Заветные сказки

Да и с чудесами обошлось не очень гладко. Марк Марком, но и Матфей знал о чудесах, вообще говоря, тех же (обязательно должен был знать, поскольку сам присутствовал в том месте, где они совершались). Поэтому и появились в тексте повторы одних и тех же чудес: исцеление двух слепых; исцеление двух немых и бесноватых; кормление народа (5000 и 4000 человек – всё и отличие) и др.

Вполне возможно, что в данном случае возникло магическое число два, двойственность, бывшая тогда в ходу. А ведь эти вставки значительно прибавили число легенд, о которых Марк не упоминает вообще. Разве не важно для тёмного народа необычное рождение Иисуса с посещением Младенца волхвами, следовавшими за Вифлеемской звездой? А укрывательство Младенца-Иисуса в Египте от действий царя Ирода, приказом которого уничтожено большое число мальчиков (14000) в возрасте до двух лет (избиение младенцев – 2:16–18)? И как же это Марк пропустил такое чудо, как хождение по воде Петра, своего друга и соратника? Уж об этом-то Пётр точно рассказал бы Марку, примерно, хотя бы, так:

«Слышь, Ванюша (Марка, как полагают христиане, я уже об этом говорил, звали Иоанн-Марк – С.Ч.), а я ведь и по воде прошёлся. Было дело!.. Сидим мы, как бы так, в лодке, кто – спит, кто – нет. Я-то как раз не спал. Смотрю – мужик какой-то по воде прёт, прямо на нас. Во, чудо-то! Я всех бужу, а ну, ребята, говорю, хватайтесь-ка за вёсла, разбойник какой-то идёт. А тут, голос Иисуса, мол, Я это, чего вы испугались-то. Ну я, конечно, не верю. Как это, по воде-то? А Он мне и говорит, иди, мол, ко Мне. Я, с дуру-то, и пошёл. Да в воду и провалился, так, не совсем, по пояс только. Плаваю, как это… Сам понимаешь. А Он мне руку подал, я и подвсплыл».

А наделение Иисусом Петра особыми полномочиями в Царствии Небесном? Тоже похвастался бы об этом обладатель таких полномочий. Ну, разве что из скромности промолчал бы.

Но здесь следует сказать, что вряд ли Пётр допустил бы таких о нём вставок, если бы он в глаза видел это Евангелие его друга Марка. Написано оно, скорее всего, после смерти Петра.

Да и ещё много чего важного, чего нет у Марка: про последствия Иудиного предательства, про семейные разборки Пилата с женой. А уж такое явление, как землетрясение во время смерти Иисуса на кресте и одновременное воскрешение некоторых святых (27:50–53):

«Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху до низу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие (но не все – С.Ч.) тела усопших святых воскресли, и, вышедши из гробов по воскресении Его (а до этого они в Царство Небесное прибыли, но до времени тела их полёживали в гробах – С.Ч.) вошли в святый град и явились многим».

Какие же страсти упустил Марк! Какие события заметил Матфей! Но, к сожалению, хотя и маловато было тогда святых, Матфей не назвал ни одного имени воскресшего святого и явившегося многим.

Собственно, указанное самоубийство Иуды Искариота было практически позаимствовано из Ветхого Завета. Не так уж, чтобы один к одному, но по смыслу – то же. Сын царя Давида, Авессалом, поднял мятеж против отца. К мятежнику присоединился советник Давида Ахитофел. Ахитофел представил Авессалому план боевых действий, который был отклонён. Разработчик плана опечалился, возвратился домой, в Гило, и повесился (2 Цар. 17:23). Похоже. Самоубийство за унижение.

И тридцать сребреников с полем горчешника Матфей «ввинтил» для Иуды из Книги пророка Захарии (11:12,13) совсем даже без всякой аналогии: просто тридцать сребреников там – тридцать сребреников здесь; поле горчешника там – поле горчешника здесь. Тут им и место. Можно сослаться на авторитет, можно сказать, что, вот, сбылось пророчество-то! Это очень легко, во время написания какого-либо текста определённого направления взять практически любой ранее написанный текст того же направления и в новом тексте привести хотя бы примерно подобный пример. Только так оно и сбудется, и никак иначе. Ведь при повальной неграмотности населения можно писать что только ни взбредёт в голову, но взятое из прежних неприкасаемых книг. Можно и такую отсебятину вставить, что завянут уши, но назвать это сбывшимся пророчеством. Кто же из зомбированных сможет этому возразить?

Да и стремление Ирода избавиться от Иисуса в Его малолетнем возрасте совпадает с биографией Моисея, которого тоже хотел убить царь того времени, но Моисей спасся за границей, как и Иисус, тоже за границей – в Египте. Кстати, про Ирода придумано всё, не было в те времена массового убийства младенцев, хотя Ирод сам по себе и не подарок был.

А почему бы и не «ввинтить», если он, Матфей, самого себя, без зазрения совести, сделал учеником Иисуса?

Матфею, конечно, пришлось изрядно потрудиться, чтобы сгладить некоторые корявости у Марка, даже грубости в отношении Иисуса и Его поступков и указаний. По Марку отношение к Иисусу формируется совсем не такое, как этого требовалось бы. Это просматривается и в эпизоде, когда Иисус даёт разъяснения, кто Ему мать и братья (см. Мат. 12:46–50, Мар. 3:31–35), и в эпизоде с разъяснениями о том, что оставивший всё ради Него получит более, чем имел (см. Мар. 10:29,30, Мат. 19:29).

Очень показательны в этом отношении поправки Матфея (см. гл. 5) к «блаженствам», произнесённые Иисусом ранее и, надо полагать, несколько в другом смысле. «Блаженны нищие», говорил ранее Иисус. «Блаженны нищие духом», говорит сейчас Матфей. «Блаженны алчущие», говорил ранее Иисус. «Блаженны алчущие правды», говорит сейчас Матфей. Согласитесь, что это не одно и то же: нищий – и нищий духом; алчущий – и алчущий правды.

И ещё, очень важное. Матфей первым заложил догмат о Троице, использованный им при указаниях Иисуса своим ученикам (28:19):

«Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа…»

Марк такого не произносил в своём труде. Следовательно, не слышал Марк таких слов и от Петра. И Лука не слышал о таком соединении Трёх в Одном. Уж Лука-то такого не пропустил бы. Можно полагать, что не читал Лука Евангелия от Матфея, когда писал своё, что дополнительно говорит о том, что Матфей написал своё Евангелие позже Луки. Ну, вполне возможно, что и одновременно, где-то в начале 70-х годов. Дальше-то пошло всё вместе с Троицей, а вот в Евангелии – без этого у Луки и обошлось. Не слышал и Иоанн, находившийся рядом с Иисусом, да и не воспользовался при написании своего Евангелия уже имевшимся в обиходе Евангелием от Матфея.

Немножко, с вашего разрешения, читатель, отвлекусь акцентированием внимания на Троицу. У В.Я.Тучкова («Русская книга людей» в разделе «Розановый сад») есть такая миниатюра:

«Рабочий класс, папиросы «Беломор» и «Жигулёвское» пиво. Когда уйдёт в небытие хотя бы один из этих трёх неразрывных элементов, то и остальные тут же отомрут».

Троица также прочно объединена элементами «Отец», «Сын», «Святой Дух», составляя неделимое Единое. И если, как и у В.Тучкова, хотя бы один из этих трёх неразрывных элементов изъять, то и остальным будет нечего делать. Кстати, Л.Н.Толстой говорил, что Троица – это многобожие, язычество, Бог – Один-Единственный, с чем церковь, понятно, не была согласна.

Евангелие от Луки. Это Евангелие было написано самим Лукой, когда он жил в Антиохийской общине. С первых строк оно разительно отличается от первых двух Евангелий. Оно написано в виде письма к какому-то Феофилу, которого так никто никогда и не узнал, что это был за человек. Да и был ли? Произошло это примерно в 80-е гг., во всяком случае – не раньше 70 г., уже после создания Евангелия от Марка, которое и составляет основу труда Луки, а также и Евангелия от Матфея, которого Лука при написании своего и в глаза, скорее всего, не видел. Некоторые считают, что Евангелие от Луки было написано в 62-63 годах. Да и «не скорее всего не видел», а точно не видел, поскольку он наверняка бы обратил своё внимание на «божественное» обращение Матфея в ученика Иисуса. Может быть, что и слышал о нём, но не смог достать почитать. А знал бы, то, конечно, почитал бы непосредственного свидетеля тех событий. Затруднения в этом можно объяснить, возможно, и тем, как указано выше, что Матфей и Лука практически одновременно писали свои благовествования, имея тот и другой подсказку в виде Евангелия от Марка. А всё остальное зависело от таланта каждого, что хорошо усматривается по их произведениям.

То, что Лука пользовался Евангелием Марка, следует из аналогии многих мест того и другого Евангелий. Кроме того, Лука расширил своё Евангелие, написав Деяния Апостолов. Собственно, Деяния являются логическим продолжением его Евангелия. В том и другом произведениях прослеживаются темы посланий апостола Павла, с которым сотрудничал Лука.

Лука более примирим к язычникам, к другим еретикам. В связи с этим и появляются соответствующие притчи нравственного характера о блудном сыне, о потерянной драхме, о добром самарянине и др. Лука проповедовал устами Иисуса прощение кающимся грешникам, а совсем даже не наказания за грех. Здесь же и приводится обращение одного из разбойников-убийц на Голгофе (23:39–43):

«Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же напротив унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осуждён на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».

(Здесь очень хочется немножко прерваться. «Ныне же будешь со мною в раю» никак не вяжется с современным состоянием дел. А всё в том, что Сам Иисус до рая добирался долго, от Воскресения до Вознесения, сорок дней и ночей. А что тогда говорить о каком-то разбойнике? Раньше иголки нитка не пролезет. Вот об этом.)

Лука принял на себя смелость другим образом обустроить казнь Иисуса и разбойников, он в литературном и художественном направлении сделал казнь богаче по содержанию и смыслу. Ведь Марк только и упомянул, что Иисуса распяли вместе с разбойниками, причислив тем самым Его к разбойникам. А Матфей говорит (27:44), что оба разбойника издевались над Иисусом. Да и Сам Иисус молится (кому?) заступничеством за Своих палачей, которые «не ведают, что творят». Как увидим дальше, такие же слова говорили в последующем многие из избранных святых, побиваемых за приверженность к христианству. Тоже довольно смелый шаг Луки. «Не ведают, что творят». Но ведь Иисус такого не говорил при проповедях народу и при наущениях. Наоборот, были угрозы, а не прощения. Он ведь и Сам мог простить, не прося об этом своего Отца. Правильно называют Евангелие от Луки Евангелием прощения или всепрощения. Что же касается разбойников, распятых вместе с Иисусом, то Иоанн, например, вообще ничего не говорит о переговорах между казнёнными. Он просто сказал, что слева и справа от Иисуса распяты были и два разбойника.

Эта версия Луки о разбойниках такая красивая и поучительная для верующих, что она оказалось единственным фрагментом Евангелия от Луки, которое вошло в Двенадцать Евангелий, в двенадцать фрагментов из четырёх Евангелий, которые читаются в Великий Четверг. Пять из Двенадцати Евангелий взяты у Иоанна, четыре – у Матфея и два – у Марка. Луку осчастливили всего одним указанным фрагментом. С другой стороны, если Лука списал часть происходящего про суд и казнь у Марка, то чего уж повторяться, что Марк, что Лука – оба не свидетели.

Лука, в отличие от Марка и Матфея, конечно, талантливый драматург. Без сомнения, что многое из написанного им придумано им же. Как будто бы рассказ о том же, но он литературно и художественно так обработан, что простая констатация факта, данная Марком, превращается у Луки в театральное действие, вызывает большие переживания, даёт больший простор мыслям. Ведь это целая пьеса для постановки – описание рождения Иоанна Крестителя, рождения Иисуса, об этих совместных и связанных между собой событиях, о встрече матерей Иоанна Крестителя и Иисуса. Больше ни у кого таких событий не описано, да и нигде больше. Всё это довольно красивые фантазии Луки.

Умер Лука в свои 84 года в Ахаии, так пишется в его житии по церковному уложению. Умер мученически.

Евангелие от Иоанна. Надо сказать, Евангелие любимого ученика Иисуса, появилось значительно позднее, чем Евангелия от Матфея, Луки и Марка, только в конце I века. Оно существенно отличается по содержанию от других подобных книг Нового Завета. Просто появилась необходимость в исправлении и дополнении священных текстов, что, впрочем, происходило тогда постоянно не только с Ветхим и Новым Заветами, но и со священными книгами других религиозных направлений. Появилась необходимость и в утверждении цели появления Посланника Бога. Можно сказать, что Евангелие от Иоанна явилось укреплением фундамента несколько пошатнувшегося к концу I в. здания христианства, что заметно стало ощущаться в начале первой половины II в. В нём нет того, словом сказать, несущественного в учении Христа, что называется притчами. Хочется притч – почитай Матфея, Марка и Луку. В нём, Евангелии от Иоанна, очень мало говорится о чудесах, сотворённым Иисусом. Это не столь важно не только для Иоанна, а и для любого здравого смысла. Важнее другое: Кто Он? Для чего Он был? То есть, акцент в Евангелии от Иоанна сделан на божественность Иисуса Христа, что было необходимо в период распространения христианства, появления различных направлений в этой религии. Сам Иоанн (20:31) так об этом и говорит:

«Сие написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его».

Обратите внимание, что у Иоанна Иисус не крестился Иоанном Предтечей, поскольку, вероятно, Иоанн полагал, что Иисусу нет необходимости креститься. И другое. В отличие от трёх других Евангелий Иисус у Иоанна не искушался дьяволом в пустыне. Тоже, вероятно, это ни к чему Сыну Бога.

Написал-то это Евангелие в конце I в не сам Иоанн, а другой человек, спустя почти тридцать лет (возможно, что и несколько поменьше), но после смерти Иоанна. При этом пришлось сделать фальсификацию. Прежде чем обнародовать новое Евангелие выпустили в свет так называемое Соборное Послание от Иоанна и Откровение (67 г.), для того, чтобы показать слог письма этого человека. Придерживаются и такого мнения, что человек (Иоанн), находившийся постоянно рядом с Иисусом, да и являвшийся Его весьма близким родственником, вряд ли стал бы прославлять Иисуса как Бога, как вечное Слово. В связи с этим считают, что Евангелие от Иоанна написал один из его учеников в начале II в., а возможно, что и в конце I в. За такое предположение говорит и то, что в Евангелии от Иоанна ни слова не говорится о смерти Матери Иисуса, Марии Богородицы. А это очень странно, поскольку Иоанн, как утверждают все христианские направления, присутствовал при Её уходе из земной жизни. Это во-первых. А во-вторых, Иоанн очень близкий родственник Богородицы, поскольку мать Иоанна, Саломия, является дочерью Иосифа, мужа Богородицы, от его первого брака. То есть Саломия приходится Марии-Богородице приёмной дочерью. Если бы это Евангелие писал сам Иоанн, то вряд ли бы он пропустил информацию о своей Родственнице, тем более – Матери его Учителя, Иисуса. А значит, что Евангелие писали ученики Иоанна (или кто-то из его учеников), которые, естественно, о Марии ничего не записали.

Будем считать, что Иоанн, а не его ученик (ученики), ставил(и) целью при написании данного Евангелия, в отличие от других подобных книг, не жизнь Иисуса, включающую Его рождение, детство и прочее, а искупительное значение жизни Иисуса. То, для чего Иисус намеренно отдал Свою жизнь, что Он собой значит. Этого не понимал не только народ, к которому обращался Иисус, ради которого Он и появился в Галилее. Этого не понимали и ученики Иисуса, до тех пор не понимали, пока Христос не воскрес из мёртвых. Ещё в самом начале повествования Иоанн сказал об этом (2:21,22):

«А Он говорил о Храме Тела своего. Когда же воскрес Он из мертвых, то ученики Его вспомнили, что Он говорил это, и поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус».

И несколько о другом, но тоже о прояснении ума у учеников. Речь идёт о прибытии Иисуса в Иерусалим на осле, о чём было сказано в одном из пророчеств. То есть ученики совсем не понимали, зачем было Иисусу обязательно на осле въезжать в этот город. Вполне возможно, что они подумали о Нём совсем что-то неприятное: «Может быть, съел чего-нибудь?» Но это только сначала. А потом (12:16):

«Ученики Его сперва не поняли этого; но, когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нём написано, и это сделали Ему».

Осёл, вообще говоря, вещь довольно важная для царей и победителей в тех местах. Тогда, конечно. Победители и цари въезжали в столицу на коне или осле, что считалось равнозначным. Вот Иисус и въехал на осле, показывая, что Он – Царь. Но Он был хитрый, Он считал Себя Царём, но Небесным (тогда и въезжай на чём-нибудь небесном и не морочь добрым людям головы – С.Ч.). А люди-то вокруг понимали совсем не то, они же привыкли именно земного царя встречать, самого настоящего, а не Небесного, о котором они и представления на земле не имели. Вот об этом и вспомнили ученики.

Больший упор Иоанн делает на символизм временной жизни Иисуса на земле, символизм, который заключает всю полноту миссии Сына Божия на земле.

Церковь склоняется к тому, что Иоанн написал своё Евангелие примерно в 96-98 годах (больше склоняется на 95 год), но всего за два дня. Помогал ему в этом его друг и соратник Прохор. Иоанн диктовал, а Прохор записывал…

Почему же столь различны Евангелия? Хотя церковь, естественно, старается этого не замечать, не задерживать на этом внимание верующих. Ведь описываются одни и те же события, про похождения одного и того же человека, появившегося с единственной, известной целью. Что тут говорить, снова то же бытие определяет свой же исход. Евангелия написаны разными людьми, по таланту, темпераменту, приверженности, написаны в разное время, в разных местах, в разных условиях. Поэтому и цель каждого из Евангелий различна, хотя бы и при описании одних и тех же событий. В этой связи Евангелие от Марка можно считать наиболее близким к истории, чем другие. Цель Евангелия от Марка – передать случившееся. Эта цель и выполнена. А уж потом, на базе случившегося, пошли исполнения другого содержания, необходимого в настоящий момент и в определённом месте. А уж из всего написанного (как указывалось выше – более пятидесяти евангелий было в ходу) были отобраны для христианства и православия, надо полагать, самые из самых: Четыре Незыблемых Столпа…

Прежде всего, о чём будет говориться дальше, я позволил себе сделать весьма большое отступление, которое, может быть, и несколько прояснит мои дальнейшие рассуждения.

Известно, что одно и то же содержание разными людьми по-разному и передаётся. И это усложняется многими причинами: способностями и талантом автора, изложением содержания в прозе или стихах, качеством подстрочного перевода и качеством дальнейшей обработки исходного материала и т.п. Но не следует забывать, что в эти причины добавляется и ещё одна, очень существенная – цель написания. Когда-то её нет, как будет в случае, рассмотренном ниже в отношении известной басни «Волк и Ягнёнок». А если цель есть, да несколько другая, чем у первоисточника, то фантазиям нет предела.

Я, возможно, буду не совсем прав, что так подробно поговорю об упомянутой басне. Каждый из вас может это легко сделать в отношении этой и других басен, сказок, притч и прочего. Такое, вероятно, случалось, задерживалось внимание на каких-то несоответствиях в изложении какого-то одного и того же факта, события, одних и тех же действий. Но прошу ещё раз у читателя извинений за мои подробности и изложу то, что хотел.

Итак, у меня в руках пять басен «Волк и Ягнёнок»: Эзопа, первого её автора, Федра и Бабрия – последующая её переработка, И.А.Крылова и Л.Н.Толстого. Тексты первых трёх авторов мною взяты из книги «Античная басня» в переводе М.Гаспарова (изд. Художественная литература, 1991 г.). Ну а другие – из их же собраний сочинений.

Вот эти басни.

Эзоп

Волк увидел ягнёнка, который пил воду из речки, и захотелось ему под благовидным предлогом ягнёнка сожрать. Встал он выше по течению и начал попрекать ягнёнка, что тот мутит ему воду и не даёт пить. Ответил ягнёнок, что воды он губами едва касается, да и не может мутить ему воду, потому что стоит ниже по течению. Видя, что не удалось обвинение, сказал волк: «Но в прошлом году ты бранными словами поносил моего отца!» Ответил ягнёнок, что его тогда ещё и на свете не было. Сказал на это волк: «Хоть ты и ловок оправдываться, а всё-таки я тебя съем!»

Басня показывает: кто заранее решился на злое дело, того и самые чистые оправдания не остановят.

Федр

У ручейка ягнёнок с волком встретились,

Гонимые жаждой. По теченью выше – волк,

Ягнёнок ниже. Мучим низкой алчностью,

Разбойник ищет повода к столкновению.

«Зачем, – он говорит, – водою мутною

Питьё мне портишь?» Кудрошерстый в трепете:

«Могу ли я такую вызвать жалобу?

Ведь от тебя ко мне течёт вода в реке».

Волк говорит, бессильный перед истиной:

«Но ты меня ругал тому шесть месяцев».

А тот: «Меня ещё и на свете не было». –

«Так, значит, это твой отец ругал меня», -

И, так порешив, казнит его неправедно.

О людях говорится здесь, которые

Гнетут невинность, выдумавши поводы.

Бабрий

Ягнёнка, что отстал от своего стада,

Увидел волк, но брать его не стал силой,

А начал благовидный измышлять повод:

«Не ты ли год назад меня бранил, дерзкий?» -

«Никак не я: я нынешним рождён летом». –

«Не ты ли зелень на полях моих щиплешь?» -

«Ах, нет, ведь слишком мал я,

чтобы есть зелень». –

«Не пил ли ты из моего ручья воду?» -

«Нет, я лишь материнское сосу вымя».

Тут волк без дальних слов его схватил в зубы:

«Не голодать же мне из-за того только,

Что у тебя на всё готов ответ ловкий?»

И.А.Крылов

У сильного всегда бессильный виноват:

Тому в Истории мы тьму примеров слышим,

Но мы истории не пишем;

А вот о том, как в Баснях говорят.

––

Ягнёнок в жаркий день зашёл к ручью напиться;

И надобно ж беде случиться, что около тех мест

Голодный рыскал Волк.

Ягнёнка видит он, на добычу стремится;

Но делу дать хотя законный вид и толк,

Кричит: «Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом

Здесь чистое мутить питьё

Моё

С песком и илом?

За дерзость такову

Я голову с тебя сорву». –

«Когда светлейший Волк позволит,

Осмелюсь я донесть: что ниже по ручью

От Светлости его шагов я на сто пью;

И гневаться напрасно он изволит:

Питья мутить ему никак я не могу». –

«Поэтому я лгу!

Негодный! Слыхана ль такая дерзость в свете!

Да помнится, что ты ещё в запрошлом лете

Мне здесь же как-то нагрубил:

Я этого, приятель, не забыл!» -

«Помилуй, мне ещё и отроду нет году», -

Ягнёнок говорит. «Так это был твой брат». –

«Нет братьев у меня». – «Так это кум иль сват

И, словом, кто-нибудь из вашего же роду.

Вы сами, ваши псы и ваши пастухи,

Вы все мне зла хотите,

И если можете, то мне всегда вредите:

Но я с тобой за их разведаюсь грехи». –

«Ах, чем я виноват?» – «Молчи, устал я слушать,

Досуг мне разбирать вины твои, щенок!

Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Сказал и в тёмный лес ягнёнка поволок.

Л.Н.Толстой

Волк увидал – ягнёнок пьёт у реки.

Захотелось волку съесть ягнёнка, и стал он к нему придираться. «Ты, – говорит, – мне воду мутишь и пить не даёшь».

Ягнёнок говорит: «Ах, волк, как я могу тебе воду мутить? Ведь я ниже по воде стою, да и то кончиками губ пью». А волк говорит: «Ну так зачем ты прошлым летом моего отца ругал?» Ягнёнок говорит: «Да я, волк, и не родился ещё прошлым летом». Волк рассердился и говорит: «Тебя не переговоришь. Так я натощак, за то и съем тебя».

Во-первых, обратим внимание на главное – мораль басни. Без морали басня – не басня. Мораль у всех авторов разная. Лев Николаевич и Бабрий не стали вдаваться в такие дебри и вообще обошлись простой констатацией факта, превратив басню Эзопа в небасню Бабрия-Толстого, хотя и назвали её басней. Практически они превратили её в притчу: догадайся, мол, сам (сама). А остальные? Крыловское «у сильного всегда бессильный виноват» никак не подходит к первоначальному определению, данному Эзопом: если человек решил сделать зло, то его ничего не остановит, даже истина. Хотя Федр и ближе к морали, указанной Эзопом, но искать повод, чтобы попрать невиновного, не всё равно, что решить сделать зло, не взирая на истину.