скачать книгу бесплатно
– Да, герр группенфюрер, – покорно кивнул Франц.
В этот момент в проеме гостиной показалась фигура экономки фрау Шнайдер. Она стояла, не решаясь войти.
– Фрау Шнайдер? – Карл Вольф повернул к ней голову.
– Мне, право, неловко, герр группенфюрер, – сказала экономка слегка наклонив голову и прижав ладонь правой руки к сердцу, – но уже двадцать минут второго. Гости начали собираться, и герру Францу, – фрау Шнайдер слегка покосилась в его направлении, – пора готовиться к встрече невесты.
Карл Вольф посмотрел на висевшие напротив настенные часы.
– Боже мой! – воскликнул он и посмотрел на Франца. – Да мы с тобой заболтались. Сейчас я отпущу его, фрау Шнайдер. А где же гости?
– Все гости в саду и в беседке, герр группенфюрер.
– И кто там сейчас?
– Приехали налоговый советник Кроон с супругой, адвокат Дорн с супругой и детьми, агент по продаже недвижимости герр Дипольд с женой и дочерью, судья Поллак…
Карл Вольф поднял вверх руку.
– Можете дальше не перечислять, фрау Шнайдер. Я сейчас тоже выйду в сад. Что-то у меня разболелась голова. Подышу, пожалуй, свежим воздухом. Скажите-ка, а нет ли у вас в доме телефона?
– О, нет, герр группенфюрер. Телефон у нас только на почте. Если вам нужно позвонить, я попрошу Йохана проводить вас.
– Нет-нет, не надо. Ступайте, я скоро приду.
Фрау Шнайдер сделала книксен и поспешила удалиться. Группенфюрер Вольф и Франц в ту же секунду посмотрели друг на друга. Франц почувствовал, как взгляд группенфюрера обдал его иголочками холода и стал давить его словно многотонный пресс.
– Я не хотел бы, чтобы ты обманывал меня, Франц. Подумай об этом.
Несколько мгновений ни один, ни другой не произнесли ни слова.
– А теперь ступай, тебе нужно встречать невесту.
Франц вскочил на ноги и, вытянувшись по струнке, вскинул вверху руку:
– Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! – сказал группенфюрер, делая слабый ответный жест, едва приподняв руку.
В следующее мгновение Франц повернулся кругом и, стараясь не задержаться ни одной лишней секунды, быстро вышел прочь.
* * *
Жаркое летнее солнце, устроившись поудобней за альпийскими холмами, наблюдало свысока за радушным застольем в доме Меллендорфов. С улыбкой глядело оно на молодых, так трогательно сидевших рядом и смущавшихся, когда их взгляды случайно встречались, на их счастливых родителей, сидевших справа и слева и то и дело радостно переговаривавшихся друг с другом через стол, на веселых гостей, всех как один одетых – мужчины – в праздничные трахтены с баварскими ледерхозенами с пряжками и перемычкой на груди, сюртуки, шляпы с зэпплем и гетры, женщины – в нарядные дирндли с изящными расписными фартучками – и порядком уже захмелевших после пяти величальных с пивом и вишневым шнапсом, которые все, взявшись друг с другом за плечи и образовав один круг, дружно пели, покачиваясь из стороны в сторону.
Застолье было в самом разгаре. Фрау Шнайдер обвела стол и гостей довольным взглядом. Все прошло как нельзя лучше. Венчание, речи родителей, праздничный стол – ни в чем не было задержек или сбоев. Пожалуй, теперь и ей можно пропустить рюмочку шнапса, тем более что виноторговец герр Майер говорил, что эта партия была особенно хороша.
А за столом не смолкали веселые беседы.
«Скажи, Йоханн, а ведь верно сказал герр пастор, наш Франц и Адель точно два голубка, – умилялась со слезами на глазах жена садовника Йохана, круглолицая Берта, глядя на пару, сидевшую во главе стола.
«Что и говорить, – кивнул старый садовник, сам едва удерживаясь, чтобы не пустить слезу, – точно Небеса свели наших детей, это уж, я тебе доложу, так оно и есть.»
«Смотри-ка, Йохан, – насторожилась вдруг Берта, толкая мужа локтем в бок, – а куда это подевался герр группенфюрер?»
Старый садовник посмотрел на место за столом справа от Франца и, действительно обнаружив его пустым, только пожал плечами. «Не знаю, мать. Он большой начальник. Видно, государственные дела.»
«Какие могут быть дела в такой день? – с укором посмотрела на него Берта. – Он посаженный отец. Негоже ему бросать своих детей. Нет, Йохан, негоже это. Ну вот что такое важное вдруг ему понадобилось? А?»
«Ладно, мать, – махнул рукой садовник, – ты бы лучше помолчала. За такие разговоры, знаешь, по головке не погладят. Какое у него дело – не наша забота. Давай лучше выпьем еще по кружечке за здоровье молодых.»
Они подняли пузатые глиняные кружки с громоздящейся сверху пеной, легонько стукнулись глиняными боками и с удовольствием отхлебнули по большому глотку свежего баварского пива.
* * *
Группенфюрер Карл Вольф, в застегнутом кителе и фуражке, нетерпеливо вышагивал взад-вперед в коридоре перед входной дверью, нервно постукивая зажатыми в правой руке лайковыми перчатками о ладонь левой руки. Он не стал нарушать законов гостеприимства и отсидел за столом ровно сорок пять минут, хотя дело его не терпело ни малейших отлагательств. Он попросил своего шофера вызвать из-за стола фрау Меллендорф и держать машину наготове.
Вскоре за его спиной послышались шаги и из глубины дома появилась радостно улыбающаяся хозяйка.
– Карл, – развела руками фрау Меллендорф, – ты уже уходишь?
– Да, – коротко кивнул головой группенфюрер. – Я не стал говорить тебе сразу, чтобы не портить праздника, но Фриде весь день нездоровится, я не хотел бы надолго оставлять ее.
– Бедная Фрида, – участливо произнесла фрау Меллендорф, – что с ней?
– Пустяки, ничего серьезного, – группенфюрер сделал слабый жест рукой, словно отмахиваясь от вопроса. – Магда! Я должен поговорить с тобой. – отчеканил он, посмотрев на фрау Меллендорф.
С лица его собеседницы мгновенно спала улыбка. Она настороженно посмотрела на группенфюрера.
– Я хочу оградить тебя и твою семью от этого человека, Магда. Надеюсь, ты не забыла судьбу своего мужа? – фрау Меллендорф сжалась, точно ей причинили боль. Карл Вольф словно бы не заметил этого. Он продолжал ровным, холодным тоном. – Ты должна сообщать мне обо всем, что тебе станет известно от Франца. Я должен знать, с кем он встречается, с кем и о чем говорит, в общем, я должен знать, не задурил ли твой любезный деверь Карл Вилигут голову Францу своими сказками. Ты поняла меня, Магда?
– Но Карл, ты просишь меня о невозможном! Я не стану шпионить за собственным сыном!
– Прошу?! – удивленно поднял брови группенфюрер Вольф. – Ты ошибаешься, Магда. Это не просьба. Это приказ! Как честная немка и истинная арийка ты обязана быть беспощадной к врагам рейха и фюрера. А твой любезный деверь самый настоящий враг, мне удалось убедить в этом рейхсфюрера.
Магда Меллендорф молчала, отведя взгляд в сторону. Карл Вольф попытался посмотреть ей в глаза, словно желая поймать их своими.
– Ты сама во всем виновата, Магда. Если бы ты отказалась принять его сегодня, этого разговора не было бы. Но, оставим это. Раз ты действительно не знаешь, зачем приезжал кузен Карл, и действительно не слышала их с Францем разговора, придется тебе постараться это выяснить. А теперь, иди к гостям. А я приеду через два дня и мы поговорим с тобой. Теперь я буду заезжать к вам чаще.
Группенфюрер сдержанно улыбнулся, коротко кивнул и, повернувшись кругом, вышел на передний двор, где его ждала машина – новенький черный «Хорьх» последней, 853-й модели.
Фрау Меллендорф проводила его взглядом и еще долго не могла сдвинуться с места. А группенфюрер Вольф, выйдя во вдор, быстро открыл дверь авто и, устроившись на заднем сиденье, коротко скомандовал: «Бриэннер штрассе».
Через полтора часа он входил в здание мюнхенского отделения гестапо.
* * *
В конце праздника, когда захмелевшие гости уже перестали обращать внимание на молодых и, разбившись по несколько человек, кто пел песни, обнявшись с соседом одной рукой, а другой вздымая вверх кружку с пивом, кто увлечённо беседовал о международном положении и скорой победе над русскими, а кто с интересом рассматривал садовое хозяйство старого Йохана Лавички, Франц и Адель незаметно сбежали ото всех. Держа свою невесту за руку, Франц провел её за собой сначала в дом, затем в подвал, а потом… Адель не успела опомниться, как оказалась в старом чулане с плетеными коробами, в объятьях своего жениха.
Франц, который за все время застолья не притронулся к спиртному, сейчас сразу же опьянел от сладких губ и жарких объятий своей возлюбленной. На этот раз кокетка Адель сама охотно отвечала на ласки и позволяла многое из того, что раньше было под запретом. Когда же пальцы Франца нащупали пуговицы корсета и попытались их расстегнуть, Франц почувствовал, как между ним и его невестой встала преграда из поднятых в отталкивающем жесте рук. Малышка Адель попыталась высвободиться из его объятий.
– Нет, Франци! Нет!
– Но почему, Адель, любимая? – сбивающимся от желания голосом бормотал Франц, не прекращая попыток снять с Адель ее дриндль.
– Франци, ты же сам понимаешь, что мы не можем быть близки до свадьбы! – сказала капризным голосом Адель и, сделав резкое движение плечом, разорвала объятья Франца и отступила назад.
Франц тут же отстранился и обреченно потупил глаза.
– Ты моя невеста, Адель. Люди для того и венчаются, чтобы быть вместе! – обиженно буркнул он, глядя себе под ноги.
– Конечно, Франци, конечно, – с готовностью откликнулась Адель. – Но ведь венчание – это еще не свадьба. Я ведь могу и передумать, – весело добавила она. Франц тут же вскинул глаза и испуганно посмотрел на Адель. Та задорно рассмеялась в ответ. – Успокойся, милый Франци. Наша свадьба должна состояться через три месяца. Всего три месяца, Франци, – Франц посмотрел на невесту. Как же она была хороша в этом полумраке чулана, как пленительно хороша. Как же долго придется ждать, и как это ужасно, когда предмет его вожделений вот здесь, рядом, но так же недоступен, как купол на Фрауенкирхе в Мюнхене. Франц еще раз оценил обстановку и понял, что решимость малышки Адель не сломить никакими уговорами. Пускай! В конце концов, что такое три месяца? Он будет ждать. А пока… пока он может целовать и обнимать свою возлюбленную хоть до самого утра!
Франц повернулся к Адель и, взяв ее за руку, поманил к себе. Адель подалась вперед, но уклонилась от объятий. Она положила ладонь правой руки на щеку Франца.
– Франци, – деловито сказала она, слегка погладив жениха. – Твоя мама сказала мне, что группенфюрер Вольф предложил тебе службу при его штабе?
– Да, – непонимающе покивал Франц, удивившись про себя, когда это мама успела поговорить с Адель, да еще и об этом? Наверное, когда они выходили «припудрить нос». М-да, а у его Адель была железная хватка! – а причем здесь…
– Франци! – перебила его Адель с восторгом и вспыхнувшими в темноте глазами, – Это же просто здорово! Ты будешь служить в Мюнхене и нам не придется расставаться!
– Да, но понимаешь, Адель… – Франц почувствовал, как сердце его падает куда-то вниз. Сладостные минуты с его Адель на какое-то время вычеркнули из его памяти события сегодняшнего дня, но сейчас перед его глазами вновь встали две сегодняшние встречи – с Карлом Вилигутом и с Карлом Вольфом. «Как забавно, – пронеслось в голове у Франца. – из обоих зовут Карлами…»
– Послушай меня, Франци, – малышка Адель заговорила над его ухом почти шепотом, заговорщическим голосом, – папа собирается открывать в Берлине представительство фирмы. Я сказала ему, что ты остаешься служить при штабе группенфюрера («и это успела его любимая Адель», пронеслось в голове Франца), а он сказал, что раз так, он может тоже использовать свои связи в СС и добиться твоего перевода в Берлин, где ты и возглавишь берлинский филиал! – последнюю фразу малышка Адель произнесла торжествующим, парадным голосом, словно фюрер, завершающий речь на партийном съезде в Нюрнберге. – мы будем жить в Берлине, Франци! – радостно воскликнула малышка Адель, потеребив его за плечо. – представь себе, – Адель провела в воздухе рукой, обозначая большой полукруг вывески, – «фирма „Циммерманн и Меллендорф“, торговля недвижимостью, Берлинский филиал». Глаза малышки Адель восторженно сияли в темноте.
В это мгновение Франц окончательно упал духом. Он потупил взгляд. Он хотел служить Германии и фюреру и вовсе не планировал возглавлять никакие филиалы, тем более в Берлине, вдали от родной Баварии.
Адель продолжала радостно верещать над его ухом:
– Первого декабря, в день нашей свадьбы, папа передаст тебе акции половины фирмы! Это будет его свадебный подарок! Ты рад? Франц! – Адель потеребила его за плечо и Франц, очнувшись, посмотрел на невесту. Чудо, чудо как хороша была она. Он будет самым счастливым из людей, когда сможет обладать ею. Всего три месяца, всего три. Первого декабря он станут… – словно молния пронзила Франца с головы до ног. «Первого декабря!» первого декабря! В день, когда он должен положить Меч Ирмина к подножию памятника в Москве. Как же он мог забыть это? Франц почувствовал, как сам каменеет, словно этот памятник.
– Франци, что случилось? – испуганно позвала Адель.
Франц встрепенулся:
– Ничего, любимая, все в порядке.
Он протянул руки и заключил Адель в свои объятия. Их губы слились в сладком поцелуе. Затем Адель свернулась калачиком на его груди.
– Ты начинаешь служить у группенфюрера через два дня, так?
Франц утвердительно кивнул.
– Тогда сделаем вот что: завтра мы с папой уезжаем к тетке в Мюнхен, а в среду вернемся. После окончания службы ты должен будешь придти к нам – обязательно в форме СС, Франци, – Адель мечтательно закатила глаза, – и поговорить с отцом о нашем переезде в Берлин. – Адель отняла голову от груди Франца, подтянулась выше и посмотрела ему в глаза, – Я буду очень ждать тебя, Франци. Обещай мне, что сделаешь все так, как я прошу.
Франц долго смотрел в эти прекрасные, с темной паволокой глаза, в глубине которых сверкали искры и молнии. Эти глаза пленили его, увлекали в свои сети.
– Обещаю, – ответил он, не в силах противиться чарам.
– Значит в среду в семь вечера, у нас дома, – решительным полушепотом подытожила Адель, – и пожалуйста, не забудь…
Но она не успела договорить, поскольку губы её были захвачены губами её жениха в долгий и сладкий плен, из которого она не стала вырываться.
* * *
2 сентября 1941 г.
г. Роттах-Эгерн, Бавария
Франц Меллендорф стоял на станции Роттах-Эгерн, ожидая семичасового поезда до Мюнхена. В руке он сжимал маленький чемоданчик со сменой белья и туалетными принадлежностями, а также с фотографиями мамы, невесты Адель и отца – всех тех, кто был ему в этой жизни дорог и воспоминания о ком должны были скрасить нелегкие минуты его предстоящего опасного путешествия. В груди его не было страха, нет. Было только волнение, томительность ожидания и щемящее чувство восторга от грандиозности того дела, которое ему предстоит совершить. Он чувствовал себя виноватым и перед мамой, и перед малышкой Адель. Но дело, которое было ему поручено, требовало отречься от собственных чувств, как отрекались от них доблестные рыцари СС, ставящие интересы Германии и фюрера выше личных переживаний.
Позавчера, на следующее же утро после помолвки, Франц, не говоря никому не слова, сел на пригородный поезд и через двадцать минут оказался в окружном центре – в городе Мизбахе, где располагался военный комиссариат. Явившись к дежурному, Франц предъявил ему свою повестку и был несказанно удивлен, когда тот, порывшись в каких-то списках и позвонив кому-то по телефону, велел Францу пройти в кабинет к комиссару. Военный комиссар принял Франца без ожидания, хотя перед его кабинетом и стояло несколько человек, также желающих попасть внутрь. Но Франц еще больше удивился тому, что произошло дальше.
Военный комиссар полковник Дипольд пригласил штатского юнца присесть и объявил ему о том, что полковнику звонили из Берлина и дали распоряжения относительно Франца Меллендорфа. Ему, Меллендорфу, было предписано проследовать к месту службы в Бордо, в штаб 2-ой танковой дивизии. Для чего ему, Меллендорфу, будут выданы проездные документы для следования по железной дороге по маршруту Мюнхен-Маннгейм-Париж-Бордо, а также суточные и квартирные, поскольку в Париже ему придется провести одну ночь, ожидая пересадки на Бордо. Но самое главное, что беспокоило военного комиссара, было то, что из Берлина поступил приказ о присвоении ему, Меллендорфу, воинского звания СС, а именно, звания «шарфюрер». Поскольку в Берлине вечно все путали, досадовал военный комиссар, – причем Франц был до крайности изумлен тем извинительным тоном, которым целый армейский полковник разговаривал с сопливым вчерашним школьником – у него, военного комиссара, не было права присваивать звания в системе СС, но и приказ он не выполнить тоже не мог, поэтому он подготовил свой собственный приказ, в рамках предоставленных ему полномочий, о присвоении рядовому Меллендорфу воинского звания «фельдфебель», что соответствовало званию «шарфюрер», о котором был приказ из Берлина. Поэтому Францу необходимо будет сейчас, в присутствии военного комиссара, принять воинскую присягу, зачитав вслух текст, который военный комиссар положил перед ним на стол, получить свое новое удостоверение личности, деньги в кассе, проездные документы и обмундирование у интенданта, и завтра быть на вокзале Роттаха, чтобы сесть на поезд до Мюнхена, где начнется его следование в расположение своей части. Франц исполнил все, не задавая вопросов. После событий вчерашнего дня его уже ничего не удивляло – ни то, что таинственный покровитель в Берлине имеет такую власть, что может давать приказы военному комиссару в Мизбахе, ни то, что этот же покровитель присвоил ему, ни секунды не служившему в армии мальчишке, унтер-офицерское звание – волна событий захлестнула Франца и несла за собой в неведомые дали, а он лишь старался удержаться на плаву и не пойти ко дну.
И вот сейчас он стоял на перроне в новенькой форме фельдфебеля, ловя на себе удивленные и уважительные взгляды прочих отъезжающих. В нагрудном кармане кителя лежали его документы, билеты и деньги, а во внутреннем – Меч Ирмина и письмо от дяди к генералу Файелю.
Позади он оставлял всех тех, для кого его отъезд должен оставаться в тайне – группенфюрера Вольфа, который ждет его к себе завтра утром, свою невесту Адель, которая ждет его завтра вечером, маму – милую, родную маму, которой он оставил короткую записку о том, что уезжает на фронт и что постарается написать при первой возможности и сердце которой будет разбито и безутешно все последующие дни и месяцы. Но Франц старался не думать об этом. Он думал только о том, как бы сделать так, чтобы группенфюрер Вольф не обнаружил его местонахождение – хотя, на это надежды было мало, наверняка уже завтра он будет знать, куда и зачем отправился Франц. С другой стороны, если учесть могущество его берлинского покровителя, может быть ему помогут запутать следы? Как всё будет? Франц терялся в догадках.
В любом случае, Францу нужно было быть сейчас твердым, чтобы выполнить волю Ирмина и спасти Германию от враждебных сил. И он снова и снова повторял себе это, чтобы сердце его сделалось как камень.
Франц услышал протяжный гудок и посмотрел вдоль перрона. Из темноты, сияя желтым глазом и пуска клубы дыма, на перрон медленно вкатывался паровоз. Франц посмотрел на перронные часы. Восемнадцать часов пятьдесят восемь минут. Он оправил полы шинели и приготовился подняться в вагон. Он был готов выполнить свою миссию.
Глава 2
1 августа 2011
г. Москва
Митя Никольский снял левой рукой очки в тонкой металлической оправе и всей ладонью правой помассировал лоб и глаза, сильно при этом сощурясь. После непрерывного часового вглядывания в экран компьютера голова стала чугунной, а глаза отяжелели от усталости. Митя вернул очки на прежнее место, сделал глубокий вдох и снова посмотрел на экран. Завтра открывается выставка Дюрера в Пушкинском музее, организованная фирмой «Nikolsky Art», с которой у музея были давнишние партнерские отношения, начатые еще отцом Мити, известным искусствоведом, знатоком немецкой средневековой живописи Иваном Игоревичем Никольским, и который завтра ждет от него презентацию его доклада в рамках организованного для специалистов семинара по материалам выставки по им же предложенной и крайне занимавшей его теме «Реформация и тайные знаки в гравюрах Альбрехта Дюрера». Из запланированных пятнадцати страниц Митя, путем нечеловеческого напряжения и героических усилий, сумел написать целых две. Сейчас он пребывал в состоянии полного отчаяния. Часы в углу экрана показывали девятый час вечера, и его «жаворонковская» душа все громче и громче начинала протестовать против насилия над личностью в виде работы после шести: мозг отказывался соображать, а пальцы печатать, и где-то в глубине сознания просыпался, подбираясь все ближе и ближе к уху, чертик, начинавший нашептывать, что, мол, работа – не вол, устал – отдохни, бросай ты это дело, завтра что-нибудь придумаешь, и все такое прочее. Нет, ни за что на свете не станет он больше оставлять работу на вечер. Это только кажется, что в пустом офисе, без обычных дневных дел он сможет сконцентрироваться – ничего подобного! Сколько же раз он давал себе это слово?!.
Митя откинулся на спинку стула, посидел немного, а затем резко встал и отправился из своего маленького кабинета в приемную – сделать себе кофе. Фирма «Nikolsky Art» снимала несколько комнат в офисном здании из стекла и бетона на Добрынинской. Здание строили в 70-х для какого-то НИИ, сейчас здесь был офисный центр со сносным ремонтом, огороженной территорией и охраной. Отец Мити нашел это здание пять лет назад. Оно совмещало в себе массу достоинств, а именно, центральное расположение, современный внешний вид и приемлемую арендную плату. Все эти достоинства с лихвой перекрывали недостатки – непрестижный район и «советских» хозяев с массой ограничений для арендаторов, – и потому «Nikolsky Art» с радостью заняла выделенные ей пять комнат. В первой – самой большой, разделенной на два помещения – маленькую прихожую и собственно кабинет – разместили приемную, где в первой, маленькой части, поставили стол для секретаря Люды, а в другой устроили кабинет директора. Во второй разместились дядя Слава (младший брат Митиного папы, Ростислав Игоревич Никольский, который отвечал за все коммерческие вопросы и менеджмент) и сам Митя. В третьей размещалась переговорная, в четвертой сидела главный бухгалтер Аделаида Васильевна, а в пятой – сотрудники, они же бывшие ученики отца и по совместительству мастера на все руки Кеша и Леночка. Этот дружный коллектив и был той самой фирмой, которая обеспечивала бесперебойной культурный обмен между Россией и Европой на протяжении последних нескольких лет и приводила в недоумение иностранных партнеров, которые, посетив, наконец, офис, никак не могли поверить, что только что с успехом прошедшая выставка была организована силами пяти человек, а не как минимум пятидесяти, каковое количество сотрудников, по мнению иностранцев, и соответствовала бы масштабу проделанной работы.
Митя направился в приемную – следующая дверь по коридору, – потому что именно там стояла единственная на фирме кофемашина, а кофе ему сейчас был нужен как никогда. Это была его последняя надежда на реанимацию работоспособности. По дороге он принял компромиссное решение сократить печатную часть до пяти страниц, изложить материал тезисно и завтра раскрывать каждый тезис «по ходу пьесы». От этого на душе его заметно повеселело, но кофе ему все равно был необходим: на оставшиеся три страницы он мог потратить не более часа-полутора, ибо после десяти вечера никакой кофе не заставил бы его продолжать работу – его биологические часы в этот момент играли «отбой»!
Митя проверил воду, зерна, поставил ручку на максимальную крепость, водрузил на подставку пузатую кофейную чашку и нажал «пуск». Комната тут же наполнилась ароматом свежемолотого жареного кофе, который Митя с упоением вдыхал, наблюдая, как бурая струйка быстро заполняет чашку. Когда кофе был готов, Митя поднес его к губам, еще раз вдохнул дивный аромат и сделал большой глоток. По всему его телу разлилось тепло «черной бодрости». Первый глоток всегда восхитителен, в нем есть что-то от шаманского ритуала, подумал Митя. С каждым же последующим глотком магия начинает таять, пока не исчезнет совсем, превращая вкушение кофе в обычное утоление жажды. Митя сделал еще один глоток и собирался сделать третий, как вдруг в комнате раздался звонок. Митя тут же повернул голову на звук – на столе у Люды раздраженно тренькал селектор прямой связи с охраной. Митя отставил чашку в сторону, быстро оказался у стола и нажал кнопку вызова: «Да, слушаю.»
«Дмитрий Иваныч, – раздался голос дежурного (дядя Слава строго-настрого запретил всем сотрудникам арендодателя, включая охрану, обращаться к Мите иначе как по имени и отчеству и „на Вы“: это было частью хорошего офисного этикета, который дядя Слава упорно пытался ввести на родной фирме, и при этом несколько смущало самого Митю, который себя пока Дмитрием Ивановичем не ощущал. – к Вам посетитель.»
«Чёрт!» – Митя вспомнил то, о чем совсем забыл со своим Дюрером. Он машинально бросил взгляд на часы, висевшие над дверью. Все верно: половина девятого, 20:30. Именно так он и договорился с визитером, который стоял сейчас на вахте. «Пропустите, пожалуйста, – почти извиняющимся тоном сказал Митя. – Пусть проходит в 310-ю.» В комнате N 310 располагалась приемная, в которой Митя сейчас и находился. «Хорошо,» – недовольным голосом ответил охранник и тут же отключился. Митя вздохнул с досадой. Вот почему дядя Слава умеет их «строить», а он, Митя, нет? Права была мама, все вокруг с легкостью садятся ему на шею. Надо будет подумать об этом на досуге и принять меры. Митя сделал еще один полный безнадежного отчаяния вздох. Ладно, сейчас придет его посетитель. Очень, надо заметить, некстати. Митя начал всерьез размышлять о переведении всего завтрашнего доклада в категорию «экспромт на основе «старого багажа». Если посетитель займет более получаса его времени, о докладе можно забыть. Ну вот что этому товарищу может понадобиться от него, Мити, да еще в нерабочее время? Митя наморщил лоб, вспоминая: «Афонин Борис Викторович.»
Он позвонил утром. Представился, попросил о встрече, сказал, что ему нужно заказать экспертизу некоторых картин. Митя был слегка удивлен: никакого Афонина он не знал. Люди «с улицы» приходили в «Nikolsky Art» редко, поэтому каждый новый человек был на виду. Митино внимание привлекли две вещи: первое – незнакомец представился другом его отца, и второе – он попросил принять его вечером, после работы, мотивируя это тем, что хочет поговорить в спокойной обстановке. Митя несколько секунд колебался, но незнакомец говорил очень уверенно, тоном, не терпящим возражений, вежливо не оставляя Мите возможности отказаться. В результате Митя остался в офисе, когда все уже разошлись – в гордом одиночестве – и надеялся успеть до прихода г-на Афонина в тишине и покое написать свой доклад. Сейчас он понимал, что с этой надеждой ему придется расстаться.
Митя вернулся к кофемашине, взял чашку и сделал еще несколько глотков. «Надо было, наверное, сразу в переговорную,» – подумал он, оглядывая комнату в поисках стула. К сожалению, стул в приемной был не предусмотрен. За столом секретаря Люды стояло офисное кресло с высокой спинкой, у столика, на котором примостилась кофемашина, стоял маленький табурет. Поскольку все встречи проходили в переговорной, никто кроме своих визиты в кабинет директора не наносил, а стало быть, необходимости в организации мест ожидания приема просто не было. «ОК, пойдем в переговорную,» – подумал Митя. Он сделал еще несколько глотков, допивая свой кофе, и стоял, глядя на дверь в ожидании посетителя. Он почувствовал вдруг легкую тревогу, едва ощутимое беспокойство, бывающее, как правило, когда ждешь решения чего-то важного и мучаешься неизвестностью. Это ощущение ему очень не нравилось и он инстинктивно тропил время, выстукивая на ободке кофейной чашки четырьмя пальцами правой руки ритмичные мелизмы.
Ждал он не больше минуты. Вскоре дверь без стука отворилась. На пороге стоял немолодой мужчина с проседью в волосах, в толстых роговых очках, одетый в бежевый блейзер Ralph Lauren, бледно-голубую футболку, кремовые чиносы и зеленые замшевые туфли. В руках у него был старомодный кейс – привет из восьмидесятых под названием «дипломат» – который смотрелся довольно неуклюже на общем фоне, словно раритет из антикварной лавки – потертый, побитый, с исцарапанными металлическими вставками, – но который он держал в руках так уверенно, словно это был обычный, современный аксессуар, гармонирующий с его общим видом.
«Можно?» – деловито кивнул Мите незнакомец.
