитрым человеком. Закончил службу в охране лагерей, оказался старательным и небрезгливым. Прозвище «Витязь» получил за богатырские силу и габариты.

– Степан психовал, – продолжал Артём. – Ему говорили остыть, все были в шоке, но никто не собирался линчевать самих Армеевых. Город замер, интерес, конечно, был. Особенно у молодёжи. Выуживали всякие подробности. Казни, истязания. Нет чтобы просто на нацистов работать, так он ведь старался похоже. Ну да не суть. В принципе почти уладили вопрос, но тут мать Степана отчебучила. Эта Анна Игнатьевна странная, ей-богу. До неё добрался какой-то прощелыга, из местных журналистов. Начал давить, бумажки, распечатанные принес, со зверствами, значит. Анна Игнатьевна и заявила, мол мы на этой войне не воевали, вот не нам и решать кто и как выживал. За дорогим супругом вины не видит, все жертвы не его и прочее. Признала по сути, за стариком службу фашистам, но, типа, без отягчающих. Ну тут и началось. Степан с мэрского кресла слетел, именные таблички ему со всего города снесли. Ему бы посидеть чуток в тишине, народ ведь неоднозначно ко всему этому относился, добро то тоже помнят. Но Степан на «Бессмертный полк» припёрся.

– Это когда колонна идёт с портретами воевавших предков? – уточнил Серебряков.

– Ну. У него младший сын уж очень патриотичный парнишка получился. Пацану одиннадцать лет, а он чуть не главный активист в городе. Не мог пропустить шествие, ну и пришёл с плакатиком деда. Мальцу и не объяснили, наверное, открывшиеся новости. Короче, пошла колонна, идут и Армеевы. Настроение у всех хорошее, праздник как никак. Но одна тётка вредная в колонне Степана опознала, ор подняла. Степан нет чтобы уйти, он орать в ответ, народ столпился, заволновался. Армеев мужик здоровый, но не терминатор же. Началась толкучка, мальчишку затоптали.

– Насмерть? – ахнул Алексей Геннадьевич.

– Да, – Артём впервые за разговор погрустнел. – Несчастный случай, конечно. Он у него мелковатый был, хиленький. Самого Степана говорят впятером держали, пока полиция не приехала, – Артем помолчал. – Теперь понимаешь, почему тебе его рекомендую?

– Да, мне есть что ему предложить.

Глава 21

День четвертый. Понедельник. Екатеринбург.

Кирилла запихнули в белый фургон. Какая-то иностранная машина. Высокая, видавшая виды. Боковая дверь открывалась в влево, мягко откатывалась. Оператора сильно толкнули в спину, он упал ничком, ударился носом. Резкая боль спровоцировала обильные слёзы, хотелось почесать нос, чихнуть. Сверху мешком забросили Валерию. Лера охнула и откатилась в бок. За две-три секунды дверь прошла по направляющим и захлопнулась. В кузове автомобиля стало темно. Никакого источника света. Голый жестяной пол. Кирилл перевернулся на спину и попробовал сесть. Принять более удобную позу получилось со второго раза.      Сидя на заднице и отталкиваясь ногами, Плеханов подполз к стенке фургона. Облокотился спиной на прохладный рифлёный металл. Рядом села Валерия. Он слышал сбившееся дыхание девушки. Она должна быть безмерно напугана. Кирилл попытался ободряюще промычать. Перевязанный тряпкой рот не давал говорить.

– В Шеломенцево.

– А ты?

– Я чуть позже за вами. По всем трассам куча ментов. Не превышайте скорость.

– Да понятно. Куда на месте?

– Я позвоню.

Двое мужчин. Один голос был знакомым. Кирилл пытался вспомнить. Рядом забилась Валерия. Она принялась стучать затылком о стенку фургона. Девушка впала в истерику.

Дверь распахнулась. На улице уже рассвело. Кирилл сообразил, что находится на заднем дворе гостиницы. Пространство напротив двери отеля должна «простреливать» видеокамера, но машина стояла чуть поодаль. П-образный дом, в котором располагался отель был жилым. Сегодня понедельник. Кто-то мог уже проснуться и выйти покурить. Кириллу тоже стоило привлечь к ним внимание, стучать ногами по полу или головой о борт фургона как Лера.

Их похитители действовали быстро. В открытую дверь ворвался мужчина. Ему пришлось чуть согнуться, чтобы пролезть в кузов. Похититель мгновенно оценил обстановку и влепил пощечину Лере. Девушка замерла. Лицо мужчины прекрасно освещалось. Яростная гримаса, сомкнутые губы, горящие агрессией глаза. В руке похитителя сверкнул нож, показавшийся Кириллу огромным. Лезвие коснулось щеки девушки.

– Ты, сука сраная! Ещё один звук, и я тебя порежу, – мужчина старался говорить тихо. – А ты ублюдок, – яростный шёпот в сторону Кирилла, – следи за своей выблядкой, понял? Дима!

Похититель обернулся в сторону улицы. В дверях появилось знакомое Кириллу лицо. Дима разглядывал Плеханова и девушку сосредоточенно, он был в раздумьях.

– Давай я с ними в кузове поеду? Они же факультатив, если что чикну.

Мужчина в фургоне откинулся к стенке фургона, что примыкала к салону водителя, и поджал ноги как бы демонстрируя возможность предложенного передвижения. Дима по-прежнему стоял молча. На правое плечо главного похитителя была закинута лямка рюкзака. Рюкзака с капсулами и пистолетом Кирилла.

– Нет.

Дима наконец принял решение. Сказав «нет», он чуть растянул губы, обнаружив щербинку между передними зубами. Именно этот человек устроил перестрелку, в которой погиб Нурлан. Кирилл поджал ноги. Если Дима полезет в кузов, он постарается его ударить двумя ногами. Не то чтобы этот отчаянный шаг мог изменить расклад сил, но теперь Плеханов понимал, что у него нет шансов на выживание.

– Иди за руль. С ними поедет Костя, – Дима указал мужчине в кузове на выход. – Ты слишком нервный.

Похититель нехотя вылез. Лицо мужчины выражало недовольство, но судя по его молчаливой покорности, авторитет Димы был непререкаем. На некоторое время в кузове остались только пленники. Щербатый глава похитителей поставил правую ногу на порог кузова и наклонил тело внутрь. Кирилл немедленно разжал ноги. Улар получился хуже задуманного. Слишком медленно. Дима вскинул левую руку и отбросил ноги Оператора. При этом на лице похитителя отразилась резкая боль. Дима три раза очень быстро ударил Кирилла правым кулаком. В скулу, живот и бедро. Плеханов не знал от какой именно боли стонать, все три точки соприкосновения с будто стальным кулаком этого человека разом запылали. Рядом от страха засипела Лера.

– Заткнитесь оба, – шикнул на них Дима. – Не провоцируй их, – обращение к девушке. – Никогда так больше не делай, – уже к Кириллу.

Дима вылез из машины. Его сменил плотный невысокий парень с почти квадратной головой. Видимо Костя. Это тот второй, из номера. Их было двое. Один нервный, он сейчас захлопнул водительскую дверь, второй Костя.

Свет в номере включился сразу весь, включая настенные бра. Провалившийся в сон Кирилл разомкнул веки, но сразу зажмурился. Следующим за яркой вспышкой ощущением стало прикосновение лезвия к горлу. Тёплого лезвия. Плеханов приоткрыл глаза. Ровно настолько чтобы видеть и привыкнуть к свету. Костя зажал ладонью рот Леры, у её горла также был нож. Им по очереди дали одеться. После краткого инструктажа безмолвные похитители и их пленники молча спустились по лестнице. Выход на задний двор гостинцы проходил, минуя стойку администрации. По пути никто не встретился. Перед машиной их связали, выгнув руки за спину. Рты перевязали тряпками. Чуть позже подъехал третий. Дима.

Костя уселся в кузов, предварительно продемонстрировав нож. Дверь плавно закрылась. Пленники опять погрузились в темноту.

***

Понедельник окончательно вступил в свои права. Солнце слепило через ветровое стекло. Почти каждый пройденный километр приходилось регулировать солнцезащитный козырёк. На горизонте маячили тучи, но пока они не закрывали солнечный свет.

Ярослав Бочарников выбрался из города, счастливо миновав дорожные заторы, и теперь старался контролировать скорость. Его удостоверения, брошенные россыпью, почти полностью укрывавшие пассажирское сиденье, могли решить любую проблему с постами ГАИ, но время играло против него. Лучше держать скорость, чуть превышающую дозволенную, чем останавливаться по требованию инспекторов, демонстрировать очередную «ксиву» и набирать скорость заново. Притормозить перед жезлом он будет обязан. В стране не ввели чрезвычайное положение, но один хрен, все силовики оставались взбудоражены. С воскресных событий не прошло и дня.

Машина Ярослава, ровно и плавно, шла по трассе Екатеринбург-Челябинск по направлению к Шеломенцево. Там сходились все нити его задания. Бочарников успел выяснить многое, но сейчас он проигрывал. Он упустил слишком много времени.

Бочарников установил личность Серебрякова. Досье числившегося погибшим Алексея Геннадьевича переслали по первому запросу. Ловкий мужик. Умный. Бывший Техник, элита. Без эмоций, просчитывающий на несколько ходов вперед. Серебряков вырисовывался ключом ко всему происходящему. Ярослав был уверен – Алексей Геннадьевич скоро сменит дислокацию, обрубит концы.

Из Москвы дали всё что могли, но зацепиться в биографии Серебрякова не за что. Одинокий, чуть за пятьдесят. Его ничего не держало ни в одной точке мира. У него наверняка запасены наличные деньги, а главное, Бочарников уже не сомневался, был терминал и капсулы. Серебряков мог сорваться в любой момент.

Ярослав впустую потратил всю ночь и часть утра. Сначала он чуть не ликвидировал Шаца, потом не успел перехватить Плеханова. Затем вернулся за Шацем, но того отправляли в Шеломенцево. Слишком много полиции, следак из комитета. Кто-то направил Вадима Ароновича на верную смерть. Резонансный арестованный переводился в бывшую «запретку», подальше от журналистов, недоброжелателей. Красивое решение. Изящное. Тут не подкопаешься, обычная практика. Когда-то арестованного просто прячут, когда-то ломают. В любом случае, история не выбивается из ряда вон. Только Ярослав был уверен, что билет у Шаца в один конец.

Поступивший на телефон звонок Ярослав вывел на громкую связь. Кратко поприветствовал начальство и пересказал собранную информацию.

– Какие делаешь выводы? – сухой без малейшей нотки волнения голос Андрея Андреевича.

– Основное действующее лицо Серебряков. Он обрушил нашу сеть, использовав сессию Оператора Плеханова. Каким образом мне не известно. Основной мотив, конечно, месть. Что он будет делать дальше? Я думаю, он исчезнет. Сменит географию, причем кардинально. К нему слишком много ниточек, мы его вычислим. Он имеет представление о ресурсах Фирмы, и он совсем не дурак, – Ярослав говорил чуть медленнее обычного, сказывалась необходимость следить за дорогой. – На сегодня у Серебрякова есть несколько сильных союзников. Во-первых, Степан Армеев. Жестокий и властный человек, по сути владеет целым городом. Лично, через совместные предприятия с покойным Шулевым. Скорее всего, давным-давно прикормил местную полицию и многих других. Во-вторых, богатые и властьимущие из соседних крупных городов. Екатеринбург, Челябинск. Кто-то помог организовать перевод Шаца из Екатеринбурга. И этот кто-то на вершине пирамиды.

– Уверен, что не случайность? – перебил Бочарникова голос из Москвы.