Моя правда! Серия «Русская доля»

Как-то одним из осенних вечеров, поддерживая мешок, куда дед насыпал овес, бабка сказала:

– Ты бы взял с собой мальчишку на ярмарку, пущай привыкает.

– Держи лучше! – со злостью рванул за край мешка дед. – Без тебя знаю кого мне брать в помощники. Мал он ешо! – добавил он после паузы, слегка смягчившись.

Однако бабка Евдокия уже знала, что дед внутренне сдался и возьмет внука, хотя и планировал взять с собой Ульяну.

Ваня ехал на ярмарку на телеге в город первый раз и первый раз так далеко от дома – за двадцать с лишним верст. Это было по-настоящему здорово. Он боялся неловкого слова или неловкого движения, которые могли бы повлиять на решение деда. Находясь под впечатлением от предстоящего путешествия, Иван накануне отъезда спал плохо и проснулся не в очень бодром настроении.

Было прохладное сентябрьское утро, темно и сыро, около телеги, кряхтя, возился дед Михаил, укладывая солому и вещи. Затем он подмазал дегтем колеса, подвесил баклагу, запряг лошадь, попрощался с бабкой и наконец тронул вожжами:

– Но-о, милая-я! – и телега медленно и чинно двинулась вдоль деревни. Вскоре они миновали свою деревню, за ней соседнюю и выехали на большак, о котором Ване раньше только доводилось слышать от старших. Тут было много глубоких, поросших травой, следов от множества телег. Но только две колеи были наезжены, по одной из которых и ехала подвода с дедом Михаилом и Ваней. Казалось, что раньше по всем колеям сразу ехало много телег. Большак казался невероятно длинным и бесконечным, уходящим куда-то за горизонт. «Наверное, вот такой же большак и ведет на самый край света, если по нему ехать и ехать, прямо, никуда не сворачивая», – думал Ваня, пытаясь представить этот край о котором все говорят, но никто никогда не видел. Вскоре путники догнали впереди идущий обоз и пристроились за ним. Дед слез с телеги, взял вожжи и пошел рядом с телегой.

Большак постепенно вывел обоз на косогор. Слева была широкая долина с пологими склонами, покрытыми зеленой вытравленной травой с торчащими черными пнями. На противоположном склоне, кроме пней, стояли редкие, но пышные дубки, из-за которых на горизонте показалось караваеобразное раннее солнышко. Низ долины был покрыт сизой дымкой тумана.

– Здорово живешь, Михайло! – не глядя назад, обратился к деду Михаилу, другой, судя по возрасту, тоже дед, идущий рядом с со своей телегой впереди. – Дубок-то почти нацело вырубили, – вытянув вперед правую руку, показал на долину незнакомый дед.

Дед Михаил ускорил шаг, поравнялся с впереди идущим дедом, поздоровался и пошел с ним рядом.

– Дай-ка своей махорочки… Ты что же, один? – спросил деда Михаила другой дед.

– С внуком, – вытаскивая кисет и отрывая курительной бумаги, указал Михаил Иванович назад на Ваню, немного сбавив шаг.

– А какая хорошая роща была! – снова вытянул правую руку в сторону чужой дед. – Я еще помню, однако давно это было, еще был жив мой покойный отец, царство ему небесное, мы с ним приезжали сюда за дубками. Давно это было…

– Много с того времени их вырубили, – поддержал разговор Михаил Иванович. – Я еще помню, когда в этой местности скрозь был лес.

За время путешествия они многое вспомнили из прошлой жизни, даже о тех временах, когда сами были детьми.

Ярко-красный диск солнца стал быстро подниматься над лесом, прогревая воздух и сгоняя росу с полевых трав. Обоз разрастался с каждой верстой. Появились и тарантасы, обгоняющие обоз и даже кареты, запряженные парами лошадей. Все спешили на ярмарку занять получше места на рыночной площади. Почувствовалось оживление в обозе, люди без особой необходимости стали подгонять лошадей. Вдоль дороги стали появляться добротные дома городского типа и показался частокол. За частоколом открылась во всей своей ширине, огромная площадь, уставленная всяческими сарайчиками, будками и навесами. Всюду стояли повозки с мешками, корзинками, ящиками, дровами, сеном, овощами и иными продуктами питания. Везде стояли весы, лошади, коровы, овцы и поросята. Все вокруг кричало, мычало, блеяло и ржало. Это была атмосфера ярмарки, рынка, базара. В этой новой атмосфере маленький Ваня вдруг почувствовал себя как-то по-особенному, будто он попал именно на своё место. Ярмарка подпитывала его какой-то необъяснимой внутренней энергией. Он был в восторге, сам даже не понимая от чего. Сам процесс торговли между двумя взрослыми дядьками, выглядел для Ивана как-то несерьезно, хотя сделки совершались порой довольно денежные. Каждый из участников купли-продажи стремился провести другого и в результате продолжительных споров, как-то оба сходились в цене и тогда каждый про себя думал, что именно он и победил в сделке. Ваню это очень забавляло и в то же время, как бы шутя, он приобщался к азам торговли и правилам коммерции. Всё же, несмотря на всю внешнюю забавность происходящего, Ваня относился ко всему рыночному процессу на полном серьёзе и с совершенно искренним интересом. Иногда ему казалось, что торговля – есть его истинное предназначение, что это именно его дело. Уж он бы обязательно выиграл в этом соревновании по хитрости – кто кого проведёт. Ему было так тут интересно и весело, что даже не хотелось возвращаться назад. Но всё когда-нибудь заканчивается, а самое интересное и весёлое почему-то заканчивается быстрее всего. Тем временем стало темнеть. Ваня с неохотой через силу помог деду собрать пожитки, медленно уложил на подводу оставшуюся тару, мешки и прикупленные родне подарки. После недолгих сборов, обоз, включающий и подводу деда Михаила с внуком, уже, с намного большим темпом, чем тем которым ехал на ярмарку, тронулся в обратный путь.

8. Стачка

Виктор Михайлович Животов находясь в составе действующей армии на Южном фронте ещё в начале войны вступил там в Российскую социал-демократическую рабочую партию. В начале 1916-го года после ранения в правое плечо навылет он был переведён в Павловский полк Петроградского гарнизона. Виктор получил партийное задание на организацию и проведение в составе группы товарищей на заводе митинга. В случае дальнейшего развития событий в том же русле, группа должна была организовать и провести как минимум двухнедельную стачку на заводе. Митинг было решено подготовить тайно в узком кругу Рабочего комитета. Учитывая повсеместное преследование социалистических партий по всей России требовалось соблюдать максимальную конспирацию. Всюду и даже в рабочей среде действовали тайные агенты охранного отделения. Их выявление на заводе тоже входило в задание Виктора. В один не слишком морозный солнечный февральский день группа Виктора прибыла через заднюю запасную железнодорожную ветку примыкающую к заводу со стороны свалки – кладбища старых железнодорожных вагонов и механизмов. На территории завода их встретил старший брат Виктора Александр, и как они накануне договорились, провел прибывших подсобными мастерскими в раздевалку электрического цеха. Александр никогда не интересовался политикой, а предпочитал ей совершенствование трудовых навыков и мастерства в своём деле. В данном случае он просто помогал брату.

– Ну всё, брат, на этом моя миссия закончена, – прощаясь, Александр протянул руку Виктору, – пойду, а то дело стоит, не могу я так, чтобы дело стояло, да и ученики заждались, глядишь напорют чего-нибудь…

– Погодь, Саш, спасибо тебе, сейчас не от партии, а от меня лично! – остановил его Виктор, держа его руку в своей и не отпуская её.

– Да чего уж там, как же родному брату не подсобить. Помнишь как в детстве?

– Конечно помню, брат, как с детства ты меня от старших драчунов защищал. И как в Сибири прикрывал от чужаков-инородцев всяких, …а когда на меня пятеро местных навалились! Вот и сейчас, выручил Санёк. Это же у меня первое такое серьезное самостоятельное задание от партии, – расчувствовался Виктор.

– Этого ты мне, Витёк, не говорил, а я тебя не слышал, всё, разбегаемся, брат, меня работа ждёт! – с этими словами Александр слегка потянул свою руку из удерживающей её руки брата.

– Ты с кем, брат? – не отпуская руки Александра и глядя ему прямо в глаза спросил Виктор.

– Я, брат, ни с кем. Я сам по себе, Витёк. Я мирный гражданский человек! – произнёс старший брат, не отводя взгляда от взгляда брата.

– Так не бывает, брат, – всё ещё крепко держа руку Александра, ответил Виктор, ожидая всё-таки конкретного ответа на свой конкретный вопрос.

– Значит бывает! – Александр вырвал свою руку, резко повернулся и быстро зашагал прочь…

Когда Виктор вошёл в раздевалку, там уже собрался рабочий актив завода, все поздоровались, познакомились, затем вышли на внутреннюю площадь возле паровозомеханической мастерской. Старший от Рабочего комитета завода – товарищ Фёдор по дороге раздавал указания и давал команды:

– Беги, Коля, по всем цеховым комитетам! Всех сюда на митинг зови, – обратился Фёдор к худенькому молодому пацанчику в грязной телогрейке, поспешавшему за ним как хвостик, – давай сигнал на общий сбор! А мы, мужики, пока трибуну соорудим! – обратился он повернувшись ко всем лицом и подвел к, стоявшему возле стены мастерской, грузовому автомобилю Руссо-Балт.

– Кто может водить? Давай в центр выгоняй! Заместо трибуны будет.

Интеллигентно одетый, мужчина, по всему виду или инженер или техник, полез в кабину грузовика, покопался там пару минут, после чего мотор три раза чихнул и весело затарахтел.

– Молодец, Степан Андреич! – крикнул, перекрывая шум мотора, Фёдор. – Выгоняй его в центр, мы сейчас подойдём!

Автомобиль не спеша двинулся в центр площади и достигнув центра, остановился. Он был с открытой длинной платформой и невысокими бортами. Из него и решили сделать трибуну. Трое рабочих, открыли борт с одной стороны и приставили к машине несколько деревянных ящиков. Из них со стороны открытого борта, соорудили что-то наподобие лестницы. Фёдор первым забрался на своеобразную трибуну. Он уже оттуда сверху громко, хорошо поставленным баритоном, распределил роли:

– Первым выступит товарищ Серый, – указал Фёдор раскрытой ладонью на высокого крепкого парня в рабочем бушлате, – о текущих трудностях, о зарплатах в первую очередь скажешь. Не забудь про 8-ми часовой рабочий день, штрафы и сверхурочные! Следующим, о состоянии на фронте – товарищ Виктор, ему виднее он недавно с передовой. Ну а дальше – кто ещё пожелает выступить из рабочих. Потом предложим и перевыберем Рабочий комитет завода – это ты на себя возьмешь, – повернулся Фёдор к высокому мужчине в пенсне, длинном пальто и широкополой шляпе. А я уже в финале под занавес подведу итоги, как положено. Ну а в конце примем резолюцию собрания, – немного помедлив, добавил Фёдор. Тут он разглядел кого-то в толпе: – Да, и боевой группе: одеть красные повязки и срочно заняться всеми мастерами, техниками, инженерами и стукачами. Никто не должен никуда отходить до самого окончания митинга. Будут сильно сопротивляться, применить рабочую физическую силу, но не насмерть и не калечить… пока, лучше связать или куда-нибудь закрыть под замок.

Тут сразу от толпы отделилась группа человек сорок, которая разделилась на четыре равные части. Части разошлись по периметру собравшихся. Рабочие со всех сторон уже довольно энергично подтягивались и окружали автомобиль-трибуну со всех сторон. Через полчаса площадь была уже вся заполнена, яблоку некуда было упасть. Трое докладчиков и трое здоровенных рабочих с красными повязками на рукавах в качестве блюстителей порядка и телохранителей, поднялись на «трибуну». Всех выступающих подобрали с сильными поставленными голосами, чтобы их было далеко слышно. Начал, почти крича, Серый:

– Приветствую весь рабочий трудовой коллектив Путиловского завода! Пламенный революционный привет вам от фракции большевиков Петербургского комитета Российской социал-демократической рабочей партии!

– Большевиков? Знаем таких! И вам наш трудовой привет! – загудела со всех сторон толпа.

– Меня зовут товарищ Серый, я уполномочен вам передать, что большевики Петрограда с вами, товарищи. Только мы – социал-демократы, большевики, из всех разномастных партий, повылазивших сейчас ото всюду, как грибы после дождя, на жаркой почве надвигающейся революции, понимаем все ваши проблемы. Ваши проблемы – они и наши проблемы. Только мы относимся к вашим нуждам и чаяниям как к своим собственным, потому что мы сами из рабочих, из солдат, из крестьян. Товарищи, царизм отживает. Царь, его министры в сговоре с крупным капиталом наконец исчерпали все своё красноречие, используемое ими для обмана народа. Иссякли все придуманные на скорую руку сказки о добром, справедливом и щедром царе-батюшке. Никто больше не верит правителям. Власть показала в январе 1905-го года своё истинное лицо – это лицо народного врага – палача трудового народа. Царь и его правительство начали открытую войну со своим народом, с народом-тружеником, народом-созидателем, народом-производителем. Что же так взбесило эту власть тогда в январе 1905-го, что её бесит до сих пор, несмотря на сотни тысяч повешенных, посаженных в тюрьмы и сосланных в Сибирь наших товарищей. Может был перебор с требованиями? …Что же требовал народ и в чём искал поддержку у «справедливого» царя-батюшки? А вот чего: повышения заработной платы, так как инфляция уже давно сточила прежние зарплаты. По сравнению с дирекцией и высшим инженерно-техническим персоналом средняя зарплата рабочих на сегодня составляет не 1 к 100, а уже 1 к 1000! При этом рабочие часы в смену выросли с 9—10-ти до 13—15-ти! Про оплату сверхурочных господа-заводчики вообще уже забыли. Забыли они и про обещания, что после начала войны и перехода завода на военную продукцию, зарплаты рабочим должны быть значительно увеличены. Зато не забыли собственники-капиталисты о штрафах за любой чих рабочего не в том месте и не в то время.

Так и есть! Верно! Сил больше нет терпеть! – гул одобрения прокатился по многотысячной толпе.

– А что сделали власти с теми кто обращался с законными требованиями, с требованиями даже просто выполнить свои же обещания? …Их незамедлительно увольняли целыми группами, а за воротами уже стояли в очередях им на смену сотни голодных их товарищей, уволенных раньше. Безработные товарищи готовы были, после нахождения на «вольных хлебах» в течение нескольких месяцев, идти на место уволенных даже на меньшую зарплату, практически просто за кусок хлеба для себя и своей семьи. И их не в чем упрекнуть, им нужно было выживать. Во всем вина только хозяев и дирекции предприятия, главный принцип которых побольше взять и поменьше дать, добиваться максимума прибыли любыми путями. Пора, товарищи дать по рукам собственникам-капиталистам и хапугам-директорам и отправить их всех самих за ворота, на паперть, если их там конечно примут божьи люди. Долой царизм и капитализм! Да здравствует социализм! – выступающий поднял вверх руку с сжатым кулаком и под крики одобрения, отступил вглубь трибуны, пропуская вперёд следующего оратора. Толпа взорвалась бурными аплодисментами…

Виктор выступил вперед и подождав достаточной для выступления тишины, начал, иногда срываясь на крик:

– Товарищи, меня зовут Виктор, я – большевик, родом из простой крестьянской семьи. Я солдат-фронтовик, то есть брат вам всем товарищи рабочие и вы мне все братья. Партия социал-демократов, большевиков – это партия рабочих, солдат и крестьян. Как говорит наш вождь Владимир Ильич Ленин: «Партия – сознательный, передовой отряд рабочего класса, его авангард». Многие из вас и ваших знакомых-питерцев воевали со мной плечом к плечу на Южном фронте и меня знают.

– Знаем, знакомы, свой парень! – послышалось из толпы с разных сторон.

– И я знаю многих питерских и беда у нас, товарищи, одна, поэтому я здесь, а не у себя в деревне на печке!

В толпе, кое-где хохотнули.

– Кроме нас самих, товарищи, никто нам не поможет, «ни бог, ни царь и ни герой…» – как поётся в интернациональном гимне. – По ту сторону забора, – Виктор отвёл руку, указывая в сторону Зимнего дворца, – наши враги, враги всего русского народа – царские приспешники и капиталисты! Только враги народа могли расстрелять мирную демонстрацию, только враги могли придумать судить гражданских, в том числе и за уголовные преступления, военно-полевым судом. Судить военным трибуналом, поправ все процессуальные нормы без участия адвокатов и присяжных, и за двадцать четыре часа выносить приговор, без апелляций и кассаций. Только враги могли выносить смертные приговоры своему же народу десятками, сотнями в день. Все помнят знаменитый «столыпинский галстук» – петлю для народа, который снова сейчас собираются ввести в войсках. Хватит издевательств над людьми, хватит испытывать народное терпение! Долой царя! Долой капитал! Да здравствует революция! Да здравствует социализм!

Толпа одобрительно загудела как улей, всё громче и громче. За Виктором выступили ещё пять человек из Рабочего комитета от разных цехов и в конце товарищ Фёдор. Он подвел итоги митинга и провозгласил проект резолюции собрания. Требования рабочего коллектива завода к дирекции: повысить заработную плату всем рабочим на пятьдесят процентов, установить 8-ми часовой рабочий день, привлекать к сверхурочным работам только по согласию рабочего, оплачивать все сверхурочные часы в двойном размере, согласовывать все увольнения с Рабочим комитетом завода. Все пункты толпа одобрила без возражений. Так до выполнения всех требований было решено прекратить работу завода сначала на три дня, включая сегодняшний, а в случае отказа или игнорирования требований коллектива завода, то продлить стачку ещё на две недели. После митинга проходная завода была закрыта на замок, как и все ворота на всех входах-выходах и въездах-выездах на предприятии. Только один раз открылись ворота запасной железнодорожной ветки, по которой на приличной скорости выехала техническая платформа. Когда платформа постепенно снижая скорость доехала до выставленного на ветке жандармского поста, на дне платформы было обнаружено вповалку восемь мертвых тел в рабочих бушлатах. На телах лежал фанерный щит с небрежной надписью углём: «Забирайте своих». Это были агенты охранки, выявленные особой группой Рабочего комитета…

…Через две недели стачка была продлена ещё на две недели. Ещё до окончания второго срока завод был официально закрыт. Требования рабочих так и не были приняты собственниками-капиталистами. Начались аресты активистов стачки, членов Рабочего комитета завода. Снова заработала царская карательная система, как в 1906—1907-м годах с быстрыми обвинительными приговорами. Военно-полевые суды заработали с новой силой. Выявленных активистов отправляли на каторгу, в ссылки и на фронт. В армию было отправлено несколько тысяч рабочих-путиловцев призывного возраста. Их направляли в части в которых из них натурально «выбивали» весь революционных дух. Офицеры и унтеры, под страхом самим оказаться на передовой, не жалели сил на издевательства и телесные наказания рабочих-новобранцев. В одну из таких запасных частей дислоцированных под Ярославлем для подготовительной для фронта обработки был направлен бывший мастер электрического цеха Путиловского завода Александр Михайлович Животов, уволенный за антиправительственную деятельность и участие в стачке. За него взялись, так как охранка узнала, что именно он впустил агитаторов на завод. На замену, отправленных в армию путиловцев были направлены замуштрованые, запуганные военно-полевыми судами солдаты из резервных частей Русской армии. Солдаты селились прямо в палатках на территории завода. Вскоре Путиловский завод вновь заработал, но уже под строгим полицейским надзором…

…Подходило к концу лето 1916-го года. Из местных газет, писем дяди Саши, дяди Вити и дяди Тимы, Ваня узнавал все мировые новости, тем более, что оставшись единственным грамотным в семье, сам их и читал в слух всем домашним. Из писем он узнал, что помимо военно-политического, в стране грядет еще и транспортный кризис, который обязательно повлияет на внутренние гражданские перевозки, а за ним вдарит и продовольственный кризис. Из-за бездарного руководства страной царскими министрами, кризисы сменяли один другой. В связи с надвигающимся разделением хозяйств по всей стране и трудностями в перевозке зерна, росли и цены на хлеб. Проблемы с железнодорожными перевозками продовольствия уже кое-где вызывали острый недостаток продуктов питания. Братья писали о надвигающемся всеобщем голоде в стране и в мире, о необходимости заготовок продовольствия впрок.

Виктор, будучи грамотным и начитанным, не плохо, по крайней мере по сравнению с деревенскими, разбирался не только во внешней и внутренней политике России. Он писал, что союзники России – Англия и Франция, открыли кредиты на весьма невыгодных для России условиях, и у страны растут долги. Русская армия не успевает восстанавливаться от поражений. От постоянных неудач, солдаты падают духом. И без того, тяжелейшее положение солдат, усугубляется бесчеловечным отношением к ним офицеров-командиров. Об этом тогда же писал с фронта отцу и Тимофей, как непосредственный участник боевых действий. Братья писали, что воспитанное в дворянских кругах, военных училищах и семейных офицерских династиях, пренебрежительное отношение к низшим чинам, позволяло молодым офицерам, недавним юнкерам, хлестать солдат, порой в два раза старше себя по возрасту, перчатками по лицу по любому незначительному поводу: за не отданную вовремя честь, за не вовремя доставленную водку, за ненадлежащий внешний вид, нечеткий доклад командиру и тому подобное. Такое «воспитание» нижних чинов, командиры, чаще всего, поручали младшим офицерам – унтерам, а иногда не гнушались и лично. Били и кулаками с силой и до крови, вымещая на подчиненных всё, накопившееся в них зло, били за свои же промахи по службе и за выговоры вышестоящего начальства. Как следствие бесчинств со стороны офицеров, в армии резко росло количество случаев дезертирства прямо из зоны боевых действий. Солдаты, от безысходности, оскорблений и обид, бежали с линии фронта, порой «приговорив» кого-нибудь из командиров, и не забывая, конечно же, захватить с собой оружие. Возникала такая общественная формация, как «свободная и вооруженная личность», крайне недружелюбно настроенная к властям и готовая применить, имеющееся оружие для защиты своих интересов. «Свободные личности», как правило объединялись в свободные отряды-дружины и не сильно спешили домой, так как знали, что находятся вне закона и в военное время, и на фронте, и в тылу, их ждёт один приговор – расстрел. На фронте участились случаи массового отказа солдат идти в атаку и выполнять приказы командиров. Кроме того, в солдатских рядах уже во всю действовали агитаторы оппозиционных партий, которых царское правительство высылало из тыла на фронт в наказание как неблагонадежных. В окопах во всю велась пропаганда большевиков против: войны, власти царизма и буржуазии, за мир, свободу, равенство и братство всех народов. Письма от Александра, Виктора и Тимофея, семья Животовых получала через земляков-селян, которые пересекались с кем-нибудь из них в Петрограде, в армии или в зоне военных действий. От Андрея же по-прежнему писем не было. Михаил Иванович знал, что Андрей, с детства писавший и читавший письма всей деревне, сам их писать не любил, он даже сам бы не смог объяснить почему. Михаил Иванович понимал сына, так как Андрей унаследовал именно его характер и поэтому не обижался на него, как нельзя обижаться на самого себя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.