Моя правда! Серия «Русская доля»

В дальнейшем, Костя, вследствие безграмотности или по каким-либо другим причинам, но после отъезда не присылал о себе никаких известий, как в воду канул. У молодых жизнь как бы началась сначала. Михаил был жаден до работы и до денег, он вроде бы второй раз народился. Он почуял ту волю, которой не смог во всю воспользоваться его отец, несмотря на то, что волю ему дали задолго до общей крестьянской реформы. Михаил, ощущая крылья за спиной и отпросился у отца в город на заработки. В то время ехать на заработки в город было делом весьма даже модным и прибыльным.

Находясь на заработках уже второй год, не в пример другим, Михаил аккуратно высылал деньги домой и ухитрялся немного подрабатывать про запас, он уже научился беречь трудовую копейку. Михаил всегда воздерживался от коллективных попоек, особенно от случайного компанейства, справедливо считая, что в каждой компании, находятся такие горе «компаньоны», которые выпивают и съедают больше чем заплатили, а иногда и совсем ни за что не платят. Вместо денег, причитающихся с них за съеденное и выпитое, они рассыпают в неограниченных количествах шутки, забавные истории, разные байки, приветствия и раздают обещания. Подобная предприимчивость считалась в деревнях во все времена делом недостойным для честного трудового человека. В то время такое поведение вызывало даже некое брезгливое и пренебрежительное отношение со стороны крестьянской общины. Пьяницу, хулигана и бездельника всегда осуждали и принижали в деревнях. Чаще всего такое клеймо, как «гуляка» ставилось на всю жизнь и в дальнейшем «загульному» трудно было доказать, что он серьезный и деловой хозяин. Михаил слишком любил Дусю и слишком был серьезно настроен на семейную жизнь, дарованную ему богом как бы во второй раз. Он был слишком честен и самостоятелен, чтобы в первый же раз, оказавшись без опеки отца и матери, окунуться в пучину разгула и пьянства. Он старался как можно больше заработать и сберечь, так как уже не много знал цену трудовой копейки. По возвращении домой Михаил привозил всем домашним подарки и особенно своей любимой Дусеньке, перед которой он чувствовал свою вину за то, что периодически на несколько месяцев покидал её – молодую жену.

Михаил приспособился к городским заработкам, но для него это не являлось делом совсем уж «по душе», он все же был закоренелым крестьянином. Михаил вырос на земле, здесь были его истоки и истоки всей его семьи. У него в генах была встроена работа на земле. Он любил землю и все, что было связано с крестьянским трудом. Он любил обычную крестьянскую работу со всеми её деталями и мелочами. В крестьянской работе он по-настоящему жил сам и мог увлечь других. В ней он видел великую поэзию жизни и истинное предназначение человека. Однако было ошибочно думать, что Михаил любил работу, как осел любит поклажу, которую на него взвалили. По природе своей, все же, он был ленив и с детства недолюбливал любую работу, хотя если уже выполнял какое-нибудь дело, порученное ему старшими, выполнял его как мог качественно, и в установленный срок. Но все же с истинным удовольствием Михаил относился только к разнообразным играм, особенно коллективным, как требующим физическим сил, так и умственных. К работе же он относился как к обязательному долгу, вынужденной необходимости для своей жизни и для семьи. Работа приносила ему хрустящие бумажки, за которые в городе можно было купить все, даже «барышню». Михаил, как и другие, любил повеселиться, но больше всего он любил путешествовать по новым местам и «ветер странствий» – это чудесное влечение куда-то туда, в неизведанную даль, порой гнал и гнал его прочь из родного дома. Еще с тех пор, когда он с парнями сбегал с ночного пастбища до девок, он был способен на безрассудный поступок. Но это было тогда, а теперь, перед его глазами постоянно стоял образ Дуси. Поэтому работу он воспринимал как неизбежную необходимость и выполнял её с присущей ему яростью и даже жестокостью, словно устранял препятствия, разбирал каменные завалы на своем жизненном пути. При этом Михаил не любил возвращаться к одному и тому же повторно и делал своё дело с первого раза максимально качественно. Он всегда старался, чтобы не потребовалось никакая переделка проделанной им работы. Такое отношение к любой работе, считал Михаил, требовало меньше трудовых, временных и материальных затрат, было практичным, рациональным и целесообразным. Вскоре у него выработалось устойчивое правило: не браться за то, чего не умеешь и не знаешь цены работы. Если уж взялся за дело, то делать его нужно с душой и с настроением, не задумываясь о материальной стороне во время работы. Заработав же деньги, Михаил старался употребить их в дело по максимуму, не забывая и отложить на «черный день». Что касается развлечений и удовольствий, то правило выглядело следующим образом: пей и гуляй за свои деньги, не рассчитывай ни на кого, в долг не проси, сам не давай и никогда не плошай – не оплачивай расходы других. Михаил уже несколько лет выезжал на заработки в город, а вскоре отпросился у отца и на поездку в Сибирь. Преследовавший его с детства «ветер странствий» манил и манил его неудержимо в дальние неизведанные и как ему казалось сказочные края. Михаилу представлялось, что именно там ждёт его большая удача.

В Сибири во всю шло строительство Транссибирской железной дороги – «Чугунки», для чего требовалось очень много рабочих. Царское правительство с целью экономического развития Сибири и новых дальних территорий России, всячески поощряло вербовку и переселение крестьян вместе с личными хозяйствами на строительство «Чугунки», при этом предоставляло переселяющимся определенные ссуды и льготы. Официально строительство началось весной 1891 года близ Владивостока в районе Куперовской пади. Уже летом Михаил Иванович подписал контракт сроком на пять лет и всей своей семьёй: с малолетними детьми: Александром – 10 лет, Машей – 8 лет, Любашей – 7 лет и Витей – 5 лет, уехал в Сибирь вместе с, находящейся снова в положении, женой – Дусей. Он рассказывал жене как они скоро заживут, сколько он там будет зарабатывать и что именно там в дальних странах ждет их всех большое счастье. Нужно только доехать туда и забрать это счастье себе. Именно там, где-то в далёкой Сибири, ждет его та единственная его большая удача. Иначе и быть не может, надо только спешить, чтобы она не досталась кому-нибудь другому более шустрому.

2. Возвращение

На всю жизнь Михаил Иванович запомнил эту длинную, длинную дорогу в незнакомую и дикую Сибирь. Кое-как добрались до Урала с его невероятными былинными горами, прозрачными серебристыми речушками и ручейками, и обильными, дурманящими головы, душистыми, годами нескошенными травами. Здесь путешественники устраивали частые дневные и ночные привалы. Эти места были краше родных, да вот только пахотных земель было здесь маловато. Иногда всё же появлялись пахотные поля и русские деревни. В одной из них Дуся и родила мальчика, которого тут же назвали Андреем. Дальше нельзя было ехать с некрещенным ребенком. В случае преждевременной внезапной смерти, как гласило поверье – ребенка в рай не примут. Михаил хотя и сомневался в существовании рая, но уступил жене в её просьбе. Она редко так горячо и настойчиво просила его о чём-нибудь. Новорожденного окрестили в той же деревне в которой он и родился.

Через пять дней после родов, странники продолжили путь. Младенец жадно вдыхал свежий воздух, согревался теплом и любовью матери, и питался её молоком. Так, в телеге, по-цыгански, по пути из Европы в Сибирь, родился Андрей Михайлович Животов – отец Вани. Уже в Сибири, на первом сроке контракта, в семье произошло ещё одно пополнение – родился мальчик, которого назвали Тимофей…

…По истечении срока контракта, многие из завербованных крестьян с семьями оставались на постоянное поселение в необъятных степях Зауралья, где обилие земель просто завораживало и притягивало как магнитом всех приезжих крестьян. Михаила же всё время пребывания в Сибири, неудержимо иногда прямо до смертной тоски, тянуло домой на родную землю, в родную Писаревку. Отработав еще один срок по контракту, он к окончанию второго срока, уже распродал тамошнее домашнее хозяйство, в одночасье решительно собрался и с лёгким сердцем, всей своей уже подросшей семьей, двумя подводами, двинулся на Родину. Опять его подгонял этот неудержимый сумасшедший «ветер странствий», который дул теперь уже из Сибири в сторону дома. Этот ветер нёс Михаила и его семью, казалось отрывая и подводы и лошадей от земли, будто у них вдруг выросли крылья. Так Михаил спешил домой, так опостылела ему за десять лет чужбина…

…Наконец стали появляться, похожие на родные, ландшафты: русские деревни в окружении бескрайних полей, березовых рощ и извилистых речушек. Перед путниками вдруг предстала во всей красе давно забытая картина русского крестьянского быта. Картина сенокоса. Все косари периодически деловито подходят к металлическому эмалированному ведру и, черпая такой же металлической эмалированной кружкой, не торопясь, чинно выпивают водки кто сколько зачерпнул. Такую картину, едущие из Сибири не видели уже больше десятка лет. На передней подводе возвращающихся из Сибири сидел сухой, жилистый, широкоплечий, местами с еле заметной сединой дядька со свой смуглой, слегка раздобревшей, черноволосой супругой. Это был Михаил Иванович Животов со своей супругой Евдокией и их многочисленной семьёй. Чтобы было веселей в дороге, он вел беседу с самим собой и ещё, наверное, с женой, когда она его слушала.

– Не-е, уж в другий раз я в Сибирь ни по чём не поеду. Никуды больше не поеду и точка! – громко в слух рассуждал Михаил Иванович. Надоела мне эта езда за тридевять земель в тридесятое царство, да и стар я уже стал, – признался в первый раз он в слух. – Буду устраиваться на постоянное жительство в своей родной деревне, где я родился, где родились мои отец и мать, и их отцы, и их матери и все, все наши предки. Попрошу у общины на сходе в Писаревке, в этом нет ничего унизительного, чтобы мне выделили усадьбу, где-нибудь среди деревни, хотя бы и на косогоре. На всё кажись буду согласен, – не очень уверено добавил Михаил Иванович, – только бы на Родину обратно осесть. – Уж больно мне опостылела энта вся Сибирь, да и работа на дядю тоже. То ли дело наша земля, она никогда тебя не обманет и не обсчитает. Как ты поработаешь, так и получишь. Проспал – пеняй на себя. А то там…, – он указал небрежно куда-то назад по ходу движения телеги, – ты пашешь во всю свою силу, стараешься, как всегда, как привык с рождения, а другой только показывает вид что работает, а деньги одинаковые – ар-те-ль-ные! – передразнил Михаил Иванович кого-то и смачно плюнул в сторону.

Весьма своевременное было решение Михаила Ивановича о возвращении. К концу 19-го века, Россия, вслед за Западной Европой, окунулась в пучину острого промышленного кризиса. Уже резко сократилось металлургическое производство и железнодорожное строительство. Меньше средств выделялось и на строительство Транссибирской магистрали. Закрывались промышленные предприятия. Только на селе было, как всегда, полно работы, независимо ни от экономического, ни от политического, ни от какого-нибудь еще кризиса.

– А разве можно сравнить сибирские земли с нашинскими? – продолжал выступать Михаил Иванович. – Едешь, едешь, а кругом ковыль – да ковыль, нет ни деревни, ни деревца, ни горы, ни реки, степь, да степь кругом, аж глаза болят. А то покажется, прости меня грешного, царица небесная, вроде как какая-то деревня и даже ветлы стоят возле пруда. И все это не далеко, на косогоре, вроде как в часе езды, а едешь, едешь до темноты и ни только пруда с ветлами, а и деревни-то нет никакой. Мираж. Перекрестишься и поддашь ходу. Только в Уральских горах и можно спрятаться от этих миражей, – так рассуждал Михаил Иванович, следуя уже с боку перегруженной подводы.

Его жена, Дуся, молча кивала и слегка улыбалась, полулежа на подводе, обнимая двоих самых младших деток: Андрюшу и Тимошу, которые любили слушать выступления отца, хотя иногда и не понимали о чём он. Старшие детишки ехали на второй подводе, где правил, важно восседая на узлах с добром, самый старший уже совсем взрослый двадцатилетний Александр.

«Деньги я зря тратить не буду, не пропью. Это Дуся зря про меня сказала, что я пьяница. Это она с тоски. Я ведь пью только по великому случаю, или по делу, или за компанию какую, но тоже только для пользы, а главное всегда умеренно. У меня детей много. Александра уже женить надо, Машу и Любашу за муж пора выдавать, а малых: Андрюшу и Тимошу еще вырастить надо. Чтобы не попасть в кабалу к кому-нибудь ухарю, обязательно нужно обзавестись собственным хозяйством и много, много работать. Эх, землицы бы только в обществе побольше дали. А что? Деньги есть и прикупить можно», – размышлял про себя Михаил Иванович, словно подводя итог очередному этапу своей жизни.

Не так скоро, как это сказывается в сказках, но всё же Михаил Иванович, обремененный своей большой семьей, приехал туда, откуда он десять с лишним лет назад, казалось, уехал навсегда и где его уже никто не ждал. Его пожилые родители за время его отсутствия умерли. Старший брат Илья, похоронив родителей, продал всё хозяйство и съехал из Писаревки в деревню Лутовиново Новосильского уезда, как он писал Михаилу в Сибирь. Брат – Константин по-прежнему ни подавал никаких известий из армии. Только теперь Михаил по-настоящему, всеми фибрами души ощутил одиночество и всю ответственность, которая теперь лежала полностью на нем, как на главе семьи. За свою жизнь он достаточно насмотрелся на тех, кто не осилил такую ответственность, не смог удержаться на плаву и упал на самое дно. На первое время деньжата конечно были, но разве они были для этого предназначены, разве для этого они были заработаны таким тяжким трудом на чужбине, чтобы прожить их тут просто так. Нет эти деньги он должен использовать умело, по-деловому, по-хозяйски…

По древним устоявшимся обычаям и традициям крестьянская община занималась решением земельных и гражданских споров, и даже расследованием мелких преступлений, вынесением решений о наказаниях и их исполнением. Эти обычаи и традиции век за веком санкционировались государственной властью и постепенно становились нормами права. Эти нормы могли существовать как в устной, так и в письменной форме. Царское правительство всячески поощряло развитие общин в деревнях. Так было и в то время, когда Михаил Животов вновь вступил на родную землю. Он обратился к общине с просьбой о выделении участка для постройки дома и ведения хозяйства. Никто не стал ему перечить. Во-первых, потому, что община обязана была это сделать, во-вторых, Михаил Иванович никому никогда не сделал ни какого зла. Однако, было заметно, что особого добра ему желали тоже далеко не все. Ему отвели участок для постройки дома внизу, на крутом склоне, под верхней слободой, а приусадебный участок, отдельно за верхней слободой, вблизи каменоломни. Деревня Писаревка стояла на правом крутом берегу реки. Средняя часть Писаревки – Селезневка делилась на две слободы: верхнюю – западную, полностью заселённую и нижнюю восточную полупустынную. По нижней тянулся к реке крутой склон. Из-за неудобства расположения, нижняя слобода почти не застраивалась. Вот в этом то не удобном для строительства месте и отвели Михаилу Ивановичу участок для возведения дома, а для огорода отвели землю в другом, отдаленном от будущего дома, месте. Расположение выделенных участков было весьма неудобно и, при других обстоятельствах, Михаил Иванович повернул бы поводья, и уехал, например, к старшему брату в Новосильский уезд. Но, дело в том, что за последние годы, он привык к самостоятельности и независимости. Кроме того Михаил Иванович твердо решил для себя больше никуда не уезжать из родных мест и заняться своим любимым делом – сельским хозяйством.

На выделенном участке можно было бы построить дом с окнами на юг с прекрасным видом на реку и на помещичью усадьбу, но тогда дом стоял бы к деревне задом, что означало демонстративно противопоставить себя всей деревне. Михаил был вынужден вопреки своему желанию и здравому смыслу, поставить дом, как и все жители нижней слободы Селезнёвки, окнами на деревню, значит на север. Значительные неудобства вызвал и обособленный участок под огород, где можно было посадить только картофель или посеять коноплю, а таких, крайне необходимых овощных культур, как, например, огурцы, лук, морковь посадить было невозможно, так как, невозможно было обеспечить охрану посадкам.

Михаил Иванович никогда в своей жизни не пасовал перед трудностями и на этот раз горячо с энтузиазмом принялся за строительство собственного дома и нового хозяйства. Приобретенные на чужбине навыки строительства и врождённое трудолюбие были использованы по максимуму. Тем более, что Михаил Иванович теперь работал сам на себя, а это совсем другая работа, кто понимает. Его окрыляло то обстоятельство, что он теперь работал только для своей семьи, без всяких артелей и без начальников сверху и только по своему желанию, расписанию и настроению. Был сам себе голова. Всей постройке он старался придать повышенную прочность с расчетом на вечность. Он строил просторную хату, чтобы не было тесно его большой семье, чтобы все могли собраться под одной семейной крышей всеми своим семьями. Михаил Иванович строил дом с запасом, как он любил, с расчётом сразу и на внуков и на правнуков. Дом был сложен из красного кирпича, чтобы в случае, не дай бог, пожара остались стены.

Михаил Иванович Животов вскоре обстроился, завёл хозяйство и всеми видимыми и невидимыми внутренними корнями врос в родную деревню. Своим трудом и умением он завоевал заслуженный авторитет у односельчан. Постепенно подросли детки, некоторые уезжали в город на заработки, другие помогали по хозяйству. По своему трудовому жизненному опыту Михаил находил дело всем домашним, в том числе и малолетним, начиная с семилетнего возраста. Хозяйство с каждым годом разрасталось и набирало силу. Вместе с хозяйством рос и крепчал авторитет Михаила Ивановича в деревенской общине.

Подходил к концу 1903 год, старший сын Михаила Ивановича – Александр женился, уехал в Питер и там устроился на Путиловский завод. Двух дочерей: Марию и Любовь Михаил Иванович выдал замуж, но оставалась ещё довольно большая семья: сам Михаил с женой Евдокией и трое детей: Виктор восемнадцати лет, Андрей тринадцати лет и самый младший Тимофей десяти лет. Андрей уже третий год успешно учился в, недавно построенной на выгоне, общиной школе. Умел читать и писать, что, в то время, было большим достижением. Теперь уже Животовым не надо было ходить к Богачевым и просить Митьку, чтобы он прочитал или написал письмо. Наоборот, теперь соседи стали ходить к Андрею и просить, что бы он прочитал или написал им письмо. Андрей читал и писал всем, так как соседям не принято было отказывать, а Михаил Иванович прослушивал всё что читал сын, как он объяснял: «для пользы». Андрей, несмотря на свой малолетний возраст, таким образом способствовал ещё большему подъему авторитета отца среди односельчан. Его, как грамотного, умеющего и читать, и писать, после обязательного поклона главе семьи Михаилу Ивановичу, уважительно зазывали, то в одну избу, то в другую, как только, кто-нибудь из односельчан получал письмо или надо было что-нибудь написать.

Раньше, по приезде семьи Животовых из Сибири, Андрею в народе дали деревенское прозвище: «Привезенный», так как он родился далеко от родного дома в далекой Сибири и был оттуда привезен вместе с младшим братом Тимофеем. А всю семью стали называть: «Чепановы». Чепан – это пестрый расшитый золотыми нитями сибирский халат, такой был привезен Михаилом Ивановичем из Сибири. Его, глава семейства, любил надевать по праздникам и воскресным дням. Порой даже, когда уже очень кому-то было надо, даже к сыну Михаила Ивановича, Андрею, обращались с уважением, и с совсем небольшой иронией, по имени и отчеству: Андрей Михайлович, несмотря на его малолетний возраст. В те времена, умеющих читать и писать, особенно в сельской местности, можно было пересчитать по пальцам и это были самые уважаемые в деревнях люди, после старосты, кузнеца и актива общины. Михаил Иванович очень гордился Андреем, его образованностью и положением в деревенском обществе. Ему и в голову не приходило, что вместе с грамотой и учением, весьма полезными в жизни, в юную ещё головку его сына проникало и нечто другое: это даже не «ветер странствий», действие которого испытал Михаил Иванович сам на себе по молодости лет, и который пронес его через пол-России в далёкую Сибирь, туда и обратно. Это было нечто иное, неизведанное, всепоглощающее и в тоже время, страстно влекущее и завораживающее, одновременно, это был скорее «ветер разрушений», а не «ветер странствий». Вместе с грамотой, в умы многих образованных людей того времени, приходило осознание крайней несправедливости, царившей в обществе, неравномерности распределения материальных благ в крупнейшей и богатейшей стране. В душе образованной молодежи тех лет с самого раннего возраста зарождался неудержимый, подкрепленный молодым задором и юношеским максимализмом, протест против существующей социальной несправедливости, материального неравенства, ущемления прав и свобод граждан, против насилия и эксплуатации человека человеком.

3. К царю за правдой

Образование всегда давало человеку возможность сформировать свое мировоззрение и отношение к существующему общественному порядку. В начале 20-го века образованные люди понимали: любое государство является орудием подавления и принуждения основной массы общества в интересах отдельной группы, находящейся у власти в тот или иной момент истории. Перед образованным человеком, вместе с полученными знаниями, представали все недостатки отживающего самодержавия и капиталистического строя, все несправедливости и искажения в распределении общественных материальных благ, преобладающие в России того времени. Рост благосостояния господствующей группы за счёт другой, несоизмеримо большей, но по воле судьбы угнетаемой и ограниченной в правах части общества, вызывал бурное и справедливое недовольство последней. Монархическая верхушка и приближенная к власти крупная буржуазия того времени осознавали хрупкость созданной ими системы и тщательно её оберегали от каких-либо существенных перемен. Находящихся у руля и так всё устраивало, так как они наблюдали постоянный рост своих капиталов, причём несмотря на все катаклизмы и кризисы, выпадающие на долю всего народа. Война, приносившая народу только горе, капиталистам приносила баснословные прибыли. Понимая, что чем образованней граждане, тем сложнее ими манипулировать, власть не старалась увеличить количество образованных подданных, скорее наоборот, её вполне устраивало тёмное безграмотное население. Капиталистическое государство во главе с царём, вело неустанную борьбу с интеллигенцией, привносившей в низшие общественные слои свет образования. Власти в свою очередь вели жестокую борьбу и с разного рода вольнодумцами, народниками и анархистами. Несмотря ни на что, в России активно действовали подпольные организации, которые существенно влияли на рост революционных настроений в обществе. Начиная с 90-х годов 19-го века запрещённые подпольные организации провели ряд громких покушений на царствующие особы, крупных государственных деятелей и полицейских чинов, что вызвало безусловное, хотя и молчаливое, одобрение простого народа. В тоже время кровавые акции вызвали жесткие ответные операции полиции и жандармерии против активных граждан по всей России. Государство дало старт отрытой борьбе со своим собственным народом.

…Запрещенные книги и листовки, которые так усердно искали, приехавшие из уезда жандармы, были надежно спрятаны четырнадцатилетним Андреем в дымоходе. Было уже тепло и одна из печек давно не топилась и не использовалась для приготовления пищи. В этой нерабочей печке и хранилась, недавно принесённая Андреем на хранение, запрещённая литература. После обыска Михаил Иванович расписался (приложил обмакнутый в чернила большой палец) в акте об отсутствии в его доме какой-либо запрещенной литературы, не ведая о её наличии на самом деле. В случае обнаружения жандармами спрятанной сыном литературы, вся семья могла быть выслана в Сибирь и уже не по собственной воле, а по приговору суда. Михаил Иванович не любил лжи ни в каком виде, а тут приложил собственный палец, как символ правды, на жандармской бумаге. Несмотря на то, что ничего похожего на запрещенную литературу в селе жандармы не обнаружили, учительниц, обучающих грамоте местных детишек, арестовали и увезли в уездный участок. А между тем, все ученики, в их числе и Андрей, слушавшие так называемые «вечерние чтения», за четыре года обучения уже достаточно успели глотнуть бунтарский дух свободы. Учившиеся с Андреем в сельской школе, в отличие от своих ровесников, не имеющих тяги к знаниям или не допускаемых до этих знаний родителями, уже имели кое-какое представление о справедливом обществе, всенародном счастье, свободе, равенстве и братстве. Передовая интеллигенция того времени старалась сблизиться с народными массами. Интеллигенты – «народники» несли в деревню просвещение и новые прогрессивные взгляды через бескорыстное преподавание в сельских школах в самых отдалённых уголках России. Это был выход в народ передовой интеллигенции того времени. Не дань моде, а вполне осознанный посильный личный вклад в дело строительства нового светлого будущего для всех.