Собрание сочинений. Том первый. Рассказы и повести

– А разве жизнь нам понятна? Вот скажи: разве жизнь мы понимаем больше, чем загробный мир? – и Николай начал свой обычный разговор.

Так мы всегда общались во время наших встреч. Мы могли откровенничать, потому что мы были искренними друзьями. Такую точную и редкую дружбу посылает нам Небо, для того, чтобы мы могли высказываться и спасаться от тайн, которые угнетают людей, пока они не откроются.

Рассказ – разговор Николая иногда прерывался моими репликами и возражениями, но я приведу его полностью, чтобы было связно и понятно.

– Наша жизнь и загробный мир одинаково непонятны и страшны. Кто-то боится привидений и покойников на кладбищах, а кто-то боится жизни – этих огней в небе, этого тумана на реке….

Если подумать в жизни есть много больше непостижимого и фантастичного, чем выходцы с того света – призраки и привидения.

Все знают монолог Гамлета: быть или не быть, ведь это перед самоубийством, когда он хочет его совершить, но не совершает. Он почему не убивал себя – да, просто он боялся тех видений, которые, быть может, посетили бы его в смертном сне. Этот знаменитый монолог хорош, как литературный шедевр Шекспира, но он меня не трогает.

Как другу признаюсь, иногда, в тоскливые минуты мне тоже рисуется смертный час. Моя фантазия изобретает самые мрачные видения. Все боятся смерти и того, что за ней будет. Конечно как дети, ведь Человеку тоже мало лет. Мы уже говорили об этом. По сравнению с динозаврами, которые прожили на земле 120 миллионов лет, Человек живет всего 4,2 или 4,8 миллионов. Ну, в общем, пока наука думает, всего 5 лет Человеку. А Динозавры правили землей и жили 120лет. Все конечно в миллионах, но сути дела не меняет. Эволюция, то есть развитие продолжается. Человек переходит из младенчества к подростковому возрасту, становится не грудником-младенцем, а отроком. Не так давно Человек научился самостоятельно ходить. Ведь раньше он целиком зависел от природы. Не мог противостоять ни жаре, ни холоду. Приспосабливался, то шкуры наденет и прочее.

Теперь, вроде бы, Человек может уже жить в любую погоду и выжить может даже в открытом космосе. Но все это приспособление человечества на грани детской игры. Ведь все равно – в основной своей массе человечество не может выживать ни в жаре, ни в холоде. Как были мы младенцами природы матери, так до сих пор маленькие дети её. И мы должны бояться жизни, и многие боятся жить на белом свете.

Наверное, это считается психической болезнью. Нормальному, здоровому человеку кажется, что он понимает все, что видит и слышит. А вот такой человек, который боится жизни, утерял это «кажется» и изо дня в день отравляет себя страхом. Есть болезни – мании, боязнь замкнутого пространства и т. д., так вот, – есть болезнь «боязнь жизни». Когда человек лежа смотрит на траву и долго смотрит на козявку, которая родилась только вчера и ничего не понимает, то ему кажется, что ее жизнь состоит из сплошного ужаса и в ней, в этой козявке, человек видит себя.

– Что же, конкретно, страшного в этой жизни? – спросил я.

– А страшно все. Человек от природы мало знающий о загробном мире, о том, что такое судьба – вообще, редко обращается ввысь, в поднебесную. Бог отвлекает от страха перед обыденностью, от которой никто не может спрятаться. Лишенный веры в богов, человек поражается боязнью жизни, хотя боится себе в этом признаться.

Вот и хотел я рассказать тебе о моем школьном товарище, который был болен этой относительно новой болезнью человеческой, от которой не придумали лекарства.

Во-первых, он не способен был различать, что в его поступках было правдой и что ложь. И его тревожило это. Он осознал, вдруг, что условия жизни и воспитание заключили его в тесный круг лжи и обмана, и вся его жизнь стала ежедневной заботой, чтобы обманывать себя и людей и делать вид, не замечать этого. И ему стало страшно от мысли, что он до самой смерти не выберется из этого круга лжи.

– Так он поделился со мной своими переживаниями в последний мой приезд к нему.-

Вот он сделает сегодня что-нибудь, а завтра уже не понимает, зачем он это сделал. Жил, где родился, в городе, – поступил в Сельхозтехникум и испугался, приехал в деревню, чтобы заняться сельским хозяйством и снова испугался….

«Я понял, что мы мало знаем и поэтому каждый день ошибаемся, а от этого бываем друг ко другу несправедливыми, клевещем и обманываем других. Расходуем все свои силы на чепуху, которая нам не нужна и мешает нам жить, и это мне страшно, потому что я не понимаю, для чего и кому это нужно. Я не понимаю людей и боюсь их. Мне страшно смотреть на мужиков, я не знаю, для чего, для каких таких высших целей они страдают и мучаются и для чего вообще живут».

– Вот так он говорил, и я увидел все симптомы этой новой психической болезни. Жаль что я не медик, наверное, это какое-то маленькое открытие в медицинской науке. —

«Если жизнь – есть наслаждение, то работяги-мужики были, по его мнению, лишние, никчемные люди; ведь их жизнь в нужде и непроходимом, безнадежном невежестве. И непонятно, кому и для чего нужна эта каторга жизни: труд, мучения. Никого и ничего нельзя понять». – В тот раз он находился в таком необычном настроении, что говорил еще долго, а кончилось тем, что нас прервали, нашлись дела по хозяйству. И я только через месяц узнал, что друг мой умер, повесившись в сарае. Тогда я понял, почему он покончил самоубийством: он любил жену, но она его не любила, он любил жизнь, но боялся её. Это огромная эпидемия среди людей началась, таких судеб становится все больше…, к хорошему это не приведет.

Друг рассказывал мне свои истинные переживания:

«Знаешь, я могу рассказать тебе, как я глупо в жизни своей поступил. – Вот мне все говорят: у тебя милая молодая жена, прекрасный дом и хозяйство…. Думают, что я счастлив, и завидуют мне. Но никто не знает, скажу тебе по секрету: моя жизнь внешне счастливая – это недоразумение, и я её тоже боюсь.

Знаешь, скажу больше, моя семейная жизнь, которая кажется всем такой прекрасной, – моё главное несчастье и мой главный страх. Я женился странно и глупо. Сразу же когда я приехал я полюбил Машу безумно и ухаживал за нею два года. Я делал ей предложение пять раз, и она отказывала мне, потому что была ко мне совершенно равнодушна. В шестой раз, когда я, угоревший от любви, ползал перед ней на коленях и просил руки, как жалости и милости, она согласилась…. Она сказала мне: «Я тебя не люблю, но буду тебе женой…» – такое условие я с радостью принял. Я тогда понимал, что это значит, но теперь не понимаю: «не люблю…» – что это? Это туман, потемки…. Я ведь люблю её до сих пор, как в первый день свадьбы, а она по-прежнему равнодушна и, бывает рада, когда я уезжаю из дома….

Жестокая пытка! Оттого, что в наших отношениях я ничего не понимаю, я ненавижу себя, и все в голове моей перепуталось, я мучаю себя и тупею, и как назло она с каждым днем все хорошеет…. Я люблю и знаю, что люблю безнадежно…. Разве это понятно? И разве это не страшно? Это страшнее привидений и мертвецов!».

От многих переживаний друг мой, школьный мой товарищ, умер….

Вот такой рассказ поведал мне Николай. И это не в первый раз, мы многократно ездили с ним на природу: «воздухом подышать» и поговорить. И еще много-много разных вопросов обсуждалось в наших беседах….

Конец.

Сны-страхи

сюрреалистический рассказ.

Память – это род встречи со своим прошлым.

Прошлое всегда с нами, и все, что мы собой представляем, – все происходит из прошлого. Мы – творение прошлого, мы вышли из под его «пера». Не понимая прошлого, мы не поймем и настоящего.

Память о прошлом дает нам понимание себя и понимание окружающего. «Было время, когда…» – и начинает человек вспоминать.

Мало кто помнит о своем самом юном возрасте. Память избирательна и иногда, хорошее совсем не запоминается. А плохое помнится долго.

Так вот, когда было мне, от силы, несколько месяцев – я помню (и это нонсенс), как я упал с кровати на пол. В тот момент, вероятно, я потерял сознание. Потому что в все видится мне со стороны. Так отразилось в памяти души моей, которая «отлетела» – покинула тело.

Как понимается это сейчас: младенец упал с высокой кровати головой об пол и возможно был «при смерти». Конечно, приглашен был врач, или была вызвана скорая помощь. Но душа этого младенца, покинув тело, наблюдала за происходящим со стороны. И она может, запомнив события, описать все с величайшей точностью.

Родители жили в то время, снимая угол в частном доме на окраине города. В узкой комнате стояла кровать у стены слева, и стол в другом, противоположном от двери углу, близко к единственному окну, что напротив кровати. На стене над кроватью висел ковер. Смутные силуэты молодой мамы, которая плакала и кричала на молодого отца: почему он положил ребенка на край кровати, что он упал и теперь не приходит в себя. Затем суета, движение нескольких человек, которые толкались-сталкивались в узкой комнатке между кроватью и окном. Потом тишина и провал.

А через несколько времени, возможно, через день или несколько дней, маленький мальчик видел, как пришел с работы домой отец. Он принес рыбу селёдку. Мама взяла мальчика на руки, посадила к себе на колени и кормила с ложечки манной кашей. А отец, видимо пьяный, веселый, – отломил от селедки небольшой кусок и пытался накормить мальчика. Как не давала мама, но он, мальчик, потянулся руками и кусочек рыбы попал-таки ему в рот. Так он ел селёдку в младенческом возрасте. Ни вкусов, ни запахов, ни слов – младенец-мальчик не понимал, но все, что запечатлела его память тогда – сейчас он может воспроизвести точно и объяснить подробно.

Так, будучи чуток постарше, он помнил зиму. Как его, укутанного и перевязанного большим платком-шалью, везли на санках со спинкой. Эти деревянные санки с решетчатой спинкой, он видел и потом, когда ходил в школу. Кажется, выкинули их на свалку-помойку, за ветхостью, когда он начал ходить в школу. А в младенческом возрасте он в них сидел, и везла его мама по улице. И помнил он, как перетаскивала мама санки через железную дорогу. Потом перетаскивала его и усаживала вновь в санки со спинкой.

Такие маленькие подробности жизни из очень далекого (для него) детства редко остаются в памяти человека. Тут начинается мистика.

Человек, будучи младенцем, не имеет представления ни о Боге, ни о потустороннем мире. Но он видит, вернее душа его воспринимает: и мир ангелов и бесов, и различные мистические образы. Потом, взрослея, он теряет уже эту способность.

«Устами младенцев (детей) глаголет истина».

Это высказывание всем почти знакомо. Но почему-то мы отказываемся верить, когда дети, увидев что-то неестественное для нашего «взрослого» мира, говорят нам об этом. Души детские более восприимчивы, и дети видят больше – в нашем мире. Они видят ангелов и видят персонажей сказочных: домовых и барабашек.

Восприимчивость человеческих душ меняется с возрастом от веры человека. Если душа верит, уверена в существовании другого, невидимого мира, она по вере и получит, – что будет видеть тот «сверхъестественный» мир, в котором мы все существуем.

Наука постепенно приходит к тому знанию, которым обладают души младенцев. Уже нашли, что время движется вместе с нашей планетой в пространственно-временном континууме.

А без умных слов и понятий – мир огромен и наполнен многочисленными созданиями, из которых мы можем видеть только лишь 4 процента той, нашей материи. Из мира темных материй – ангелы темные, вокруг нас, рядятся в цветные одежды и соблазняют души человеческие. А ангелы светлые – охраняют людей и учат их добру.

Все так просто, надо только верить. Надо вернуться в памяти своей к детским воспоминаниям. И мы обнаружим, что видели мы и общались с другими нематериальными созданиями в «младенческом» детстве своем.

Так и в нашем рассказе: вспоминая то далекое детство, что увиделось. А душа маленького мальчика уже в самом юном возрасте «отлетала» от его тела. Этот опыт не был случайностью, или лучше сказать, не остался без последствий. Мальчик научился во сне улетать к «другим мирам».

Он часто видел один и тот же сон: как темное большое облако, квадратное и объемное, как большая подушка, что лежала на родительской кровати – вдруг, приближалось и наваливалось на него спящего. И мальчику, от навалившегося груза становилось трудно дышать – и, казалось, он резко умирал. А душа его оказывалась в другом времени, в другом месте: иногда, среди солнечного яркого дня, на какой-то стеклянной светящейся поляне, где были цветы и где бегали красивые солнечные светлые мальчики и девочки. А то он, вдруг, оказывался в темной черной пустыне, где под ногами его был мягкий серый песок, а вокруг ходили мальчики – все черные, с блестящими глазами.

И после этих снов просыпался мальчик рано под утро, всегда перед восходом солнца. Летом это часа в 4 или еще раньше, а зимой позже. Связь сна с восходом солнца мальчик понял, когда проводил лето в деревне у бабушки, на каникулах.

И в этих мистических снах мальчик много узнавал нового и интересного. Но память недолго хранила видения из снов, сны он забывал быстро. А вот знания, вероятно, откладывались в его подсознании. Потому что случалось ему потом, не раз и не два их применять.

Такие сны с облаком-подушкой, которое задавливало его «до смерти» – мальчик считал плохими. Став чуть постарше он решал с ними бороться. Иногда, как только при засыпании он видел приближающуюся темную массу-облако, – он резко просыпался, а потом боялся уснуть. Лежал с открытыми глазами долго, вставал и шел на кухню, пил воду или еще что-то предпринимал, чтобы не спать. Родителям он ничего не рассказывал и никому не говорил о своих «страшных снах». Отцу или матери он отвечал просто – «не спится, не хочу спать». И так при помощи бессонных ночей, не высыпаясь, мучаясь днем, засыпая в школе на уроках, – мальчик постепенно избавился то «снов страхов». Сны эти в раннем детстве снились ему часто, но с возрастом все реже и потом, когда он пошел в школу прекратились совсем. Теперь ему думается, что напрасно….

Ибо знания, из приключений в тех снах почерпнутые, однако всплывали в памяти, да так иногда выручали, помогали ему в жизни, – что после окончания школы, во взрослой жизни, мальчик пожалел, что не стало больше тех «снов страхов». Ведь за «смертью» от облака, всегда, душа его переходила в другой перекрестный мистический мир и что-то познавала обо всей вселенной, приобретая опытные знания.

Как проявлялся опыт души, сохраненный в подсознании мальчика? Это было всегда ощущение «де-жавю» – будто он знал о событии, которое неожиданно случалось с ним в повседневной жизни. И будто бы он знал, как надо поступать в той или другой ситуации: «ну точно, он знал, что надо сделать так, а не иначе. И всегда, это было правильно, если он поступал по тем своим «тайным знаниям». Окружающие его люди удивлялись способности мальчика предугадывать события. «Откуда ты знаешь, что надо так сделать» – говорили ему. Иногда и спорили с мальчиком, а он делал по-своему и был всегда прав.

Так, например, часто случалось им ходить с отцом на рыбалку через лес. И всегда мальчик находил и указывал короткую дорогу к реке. А бывало, говорил, что нельзя будет пройти вдоль реки: «там протока, разлившаяся, не даст прохода». Отец, не послушав, шел по своему, вдоль реки, и они натыкались на тупик. Все равно, как и говорил мальчишка, приходилось им обходить ту протоку.

Были случаи, когда мальчик спасал людей: вдруг, он задерживал тетеньку и не давал ей переходить перекресток дороги в городе. Оказывалось, через секунды, мчалась через перекресток машина на высокой скорости, – ну, точно бы сбила она тетеньку, если бы мальчик ее не остановил.

Он всегда угадывал, наблюдая за человеком, в какой из подъездов войдет этот человек, подходя к дому, к пятиэтажке с 6-тью подъездами. И знал он заранее, что вот тот мужик с пакетами, сейчас, скоро, должен споткнуться и уронить пакет. Точно, вдруг, у пакета рвались ручки, когда мужик спотыкался.

Много-много случаев замечал тот мальчик, сам не понимая, откуда у него такая «память», чувство «знания наперед»: что должно случиться и что произойдет вскоре. Потому что это не было «угадыванием», мальчик не гадал: может быть так, а может иначе, – он точно знал: так будет. Как будто видел это все раньше уже, информация о событии была у него в подсознании, в душе, и он все чувствовал.

Такое свое свойство мальчишка стал сам в себе проверять и совершенствовать. Он напрягался и задумывался, что будет: вот, если учительница его вызовет к доске, ведь он точно знал, что надо ответить, хотя урок этот он еще не учил, была новая тема. Иногда он пробегает на улице вечером допоздна, а на другой день смело отвечал. Так он вперед называл на уроках физики формулу, а на уроках химии даже учительница сделанный вывод назвала открытием его имени, в шутку. Так и сказала всему классу: запишем так, как нам только что сделал открытие мальчик, и назвала его имя.

Учился он в школе не очень хорошо, потому что ему в школе было скучно. Но на экзаменах во время окончания школы он даже поспорил с учителем истории о том, что события в учебниках указаны были неверно: он знал по-другому….

И вырос мальчик простой и обычный с виду, а умом своим явно нестандартного мышления.

В его жизни был случай, вернее так и должно было быть: когда мальчик решил покончить жизнь самоубийством. Просто он знал, что надо ему уже уходить из этой жизни.

Вспоминая детство свое, когда еще бывал он в тех «снах-страхах», мальчик видел события и знал, что ему говорили и светлые мальчики, и темные дети из других миров. Он видел, что скоро умрет его бабушка, а через некоторое время ему надо за ней идти – то есть умереть.

Действительно, так случилось однажды: бабушка приехала после обеда, когда он только пришел из школы. Они пили чай на кухне и поговорили о том, что все хорошо и живут все их родственники нормально. Бабушка уезжала в деревню и пришла проститься. Мальчик еще хотел ее проводить до автовокзала, но бабушка не велела. Они не прощались, будто оба знали одно и то же: он знал, что она уходит из жизни, а она, вероятно, знала, что встретится с ним «на том свете». Буквально через два дня, они ехали с родителями в деревню хоронить бабушку. Мальчик не плакал….

Как он помнил из раннего детства, из «снов-страхов», – желтые мальчики были в светлом стеклянном мире, куда он, во время снов уносился душой, всю жизнь помогали ему. А прожил он долго и многим людям помогал при помощи своих «тайных знаний» приобретенных в раннем детстве.

Мир огромен, мир разнообразен. Все миры пересекаются между собой. Мир потусторонний часто вмешивается в наш материальный и трехмерный мир.

Конец.

Под вербное воскресение

Под вербное воскресение, в мае месяце (так совпало) стояла жара. В новом, построенном недавно, Храме шла всенощная служба. И вот, когда стали раздавать освященные вербы, то был уже поздний вечер, десятый час на исходе. Огни лампадок потускнели, фитили их нагорели, в небольшом помещении Храма было всё как в тумане. В этих церковных сумерках толпа верующих колыхалась, как море, люди двигались к амвону и отходили от него, тихо шаркая по полу ногами.

Пономарю Петру, который был нездоров уже три дня, казалось, что все лица людей – и старые, и молодые, и мужские, и женские – походили одно на другое. У всех, кто подходил за вербой, одинаковое выражение глаз, отражающих свет лампад, но мутных и темных зрачками. В тумане дыма ладана и дыма от свечей и лампад не было видно дверей, а толпа всё двигалась, и похоже было, что ей не будет конца. Еще пел женский хор на четыре голоса, а одна из пожилых клиросных читала канон.

Было как-то душно, жарко! Как долго шла эта служба – всенощная! Пономарь Петр устал. И дыхание у него было тяжелое, частое и сухое; и плечи болели от усталости, и ноги дрожали. И неприятно волновал голос из «притворной» лавки, где продавались свечи, иконки, книжки. Притвор отделялся только двумя квадратными столбами от входа и от самого помещения Храма.

А тут еще, вдруг, точно во сне ли в бреду, показалось пономарю, что подошла к нему старушка похожая на его родную мать, пять лет уж, как он её схоронил; и принявши от него вербу, отошла и все время глядела на него весело, с добротой и радостной улыбкой, пока не смешалась с толпой.

Вербы раздавали с обеих сторон амвона, у левого столика трудился диакон. Священник всё это время был в алтаре, уйдя туда после «отпуста» службы и благословения на канон. Но почему-то у пономаря Петра открылся «дар слёз», уже в продолжение всей болезни, все три дня, слёзы потекли у него по лицу и в этот раз. На душе-то всё было покойно, всё было благополучно вокруг, но он всё глядел на левый клирос, где читали и в вечерней мгле уже ничего не узнавал, ни одного человека, и – плакал беззвучно, продолжая брать со столика и отдавать веточки вербы.

Лежал он заболевший один вечер в постели, к нему приходил священник и читал молитвы о болящих, и тут он заплакал в первый раз. На другое же утро, несмотря на температуру 37 и 8, пономарь Петр встал и работал, как и прежде: и во дворе набрал дров и протопил печь – для приготовления пищи и для выпечки просфор на службу; и в Храме пономарил без всякого попущения: кадило готовил, масло в лампадах проверил, заложил во всех книгах закладки тряпичные, сверяя всё по месяцеслову, где нужно было читать – и Апостол и Евангелие. Возился с кадилами двумя – одно для диакона, другое батюшке…. Но не мог он без слез читать даже простые молитвы: с первых двух-трех слов глаза его наполнялись слезами и он плакал чуть не навзрыд. «Это от болезни…», – сказал батюшка, и поставил читать «Часы» на клирос одну из женщин «хоровых».

Пока он плакал, слушая канон, ему показалось, что, вот, вблизи ещё кто-то заплакал, потом дальше кто-то другой, потом ещё и ещё, и мало-помалу, как ему показалось, вся церковь наполнилась тихим плачем. А немного погодя, минуты через две-три, хор на клиросе пел ровно, и уже никто не плакал, всё было по-прежнему.

Скоро и служба кончилась. Когда пономарь Петр шел домой, то по всему церковному саду, освещенному луной, словно веселый, красивый звон колокольчиков – разливалась соловьиная трель. Между Храмом и церковным домом, сразу за садом, было небольшое прицерковное кладбище, пройдя сад надо было пройти и мимо кладбищенской ограды. Под луной виднелись белые плиты на могилах, белые каменные кресты, белые березы и между ними черные тени – и всё это и далекая луна, как раз стоящая над церковным домом клира, над длинным бараком, – казалось теперь, жило (существовало) своей особой жизнью, непонятной, но приближенной к человеку.

Петр вспомнил, как он стал пономарем и церковнослужителем, в беседе со старцем он узнал, а потом и сам вычитал объяснения одного аввы, святого отца о мире нашем, наполненном и ангелами и бесами. «Не зря Господь лишил человека многого зрения, – мы не видим как кошки в темноте (инфракрасного видения нет), да и днем ограничены в зрении. А если бы человек увидел реально, в каком мире он живет – он бы ужаснулся и умер бы от страха. Увидишь бесовские отродья, которые толпятся вокруг и ангелы снуют туда и сюда по своим делам: то душу представившуюся забрать, а то помочь в беде людям». Вот тогда и начал Петр различать зло от добра, когда задумался. Так он пришел в монастырь и остался там. А так как он был строитель, и начали его посылать в мир, Храмы новые строить и старые восстанавливать. И сюда к батюшке Сергию приехал крышу крыть и в других делах по строительству помочь. Печку вот, для отопления Храма с котлом вмазанным переложил недавно. Перетопили зимой, кирпич-то и треснул.

Конец.

Образование. Дидактика

«Образование человека, существо самое непостоянное и самое сложное из всех, есть искусство из искусств». – Григорий Назианзин.

Дидактика – так называется наука обучения. Это искусство учить и учиться.

Чтобы человек стал человеком, он должен получить образование. Истинным человеком можно стать, только научившись действовать, как человек, т. е. получив наставления о том, что делает нас Человеком. Мы видим, что по рождению человека, рождается способность его, так сказать инстинктивно. Но человека нужно бывает учить всему – и сидеть, и стоять, и ходить, и двигать руками для работы, (ложку держать, например).

Так как даже до грехопадения человек должен был упражняться, то тем более это нужно теперь – после испорченности. Правда, у первозданных людей не было недостатка ни в способности ходить, ни в даре слова, ни в способности рассуждать. Однако из беседы Евы со змием очевидно, что им не хватало знания вещей, которое приобретается из опыта. Если бы у нее был больший опыт, она так просто не вступила бы в разговор, так как знала бы, что это животное речью не обладает и, следовательно, здесь кроется обман.

Теперь же, в состоянии испорченности, тем более необходимо нам учиться, чтобы приобретать знания. И мы, действительно, добиваемся этого с большим трудом, чем должно было быть в состоянии совершенства: все вещи для нас стали затемнены, и языки смешаны. Ученому, в интересах науки, чтобы использовать различные источники на живых и мертвых языках, вместо одного языка, нужно изучать их уже несколько. И ничто на свете нам не врождено.