Оглянись и будь счастлив

По морозному, обледеневшему таёжному тракту Миша прибежал в казарму быстрее, чем командир приехал на УАЗике: «Рядовой, я вас видел в клубе в Глазуновке». «Никак нет», – пульс ещё сильно стучал в висках Михаила. Командир был немало удивлён…

В конце ноября солдаты-краснопогонники (как их называли воспитатели детского дома, не подозревая, что их знакомые солдаты принадлежали к элите Советской Армии – Воздушно-десантным войскам, рисковали жизнью при выполнении боевой задачи, и ежеминутно помнили призыв генерал- майора Маргелова В.Ф. «Никто кроме нас!») покинули «уральскую военную точку». Опять по заснеженной холодной России вёз поезд Михаила в далёкую, так не похожую на Урал, Украину. Миша уткнулся лицом в стенку верхней полки, и в полудрёме вспоминал и лесоповал, и горы, и норовистую Туру, в которой чуть не утонул, и паромы, и мосты, и порхающую Бабочку или Оленёнка с чёрными глазами.

Слёзы увлажнили ресницы бойца; никого и никогда он так сильно не любил, даже мать. Стало жалко всех и сразу: и мать, и Тасю, и себя.

Начало декабря 1956 года. Отряд «лесорубов» из мирной, почти гражданской жизни окунулся в боевую. Полк был в боевой готовности. Ещё 1 ноября 1956 года с территории Украины 114-й и 381-й гвардейские воздушно-десантные полки 31-ой Новоград-Волынской дивизии приземлились на аэродромах Венгрии и участвовали в подавлении Венгерского восстания. 107-я гвардейская воздушно-десантная дивизия успешно тренировалась. Позже в Никопольском полку узнали, что маршал Г.К.Жуков «за подавление венгерского контрреволюционного мятежа» получил четвёртую звезду Героя Советского Союза. Всего звание Героя Советского Союза было присвоено 25 советским военнослужащим (13 из них получили это звание посмертно). Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 18 декабря 1956 года – «За успешное выполнение боевых заданий Правительства СССР», было произведено сотни награждений. Награждены офицеры и солдаты, танкисты, десантники и пехотинцы, многие посмертно. (Потери Советской Армии, по официальным данным, составили 669 человек убитыми, 51 пропавшими без вести и 1251 ранеными).

Не легко быть героем. Страшно погибать. Михаил понял цену зависти героям войны, свою подростковую наивность. Слишком высокую цену надо заплатить, чтобы идти по деревне с орденом или медалью на груди. Надо заглянуть смерти в глаза, не испугаться, выполнить боевой долг и остаться живым. Жаль ребят, которые погибли в Венгрии. (В краткой исторической справке полка уже значилась запись: «Указом ПВС СССР от 26 апреля 1945 года за образцовое выполнение заданий командования при овладении городами Сомбатель, Капувар, Кесег 352 гв.сп награждён орденом Суворова 3-ё степени»).

В 1957 году продолжались учения, не только прыжки, но и АК (Автомат Калашникова) стал родным. Учения проходили в Кривом Роге, совместно с 301 гв. парашютно-десантным полком, дислоцированным в Кировограде. Степные городки похожи друг на друга; частный сектор. В Кировограде мелькнуло, но запомнилось большое двухэтажное старинное здание из красного кирпича через улицу от комендатуры.

***

На далёкой Заимке черноглазая Таисия получала письма с обратным адресом: УССР, Днепропетровская область, г. Никополь, в/ч 71229. Непременно отвечала. Михаил задумывался о будущем. Можно сказать, ему посчастливилось попасть в ремонтную часть дивизии. В мастерской он увидел, как ремонтируют самолёты. Глаза загорелись, вот бы ему здесь работать, в Минске-то закончил ФЗО, «знаем слесарную и токарную работу». Командир предложил вариант: можно остаться служить сверхсрочником. Михаил мечтал, что будет жить в городе и привезёт в этот город свою черноглазую танцовщицу с далёкого Урала.

В тоже время Михаил писал письма домой, в глухую лесную деревню Косище. Отец (дед) жил один, держал корову и кабанчика. Сёстры писали «слёзные письма» об одиночестве отца с требованием скорейшего возвращения Мишки в отчий дом, дескать: «Батьку некому смотреть. Ты, Мишка, должен досматривать и батьку, и селище». Смущали эти письма Михаила; душу разрывали противоречия между мечтами, любовью и сыновьем долгом.

Шёл 1957 год, летом – лагеря под Кривым Рогом, новые боевые задачи, появились десантируемые парашютным способом боевые машины и самоходные артиллерийские орудия. Парашютные полки стали способными выполнять широкий круг боевых задач в тылу противника. В начале осени в степи под Кривым Рогом одна из рот 352-го полка участвовала в испытании парашютной системы. Изготовитель Анатолий Доронин испытывал собственную конструкцию парашютной системы с мягким вытяжным парашютом (медузу). Он совершал свой 1442-й прыжок. Произошёл зацеп за руку, которая была слабая от полученного на войне ранения. Запаску не смог открыть. Инженер-подполковник Доронин Анатолий Дмитриевич разбился. Как потом отчаянно рассказывал Михаил – в лепёшку. Миша не мог смотреть на останки разбившихся парашютистов, ему становилось плохо, смешивались страх, боль, ужас смерти: «был человек, нет человека». Михаил становился нервным, вспыльчивым, невнимательным, большим усилием воли успокаивался, уравновешивал свои нервы, опять становился ответственным, добросовестным, внимательным и зорким бойцом. В декабре 1957 года был уволен из Советской Армии с записью в военном билете: «Воинское звание – разведчик, воинская должность и звание по штату – старший автоматчик. Командир 352 гв. ПДП гв. полковник Андреев. Начальник штаба полка гв. подполковник Пайтеров. (352 гвардейский парашютно-десантный полк в составе 107 гвардейской воздушно-десантной Первомайской дивизии дислоцировался в Киевском военном округе. 30 апреля 1958 года 352-ой гвардейский парашютно-десантный ордена Суворова полк расформирован. Военнослужащих перевели в тульскую дивизию в Рязани, Дашки).

Уволился из Армии. Сёстры требовали возвращения домой. «Надо ехать домой», – Михаил наступил на горло своей мечте и своей любви.

Миша вернулся в родное Косище.

Зима: снежно, морозно. Родная калитка, прочищена снежная дорожка от калитки к хате. Дед Никита грелся на печи, и, конечно, был один в хате. Обрадовался возвращению сына несказанно. «Есть в селище работник!». К выходным в хате собрались сёстры с мужьями, друзья деда. Подвыпившие свояки наперебой рассказывали Михаилу, как счастливо он будет жить в Косищах: хата, можно сказать, уже есть, или можно построить; главное – жениться, а там – своё хозяйство (вкалывай, ешь-пей сколько хочешь). «Не жизнь, а малина», – думал скептически Миша. Но, что делать – надо жить. Здесь он был среди своих. Сёстры довольны тем, что столкнули ответственность и заботу об отце на Мишу. Жизнь сестёр в своих семьях тоже не была лёгкой и радостной из-за мужей-деспотов. Григорий своей целью в жизни поставил крепкое хозяйство: две коровы, телята, свиньи и много другое. Работал Григорий водителем в колхозе, уходил на весь день, а в страду – почти на сутки. Всё хозяйство было на Броне, маленькой худенькой женщине. Она выбивалась из сил, звала на помощь Ольгу. Ольга прибегала в Косище и в хате отца пол помоет, и в хозяйстве Брони и корову подоит, и свиней покормит, и детей посмотрит (накормит, спать уложит). Броня с годами становилась всё суровее, замкнутее, злее.

У Ольги жизнь не ладилась. Не было у них с Петром детей. После того, как однажды летом Ольга оказалась в больнице, потеряв сознание из-за внематочной беременности, она вернулась в хату свекрови. Пётр Ольгу не навещал. Зато Григорий собрал в полуторку Броню и Устинью завёз их в больницу в Петриков. Ольга была не довольна свиданием с сёстрами: «Зачем кричать, гомонить. Ничего не измениться». Свекровь Ольгу ела поедом: «Были бы у меня внуки, я бы их смотрела, а так, Петро, гони её, заведи в лес и брось». Петро отмалчивался, или невнятно отвечал, что его Ольга устраивает: «Смачно готовит». Но однажды «крепко выпив», поддался на упрёки матери, схватил ружьё и кинулся к Ольге: «Убью!». Гонялся за Ольгой, пока та не спряталась за сараем. Утром Ольга побежала через лес в Косище. Забежала со своим горем к Устинье. Сестра ей посоветовала не терпеть, а вернуться в хату к отцу. Ольга возразила: «А, твой Есип мне прохода не даст! Ты же первая меня прибьёшь». «Да, Есип одинокую молодую бабу не пропустит», – раздосадовано молвила Устына. Старик Никита выслушал дочь и со вздохом вымолвил: «Бывает…» Ольга вернулась в Бабуничи, жалея себя: «Куда мне бедной деться?» Пётр сделал вид, что ничего не было, потому что он ничего не помнит.

Строг был Никита с внуками, детьми Брони. Валю и Колю отправлял назад домой помогать своей матери. А к младшей, Светке, относился по-особенному. Девчонка – егоза. Не похожа ни на кого из родственников, что-то в ней было цыганское: тёмно-каштановые волосы, круглые карие красивые глаза, а нос курносый – кнопочкой; активная, непоседливая, разговорчивая, своенравная и даже при тяжёлой жизни капризная. Только её брал Никита с собой, когда шёл доставать мёд из бортней. Сам залезал на дерево, отрезал кусочек мёда и спускал на верёвочке вниз. Светка сидела под деревом и наслаждалась мёдом диких пчёл.

Хотя Никита с хозяйством справлялся сам (иногда Ольга навещала отца, Никита особенно стал ценить вымытую чистую подлогу). Отец Никита был категорически против вступления Михаила в колхоз. А никто его и не спрашивал. Жители Косищ должны были обрабатывать несколько гектаров земли. Живёшь – работаешь. Побывал Михаил на МТС, посмотрел на колхозные тракторы и полуторки. Пошёл учиться в Муляровку на водителя полуторки. Нравилось ему водить машину. В колхоз не пошёл: грязные какие-то они все. На косищских гектарах работал: и пахал, и сеял, и жал, и копал. Падал от усталости. В свободное от сельхозработ время ремонтировал хату. Бревенчатый дом был старым, перевозили его несколько раз, брёвна местами крошились, образовывались дыры. Михаил замешивал глину, и отчаянно вбивал её в стены. Удалось вместе со свояками перекрыть крышу. Миша чувствовал, что не обладает недюжинной силой, которой обладал отец, и которая нужна для крестьянской жизни. Предложили Михаилу машину с киноустановкой. Не просто крутить баранку, а ещё показывать фильмы, правильно заправлять, собирать деньги за киносеанс, выполнять план. Киноаппараты старые, ленты старые, деревенская молодёжь вечером всегда навеселе. А потом ночью приходилось ехать домой. Платили копейки. Уволился. А ещё какая-то странная болезнь подкинулась. Нет, Миша чувствовал себя нормально, но отец поутру вёл с ним странные расспросы: «Как спалось? Вставал ли? Помнит ли куда ночью ходил?» Миша спал и ничего не помнил. А дед не раз наблюдал, как сын вставал, выходил во двор, подходил к хлеву, возвращался и ложился спать. Миша в «лунатизм» верить не хотел. Сёстры, узнав о необычном поведении брата, решили, что болезнь возникла от ужаса, перенесённого на службе в армии. Дед Никита водил сына к бабке-шептухе. Больше ночных выходов не было, но вспыльчивость Михаила стала проявляться всё сильнее.

Не нравилась жизнь в деревне: непосильная физическая работа, грязь, пьянство, нужда. Большую часть заработанных денег (как правило от продажи мёда) старик отдавал Ивану. Иван иногда приезжал из Пинска, любил погулять, обязательно выпить. «Вот, где Ваши деньги», – гневно говорил Михаил, указывая на Ивана. Отец Никита молчал, жалел младшего сыночка и, наверное, понимал желание выпить. Никите в Мише нравилось трудолюбие, «ловкость на все руки», рассудительность, даже особенная серьёзность (с кем бы из детей старик Никита хотел жить, так это с Мишей), но, к удивлению Никиты, рюмочка самогона не доставляла Мише радости, хмель у него был дурной. А Михаила возмущало капризное, конечно неумное, пьяное состояние старого отца. Как-то приладил дед далеко в лесу самогонный аппарат. Пришло время забирать спасительную влагу. Дед, конечно, не устоял, напробовался «первака». Миша погрузил бидон с «горящим заработком» на санки, рядом сел захмелевший «весёлый» дед. Всю самогонную конструкцию по неглубокому снегу потащил Миша. Дед без умолку говорил, Миша упирался изо всех сил, тянул лямку. Деду надоела безучастность, серьёзность, равнодушие Михаила, пьяная злость овладела им, толкнул он бидон с самогонкой. Водка разлилась и быстро впиталась в снег. Природная безалаберность взяла верх в пьяном сознании Никиты. Он чувствовал себя отомщённым за трезвость, правильность, серьёзность Михаила. Конечно, Миша не бросил пьяного отца зимой в лесу, но обида росла в душе.

Жить так, как прожил свою жизнь отец Никита, Миша не хотел. За трудодни, «палочки», в ведомости, Миша считал, работать бессмысленно, надо деньги зарабатывать. Прослышал Михаил, что в Березняках, что в 10 километрах от Петрикова и в 8 километрах от железнодорожной станции Копцевичи, на осушённом болоте ведётся добыча торфа; с рабочими расплачиваются деньгами. Миша рванул туда. Березняки полностью были сожжены оккупантами во время войны. После войны было восстановлено несколько «селищ», жило около 60 жителей. В одной из хат Миша и снял угол. Миша почувствовал свободу: ни командиров тебе, ни строгого отца, ни претензий сестёр. Днём вкалываешь, вечером отдыхаешь. Отец справлялся сам. Ивана призвали в Армию, и служил он в Ленинграде!

А Михаилу глянулась дочь хозяйки Мария. Хозяйке-вдове очень нравился работящий парень, хотела бы она заполучить такого зятя. Мария – молоденькая, симпатичная русоволосая, голубоглазая девушка, которая недавно проводила любимого парня в Армию, и обещала ждать его возвращения. Но Мишка приставал со своей любовью, мать давила. И сыграли свадьбу (не просто свадьбу, а расписались по советским законам), столы накрывали в Косищах. Сёстры были довольны, что Мишка осядет в Косищах в родной отцовской хате, да «будет батьку доглядать», да и «свои» будут рядом. (Броня нуждалась в помощи. Господь или родители не наградили её такой силой, как Ольгу. Никита был «бесконечно строг» с внуками, по словам старшей внучки Вали, не разрешал бессмысленно бегать по двору или сидеть на лавке. Броня считала долгом Ольги помогать ей, потому что дед не хотел помогать, матери не было… «Хорошо, чтобы и Мишка помогал», – рассуждала Броня). Но Мишины сёстры не повеселились всласть, не поиздевались традиционно над Молодой. Ольга и Броня притихли, потому что Мария всю свадьбу проплакала. Сёстры пожали плечами и разбежались по своим хозяйствам. Мария грустила, но своё приданное (особенно выделялся «венский» шкаф) перевезла в родовое гнездо Михаила. Тем временем, Мише предложили работу продавца в сельпо в Куритичах. «Нормальная работа», – считал Михаил, – «Не надо пуп надрывать. Только будь серьёзным, всё правильно считай».

Мишино тщеславное самолюбие уже шептало ему о том, что может он поймал Жар-птицу в торговле? Молодая жена приходила в магазин, как в свою собственную лавку, брала рулоны ситца, полотенца, платки, буханки хлеба. Часть вещей оседала в фамильном шкафу, часть пропала неведомо куда. Михаил доверял молодой жене, был уверен, что никуда она не денется. «Вон, сёстры терпят своих мужиков, о семьях думают, о хозяйстве». Но Мария ненавидела Мишку, хитрила, воровала из магазина, что могла; переписывалась с любимым; тайно сделала аборт. Однажды, заранее зная, что в хате в Косищах никого не будет, договорилась с водителем бортовой машины. Поставили машину во дворе и взялись грузить всё имущество Марии. Погрузили «венский шкаф». Дед Никита издалека увидев открытые ворота, почуял недоброе. Прокрался за машиной к хлеву, метнулся к двери и закрыл дверь снаружи на замок. Ох, Мария и голосила, кричала, обзывала деда последними словами, пыталась выбить дверь, но окна бить побоялась. Дед прикрикнул, что вызовет милицию из района. Осень. Уже стемнело, когда с работы, из магазина в Куритичах, вернулся Михаил. Выпустил из хаты Марию с шофёром. И поехали они втроём: водитель, бывшая жена и «венский шкаф»; растворились в темноте навсегда. Миша готов был провалиться сквозь землю. Беда не пришла одна: в магазине – ревизия. Объявилась большая недостача. Условие ясное: или возместить недостачу, или суд и тюрьма. Миша вернул в магазин всё, что не увезла Мария. Но этого было мало. Дед продал и мёд, и сало. Мало денег.

Незадолго до Мишиной свадьбы, Ольга купила себе шикарную, по послевоенным временам, вещь – плюшевый жакет. (Плюшевый жакет в простонародье назывался «плюшкой», в некоторых сёлах Украины «манаркой». Он шился из плюша, хлопковой или шерстяной ткани с ворсом, подбивался ватой, имел полукруглый воротник и большие пуговицы. Достать «плюшку» было чрезвычайно трудно, их продавали по спискам лучшим дояркам, свинаркам. Особой популярностью и сельским шиком, модой, считалась баба в штапельном платке, плюшевом жакете, длинной юбке и валенках (или бурках). Ольга ради родного «браточка» наступила на «горло» своей красоте, продала «плюшку», а деньги отдала Мише. Этих денег как раз хватило, чтобы покрыть недостачу в магазине. Миша был напуган, обижен, подавлен и совершенно свободен.

Забежала как-то Ольга к отцу в хату, за обедом состоялся откровенный разговор. Ничего кроме как: «Женись», – крестьяне посоветовать не могли. А Миша рассказал, что любил девушку, которая осталась жить на Урале, хотел жить и работать в авиационных мастерских, как слесарь, в городе Кривой рог. Мечтал в этом городе построить семью с черноглазой уралочкой. «А куда я сейчас её привезу?», – спрашивал родственников Миша: «Она образованная, сирота, городская, крестьянскую жизнь даже не видела, ничего не умеет делать». Ольга негодовала: «Надо брать свою девку. Девок незамужних полно. Хата батькова – считай твоя». Всем было понятно, что Иван в Косище не вернётся. В Ленинграде он поступил учиться в техникум на топографа, работал.

Миша подался искать работу в городе, вернее в посёлке районного значения, Петрикове. По переписи населения в 1959 году в Петрикове проживало (уже!) 7,2 тыс. человек. Низина, заливаемая весной разливами реки Припять, и холмы были застроены крестьянскими одноэтажными домами со своими огородами и садочками. Уклад жизни горожан ничем не отличался от деревенского. Но в окрестностях Петрикова не всё было спокойно.

Своя семья.

Михаилу предложили зайти в военкомат. Конечно, офицер военкомата уже изучил личное дело сержанта-десантника.

Миша с трудом представлял, что за жизнь его ожидает. Главное – он будет жить в городе, конечно, ездить к отцу в деревню помогать по хозяйству. И ещё, он свободен от ужасов прежней неудачной жизни: от сбежавшей жены, от недостачи, от давления сестёр. Мише думалось, что теперь он будет самим собой, будет любить ту, которую выбрал сам, будет обут, одет, будет зарабатывать деньги, вырвется из нищеты и грязи. В январе 1961 года в военном билете появилась новая запись «В/часть 92801, командир взвода» (не было указано, что взвод военных строителей).

Миша написал очень сумбурное, с множеством ошибок письмо на Урал.

Тем временем, после инструктажа в особом отделе, машины со строителями с железнодорожной станции Муляровка двигались в лес, оставляя справа дорогу на Петриков. Уже был спилен вековой сосновый лес, расчищена площадка под строительство, построены первые бараки-казармы. Предстояло строить много и качественно: арочные бетонные сооружения, огромные гаражи (ангары), командные пункты, узлы связи и многое другое. Как стройка была не похожа на службу в ВДВ. Никакой военной или строевой подготовки, бывшие зеки или разгильдяи. Мишу слушать никто не собирался, тяжело было организовать людей для работы. А план никто не отменял. Опять Миша в подчинении, и без особого уважения. Уставал сильно морально и физически, днями, сутками работал в холоде и грязи.

Пришло письмо от Таси. Она, как и прежде жила на Урале, работала в детском доме. Миша быстро написал ответное письмо со своими планами на будущее. Написал, что служит в Армии, живёт в городе! Писал, что, летом у него будет отпуск, он обязательно приедет и заберёт Тасю с собой! Тася ответила, что обязательные годы по распределению уже отработала и может сама распоряжаться своей судьбой. Миша от неожиданности впал в смятение. Но собрался и написал, как он думал, письмо настоящего серьёзного мужчины: «Приезжай, пора вступать в законные супружеские отношения». Написал, как доехать до станции Муляровка. В выходной съездил к отцу и рассказал, что «выписал» себе невесту. Дед Никита только хмыкнул: «А что она умеет делать?», «Танцует хорошо», – ответил, вспоминая нежный образ, Миша. «Танцами каши не сваришь», – махнул рукой разочарованный отец.

Приблизительно в середине февраля 1961 года на станции Муляровка Миша встречал с поезда Тасю. Приехала она в бостоновом тёмно-синем пальто с каракулевым воротником, в фетровой круглой шляпке, ботиночках, с чемоданом.

Миша снял комнату в доме на улице Первомайской, 2. (Выше располагался Дом Культуры). В комнатке помещалась кровать с никелированными спинками – её уступили Тасе, и раскладушка, на брезенте которой спал Миша, укрывшись шинелью. Тася присматривалась, раздумывала, а не поехать ли ей в Узбекистан к Клаве? Удивила Тасю погода. Когда на Урале в феврале трескучие морозы и метели, здесь, в Белоруссии, светит солнце, тает снег у журчат ручейки. Долго раздумывать Тасе не пришлось. В один из вечеров, придя в комнатку, Миша объявил, что подал заявление в ЗАГС: «Через 2-3 дня распишемся». Тася, «ни рыба, ни мясо», подчинилась воле энергичного, быстрого, решительного молодого человека. Наступило воскресенье 19 февраля 1961 года. Тася и Миша шли по подтаявшему снегу в центр Петрикова. Зашли в раймаг. Тася предложили купить что-нибудь на память: «У нас ведь сегодня такой день!». Купили две овальные настенные картинки-фотографии тропических пейзажей побережья Сочи, вино и три рюмочки. Расписал их немолодой мужчина, явно инвалид войны. Тася предложила Мише открыть бутылочку вина, поблагодарить работника ЗАГСа и поздравить их, новобрачных. Тасе этот жест казался очень городским, интеллигентным. Таки, рюмочка вина на ветерана войны произвела впечатление, никто и никогда его не угощал на рабочем месте. Он поздравил молодых.

Таисия и Михаил вернулись в дом на улице Первомайской. Миша пригласил двух сослуживцев-сверхсрочников. Хозяйка накрыла на стол и ушла к соседке. Тася была тронута вниманием хозяйки и побежала за ней к соседке. Молодые мужчины пригласили за стол хозяина – деда Ивана Петровича, инвалида без ноги. Пришла и хозяйка. Тихо и тепло посидели. Хозяйка выдала молодым в эксплуатацию две подушки.

Хозяева были, по мнению Таисии, людьми интересными, впрочем, как и большинство в Петрикове, говорили с акцентом, на распев, с ударением на последнем слоге, «гэкали». Например, спрашивали у хозяйки: «Как Ваша дочкá?». У четы хозяев были две взрослые дочери, работали в торговле, одна из них – в обувном отделе. Хозяева: Иван Петрович и Александра Моисеевна Финдюкевич.

Таисия целыми днями была одна. Пользовалась хозяйским керогазом. За водой – к колодцу через несколько домов. Александра Моисеевна ходила с большим трудом, сильно болели ноги, вёдра с водой не могла носить, но провожала Таисию к колодцу, говорила, говорила и говорила, «философствовала» о жизни: «Человек, как цветочек: растёт, как стебелёк, тянется вверх, крепнет. А потом распускается и цветёт. А позже вянет, гнётся к земле». Таисию удивляли эти рассуждения, с людьми старшего поколения не общалась, мудрости жизненной не знала и не понимала. Мишу не понимала. И Миша не чувствовал в себе той влюблённости, которая у него была на Урале. Уехать бы к подруге Клаве в Узбекистан, но молодая женщина поняла, что беременна. «Куда теперь я одна?!»… Пыталась устроиться на работу, но учителей начальных классов в единственной школе хватало. Мишу несколько удивляло, как человек с образованием не может устроиться на работу? Тася была предоставлена сама себе. Как-то в марте забрела на рынок, и первый раз в жизни увидела мочёные яблоки. Купила одно. Очень понравился освежающий кисло-сладкий вкус яблока. Купить продукты и приготовить нормальную (вкусную, полноценную) еду, было негде.

Тася иногда обедала в столовой. Но мясо здесь, в Белоруссии, было отвратительным, отдавало тухлостью, не то, что на Урале, в детском доме Верхотурья – там мясо было свежим и вкусным. Не понимала бедная девушка, что у неё токсикоз. Миша смекнул, что молодая жена не знает откуда берутся дети. В районной библиотеке взял учебник «Акушерство и гинекология» и подсунул его Таисии для изучения. Миша находил время для поездки к отцу, виделся с сестрой Ольгой. «Как там твоя жена?», – бойко спрашивала Ольга. «Забьётся в угол и молчит», – морщась, отвечал брат. Миша не рассказывал Тасе о своей большой семье. Как-то шли Тася и Миша по Петрикову, и Миша поздоровался с мужчиной. «Кто это?», – расспрашивала Тася. «Муж моей сестры». «У тебя есть сестра?» – удивлялась Тася. «Целых три», – мысленно ответил Миша. Тася пыталась наладить семейные отношения с мужем. Этот самый молодой муж принёс мясо. Таисия расстаралась и приготовила пельмени, настоящие уральские пельмени! Миша их съел, и недовольно сказал: «Зачем мясо в тесто завернула?». Тасю обижала неблагодарность, непонимание. По весеннему теплу привёз Миша Таисию в Косище, показать отцу. Ольга – тут как тут. (Помогала и Броне, и отцу по хозяйству). Встреча прошла молча. Ольга, увидев такую не похожую на местное население, черноволосую и черноглазую девушку, не замедлила подумать: «Жидовка».