Дорога в Аризону

Но сейчас речь не об этом, а о правилах, по которым я играю и по которым мы с тобой, Толян, будем играть. А мы с тобой, Толян, будем играть по моим правилам. Вот эти правила: ты мне должен 15 штук баксов. Если ты мне их через два дня не отдашь, я тебя убью". "Как убьешь?..", – обомлел Толик. – "А ты как хочешь, чтобы тебя убили? Пристрелили, прирезали или живым в землю закопали? Ну, в землю я тебя закапывать не буду – из уважения к нашей былой дружбе, к родителям твоим. А пристрелить – пристрелю, не сомневайся. Если деньги не отдашь". – "Какие деньги, Венька?.. О чем ты?". – "Я о деньгах. О 15 штуках баксов. Ты мне машину помял". – "Да там же небольшая вмятина!.. Какие 15 тысяч?". – "Большая-небольшая, но ремонтировать надо. Тачка дорогая, и ремонт у нее, соответственно, недешевый. Но бабки я с тебя требую не только за машину, которую ты мне повредил. Это еще и моральная компенсация – за людей, чью жизнь ты повредил, компенсация за Нику, которую ты сдал, которую благодаря тебе из школы выкинули и которая потом из-за этого под колеса попала. Ника, конечно, не 15 тысяч стоит, она для меня бесценна. Но компенсацию за Нику я с тебя возьму. И за деда твоего, чью память ты сдал вместе с наградами. А заодно – и память моих дедов, которые так же, как он, на войне бились. А, может, вместе с ним… За всех, кого ты сдал, я взимаю с тебя, Толян, компенсацию. Можешь считать, что это у меня шиза такая пафосная. Считай, что хочешь, но если через 48 часов ты мне не отдашь 15 штук зелени, я тебя пристрелю. У вас же в Америке баксы – тоже превыше всего. Значит, и тебе такие правила игры знакомы. За все надо платить, и ты мне заплатишь". – "Ты шутишь, Венька?". – "И не думаю даже шутить. И тебе не советую так думать. И о пощаде меня не проси: для таких, как ты, у меня пощады нет". Венька смотрел на Толика прямо и жестко. От его былого вульгарного добродушия и веселости не осталось и шлейфа. "Но… у меня нет таких денег, – выдавил Толик. – Где я их достану?". – "Где хочешь. Займи, найди, укради, напечатай. Это меня не колышет. Но через 48 часов либо я получаю бабки, либо ты получаешь пулю в лоб. Третьего не дано. И не пытайся сбежать из города – ни на машине, ни на воздушном шаре, ни на подводной лодке. Никак. Это бессмысленно, предупреждаю тебя. Только время и силы зря потеряешь. И ментам не звони. Звони, кому хочешь, но не ментам. Это тоже бессмысленно. И других людей не проси в ментовку звонить – ничего не добьешься, только людей подставишь.

Да, эти два дня бабки в городе можешь не тратить. Совсем. Захочешь пожрать – зайди в любой кабак, хоть в этот, хоть в какой еще, скажи, что ты – от меня. Тебя накормят-напоят до отвала и бабла не возьмут. Захочешь переночевать – зайди в нашу гостиницу. Помнишь, где она? Там же, где и была. Опять же, скажешь, что от меня – тебе дадут лучший номер. Бесплатно. Там, конечно, не люксы, как у вас в Америке. Люксов у них отродясь не бывало, и джакузи они тебе не организуют, разве что – джакузькину мать. Но пару дней перекантоваться можно. И на заправке тебе бензин бесплатно зальют, и шлюхи тебя бесплатно обслужат. Официантка скажет тебе, где у нас тут лучшие шлюхи водятся. Короче, Толян, на два дня у тебя в этом городе открыт неограниченный кредит – на все. Но только на два дня, по истечении которых я должен получить 15 штук. Или… Ну, повторяться не буду, вижу, ты уже все усвоил. Да, и еще, Толян: не пытайся встретиться с Никой. Иначе я тебя пристрелю вне зависимости от того, отдашь ты мне бабки или нет. Она для тебя больше не существует". – "Подожди, Венька…". – "Нечего ждать. Твое время пошло, и я пошел. Ты можешь сидеть дальше, пей, хавай – все оплачено. А я пошел. Меня не ищи. Я сам тебя найду – через 48 часов. Бывай, Толян".

Венька встал, взял плащ, сунул в карман зажигалку и вышел из заширмованного загончика, оставив бывшего одноклассника одного за столом.

Глава 41

"Ваша куртка! Молодой человек, ваша куртка!". "А?", – Толик, выйдя из оцепенения, ошалело глянул на давешнюю официантку. "Пожалуйста, ваша куртка, – повторила девушка, протягивая Толику его одежду. – Все сделали, как надо: отмыли, отчистили, даже погладили. Пожалуйста!". – "Спасибо большое…". – "Вы еще что-то из меню будете заказывать?". – "Что?.. А, нет, спасибо… Сколько я вам должен?". – "Нисколько. За все уже заплачено. Может быть, желаете чай или кофе?". – "Нет-нет, спасибо". – "Пожалуйста". Официантка улыбнулась и начала собирать тарелки. Стол напоминал шахматную доску в тот момент, когда партия неумолимо клонится к закату, и большая часть тяжелых фигур уже сожрана разгулявшимися оппонентами. Сожрана, главным образом, Венькой… И когда он только успел с его обвинительными филиппиками? Ведь у него за столом рот не закрывался не от обжорства, а от разговорчивости. А вот, поди ж ты: за разговорами о жизни, смерти и предательстве не забывал и о харче насущном, Цицерон пузатый. Да и было бы странно, если б забыл: отношение к еде у Веньки не изменилось. Это, похоже, единственное, что осталось у него неизменным… Графинчик-ферзь, впрочем, был обескровлен лишь наполовину, однако ни пить, ни есть морально раздавленному "дружеским" разговором Толику не хотелось. Он привстал и глянул поверх перегородки. Кинг-Конгов в "Мире спирта" не было. Не было и "вольво" перед входом, когда он вышел на улицу. Венька и его зверообразная свита сгинули, будто и не появлялись. А, может, и правда, все это померещилось Толику – и столкновение, и расправа на дороге, и встреча с Венькой, и диалог в ресторане? Как же – "померещилось"…

Ослепший на один глаз "жигуленок" и боль, угрюмо глодавшая Толиков бок, не позволяли усомниться в реальности только что пережитых событий. Но эти кошмарные Венькины заявления – требование 15 тысяч долларов и обещание пристрелить Толика – это-то, конечно, не может быть правдой!.. Это шутка. Венька, конечно, пошутил. Какие 15 тысяч? Откуда у Толика 15 тысяч долларов? Нет их у него и быть не может. Да, он привез с собой из Америки три тысячи. Три, но не 15. Не 15! Несуразная сумма за какую-то вмятину в машине и детские прегрешения Толика… Да и из этих трех тысяч, привезенных из Америки, две с половиной он уже отдал сестре. И не станет забирать их обратно потому лишь, что друг детства пригрозил пристрелить его. Венька, добродушный толстяк, с которым они были неразлучны почти до самого конца школы, Венька, с которым они плечом к плечу бились на пустыре у типографии против задиристых чужаков, Венька, за которого Толик дрался с Персом в шестом классе, убьет своего лучшего друга, пусть и бывшего, из-за 15 тысяч долларов?! Это не могло быть сказано всерьез, нет, не могло. Это дурная, но шутка Веньки. Толик посидел в машине, стараясь продышаться и успокоиться, потом завел мотор.

Он ехал к выезду из города, забыв про визит к отцу и продолжая убеждать себя в несерьезности Венькиных угроз. Вот сейчас, говорил он себе, черный "вольво" появится откуда-нибудь из-за угла, догонит его, и Венька признается в розыгрыше. Вот сейчас… И, действительно, спустя какое-то время за "жигуленком" пристроился черный автомобиль. Но не "вольво". "Ниссан". Соблюдая незримую дистанцию, он неотступно следовал за Толиком, и этот зловещий черный конвоир переехал успокоительный аутотренинг Толика, как голубиный трупик на дороге. Несомненно, в "ниссане" сидели люди Веньки. Венька послал их, чтобы не позволить Толику покинуть город. Значит, это не шутка, значит, все серьезно. Очень серьезно. И даже призрачных шансов на то, чтобы оторваться от черного конвоя, у его подбитого рыдвана нет. Все равно, что хромой собаке пытаться сбежать от здорового детины-живодера. Не говоря уже о том, что они там в "ниссане", наверняка, вооружены…

Толик, закоченев от страха, не сбавляя скорости, ехал и ехал вперед, уже не известно на что надеясь, ожидая, что "ниссан" в любую секунду начнет прижимать его к обочине, сталкивать в кювет, что люди в "ниссане" примутся стрелять по колесам или сразу по водителю… Он страшился этой развязки, но уже, сам того не сознавая, жаждал ее, жаждал все сильнее по мере приближения символической городской границы: пусть произойдет самое ужасное, пусть уже произойдет хоть что-нибудь, но прекратится это выматывающее душу преследование.

Развязка наступила недалеко от выезда из города по мановению черно-белого скипетра гаишника, призывающего Толика остановиться. "Жигуленок" и "ниссан" дружно затормозили. Расстояние между ними не сократилось ни на сантиметр с той минуты, как черный "японец" возник за спиной у Толика. "Сержант Храй, – представился гаишник, средних лет крепыш с железной коронкой во рту, взирая при этом почему-то не на Толика, а на "ниссан". – Ваши права". Толик протянул сержанту доверенность. "Машина, стало быть, не ваша", – раздумчиво сказал Храй, изучив бумажку, и цыкнул зубом. – "Это машина моего московского родственника. Мужа моей сестры". – "Понимаю-понимаю… А фару где разбили? И крыло вон помято…". – "Это не я, это родственник… Случайно в столб врезался на парковке. Все собирается отремонтировать, но никак руки не дойдут, понимаете…". – "Понимаю-понимаю… Нехорошо в таком виде ездить по городу". – "Согласен, товарищ сержант. Сегодня же, как вернусь в Москву, скажу родственнику, чтобы отдал машину в ремонт, обещаю вам". – "Как давно он фару-то разбил?". – "Мммм… Точно не знаю. Месяца полтора назад, по-моему". – "А повреждение, меж тем, совсем свежее. Такое впечатление, что вы не полтора месяца, а полтора часа тому назад в кого-то врезались". – "Да ну, что вы, товарищ сержант!.. Я же вас не обманываю!". – "Понимаю-понимаю… И машина ваша очень похожа на одну из тех, что числятся в угоне". – "Товарищ сержант!.. О чем вы?! Я же вам говорю: это машина моего родственника, вот доверенность, вот мои документы!..". – "А сами вы, по-моему, не совсем трезвы". – "Да, выпил немного, сознаюсь… Но при чем здесь…". – "Это тоже нехорошо. Может, потому у вас и фара разбита, что ездите в нетрезвом виде?". – "Товарищ сержант, клянусь вам: между стопкой, которую я выпил, и разбитой фарой нет никакой связи! Клянусь вам!". – "Понимаю-понимаю…". "Товарищ сержант, – Толик, вздохнув, вытащил из кармана кошелек. – Я могу как-то сгладить то разочарование, которое вызывает у вас встреча с дисциплинированным водителем, который в первый и последний раз в жизни сел за руль, выпив 50 граммов алкоголя?". "Вы собираетесь дать мне взятку? – Храй ласково посмотрел на кошелек. – Это совсем нехорошо". – "Но, товарищ сержант…". – "Разбитая фара, стопка, которую вы выпили, и взятка, которую вы намереваетесь мне дать, – это все полбеды. А вот тот факт, что ваша машина похожа на угнанную, – это больше, чем беда". – "Но, товарищ сержант!.. Какой угон?! Я же вам объясняю…". – "Понимаю-понимаю… Вот что, Анатолий…". – "Олегович". – "Да, Анатолий Олегович. Я не буду вас штрафовать. И протокол составлять не буду. И машину отбирать тоже не стану. Возможно, тут, действительно, какое-то недоразумение. Мы проверим по нашей базе данных, на кого оформлена машина, и если ваши слова подтвердятся, отпустим вас с миром. Но вы, пожалуйста, никуда из города не уезжайте, пока мы не закончим проверку". – "А как долго вы будете проверять?". – "Думаю, два дня. Два дня, пожалуйста, никуда из города не уезжайте. Понимаете?". – "Понимаю-понимаю…". – "Счастливо, Анатолий Олегович. И больше нетрезвым за руль не садитесь".

Толик, который, действительно, все моментально понял, почти без сил плюхнулся в "жигуленок" и провожаемый доброжелательным взглядом Храя поехал обратно в город. "Ниссан" все это время стоял, не шелохнувшись ни единой дверцей, с задраенными тонированными стеклами, черный и безмолвный, словно пантера, выжидающая добычу. Дождавшись, когда Толик проедет мимо, "ниссан" пружинисто развернулся и двинулся следом. Толика охватила настоящая паника, приправленная гадливостью. Так вот почему Венька не советовал ему звонить в милицию, думал он. Здесь все ему подчиняются, все… Значит, Толик в клетке. И если через два дня, он не найдет 15 тысяч долларов, его угрохают. В самом деле, угрохают. Уже меньше, чем через два дня. А он-то в самолете из Нью-Йорка сидел и мечтал найти в родном городе кого-нибудь из одноклассников!.. Вот и нашел на свою голову… Елки зеленые, ну, как его угораздило столкнуться с Венькой в центре города!.. Почему они встретились в это время в этом месте?! Почему не разминулись?! Всего минутой раньше или позже – и ничего бы этого не было!.. Почему получилось так, а не иначе?! И что же теперь-то делать? Кому звонить? Кого просить о помощи? Сестру с мужем? Нет, не надо их впутывать: кто знает, что там у Веньки на уме… Линду? У нее тоже нет таких денег: она выплачивает кредит за дом и машину. Толик отдает ей две трети своей зарплаты: такое условие она поставила ему сразу после свадьбы. Вот их общие деньги Линда и тратит на кредиты, на домашнее хозяйство, на спортзал. Правда, у нее есть друзья, связи… Однако, узнав о том, что муж связался с гангстерами, Линда, того гляди, ударится в истерику и совершит что-нибудь неприятное и непредсказуемое… Может быть, позвонить в американское посольство? Все-таки Толик – супруг гражданки США. Супруг, но не гражданин… Опять все замыкается на Линде. Да и что он им скажет? Что ему угрожает русская мафия? В посольстве либо сочтут его сумасшедшим, либо предложат позвонить в милицию. Замкнутый круг. Вольер. Клетка. Железный занавес. В этой стране железного занавеса больше нет, но – для всех, кроме Толика. Для него есть. В его родном городе. Но как-то же надо вырваться из этой клетки!.. Что-то надо придумать, найти кого-то, кто смог бы его выручить в этой чудовищной ситуации. Кто же?.. "Отец", – лаконично обронил внутренний голос. Точно: отец! Господи, он же ехал к отцу! Как же он забыл! Отец, помнится, еще в перестройку зашибал немалые деньги, свою фирму держал, Толика с матерью спонсировал. И друзья у него, наверняка, тоже при деньгах. И вообще, отец всегда был для Толика воплощением силы и твердости. Отец поможет! Кто же, если не отец!..

Получив подсказку внутреннего голоса, Толик немного воспрял духом и уже поувереннее глянул в зеркало заднего вида. Черного "ниссана" не было. Ни сзади, ни сбоку, ни впереди. Мистика какая-то: Венька и его подручные возникают и исчезают внезапно, как привидения. Жаль только, что они не такие же бесплотные, как привидения. А, напротив, очень даже осязаемые. Он снова потер ушибленную скулу. Да черт с ними!.. Сейчас главное – отец. Лишь бы он был дома.

Отец, на счастье, был дома, хотя открыл не сразу. Он стоял на пороге в потрепанных жизнью спортивных штанах и женском халате, расписанном кудлатыми васильками. Один глаз на заспанном отцовском лице был зажмурен от света, бьющего с лестничной клетки. При виде блудного сына глаз открылся и удивленно заморгал вместе с напарником. "Сынок?! Здравствуй! Ты откуда?", – говоря это, отец скосил, насколько это было возможно, заспанные глаза куда-то себе за спину. – "Здравствуй, папа! Из Америки я". – "Ну, заходи, заходи… Что мы через порог-то…". У отца было лицо человека, который очень рад видеть гостя, рад его видеть всегда, но не в данную секунду. Впустив Толика, отец закрыл дверь бережно, будто стеклянную, и обнялся с сыном. "Я тебя разбудил, что ли?", – спросил Толик. – "А?.. Да, я тут работал ночью, сейчас вздремнуть решил… Но ничего-ничего, не беспокойся, все нормально… Только разговаривай, пожалуйста, потише, лады? Там человек спит". Он кивнул на дверь спальни. "Жена?", – шепотом уточнил Толик. – "Нет, не жена… Но… спит. Разувайся, пойдем на кухню". В квартире витал тяжкий дух давно не проветриваемого помещения. Однако на кухне, вопреки нехорошим предчувствиям Толика, не оказалось ни батареи пустых бутылок на полу, ни горы немытой посуды в раковине, где валялась лишь брошенная и отвергнутая кем-то вилка. "Ну, возмужал, возмужал ты, сынок, настоящий джентльмен просто!", – отец, двумя руками взяв Толика за плечи, смерил его бульбовским взглядом. "Сейчас попросит поворотиться", – подумал Толик, но ошибся. "Спасибо, пап. А вот ты совсем не изменился", – соврал он в ответ. Отец постарел, похудел и как-то скукожился, растеряв былую стать и значительность властного взрослого мужчины. Всклокоченная шевелюра была полна, как стеблей сгоревшей пожухлой травы, серебряных прядей. "А что это у тебя тут на щеке? – прищурился отец. – Припухло что-то, синяк вроде… Что случилось?". – "Ничего особенного. Это я, когда спать ложился, в темноте о шифоньер ударился". – "А-а… Поаккуратней надо. Ну, что, сейчас поищу в холодильнике перекусить что-нибудь". – "Да не надо ничего искать, пап. Я вот купил по дороге – сыр, ветчина. И выпить немного. Водка, сок… Держи. И это вот тоже – тебе. Презенты из Америки. Там бутылка виски и жилет модный. Его можно носить и без костюма. Тебе пойдет". – "О, спасибо, спасибо, сынок!.. Ты смотри – точно виски… Здорово! Но только давай я это потом как-нибудь выпью, хорошо? А сейчас мы с тобой водочки употребим русской, раз уж ты в Россию приехал. Не возражаешь?". – "Не возражаю, но – буквально по пять капель, пап. Я за рулем". – "Конечно-конечно!.. Мне тоже через два часа на работу идти. Так что, мы с тобой сугубо символически". Отец полез за рюмками. "Ты давно приехал-то, сынок?". – "Позавчера. У Тани в Москве остановился. Она, кстати, тоже собиралась заехать к тебе перед моим отлетом". – "А когда ты улетаешь?". – "В субботу. На неделю всего вырвался". – "Ну, так это хорошо, что в субботу… Значит, увидимся еще с тобой перед отъездом-то. И с тобой, и с Танюшкой. Мы с ней созваниваемся-то постоянно, но увидеться не мешало бы… Ну, что, сынок, давай за встречу! Это ж сколько мы с тобой не виделись, а? Ну да, с тех пор, как ты в Америку усвистел. Пять лет, стало быть. Уже пять лет, надо же! Давай, сынок! С приездом!". Выпив, отец приободрился, глаза его начинали проясняться. "Ну, рассказывай, как ты там в Америке своей живешь-можешь", – потребовал он, отправляя в рот вслед за водкой свернутый блином кусок ветчины. – "Все хорошо. Живу в Миннеаполисе – город такой в штате Миннесота. В газете работаю журналистом". – "Молодец! Стал все-таки журналистом, хоть и не закончил тогда МГУ… Ну, у тебя с английским-то языком всегда был полный порядок. Молодец! Не женился еще?". – "Женился". – "На местной?". – "Да, Линдой зовут. Ты извини, пап, что тебя на свадьбу не позвал. У меня тогда сложный период в жизни был. Надо было как-то все утрясти, уладить…". – "Ничего-ничего, сынок, не извиняйся! Я не в обиде, что ты! Я все понимаю, у меня самого сложностей в жизни хватало… Жена молодая, красивая?". ("Спрашивает, прямо как Венька в кабаке", – подумал Толик). "Да, ничего, красивая, – ответил он. – Хотя и не слишком молодая. Старше меня… Зато сейчас у меня есть гринкарта. Документ такой американский. С ним можно жить, работать в Америке, въезжать и выезжать, когда захочешь. Если все будет нормально, со временем и гражданство получу". – "Где живете там? Квартиру снимаете?". – "Нет, в доме у Линды живем. У нее дом свой в пригороде. Так что, приезжай погостить, пап, – теперь в любое время, когда захочешь". – "Конечно, обязательно приеду! Свой дом – это же великолепно!.. Детишки есть у вас?". – "Нет. Пока… Ну, а ты как живешь, пап? Как фирма твоя? Разбогател уже, наверное?". – "Да не моя это уже фирма, сынок. Прогорел я". "Как так?", – похолодел Толик. – "Да вот так. По собственной глупости… Три года назад друг мой, с которым мы кооператив в свое время организовали, уговорил меня вложить все мои деньги, и еще часть денег фирмы в банк один. Они там проценты сумасшедшие обещали в кратчайшие сроки. Ну и…". "Банк "Золотое дерево"?", – перебил Толик, вспомнив вывеску на здании бывшей библиотеки. – "Что? А, нет, другой… В общем, банк спустя какое-то время лопнул, учредители скрылись в неизвестном направлении, а с ними – и деньги вкладчиков. И мои, в том числе, старого дурака… Так и не нашли – никого и ничего. Чтоб как-то выкрутиться, с кредиторами рассчитаться, то-се – пришлось акции продать… Так что, друг мой теперь единолично фирмой владеет, а я в ней – простой работяга. Плиточник. Мы все так же ремонтно-отделочными работами занимаемся". Отец насупился, пощипывая ломтик сыра. "Пап, ты чего? – вскинулся Толик. – Ты чего сник? Не переживай! Деньги – дело наживное. Может, тебе помочь надо? Я привез с собой из Америки пару тысяч долларов. Тане отдал. Давай их пополам поделим: половину – тебе, половину – ей". – "Что ты, что ты!.. Не надо ничего делить! Танюше деньги нужнее, они с мужем еле-еле концы с концами сводят… Я и так расстраиваюсь, что ничем ей особо в последнее время подсобить не могу, а ты предлагаешь забрать у нее деньги. Нет, что ты!.. Да я и не бедствую! Ты меня неправильно понял. Это я так… взгрустнул, вспомнив бестолковость свою… Но сейчас у меня все – более-менее. Квартира хорошая, как видишь, работы много – тьфу-тьфу, поэтому на жизнь хватает. Не бедствую я, сынок, не бедствую, не беспокойся. У нас же частная фирма, зарплату дают исправно… Это на бюджетных предприятиях людям тяжко приходится: им месяцами деньги задерживают. Или платят продуктами труда – мебелью там или тетрадками. Можешь себе такое представить? Мы с мужиками шутим, что при таком варианте оплаты лучше всего работники Гознака себя чувствуют – ну, те, которые деньги печатают. Они-то в любом случае свои кровные получат. И тем, кто на алкогольном производстве трудится, неплохо: можно продать бутылочку – с руками оторвут, а можно самому напиться с горя. И мужики с завода нашего военно-ремонтного, если бы не закрыли его, тоже в кулак бы не свистели: взяли бы пушечку – и вперед, добывать пропитание. С пушечкой-то его сподручнее добывать. А хуже всего при таком варианте проституткам. У них ведь работа – это хер. Вот и получили бы они хер". Отец засмеялся, но смех, его не встретив активной поддержки со стороны Толика, тут же угас. "Я не пропаду, сынок, лишь бы работа была, – сказал отец, перекатывая в пальцах журавлиную ножку рюмки. – Иногда, правда, приходится у мужиков в долг брать, потому что на лечение много уходит. Но я всегда отдаю – сразу, как появляется возможность. Не выношу быть кому-то должным. Всю жизнь не выносил". – "На лечение?.. Ты болеешь?". – "Да не я – сын мой болеет, Пашка, брат твой меньшой. Он же у нас с пороком сердца родился… Я тебе рассказывал еще до твоего отъезда. Ты забыл, должно быть". – "Да, извини, наверное… А сколько ему?". – "Восемь. Ни учиться нормально не может, ничего… Жена с ним все по больницам московским кочует. Уже две операции ему сделали, но пока без особых успехов. Вот и сейчас он в больнице лежит, и она там с ним…". ("Так это у него в спальне любовница спит, – догадался Толик. – Не хочет батя себя женской лаской обделять, пока жена с сыном в больнице…"). "Это меня, видимо, Бог за маму наказал, – подумав, добавил отец. – За то, что я поступил с ней так… жестоко… Ты был у нее на могиле?". – "Был". – "Давай помянем". Они выпили.

"А вот друг твой школьный и вправду богатым человеком стал, – сказал отец, стремясь перескочить через горестную для них с сыном тему. – Венька Ушатов. Помнишь такого?". Толик вздрогнул. "Ну, Венька – жил в квартире под нами по старому адресу, – разъяснял отец. – Ну, толстенький такой, смешной!". – "Помню". – "Ну, вот! Он теперь изменился до неузнаваемости. Богатый человек, очень богатый, влиятельный, авторитетный… Большими делами у нас тут заправляет, бизнесом… А живет, знаешь где? За городом – сразу за речкой, за мостом. Помнишь наш мост через речку? Ну, вот там за мостом, в лесочке у них особняки стоят – Веньки и друзей его, коллег, так сказать… У Веньки самый монументальный особняк, прямо в центре. Мы как раз отделкой у него в доме занимались. Внутри там, конечно, все очень просторно и впечатляюще. Каких только комнат и апартаментов нет!.. Но что касается внешнего вида – не нравится мне этот дом. В смысле архитектуры. Какой-то гибрид терема с бастионом. Башню он там себе сделал – а-ля готика. А на ней – часы огромные. Чем-то похоже на этот… Биг Бен в Лондоне. Да, а на шпиле – флаг! Его собственный флаг, представляешь: на красном фоне – золотые буквы ВВУ. Вениамин Валентинович Ушатов, стало быть. В общем, вычурно все очень. Но, с другой стороны, хозяин – барин: хочет – живет, хочет – удавится".

Отец рассказывал еще что-то – уже не про Веньку, а про кого-то другого, про завод, который превратился в рынок, про город, про работу, но Толик не слышал его. Он думал о том, что умерла его последняя надежда: разорившийся отец, разумеется, не сможет выручить его деньгами и не спасет, тем самым, от Венькиной расправы. Душу Толика вновь заполонил страх. И какая-то холодная тоска. Будто предвестие чего-то неминуемо жуткого. Или жутко неминуемого… Ему захотелось уйти. Да и отец все чаще посматривал на тусклый циферблат взлетевших на холодильник электронных часов, и вскоре поднялся со словами: "Сынок, извини, но мне пора на работу собираться. Это я ведь после ночной смены отпросился, чтобы поспать немного. А сейчас опять идти надо. Работы у нас там много, в одном офисе… Ты уж извини". – "Конечно, пап, конечно". – "Вот что, Толя. Давай мы с тобой дня через два встретимся – тогда и посидим, поговорим толком, ага?". – "Через два дня?..". – "Да. У меня там как раз "окно" образуется – время, то бишь, свободное. И мы встретимся. Или ты опять ко мне приедешь, или я – к вам с Таней в Москву. Лады?". – "Лады. Если живы будем". – "Конечно, будем, сынок! Куда мы денемся!".