Все сказки не нашего времени

Второй. После метаморфоза ты остаёшься на Земле, воспитываешься землянами, и в результате становишься полноправным земным гражданином, только с несколько необычной внешностью. Но кто сейчас обращает внимание на внешность? Если захочешь, получишь всю информацию о своём первом существовании, а уж дружбу Джима получишь наверняка.

И третий путь, самый трудный. Ты остаёшься на Земле, проходишь метаморфоз и с самого начала воспитываешься как посредник. Когда получишь все необходимые знания и навыки, тебя переправят на Кас. И тут уж всё будет зависеть от тебя. Конечно, база обеспечит тебя помощью специалистов самого разного профиля, но взаимодействовать с кассианами будешь именно ты, и от результата твоего взаимодействия будет зависеть – выживет раса кассиан, или нет. А что касается нас – я уже говорил: это экзамен. Похоже, сдача на права… осваивать Вселенную. Ну, это уже моя гипотеза.

Я не герой, и с радостью уступил бы почётную роль спасителя инопланетной расы кому-нибудь другому. Но кому? Похоже, других кандидатов нет – иначе Дэвид и не заводил бы этот разговор. На всякий случай я всё же спросил:

– Почему именно я? Ведь у нас уже есть двое готовых кассиан.

– Нет, – покачал головой Дэвид. Они уже фактически земляне. К тому же психологически они дети, и за них решают родители, а родители не отпустят их из семьи. А вот ты пока взрослый и решаешь за себя сам. Только не затягивай до метаморфоза.

– Не затяну, – сказал я. – Уже решил. Что подписать?

*****

База МИКИ в Вайоминге – это несколько коттеджей в лесу. Сегодня Пит с Джимом целый день гуляли по осеннему лесу, так напоминающему Подмосковье в районе, скажем, Звенигорода – мягкие холмы, поросшие дубами, соснами, клёнами, берёзами и всякой лесной мелочью. Листья только начинают опадать, деревья и кусты переливаются вспышками жёлтого, красного, оранжевого и багрового на фоне упрямой зелени. При ясном небе – такая ликующая красота!

Уже в сумерках Джим махнул Питу со ступенек своего коттеджа: «До завтра!», и Пит отправился к себе. Надо еще выполнить тесты и заполнить дневник самонаблюдения. Время истекает. Может быть месяц, а может и несколько дней. Он надеется ещё хотя бы раз увидеться с Дэвидом, который прилетает каждый уик-энд из своего Бостона. Тогда они втроём спускаются в ближнюю деревушку посидеть в местном баре, как в прежние времена. Но сегодня только среда…

Заполнив дневник самонаблюдения, Пит не спешит встать. Он рассеянно отрывает листок от блока для заметок и начинает писать:

И снова настаёт пора такая –

Осенний бес вселяется в леса.

Как празднично природа умирает,

Как царственно пускает пыль в глаза!

И каждый ствол, в своём костре сгорая,

Пьёт из небес прохладное вино

Осенних ветров. А листва всё тает –

Но захмелевшим кронам всё равно.

Как будто не конец, а возрожденье

Предчувствуют сквозь снег, дожди и грязь.

Дай, Боже, мне древесное терпенье.

И силы, чтоб дойти и не упасть.

Он с удивлением перечитывает написанное. Стихи. Он никогда раньше не писал стихов. Стихи ему не нравятся: слишком пафосно, слишком красиво. Завтра они с Джимом посмеются над этими виршами. Он небрежно засовывает листок под дневник и поднимается, собираясь идти в спальню. Что-то познабливает. Надо бы пораньше лечь спать.

*****

Миссия Земли расположена у океанского берега с длиной полосой песчаного пляжа. Место изумительно красивое, даже по меркам Кас. В тени прибрежного парка сидит старик в шезлонге. В эту последнюю командировку Джим прихватил с собой внуков, и теперь они с криками и хохотом обучают кассианскую молодежь благородному искусству серфинга. Джим сидит в одиночестве: два дня назад он похоронил Пита, а завтра вернётся на Землю. Навсегда. Потому что теперь ему незачем прилетать на Кас. В последний раз он грезит под шум прибоя под ласковым кассианским солнышком – в первый раз без Пита. Друг останется здесь, а он вернётся в свой Оксфорд. Там сейчас осень. Слегка улыбаясь, Джим шепчет: «И снова настаёт пора такая…» – но тут его воспоминания прерывает ликующий вопль мальчишки-кассианина, впервые оседлавшего волну. Внук Пита? На таком расстоянии не разглядеть. Впрочем, это неважно: весь здешний молодняк, по сути, дети Пита. Их общий пропуск во Вселенную.

О ВРЕМЕНИ

Кольцо Миранды

Каждое лето я стараюсь выбраться на международную конференцию. Обычно за свой счет – госфинансирования хватает лишь на эксперименты, причем самые простые. В этом году поехать хотелось особенно: на нашем примитивном оборудовании я получил совершенно необычный результат и страстно хотел рассказать о нём, чтобы иностранные коллеги смогли проверить эффект и развить его дальше на современном приборном и расчетном уровне. Писать статью практически бесполезно – во-первых, чтобы напечатали в престижном журнале и там заметили, важен личный контакт, во-вторых (и главное!) полученный эффект оказался капризным: то появлялся, то исчезал, то преобразовывался… В общем, вёл себя совершенно неприличным образом в рамках строгой научной парадигмы, где воспроизводимость – критерий «научности». За рубежом, слава богу, многие учёные уже вышли в реальный мир, далекий от термодинамического равновесия, и плохая воспроизводимость была для них не пугалом, а явлением, которое надлежало изучать и «брать за жабры» во имя дальнейшего развития – как науки, так и человечества. Это не значило, что теперь работать стало легче. Наоборот, труднее: надо было доказать, что имеет место эффект в открытой системе, а не просто «грязный» опыт, ошибка экспериментатора. Вот этот подвиг и предстоял мне на грядущей конференции. И я рвался в бой!

Первые три дня прошли как обычно: пленарные заседания, приглашенные доклады, короткие сообщения… В конце третьего дня организовали экскурсию в монастырь. Тут нужно заметить, что конференция проводилась в Сен-Мало, исторической столице корсаров Франции (если кто не знает, корсары – не пираты, они «госслужащие», грабившие иностранные суда «во славу и в пользу короны»), а монастырь этот – уникальное средневековое сооружение на большом острове конической формы. Сначала ехали полтора часа на автобусе, потом еще немного на местном шаттле, наблюдая, как постепенно вырастает пирамида замка-монастыря. Сейчас туда через длинную приливно-отливную полосу проложена трасса, а раньше монастырь периодически был недоступен: он превращался в остров – море подступало к его стенам.

Как всякий приличный средневековый замок, монастырь Святой Магдалины окутан легендами, которыми нас усердно потчевал экскурсовод. К ним прилагался стандартный набор призраков; например, призрак корсара, который ночами бродит по подземельям и ругается чёрными корсарскими словами, а потом плачет горько и безутешно. А соответствующая легенда такая. Штормовой ночью на каменистую гряду у стен монастыря волны выбросили тело. Ранним утром молодая послушница, еще не монашка, нашла его и обнаружила, что бесчувственный молод и красив, и к тому же жив. Стоит ли удивляться, что девушке захотелось оставить добычу себе? Только вот мужчинам на острове появляться было запрещено под страхом немедленной смерти. Девушка помогла раненому перебраться в один из многочисленных подвалов монастыря и выходила его там. Когда корсар набрался сил, любовники решились на побег. Однако уходить надо было ночью, но в ночное время остров был отрезан приливом от материка, а девушка не умела плавать… Корсар вполне мог доплыть сам, и девушка упрашивала его сделать это, но он ни в какую не хотел покидать ее. «Ничего, – говорил он, – я помогу тебе: я сильный и отлично плаваю, а ты просто лежи на воде спокойно». Но она никак не могла решиться. В спорах и уговорах прошло две ночи, пока одна из монашек, мучимая бессонницей, не набрела на их подвал. Бедная девушка умоляла ее молчать, и за это отдала свою единственную драгоценность из прошлой жизни – кольцо с великолепным рубином. Монашка взяла кольцо, но предала любовников. Наутро их сбросили в каменный мешок, и там нашли спустя пару веков – обнявшихся, с переломанными костями.

Желающие могли заглянуть в этот колодец, на дне которого, действительно, белели какие-то кости. Разумеется, в сувенирной лавочке у монастыря продавали и «кольцо Миранды», чудесным образом размножающееся со скоростью спроса. Я и сам купил безделушку в подарок жене: право, она выглядела очень неплохо, и стекляшка переливалась, как настоящий рубин.

Вернувшись в отель, я еще раз прошелся по своему докладу и улегся с намерением хорошенько выспаться. Проснулся я от холода. «Проклятый кондиционер, совсем взбесился!» – подумал я и встал, чтобы его отрегулировать. И едва не наткнулся на темную фигуру в какой-то хламиде.

– Пошли, – сказал незнакомец, – ты должен кое-что сделать.

Причем сказал на чистейшем русском языке, от которого я уже отвык за несколько дней международного общения на английском. «Значит, я сплю», – решил я и отправился назад к постели. Но фигура преградила мне путь, и я сказал с досадой:

– Сгинь! Единственное, что я должен сделать – это выспаться. У меня завтра доклад.

– Есть вещи поважнее твоего доклада! – рявкнул тот.

Мне стало смешно. Конечно, я спал, но уж если смотреть сны в Сен-Мало, то как раз что-нибудь этакое, в стиле средневекового вестерна.

– Пошли, – сказал я решительно и зажёг ночник, чтобы одеться.

И тут меня снова обдало холодом. При свете комната выглядела на удивление вещественно (заваленный бумагами стол, ноутбук, недоеденное яблоко), а незнакомец в хламиде, наоборот, просвечивал, и холод струился именно от него.

– Не пугайся, – неожиданно мягко сказал призрак.

– Почему ты пришел ко мне? – хрипло спросил я.

– Потому что тебя выбрало кольцо. Ты единственный, кто может помочь.

– Там этих колец навалом. Почему я?

– Твоё – настоящее, – объяснил призрак. – Так ты поможешь?

«Вот что бывает с учёными, которые пытаются продолжить свои штудии при отсутствии финансирования, – мелькнула шальная мысль. – Но если мне не помогают, это не значит, что я тоже…»

– Помогу. Только вначале объясни, что я должен сделать и почему?

– Потому что наши с Мирандой кости выставлены на потеху толпе. Я не могу уйти, пока не упокою её с миром…

– Значит, ты хочешь достать кости из колодца и захоронить их?

– Если бы я мог! – с отчаяньем воскликнул призрак. – Но ты же видишь, я не принадлежу материальному миру. Мне нужен помощник. Мне нужен ты!

– А это ничего, что я сплю? – на всякий случай поинтересовался я. – И вообще, нельзя ли перенести операцию на завтрашнюю ночь? У меня доклад…

– Ты не спишь, и прекрасно это знаешь. И завтра нельзя: кольцо действует только одну ночь после того, как попало к своему владельцу.

– И как же оно действует? – поинтересовался я.

– Перенесёт на остров, а потом обратно. А на острове ты сможешь проникать сквозь любые стены. Только захвати канат, чтобы спуститься, и суму для костей. И ещё лопату – выкопать могилу.

Тут было самое время проснуться, но мне не удалось. Поэтому я выпотрошил свою спортивную сумку, а канат и лопату прихватил на стройке возле нашего отеля. «Теперь поверни кольцо камнем внутрь», – скомандовал призрак. Я с удивлением обнаружил кольцо на собственном пальце – и повернул его.

Я очутился на берегу. Полнейший штиль, я такого никогда не видел: вода просто застыла как стекло, отражая звёзды и почти полную луну. Призрак указал рукой на прибрежный холмик-гряду с россыпью камней:

– Вот тут она меня и нашла. Оставь здесь лопату и пошли.

И мы пошли к темнеющей громаде монастыря, а потом через его стены. Призрак сказал правду: я действительно мог проходить сквозь стены – при этом они выглядели и чувствовались как плотная дымовая завеса. Хотя и без характерного запаха гари. Запахов вообще не было. Так же, как и звуков.

– А где люди, где охрана? – спросил я своего спутника.

– Людей здесь нет, мы в остановившемся времени – здесь нет ничего живого.

– А я?!

– Ты защищён кольцом Миранды. Но только на одну ночь – я же говорил.

Мы прошли сквозь множество стен, от подвала к подвалу, причем интересно, что проницаемыми были только стены – пол и лестницы вели себя нормально, и я шёл по ним как в обычном мире. Освещения не было, но я приобрёл способность видеть в полной темноте. Так мы продвигались с моим спутником в глубину замка, пока я не начал узнавать переходы и лестницы, по которым днём проходила наша экскурсия; одновременно появились лампочки аварийного освещения и указатели. «Колодец Миранды» прочёл я наконец. Пришли!

Я переступил порог полукруглой камеры, и на меня дохнуло холодом. Однако я не помнил, чтобы так было на экскурсии и, оглядевшись, заметил кое-что новое. К стене была прикована женщина. Вернее, призрак женщины в одеянии монахини. «Неужели Миранда?!» – подумал я и спросил:

– Кто ты?

– Не жди, не ответит, – сказал «мой» призрак. – Она молчит уже пять столетий, с того самого дня. Надо бы ей промолчать чуть раньше. После нашей казни, в тот же день она оступилась на лестнице и, сломав себе шею, скатилась в подвал. Предательство – большой грех, и она не освободилась после смерти – стала призраком. Тогда я вырезал ей язык, и приковал здесь тоже я.

– А, та самая монахиня-предательница, – понял я. – Оступилась… А приковал зачем?

– Чтобы не забывала. Сначала просто смотрела, а последнее столетие каждый день еще и слушала нашу с Мирандой историю. В изложении экскурсоводов. Вот пусть и дальше слушает.

Женщина дёрнула опущенной головой, но не подняла её.

– Жестковато ты с ней, – откомментировал я. – Может, она давно раскаялась?

– Не имеет значения. Я не прощу.

– Ладно, – вздохнул я, – давай к делу.

В стену был вделан очень удобный крюк, на котором я закрепил один конец каната. К другому концу привязал свою сумку и попытался опустить ее в колодец. К моему изумлению, сумка встала в воздухе будто на невидимом стекле. Я протянул руку – пальцы коснулись пружинящей и непреодолимой перепонки. Кольцо раскалилось так, что я с воплем отдернул руку и тщетно попытался содрать его с пальца. Но кольцо уже остывало, да и ожога я не чувствовал.

– Погоди, – сказал призрак. – Миранда не пускает. Надо подумать…

Прикованная замычала. Мы молчали.

– Она ведь была очень добрая, – наконец заговорил призрак. – Добрая и весёлая. Боже, как она умела смяться! Мы разговаривали, любили друг друга, смеялись. Тогда и я мог смеяться. Но мне за ней не угнаться было! Точно серебряный колокольчик звенел в нашем подвале! На её колокольчик и пришла эта тварь, – он мотнул головой в сторону прикованной. – И ещё она умела прощать. Вот этого я не умел никогда. А она умела! Ведь её отдали в монастырь родители во исполнение какого-то дурацкого обета. Её! Такую живую, весёлую, страстную! Я спрашивал: «Неужели ты их простила?» А она отвечала: «Конечно, простила. Не сразу, но простила. Как же иначе? Потому что родился сын, и наш род продолжился». «А ты продолжишь мой род», – обещал я, и она смеялась… Думаю, она и сейчас простила.

Он подошел к прикованной, вытащил из складок своей хламиды кинжал и легко разрезал цепи. Оковы растворились, монахиня, не поднимая головы, скользнула в стену и пропала из виду. Сзади раздался шелест: это уходил вниз, раскручиваясь, канат.

Я спустился по канату, собрал все кости (вопреки моим опасениям, они не рассыпались у меня в руках), вылез сам и вытащил сумку. Призрак молча повернулся и двинулся в обратный путь. Я шёл за ним, таща тяжелую сумку и смотанный канат. Путь был долгим, и когда молчание стало серьёзно действовать мне на нервы, я не выдержал.

– Слушай, – спросил я. – А как становятся призраками? С монахиней ты объяснил. А с тобой как было? Тоже согрешил?

– Грешить не обязательно. Иначе весь мир был бы переполнен призраками. У меня тут оставалось дело. Я уже объяснял тебе: мне надо было спасти и упокоить ее останки. А насчет греха… Я же корсар – и убивал, и грабил. Но грех чувствую только один. Я ведь мог сам уплыть из монастыря. Она стала бы монахиней и прожила бы свою монашескую жизнь полностью – пусть скучную и бесплодную, зато долгую и без мученической кончины. Но я хотел сохранить ее для себя! Хотел прожить свою жизнь именно с ней. С ней растить наших детей, а потом и внуков. Я всё убеждал её, что мы можем переплыть пролив вместе – но она панически боялась моря и уговаривала меня спасаться самому. Поэтому мы и спорили, поэтому и попались. И в её смерти виноват я один…

«Ага, а она – в твоей, – подумал я. – Нет, парень, вашей вины здесь нет. Вас убило Средневековье». Подумал, но не сказал. Он бы всё равно не понял, да и не нуждался в моих утешениях.

Так, в молчании, мы вышли на берег, подошли к каменистому гребню. Потом мы копали могилу. То есть, копал, конечно, я, а он стоял рядом; сквозь его фигуру просвечивали неподвижные звезды, и лунный свет отражался от двух блестящих полосок. Мне хотелось потрогать их, проверить, плачут ли призраки настоящими слезами. Впрочем, я воздержался: какая разница? Я сделал могилу поглубже, бережно уложил в неё кости, засыпал и разровнял.

– Спасибо, – сказал призрак. – И не беспокойся о своём докладе – ты не потерял ни минуты своего драгоценного сна. Всё будет хорошо, слово корсара! Чтобы вернуться, поверни кольцо камнем наружу. Прощай, друг!

Он подошёл к свежей могиле и лёг на неё. Я не спешил повернуть кольцо: хотелось увидеть, как всё закончится. А закончилось так. Лежащий стал медленно опускаться, но перед тем, как он окончательно погрузился, из могилы поднялись две тонкие девичьи руки и обняли призрачное тело. Так вместе они и ушли в землю – остался лишь чистый прямоугольник над могилой. Я снова засыпал его камнями, и весь гребень принял свой первоначальный вид, такой же, как вчера и как пятьсот лет назад. Я обмотал лопату канатом и забросил подальше в море. Потом взял свою сумку и повернул кольцо.

*****

Я проснулся рано, но совершенно свежий и выспавшийся. Вот ведь, какой занимательный сон приснился. К тому же удивительно связный и, главное, устойчивый. Обычно я забываю свои сны через несколько минут после пробуждения, а этот нисколько не тускнел: я помнил всё, помнил в деталях. Кольцо Миранды… Просто хоть фантастический рассказ пиши. Я посмотрел на руку. Кольцо. Камнем наружу. Осторожно снял и положил на тумбочку. Оглядел комнату. Так: сумка на полу, пустая. У стенки свалено её содержимое. Ну ладно, с мистикой потом разберёмся. Сегодня у меня одна забота – мой научный доклад!

Как и обещал мой призрачный друг, всё прошло хорошо. Хорошо – но не отлично, не так, как мне мечталось. Сообщение моё приняли доброжелательно и с умеренным интересом, задавали вопросы по существу. Однако лишь один их вопрошавших отловил меня в перерыве и пригласил специально поговорить вечером, после докладов. Это был улыбчивый профессор из Североамериканских Штатов. Улыбка его, впрочем, постепенно гасла по мере того, как я подробно описывал условия проведения эксперимента. Нет, это было связано совсем не с тем, что он усомнился в «чистоте» опытов. Напротив! Он горячо приветствовал и идею, и результат. Но вот условия…

– Знаешь, – говорил он мне, – в это просто трудно поверить. Чтобы в современном мире работали таким средневековым способом… Не обижайся! Ты молодец. Но твоя работа напоминает мне изделия древних ремесленников, те потрясающе красивые вещи, которые создавались месяцами и годами упорного ручного труда.

– Нужен мне этот ручной труд! – отвечал я. – Вот если бы я мог работать на современном оборудовании, в нормальной научной среде… Но я живу в другом мире, не в таком, как все вы. Мне нужна помощь, чтобы спасти свой эффект. Как насчёт совместной работы? Ты поможешь?

– Я попытаюсь. Надо выбить грант. У нас это тоже не просто, особенно если исследование фактически поискового характера. Ведь у тебя нет публикаций в хороших журналах?

– Вообще нет. Такую работу трудно опубликовать.

– Я попробую. Совместный грант или публикацию, или и то, и другое. Во всяком случае, для начала постараюсь пригласить тебя в наш университет прочесть пару докладов в моей лаборатории – это вполне реально.

Мы еще много говорили тем вечером, после окончания четвертого дня конференции. Сидели в уютном ресторанчике с видом на Ла-Манш, и я рассказывал, как устроена научная деятельность в Московии. Как всё резко изменилось в худшую сторону за последние десять лет, когда открыли границы, и научная молодежь хлынула за рубеж – не за красивой жизнью, а просто чтобы нормально работать. Старшее поколение в основном оставалось учить молодых, чтобы не дать угаснуть отечественным научным школам, но с каждым годом это становилось всё труднее. И не только потому, что старики вымирали, а престиж научной деятельности резко упал, но – не упади со стула, Майкл! – государство взяло курс на сращивание с церковью, и даже в технических и естественно-научных институтах появились кафедры теологии, стали заседать советы по защите теологических диссертаций! Мой собеседник качал головой и повторял: «Средневековье, средневековье!» Мы здорово набрались…

На следующее утро мой американец улетал, на дождавшись конца этой конференции, на другую (живут же люди!), а я честно отслушал оставшиеся доклады, хотя голова трещала после вчерашнего, и отсидел закрытие. Это был короткий день, и уже после обеда я был совершенно свободен. Я прошёлся по знаменитой крепостной стене, опоясывающей весь старый город, а когда ветер с океана прочистил мозги, мне стало ясно, куда действительно необходимо сходить перед отъездом. Я снова направился в монастырь святой Магдалины, теперь уже один, не в составе экскурсии. «И не в обществе призрака-корсара», – мрачно подумал я. Всё-таки надо было отряхнуть со своих белых научных одежд последние следы мистицизма. Мне надо было увидеть колодец Миранды, увидеть в живом времени.

Замок вставал изрезанным конусом, распространяясь на весь горизонт по мере приближения. Был отлив, и огромные зеленоватые и желтоватые ленты песков простирались под мостом, по которому я шёл в толпе туристов, но совершенно один. На меня нахлынули воспоминания той ночи: стеклянная гладь пролива, неподвижные звёзды, каменная гряда, где я копаю могилу… Сон никак не хотел забываться! Или это всё-таки был не сон? Так я и шёл сквозь сияющий шумный день – и беззвучную ночь, пока вместе со всеми не подошёл к воротам. Заплатив за вход, я двинулся по стандартному экскурсионному пути, который должен был привести меня к полукруглой камере с колодцем. Но увидеть колодец Миранды в этот раз мне не удалось: вход в камеру перечёркивала полосатая ограждающая лента со стандартной табличкой «Смена экспозиции». Не удержавшись, я расхохотался. Экспозицию-то сменил я, точнее, это сделал призрак корсара, с моей помощью. Наверное, туда положат муляж костей и снова запустят в оборот легенду и поддельное кольцо. Неважно. Настоящие останки лежат совсем в другом месте – там, где корсар и юная послушница впервые увидели друг друга. Но туда я не пошёл, а вернулся в отель и на следующее утро улетел домой, в Московию.

*****

Жене я подарил симпатичный стакан для сока (коего она большая любительница) с вытравленным изображением монастыря Святой Магдалины и соответствующей надписью, а кольцо от греха подальше засунул в самый дальний угол ящика своего письменного стола. Надо бы отнести его ювелиру на проверку, но никак не решусь: а вдруг рубин настоящий? Впрочем, я и так знаю, что настоящий… Вот ведь, никогда не считал себя трусом, бесстрашно исследуя феномены открытого мира. Но мира материального! Я учёный, а не мистик, я не готов исследовать эти сумрачные поля! Так я уговариваю себя, борясь с искушением надеть на палец кольцо Миранды и повернуть его камнем внутрь.

А тут еще эти сны… Мне снится Миранда. Она благодарит за освобождение и за воссоединение с любимым. Говорит, что её кольцо может дать мне выход не только в мир остановившегося времени, но вообще в другой мир, параллельный нашему. Что в том, другом мире монастырь на острове, где я был, не женский, а мужской, и называется он по-другому: не святой Магдалины, а святого Михаила (Мон-Сен-Мишель). Что в другом мире она, Миранда, тоже существовала, но не монашкой, а простой горожанкой, и прожила обычную жизнь, дождавшись и внуков, и даже правнуков. «Знаешь, – говорила она в моём сне, – я хорошо ладила со своим Жаном, но настоящую любовь познала только в этом мире, когда я была послушницей, а мой любимый – корсаром. И неважно, что всё закончилось так быстро… Да оно и не закончилось, благодаря тебе. Мы снова вместе, а моё кольцо – знак нашей благодарности. Оно всё еще действует. Скажи, ты не хочешь побывать в другом мире? Твоя страна называется там Россией».

Тут я начинаю задавать вопросы об этой России, но сразу же просыпаюсь и уже не могу заснуть до утра, гадая, сумела ли моя параллельная родина преодолеть своё Средневековье? Нашли они способ вырваться из этого беличьего колеса, и если нашли, то какой? Чтобы узнать, мне достаточно повернуть кольцо Миранды. Так почему же я медлю? Боюсь встретиться со своим более счастливым двойником? Нет, скорее боюсь, что ничего, в общем, не изменилось. Кроме названия. Бывает, я задрёмываю снова. И тогда приходит мой несчастный двойник, давно забросивший науку. «Видишь, – говорит он, – всё бесполезно». «Врёшь, трус! – кричу я. – Надо бороться!» И тут просыпаюсь окончательно.