Школьные тайны и формула нелюбви. Из-Вращение Чувств

Человечек в сутане скромно опустил глаза долу и виновато молчал.

– Тебя о пустяковой услуге попросили! Уколоть зонтиком, как бы невзначай, мою одолеваемую демонами сестру. А в случае опасности смиренно молитвы над ней почитать. Душу потерянную из ада заблуждений, якобы, попытаться вызволить…

– Откуда ты слова такие знаешь? Говоришь, как будто сам в семинарии духовной учился.

– У меня учителя покруче и поталантливей будут. В нашем деле войти в доверие и заставить человека уверовать в тебя, а ещё лучше, тебя полюбить и за тобой на край света отправиться, – это главное умение. И никаких нынче модных компетенций не требуется! Связи, деньги и талант оглупить и очаровать любого… Вернее, любую. На этом весь наш бизнес держится.

– А сестра чем тебе помешала?

– Говорю же! Демоны в неё вселились! Когда женщина спорит и в тайны мужского бизнеса своим коротким женским умом влезть пытается, – это одержимая бесами ведьма, а не смиренная католичка! Разве не так?

– Так-то оно так… Да вот не опасно ли покушаться на жизнь молодой, крепкой девушки в стенах больницы? Ведь никто не поверит, что она вдруг ни с того ни с сего взяла и померла.

– А кто тут про смерть говорит? Кончик зонта был ртутью нашпигован… А зонтик-то, между прочим, её отцом был подарен. Да не кому-нибудь, а бабушке, которая в сестрицу слишком много норова заселила своими рассказами. Так что, если что, – весь спрос с них!

– Так ведь отравить её должен был я, а не бабуля! Прямо в палате. Сам мне говорил, чтобы себя случайно этим зонтом не ткнул.

– Как ты дело выполнил, так лучше бы себя и ткнул! А через пару недель назад, в любимый Институт Жизни попал бы. Только уже с другим диагнозом.

Хозяин зловещего, обставленного в тяжёлых свинцовых красках офиса, опрокинулся назад всем туловищем и рассмеялся с угрюмой, нескрываемой враждебностью.

– Ртуть – хитрая баба! Перво-наперво, она вызывает нервное расстройство. А сестрица с похожим диагнозом в этот центр как раз и попала. Так что, если бы у неё вдруг слабость, головокружения и галлюцинации начались, никто бы и не удивился. А там бы и слюна начала изо рта вытекать, диарея, одышка и сильный кашель на нервной почве мучить. И пары недель не прошло бы, как наша «правдолюбка» впала бы в такую депрессию, из которой не выходят. Пальчики бы начали дрожать… Головка дёргаться… Всякая уверенность в себе, которой у неё слишком много для доброй, безропотной католички, бесследно в ртутных парах растворилась бы.

– А дальше?

– А дальше, даже в случае лечения, её бы с сильным эмоциональным и умственным расстройством перевели совсем в другую клинику. В одну из тех, из которых не выходят. Мы с нашими друзьями об этом уже побеспокоились. Да вот ты все планы нам попутал.

– И что теперь со мной будет?

– Сегодня вечером отправляешься в Мексику.

– Но я по-испански ни гу-гу…

– Значит, выучишься и загугукаешь! Выбора у тебя нет.

– И что я буду там делать? Мне хороший приход дадут?

– Шикарный! Большой, зелёный, чистый… Вся сельва будет твоя!

Посетитель не верил своим ушам. Опадая и духом, и щуплым телом, он вдруг вернул себе пасторский голос и закричал:

– Но кого я там буду наставлять на путь истинный? И откуда в сельве доход от прихода?!

– Наставлять ты будешь молодых барышень. Тех, кого мы в дело берём, светлое будущее обещаем. Потом вывозим их в это самое будущее и… Остальное не твоего ума дело…

– Так в каких наставлениях их души нуждаются?

– В наставлениях христианского смирения, безропотности, кроткого нрава, подчиняющегося мужчине, и радостной покорности обстоятельствам. Одним словом, —послушанию…

– Ну… Это мы умеем! А деньги от кого получать буду?

– Ты задаёшь опасные вопросы! Ты их просто будешь получать. И денег будет много. Разговор окончен. Наш водитель ждёт тебя у входа. Испанским можешь прямо с ним начать заниматься. Он по-английски и слова не знает. Так безопаснее. Всё. И не забывай! Девки должны подчиняться нам, их хозяевам, с радостью! Без бунта в душе.

Священник коротко кивнул и поспешил убраться из пахнущего грозовыми тучами кабинета. На пороге он внезапно остановился:

– А полиция мной не будет интересоваться? После случая в больнице?

– Будь спокоен. Ваши «священные» грехи в руках вашей же братии. А те будут помалкивать. В этом я уверен.

Глава 9. Любовь, капризы и демоны

Социология была последним уроком в двенадцатом классе. В том самом, где миссис Ти была «наставником». Несмотря на тяжёлые предчувствия и тесноту в сердце, Тина начала урок с большой улыбкой на лице. И прошёл он быстро, легко и весело. Ребята разговаривали о счастье. Но так как день был не совсем обычный – у старосты Джесса был День рождения – то разговор получился несерьёзным и шутливым.

– Итак… Что вам нужно для счастья?

Поднялся лес рук.

– Крутая машина!

– Стипендия в хорошем колледже! В том, который выберу.

– Прикольная подружка!

К этому времени Тина уже поняла американскую систему поступления в Вузы. Ежемесячные результаты тестов учащихся старших классов отсылаются во все высшие учебные заведения. Так что к двенадцатому классу выпускники получают приглашения из тех университетов, которым они «приглянулись». Иногда взаимной любви не случается. Студент хочет в один колледж, но там ему не предлагают ни стипендии, ни работы, чтобы оплачивать образование. Обещают только дешёвый кредит, который он или она будут выплачивать двадцать пять – тридцати лет, за которые многое может случиться. В том числе, и самое неприятное: человек вдруг теряет работу. Тина встречала таких людей. Они продают всё, чтобы расплатиться с банком: дома, машины, мебель. Потом начинают с нуля. И даже не жалуются. Говорят, что это возможность почувствовать себя молодым, голодным студентом и предпринять «свежий старт». За это миссис Ти американцев очень уважала. Но своей семье такого не желала.

– А как насчёт любви? Вам же уже восемнадцать. Даже жениться можете…

Желание быть счастливым в любви оказалось на седьмом месте. После мечты разбогатеть, стать известным и засветиться на голубом экране. Любом. Хоть телевизионном, хоть Ю – Тюбовском. О своей семье, как о возможном центре счастья, пока не мечтал никто. Американцы задумываются об этом после тридцати пяти – сорока. Может быть, по этой причине большинство американских пап казались Тине слишком взрослыми, скучными и «погруженными»: в бизнес, работу, банковские долги и счета. Многие из тех, кого Тина встречала, были неприступны для детей и почти всегда недоступны для жён.

Была, правда, одна девушка в этом классе, для которой любовь, и только любовь, казалась единственным правильным местом, где люди находят и своё счастье, и себя самих, настоящих, – но этой девушки на уроке не было. Это была Лия. И в данный момент Центр Коррекции Умственного здоровья как раз занимался тем, что корректировал эту её «наивную, эмоционально незрелую и по сути опасную» веру в целительную силу любви.

Тина вспомнила о Лии и непроизвольно вздрогнула. К этой девушке у неё было особое отношение. Из тех, которые педагогу иметь не полагается: она была её любимицей. Всё началось пару лет назад. После урока Лия задержалась в классе и, извинившись, попросила разрешения задать вопрос. Миссис Ти кивнула, и девушка робко спросила:

– Это правда, что Михаил Лермонтов написал поэму «Демон», когда ему было шестнадцать лет?

– Правда.

– Значит… То есть… Ну, в общем, ему было столько же лет, сколько мне сейчас?

– Получается, что так…

Тина ответила машинально, не задумываясь. Но в следующую секунду замерла, осознав необычность вопроса.

– А почему ты об этом спрашиваешь? Ты Лермонтова читаешь? В переводе?

– Да. Он мой любимый поэт. Да и прозаик тоже. Он самый умный… Нет! Он – мудрый. Вот я и думаю… Как можно в шестнадцать лет так хорошо понять и объяснить любовь и нелюбовь? Никто о любви так честно не пишет… И так… так непонятно. Сложно. Особенно в «Герое нашего времени» и «Демоне».

– Но, если непонятно, то почему тебе именно его стихи, поэмы и повести нравятся?

– Потому что любовь – самая непонятная вещь в мире… Мне, например, одни только «демоны» и попадаются… А ещё он так необычно Кавказ описывает! Так красочно! Саният, она ведь оттуда родом, тоже Лермонтова часто читает. Хотела бы я там побывать… Эльбрус увидеть. Пожить в горном селении…

Лия подняла на учительницу выразительные глаза, которые были почти что чёрными, но никогда пугающе тёмными. Скорее, светлыми… Глядящие в мир естественным любопытством молодости, они будто приглашали в них заглянуть и, к сожалению, не умели отталкивать слишком бесцеремонные и подчиняющие душу взгляды.

– Ты сама, как демона представляешь?

– Как мужчину, который свою независимость ценит больше всего в жизни. Кто между любовью и одиночеством всегда выбирает одиночество. А ещё он умеет так искусно и лукаво изображать любовь, что жертвы сами готовы ему свою жизнь вручить.

– Лия! Знаешь, я думаю, что для того, чтобы так понять Лермонтова, читатель тоже должен быть не просто умным, а мудрым, с тонкой душой человеком.

Так вот и получилось, что Тине пришлось открыть факультатив по русской и советской поэзии. Из огромной школы набралось лишь пять желающих его посещать. Тина нехотя прервала ненужные в данный момент воспоминания и прислушалась к тому, что говорили ребята.

Они поздравляли Джесса и были готовы отпустили его к отцу. Тот позвонил Тине рано утром (он был уважаемым шерифом их округа) и попросил об одолжении: сказать Джессу, что его срочно хочет видеть отец, но не говорить, почему. Миссис Ти догадалась, что речь шла о каком-то необычном подарке такому прекрасному, правильному, всегда ответственному сыну, каким был бессменный староста двенадцатого класса. Так что, когда отличница Софья вышла к доске и попросила желающих сказать пару добрых слов о Джессе, от желающих не было отбоя.

– С ним все считаются: и учителя, и тренер бейсбольной команды, и мы – твёрдо сказал единственный чёрный мальчик в классе по имени Роб. Его умные глаза светились добрым уважением.

– Он всегда выручит, – добавил Фанки.

– Он лучший питчер в округе. Только он может заставить команду бегать десять раз по лестницам трибун на стадионе, когда воздух такой горячий, что вздохнёшь – и как крапивой по горлу полоснули.

– Он не употребляет грязных слов в разговоре с девочками.

– Он умный и много знает. Правда, списать ни за что не даст, но помочь эссе по-честному написать – не откажется.

– Он в нашей бейсбольной команде лучший! Сколько раз игру спасал! Даже когда уже никто не наделся.

– Он симпатиичный, – лукаво подмигнув Джессу, пропела Тришка.

Тут Тина вспомнила, что пару раз видела Джесса, прикрывающего лицо капюшоном и чёрными очками, на последних скамейках спортзала, когда там проходили соревнования девочек по боксу. Ей показалось, что его глаза были замагничены на крепкой фигурке Тришки: каждый её пасс, каждый выпад, подскок и оборот мистическим образом управляли головой Джесса. Она, голова, вдруг толкала челюсть вперёд. Или неожиданно резко дёргалась назад, как будто уворачивалась от удара. Иногда всё тело старосты подпрыгивало, и было видно, каких усилий ему стоило не броситься на арену и не «вырубить» окончательно соперницу Тришки.

При словах Тришки Джесс пошёл розовыми пятнами. Миссис Ти решила его спасти и сообщила, что его срочно ждёт отец.

– Увидимся! – широко улыбнулся всем Джесс и поспешил к своей машине. Ездил он на стареньком Форд Фокусе. Его родители старались не баловать своего «успешного» сына и поощряли все его попытки начать зарабатывать деньги самому. Три раза в неделю Джесс развозил газеты. Ему приходилось вставать около часа ночи, чтобы до двух успеть в редакцию и забрать свежие пачки популярных изданий: ведь подписчики привыкли находить свежие новости под своей дверью к четырём-пяти утра. По воскресеньям он подрабатывал промоутером. Одетый в костюм Микки Мауса, он приглашал детей на детские сеансы, в кафе мороженное или просто фотографировался с малышами и туристами. Один раз в неделю он работал волонтёром в школьной библиотеке. Ему там не платили, но в его характеристике, знал Джесс, будет подробно написано, как профессионально он помогал иностранным учащимся работать с каталогом и находить нужную информацию в интернете. Джесс действительно был замечательным парнем.

Некоторые, правда, думали, что дружить с ним не получается. И никогда не получится.

Как говорила другая «звезда» школы Софья, он был слишком, даже чересчур правильным. А, значит, скучным и нудным.

В своей повести «Записки из подполья» Ф. М. Достоевский заметил, что общество, любое общество, никогда не будет полностью хорошим, благополучным и правильно организованным. Причина в том, что каждый отдельный человек имеет право на «каприз». На что-то, что государство не приветствует, люди вокруг тебя не понимают, а общественная мораль осуждает.

Но вот беда! Без этого «каприза» каждый, по отдельности, чувствует себя несчастливым. Капризы у всех разные. Значит, и тащат эти капризы граждан в разные стороны. Какое уж тут общественное согласие.

Так вот… Когда эту проблему обсуждали на уроке, Софья заметила:

– Это Достоевский погорячился…. Насчёт того, что каждый свой каприз имеет. Он нашего Джесса не знал! Если бы общество состояло из таких, как Джесс, мы бы точно умерли со скуки в «раю всеобщего благополучия и единства».

– А ты что, считаешь, что надо поощрять всякие капризы? Все беспорядки с них начинаются. А заканчивается всё анархией и бунтом.

– А чем всё заканчивается, если наши капризы и маленькие прихоти насильно в себе прятать и подавлять? – не сдавалась Софья.

– Депрессией… – поддержала подругу Тришка.

– Иногда стрельбой по одноклассникам и учителям, – вставил своё слово Фанки.

– Нацией, сидящей на таблетке счастья, – прогнусавил Боб.

– Наркотиками, – тихо, но очень жёстко сказал черноглазый, чернокожий, очень яркий в своей небесно голубой парке с капюшоном Роб.

Миссис Ти вспомнила эту дискуссию, провожая взглядом скрывшегося за дверью Джесса.

Вечером ребята готовились устроить «surprise party» в его доме. Вернее, во дворе. Мама Джесса идею поддержала: она тоже переживала из-за того, что её хороший, но слишком серьёзный мальчик не имел настоящего друга. Поэтому она приветствовала всякие розыгрыши и шутки, надеясь, что Джесс хоть на время забудет о том, как надо и как правильно, и будет веселиться, как получится и как захочется.

Винсия и Саният, которые тоже учились в этом классе, извинились за то, что не смогут помочь в организации вечеринки, и поехали с мамой Саният в больницу к Лии. У неё накануне случился нервный срыв после посещения матери и брата. Как выразилась Тришка:

– Когда у тебя нарыв, легче станет только после того, как он прорвётся. А у Лии мамаша с братцем – это особый вид нервного вируса. К кому прилепится – у того и «нервный гнойник». Естественно, что он прорывается наружу! Нервная система так себя защищает. Ведь от яда надо очищаться. Вы там Лию не журите за её срывы. И передайте ей, что мы её понимаем и любим.

Девочки ушли. Тина принялась за проверку эссе. Читать, что думают её взрослые ученики о любви, было так интересно, что она забыла о времени.

Глава 10. Мужской подарок и похищение старосты

Джесс вошёл в большой строгий кабинет отца. Он не был уверен, чего ждать от этого внезапного вызова, но надеялся на приятный сюрприз. Он втайне думал, что отец получил ответ из Массачусетского Технологического Института. Положительный ответ. С приглашением стать студентом их сына Джесса Н. с предоставлением стипендии на весь курс обучения.

Но у отца в руках не было никакого конверта. На правой вытянутой ладони лежали какие-то ключи. Джесс замялся, не зная, что сказать. Отец широко раскрыл руки, подошёл к сыну и, неловко обняв и похлопав по плечу левой рукой, протянул правую Джессу.

– Это твои ключи от новой машины, сынок. Ты заслужил хороший мужской подарок к восемнадцатилетию. Мы с мамой так гордимся тобой, сын. Я – особенно!

У обоих мужчин повлажнели глаза. Именно ради таких моментов и жил, в сущности, Джесс. С ранних лет он знал, в чём цель его жизни. Быть лучшим. Быть первым. Быть правильным. Быть отцовской гордостью. И он сделал это!

Отец подвёл его к окну. Перед полицейским управлением, выделяясь как белый лебедь серди чёрных уток полицейских машин, горделиво сверкал белизной новенький Ниcсан GTR. Машина, которая стала мечтой стольких американских подростков после реалити шоу «Большой тур». Джесс ещё раз обнял отца. Расплывшись в почти детской, мальчишеской улыбке, он сбежал вниз, на парковку и под радостный полицейский хор «Happy birthday to you!» сел в машину.

– Ну, сынок, с богом! Ты знаешь, как вести себя за рулём и на дорогах. Помни, что твой отец не совершил ни одной аварии за тридцать два года вождения. Будь достоин нашей семейной традиции.

Джесс газанул, счастливо помахал рукой «хору полицейских» и рванул вперёд. Он решил добираться до дома по безупречно гладкой, скоростной семьдесят пятой трассе. Напевая любимую «дорожную» песню отца «Hit a road Jack…», Джесс старался не разгоняться больше, чем семьдесят миль в час, но на новой машине это оказалось делом трудным. Автомобиль летел как ласточка: казалось, колёса вот-вот потеряют сцепление с дорогой, и он будет парить над идеально ровным полотном. Он даже ударил лихо по рулю и, подпрыгнув, неожиданно для себя самого заголосил песенку из известного клипа « And I am happy!». Я счастлив! Для полного счастья, однако, чего-то не хватало. Может, каприза, о котором «развела» дискуссию миссис Ти? Ну да русские всегда всё усложняют. Им всегда чего-то не хватает для счастья. Джесс задумался. Но ведь и ему явно хотелось чего-то ещё, чтобы быть совсем счастливым. Может, русский писатель прав. И тут он понял, что было его, только его, Джесса Н. капризом. Но впустить это «озарение» в ум, душу и сердце он не успел. Пришлось сосредоточиться на быстрой смене полос. Со скоростной левой ему надо было срочно перестроиться в крайнюю правую и приготовиться к выезду на сто первую окружную дорогу. А оттуда рукой было подать до дома. Он решил обдумать свой каприз чуть позже. Однако, оказавшись на родной «старушке» 101, он с трудом поверил своим глазам: правая полоса, которая ему была нужна, была перекрыта. Какой-то жёлтой в крапинку лентой. Такой, какими в фильмах огораживают место преступления. За лентой что-то лежало. Нечто, похожее на куль.

Джесс с сожалением заглушил мотор и вышел из машины. В следующую секунду на него набросились три человека в масках, чёрных, армейского стиля плащах, и таких же чёрных беретах. Джесс успел заметить, что они выскочили из густых кустов на обочине. Потом он отключился: глаза закрыла чёрная повязка. Тело оказалось туго связанным верёвками. Во рту кляп. Он чувствовал, как его куда-то волокут. Бандиты тихо переговаривались, а один даже подхахатывал. Джесс ощутил царапающие пальцы на лице. Это могли быть ветки кустов ежевики, щедро растущей вдоль дороги. Тело ныло от врезавшихся верёвок. Но он, спортсмен, мог эту боль просто не замечать.

Ужас заморозил его волю в тот момент, когда он услышал звук взревевшего мотора своего Нисана. Звук быстро удалялся. Скоро он совсем затих. Но тут взревел всей мощью молодого натренированного тела сам Джесс. Это не помогло. Тряпка и не думала покидать его рот. Тогда он стал копить слюну и мочить то, что было во рту. Он надеялся, что сумеет напрячь лёгкие и вытолкать языком и потоком воздуха мокрый и скользкий кляп. Одновременно он подставил руки под острые ветки и стал перетирать верёвку. Он понимал, что у него может ничего не получиться. Но голос школьного тренера: « Ты это сделаешь, сынок!» заряжал его злым упрямством.

Компания угонщиков «отрывалась» по полной. Радио переполняло салон звуками последних «дорожных» хитов, мотор работал, как сто раз проверенный ракетный двигатель, а дорога была нереально пустая для этого времени дня. Солнце уходило с дежурства, лениво перебирая лучами по вершинам зелёных холмов. Сладкий океанский бриз добрался, наконец, до раскрытых окон машины, но остудить слишком раскалённые и слишком молодые головы ему не удалось. Пассажиры на заднем сиденье завопили в два голоса простенькие слова очередной глупой песни, и автомобиль рванул вперёд ещё мощнее. Никто и не подумал останавливаться, когда окрестности наполнили громкие полицейские команды.

– Нисан Джи Ти Ар! Немедленно прижаться к обочине и остановиться! Повторяю…

Друзья ничего не слышали, потому что никак не ожидали услышать нечто подобное. Ведь всё было продумано до мелочей. Но об одной крупном пустячке они не знали. Прежде чем благословить сына в дорогу, его папа установил в машине жучок. На всякий случай… Подростки такие непредсказуемые!

Когда шериф, он же отец Джесса, увидел тех, кого полицейские выводили из машины, он остолбенел. Он, крутой коп, повидавший за свою службу всякого и разного, застыл, как перепуганный на смерть мальчуган. Говорить он не мог. Да и говорить было нечего. Такой безобразной, невероятно наглой ситуации он и в мыслях не допускал. Его руки сами сложились в могучие кулаки-кувалды, и он медленно, глубоко дыша на каждом шаге, подошёл к одетым в чёрное угонщикам.

– Где Джесс? – прорычал он, оставив все выяснения на потом.

– Там, в кустах… Ну, сразу после съезда с семьдесят пятой…

Пока двое полицейских упаковывали хулиганов в свою машину, отец именинника круто развернул свою Тойоту и умчался в обратном направлении.

Джесса на обочине дороги не было. Шериф нашёл примятые и местами сломанные кусты ежевики, след и вмятины от тела, которое либо ползло, либо волочилось по земле в чьих-то руках, но никаких следов крови или борьбы не обнаружил.

Отец пропавшего парня расправил плечи и, не давая себе и секунды на размышления, почти взмыл над дорогой по пути в полицейский участок.

Глава 11. Ночь. Центр коррекции умственного здоровья. Клоун и доктор

Доктор Хат быстро составил картину произошедшего ночью. Всеми любимый Клоун, возможно, действительно предотвратил покушение на новую пациентку Лию. Но это было лишь предположением.

– Но почему Вы решили, что ночной гость – не священник? Ведь Лия католичка. И её духовный наставник вполне мог решить, что ей нужны слова ободрения, поддержки.

– Какой он наставник? Он старый развратник! Повидал я таких в католическом интернате для мальчиков. Ведь мой отец дома практически не бывал. Он со своим передвижным цирком постоянно где-то выступал. Вот меня в интернат и засунули… С малолетства там обитал. Пока не сбежал!

– А мать? Она тоже была цирковой актрисой?

Клоун рассмеялся легко и дробно.

– Нет… Моя мамаша была из семьи уважаемых торговцев недвижимостью. Просто угораздило её влюбиться в акробата. Ну, они с отцом и обвенчались в какой-то сельской церкви. Благо оба были католиками.

– А потом? Что было потом? Они были счастливы?

– Они просто не были… Их вместе не было… Ох, запутался я… Ну, я хочу сказать, что вместе они не жили. Отец приезжал раз в полгода, не чаще. Меня очень любил. Всегда брал на репетиции в цирк. Но я высоты боюсь. Какой из меня акробат? Зато я так потешно по канату вниз сползал, так смешно от этих цирковых трапеций убегал и рожи уморительные строил, что папины товарищи сразу клоуна во мне разглядели.

– А мама? С ней Вы ладили?

– Какой там! Я же лысым уродился. Чего только доктора не делали! Но я как лысым наружу вылез, так лысым и в матушку землю нырну. Одна разница – в подарочную коробку буду запакован.

Клоун залился смехом.

– Как в том анекдоте. Приходит английский сэр к своему другу лорду. Его встречает надутый дворецкий.

– Я хотел бы увидеть лорда, Джек!

– Полагаю, это невозможно, сэр. Хозяин уехал на похороны.

– А… Понимаю. И когда он вернётся, Джек?

– Полагаю, он не вернётся, сэр. Он уехал туда в гробу.

И клоун опять зашёлся в счастливом смехе.

– Так вот мать… Она меня стеснялась. Стыдилась со мной у друзей появляться. Никогда меня ни в парк, ни в кафе детское не брала. А как только мне девять лет исполнилось, так мамаша меня в закрытый католический интернат сдала. И отцу наотрез отказалась говорить, в какой.

– В интернате Вам нравилось?

– Да какое там… Были, конечно, хорошие преподаватели. От них я многому научился. Но вот священники… Особенно один всех доставал. Самый приставучий был. От меня, правда, он подальше держался. Больно несимпатичный я был: рот до ушей, что твоя математическая скобка, которая на спину вдруг брякнулась. Уши торчком, как у белки. И лысая башка… Да такая большая, что непонятно, как на тощей шее удерживалась.

Клоун хохотнул, но тут же задумался и продолжил:

– Да и языка моего острого он боялся. Прихожу я как-то к директору и говорю: «Сэр! Можно я буду называть отца Якоба грязной, развратной свиньёй?» Директор глаза выкатил, но взял себя в руки и отвечает: «Нет, молодой человек, Вы не можете называть отца Якоба грязной, развратной свиньёй». Я – глазки долу и на урок к этому служителю церкви пошёл.