скачать книгу бесплатно
Немного левее середины дома было крыльцо с остроконечной башенкой над ним. Дом был с мезонином – выступавшей наружу постройкой на крыше, напоминавшей маленький домик с двумя окнами, за которыми также было жилое помещение.
От каждого торца дома отходила кирпичная стена, окружавшая огород и яблоневый сад. В ней было двое ворот в башенках – по одному с каждой стороны большого дома. Левые ворота в стене открывали дорожку к квадратному бревенчатому дому, в котором были пивоварня и кухня. Над его крышей посередине возвышалась мощная печная труба.
На большом доме было пять печных труб, некоторые из них – с двойным дымоходом, потому что дым надо было отводить из восьми печей.
Из погреба в кладовой выскочил скрюченный мужичок с окороком на плече. Он скрылся в кухне, и Густав Адольф с интересом посмотрел на погреб.
– Погреб в скале, – сказал он. – Как вам удалось так хорошо выдолбить его?
– Он тут очень, очень давно, – ответил Дагвинд. – Насколько я знаю, один человек когда-то рассказывал, что скала была разломана с помощью костра, в котором спалили много дров. Об этом рассказывал отец, а сам он узнал это от своего отца. Ну что, войдем? Стол накрыт.
Обед был обильным и продолжался долго. Красное и белое вино, вишневая наливка, мед и пиво лились рекой. Там были толстенный говяжий стейк, присыпанный тертым сотовым медом, дичь с терном, ветчина, грудинка, свежекопченая баранина и свинина, свежая и малосольная говядина, зайцы, косуля, цыплята и рябчики, жареные голуби, сложная яичница и сырники, а также выдержанный сыр с фруктами.
Были поданы также капуста, холодец и жареные колбаски, свиные ребрышки с жареной и вареной репой, жареная селедка, вареные миноги, малосольный угорь в бульоне и страшно вкусная свежая рыба с варенными в соленой воде свежими яйцами, вяленая рыба с горохом, изюмом и миндалем, горный сиг в масле, сушеная щука, соленый лосось и разные рыбные паштеты.
В тот вечер подавали не обычные слуги. По случаю визита короля вместо них стол обслуживали знатные дамы.
Одна из юных дев, которые прислуживали за столом, удостоилась королевского шлепка по заду. Густав Адольф что-то прошептал ей на ушко, отчего она покраснела.
Дагвинд поражался королевскому аппетиту на пищу и питие. Много было говорено о том, что Густав Адольф любит спартанский образ жизни. Что-то этого не наблюдалось. Чем дольше шел обед, тем довольнее он выглядел; было также заметно, что на него подействовало спиртное, которое он влил в себя.
Когда король насытился и с довольным видом отвалился от стола, с которого начали убирать посуду, он призвал к себе Дагвинда сдержанным взмахом руки.
– Да? – сказал Дагвинд.
– Когда мы на людях, ко мне следует обращаться «ваше величество», – сказал Густав Адольф, подавляя отрыжку. – Окажи мне услугу. Я собираюсь идти в свою комнату, и я сказал моей страже, что ты пойдешь со мной. Там есть задняя дверь. Мы с тобой выйдем через нее. Ты покажешь мне, как пройти к леску с высоким дубом. Я не знаю, где он, я всего лишь слышал о нем.
Дагвинд сразу понял, о чем речь. Выпитое подогрело чувства его величества. Оно решило побаловаться со служанкой. Сам по себе это был неплохой выбор, так как девушка была красивой и зрелой и явно владела уже искусством любви.
Однако Дагвинд почувствовал некоторое разочарование. Всего лишь год назад король женился на Марии-Элеоноре, против воли ее брата, как говорили. Он внимательно посмотрел на своего повелителя, стараясь найти признаки того, что этот брак был также против и его желания, но таковых не обнаружил. Он понял, что не смог бы их распознать, даже если бы они и были.
– Ваша воля – закон для меня, ваше величество, – ответил он.
Король оставил его и пошел в ту часть дома, которая была отведена для него и его приближенных. Дагвинд увидел, как одна из служанок внесла поднос с едой в комнату отца. Дверь в нее была закрыта на протяжении всего обеда. Теперь, когда она открылась, Дагвинд увидел, что его отец сидит в постели, подпертый большими подушками, и курит свою старую глиняную трубку. Тут дверь закрылась.
Дагвинд ждал. Высокие часы в углу отсчитывали минуту за минутой, но час ожидания был долгим. Наконец этот час прошел, и юноша поспешил к королю.
Густав Адольф снял с себя военные доспехи. Шпага лежала на стуле у кровати, а тяжелый плащ из лосиной шкуры висел на крючке у двери. Король обулся в низкие сапожки и надел на себя тонкую накидку. Когда Дагвинд вошел в комнату, после того как стража отворила ему дверь, Густав Адольф сидел перед зеркалом, наващивая усы и эспаньолку.
– Готов быть вашим проводником, ваше величество, – сказал Дагвинд.
– Без титулов. Мы здесь одни… А теперь к приключению! – ответил Густав Адольф со смешком. – Но сначала по глотку.
Он вынул бутылку вина из буфета и наполнил два стакана до краев. Один из стаканов достался Дагвинду. Он успел лишь пригубить кислый красный напиток, в то время как король уже опорожнил свой стакан.
Из коридора задняя дверь вела в огород. Дагвинд шел впереди с небольшим фонарем в руке, так как уже стемнело. Король нес сумку. Они вышли из огорода в лес через маленькую калитку, окрашенную в красный цвет, и пошагали к ручью, весело журчавшему после снежной зимы.
Они прошли вдоль ручья пару сотен метров, а затем перешли его по мостику, бывшему там с незапамятных времен. После этого им надо было пройти через лиственную рощу, чтобы попасть в лесок, посреди которого царил тот старый дуб. На его мощном стволе была закреплена зажженная сальная свеча.
– Теперь я сам, – сказал Густав Адольф. – Ты подожди здесь, Дагвинд. Ты мне потом понадобишься, а то я никогда не найду дорогу назад.
Снова часовое ожидание. Дагвинд старался не обращать внимания на доносившиеся до него звуки. Наконец король вернулся. Жилет его был косо застегнут, а сумка пуста. В ней он нес вино и теперь шел пошатываясь.
Это произошло у ручья. Величество покачнулся, потеряв равновесие посреди мостика, вскрикнул и очутился в воде.
Дагвинд поставил фонарь на мостик, прежде чем прыгнуть за своим правителем. Ручей не был глубоким. Вода доставала ему до паха. Она была холодной и такой стремительной, что он сам с трудом сохранял равновесие, когда стал поднимать Густава Адольфа, крепко ухватив его под мышки. Король вновь застонал.
– Вы ушиблись?
– Я ударил ногу о камень. Ничего страшного. Только помоги подняться.
Король был тяжелым, и Дагвинду потребовалось несколько минут, чтобы вытащить его на крутой берег. Когда он его отпустил, то заметил, что Густав Адольф сильно хромает.
– Садитесь! – приказал он. – Мне надо взглянуть.
– Ты что, разбираешься в ранах?
– Я многому научился у доктора Ладеманна из Нюлёсе, а еще больше – у лекаря Петера а Налдвика, недавно появившегося здесь, – ответил Дагвинд, задрав штанину у короля. – Ну и опухло! Растяжение и ужасный порез. Полежите тут, я сбегаю за своей аптечкой.
Он прислонил короля спиной к пеньку у мостика и поспешил к дому. Нашел аптечку и вернулся. Наложил на рану мазь, которая лечила и успокаивала, а кроме того, знал Дагвинд, она ускорит выздоровление. Забинтовав рану разорванной на полосы нижней рубашкой, он тщательно осмотрел опухшую ногу.
– Это всего лишь растяжение, – сказал он с облегчением. – Я наложу шину. Если вы будете вести себя спокойно остаток ночи и отдохнете пару лишних часов, рано утром опухоль спадет.
Король молча сидел, пока Дагвинд накладывал шину, привязывая ее кожаными ремешками. После этого король смог встать. Опираясь на Дагвинда, его величество вернулся в свою комнату.
– Ты ничего не говорил о том, что можешь быть санитаром, когда я расспрашивал тебя о твоих интересах, – сказал Густав Адольф, когда Дагвинд уже собирался уйти.
– Я не успел всего перечислить, – улыбнулся юноша. – Однако действительно, это интересует меня. Важно уметь ставить людей на ноги, если хочешь управлять имением. Мне приходится сейчас это делать, коль мой отец не в силах.
– А ему ты не можешь как-нибудь помочь?
Дагвинд покачал головой.
– Так далеко я не продвинулся в учении, – ответил он. – Надеюсь научиться, пока отец еще не смертельно болен.
– Ты учишься у голландца, – сказал король. – Значит, ты знаешь их язык?
– Здесь их столько, что нельзя его не знать, – ответил юноша. – Прежде я учил немецкий; ребенком я часто ходил с отцом в гавань. Он часто покупал немецкие семена. Там я немного научился разговорному немецкому, а между немецким и голландским разница не столь велика.
– Выходит, у меня произошло сегодня ценное знакомство, – усмехнулся Густав Адольф. – Я последую твоему совету и отдохну немного сегодня утром. Пока буду отдыхать, подумаю, какую пользу можно извлечь из тебя в будущем.
Дагвинд поклонился. Густав Адольф снова издал свой короткий смешок, останавливая того жестом руки.
– Еще один вопрос, пока мы не расстались на ночь, – сказал король. – Ты что-нибудь смыслишь в мореходстве?
– Кое-что. Когда живешь на побережье, вернее в той его части, что клином уходит в море, с норвежской провинцией Бохуслен на севере и датской провинцией Халланд на юге, ты должен достаточно знать о море. Это существенная часть нашей жизни.
– Так ты ходил в море?
– Конечно. Но не столько, сколько хотелось бы. Я люблю море, но мне начертано судьбой быть сухопутной крысой, привязанной к усадьбе и земле.
– Посмотрим, мой друг, посмотрим! Ну, ступай теперь. Мне надо поспать.
Глава вторая
Мальчонка родился посреди лютой зимы. Он увидел дневной свет 16 января 1600 года Господня и получил имя Дагвинд[5 - Дневной ветер.]. Роды оказались тяжелыми для матери – Кристины Мартинссон; настолько тяжелыми, что после этого она не могла уже иметь детей. Злые языки говорили, что она не желала больше подвергать себя таким страданиям, поэтому сдвинула ноги и более не пускала своего мужа между них.
Стоял январь, месяц Тора[6 - Тор – один из богов в дохристианской Швеции.], в котором был 31 день. Согласно старому Альманаху крестьянина – экземпляр его, раздобытый в Германии, стоял в массивном книжном шкафу в большой комнате, – продолжительность дня была 8 часов и 10 минут. Солнце пребывало в созвездии Водолея с 10 января по 10 февраля.
Семейство Мартинссон было знатного происхождения и соблюдало правила своего сословия. Однако они никогда не забывали, что были земледельцами, и потому слушались, насколько это можно было понять, советов и наставлений из Альманаха крестьянина. Так, в отношении месяца Тора в нем говорилось следующее:
В это время я копчу мясо,
Я ем и пью умеренно,
Не допущу я кровопускания,
Ибо в этот месяц это не пойдет на пользу.
В этот месяц надо пить хорошее вино на голодный желудок. Кроме того, следует есть натощак острые специи, такие как имбирь, перец, гвоздика, а при напатикуме полезно пустить кровь, вскрыв вену на левой руке, а иначе кровопусканием заниматься не надо.
В созвездии Водолея не надо строить дом, переезжать в другой дом, вступать в брак и праздновать свадьбу. Плохо также применять медикаменты к голени.
Но одно очень обрадовало новоиспеченных родителей. В Альманахе были в основном добрые слова о новом члене семьи.
В нем сообщалось, что ребенок, родившийся в созвездии Водолея, будет хорошо себя вести, будет иметь хорошую репутацию и вполне сможет постоять за себя. Он будет спокойным и не будет ябедничать. Он верит всему, что ему говорят, он прямодушен, беспечен и уравновешен, говорит правду и ненавидит ложь и лжецов. Зачастую у него шрам или иной знак на руке или ноге. Он лучший из своих братьев и переживет своих родителей. Его дети будут глупы и легковоспитуемы, и он будет иметь много женщин.
Водолей должен быть веселым, беззаботным и прямодушным. В знаке Рыб ему суждено иметь счастье и достаток на море. В то же время в знаке Рака он мог легко заболеть, а в знаке Девы умереть. В Весах ему должно повезти, и потому он должен уехать. В Скорпионе имелись признаки того, что он станет богатым, а в Стрельце у него должно получаться все, что он предпримет.
В Козероге, наоборот, он не должен ничего начинать, так как из этого ничего не выйдет. Если он уже дожил до тридцати двух лет, то доживет и до шестидесяти.
Улоф Мартинссон прочитал эти предсказания много раз, точно так же он читал написанное и про себя самого. Это были хорошие пророчества, и он надеялся, что они сбудутся. Дожить до шестидесяти значило прожить долгую жизнь. Достичь тридцатидвухлетнего возраста было в рамках возможного.
Хотя полной уверенности в том, что все так и будет, у него не было. Несмотря на то что в Альманахе в предисловии и других местах говорилось, что предсказания основаны на Христовых словах и библейских заповедях, Улоф заметил, что иногда они были ошибочны.
Или он сам ошибался и сам не так толковал закрученные формулировки? Во многом написанное в Альманахе сильно смахивало на магические руны, и надо было уметь читать между строк, чтобы понимать написанное.
Оставалось надеяться на лучшее.
С надеждой надо было относиться и ко многим другим вещам. Семейство Мартинссон не было богатым, но все же было знатным и должно было поддерживать видимость богатства. Поэтому их двор в Эргрюте был одним из самых больших в округе. Дом не был крепостью из камня с башнями и бойницами, что порой печалило Улофа Мартинссона. Средств на его постройку не было, и даже тот дом, что они имели и содержали, требовал непомерных с хозяйственной точки зрения затрат.
Времена и обстоятельства были таковы, что знатное семейство должно было показывать свою принадлежность к высшему классу. Все вокруг должны были знать, кто здесь хозяин, который знает, как надо себя вести, как правильно жить. Семейство вынуждено было показывать, что купается в деньгах. Надо было устраивать празднества и пирушки, охоту, которая была чем-то большим, нежели сборище для добычи дичи. Как только происходило что-то значительное, надо было праздновать это событие.
Рождение малышки Дагвинда было отмечено грандиозным праздником с множеством гостей. С наступлением темноты черное зимнее небо осветилось фейерверками, на которые любовались друзья и знакомые в шелках, кружевах, жемчужных ожерельях, драгоценностях и золотых галунах.
Улоф Мартинссон, скорее всего, никогда бы не расплатился со своими долгами – коих было множество, – если бы ему не повезло и он не унаследовал от своего отца должность объездчика, своего рода лесничего. В связи с этим он был освобожден от налогов и получил полугодовой стол от Эльвсборгского замка вместо платы наличными за работу. Коли на то пошло, эту работу он никогда не выполнял. Ее исполнял один из работников, состоявших на жаловании в усадьбе Энггорден.
Еще ребенком Дагвинд проявил бурную нетерпеливость, сопровождавшую его многие годы. Иногда она проявлялась в том, что он грыз ногти. Это страшно не нравилось его матери, которая всякий раз, когда она это видела, требовала, чтобы он прекратил это.
Однажды, как раз накануне его седьмого дня рождения, они приехали в Нюлёсе, чтобы сделать покупки. Дагвинд остался сидеть в открытой коляске, изучая переменчивую уличную жизнь и думая о том, что ему надо сделать по возвращении домой. Испытывая некоторое беспокойство, он стал грызть ногти, что заметила его мать Кристина, когда вышла с покупками из магазина вместе со служанкой. Дагвинд узнал тогда обо всех своих недостатках.
Тут как раз появился тот человек в рваном солдатском обмундировании. Он остановился у коляски. Кристина вынула кошелек, чтобы подать солдату монетку, думая, что это нищий. Но солдат выпростал руки из карманов и протянул их Дагвинду. Пальцев на руках не было, только остатки фаланг. Остальное исчезло при взрыве бомбы на войне.
– Ты должен слушаться свою мать, пацан! – сказал этот бородатый, дурно пахнущий мужик. – Будешь обкусывать ногти – станешь таким, как я!
Солдат получил свою монету, а шестилетний малыш перестал после этого грызть свои ногти.
Какое-то время спустя он до смерти напугал свою мать. Они поставили на кухне большую лохань, чтобы искупать Дагвинда. Он сидел в воде, дожидаясь, когда придет служанка и намылит его. Но она с чем-то замешкалась, и Дагвинду пришло на ум узнать, сколько он вытерпит не дыша. Он наполнил легкие воздухом и нырнул под воду. Он лежал на дне лохани, как мертвый, с закрытыми глазами, считая про себя.
Когда пришла мать, он уже насчитал до двухсот пятидесяти трех и начал меняться в лице. Кристина Мартинссон закричала от ужаса. Подбежала служанка, и они вдвоем вынули его из воды. Тут он открыл глаза.
– Ты меня до смерти напугал! – закричала мать.
– И меня тоже, – вторила служанка.
– Зачем вы меня вынули? – спросил Дагвинд. – Теперь я не узнаю, сколько я могу выдержать. Я хотел досчитать до трехсот. И уже немного оставалось!
Одним летним днем он повторил свой опасный опыт в ручье, бежавшем за домом. Тут он досчитал до трехсот, и поскольку он считал медленно, то решил, что выдержал примерно четыре минуты. Это было дольше, чем смог кто-либо до него, насколько это было ему известно.
Дагвинд рос и превратился в рослого и здорового парня, получившего приличествующее его сословию воспитание. Он уяснил себе, что праздники и приемы были мерилом статуса усадьбы и как важно было принимать каждого гостя чуточку лучше, нежели требовалось по рангу. Скудный прием – признак неуважения к гостям. Бедный стол означал принижение гостя.
Главным в воспитании было умение вести себя. Кто не умел вести себя, был достоен презрения. Этикет определял разницу между сословиями.
Дагвинду быстро надоели все эти показные помпезные церемонии, но он знал, что они необходимы, и был вынужден терпеть их.
Он знал, что Швеция была четырехэтажным строением. На первом этаже были крестьяне и работники, выше – мещане и жадные до денег буржуа; на третьем этаже – священнослужители, а выше всех стояли дворяне и знать, которые имели контроль и власть над всеми. И только король был выше, но и он так или иначе принадлежал к дворянскому сословию.
Как и другие молодые дворяне, Дагвинд обозначал свое положение дорогим гардеробом. Это проявлялось, когда он выходил куда-нибудь, да и кроме того, нельзя было слишком часто появляться в одном и том же.
Домашнего учителя звали Юхан Рус?н; он был сыном священника в провинции Вестергётланд. Ему удалось научить Дагвинда немецкому и латыни, математике и философии, помимо всего прочего, что могло понадобиться в жизни. Сам Рус?н учился в Германии и знал, как себя вести во дворце и хибаре. Он был очень охоч до женского пола, каковой познавал на практике. Как-то он взял Дагвинда с собой в припортовый квартал в Нюлёсе. На втором этаже пивной «Горн», названной в честь мыса Горн в Южной Африке, Дагвинд в четырнадцать лет расстался с невинностью, унаследовав интерес своего учителя к эротике.
Когда Улоф и Кристина Мартинссон поняли, что сын не может научиться ничему новому дома, в Швеции, они отправили его для продолжения обучения в Париж. Он не утратил своего интереса к учебе, а также ни в коей мере к тому, что вкусил в «Горне».
Отец часто писал письма своему единственному сыну, в которых беспрестанно подчеркивал важность того, чтобы Дагвинд приобрел хорошие манеры. «Ты должен стать благородным юношей, – писал отец. – Важно уметь вести себя по-светски. Что хорошего в том, что ты вернешься домой ученым педантом?»
Он вернулся домой всецело обученным. Теперь он мог размахивать шляпой с плюмажем на французский манер и говорить с учеными людьми на двух-трех живых и мертвых языках.
Кроме того, он умел фехтовать, метко стрелять из пистолета и мушкета и обучился военной стратегии, хотя и на довольно среднем уровне.
Когда он жил во французской столице, он часто бродил вдоль набережных, наблюдая кипящую там жизнь. Там он вспоминал свой дом и тосковал по нему. Суда он связывал с рекой Гёта-Эльв и городом Нюлёсе. Иногда его пронизывало желание стать морским офицером. «У них униформа красивее, – считал Дагвинд, – чем у кавалеристов и артиллеристов».
Когда он вернулся домой, он навестил поэтому своего соседа – Йохена Брандта в Стура-Горда. Он тоже был голландцем и принадлежал к большой голландской колонии, обитавшей в округе. Но самым важным был тот факт, что он был морским офицером, сперва в британском флоте, а затем в шведском, где он был ранен и навсегда списан на берег в ранге капитана корабля.
Йохен пользовался дурной славой среди своих соседей, но Дагвинд ладил с ним. У Брандта юноша быстро научился большинству из того, что Йохен Брандт знал о военном деле на море, и когда его пригласили в месячный рейс на судне, ему удалось – во многом благодаря своей упертости – убедить отца и мать, что это было ему необходимо. Тогда ему было шестнадцать лет.
Месяц в море вылился в пятьдесят дней. Но когда Дагвинд вернулся, он чувствовал себя настоящим морским волком и знал теперь, кем он хочет стать.
Но в молодости планы меняются. Еще во время своей учебы у Брандта он познакомился с аптекарем и практикующим врачом Ладеманном в Нюлёсе. Это был похожий на черта человек с трубкой в зубах, который взял Дагвинда под свое крыло. Любопытный парень узнал все, что знал Ладеманн о болезнях и лекарствах, о том, как надо лечить раны и сращивать сломанные кости. Дагвинду Мартинссону это показалось даже интереснее, чем морское дело.
– Это говорит о том, что ты толковый парень, – сказал ему Ладеманн. – В конечном счете важнее латать народ, нежели гробить его на поле брани.
