Элитная западня. Часть первая. Чужие тайны

Ее взгляд скользнул по залу и зацепился за второй чайник – одинокий, забытый у окна. Она двинулась к нему почти бегом, внезапно обеспокоенная, что кто-то может опередить ее. Но нет – судьба наконец-то улыбнулась: вокруг ни души.

Не садясь, опершись бедром о край стола, она налила еще. Второй глоток обжег уже не так сильно – теперь это было похоже на объятия старого друга. Неловкость, злость, чувство невидимости – все это растворялось с каждой каплей.

Через пятнадцать минут эйфория обернулась жестокой насмешкой. Ноги стали чужими – вялыми, непослушными, будто принадлежащими кому-то другому. Сознание затянуло молочной пеленой, а в горле встал противный, липкий комок. Лана поднялась, пошатываясь, подкатила мучительная волна тошноты – надо было добраться до туалета, и быстро.

Но тут её настигли голоса. Тарэк, Максим, Инга. Они стояли спиной, и их слова резали чётче, чем лезвие.

– Твоя новая протеже…очень недурна собой, – произнёс Тарэк с холодной расчётливостью. – Она подойдёт для нашего дела. Ты молодец, Инга.

Лана замерла, сжав кулаки. В висках стучало, тошнота подкатывала с новой силой, но сейчас её больше тошнило от их голосов.

– Да, ты прав, – вставил Максим с противным хихиканьем. – А вот её подружка – ну истинная «ботаничка».

Он покосился на Петра, ища одобрения. Лана почувствовала, как жар стыда и злости разливается по щекам.

– Не стоит её недооценивать, – сухо отрезал Тарэк. – Такие тихони обычно так отчаянно жаждут внимания, что на всё готовы. Она нам пригодится.

Затем он похлопал Ингу по плечу, снисходительно, как дрессировщик собачонку:

– Так держать. Если и дальше будешь хорошо справляться, скоро переведём тебя в теламоны.

Лане хватило. Она больше не могла слушать – это странное слово «теламон» застряло где-то в сознании, но сейчас было не до него. Прижав ладонь ко рту, она бросилась прочь, сбивая на пути стулья, не замечая осуждающих взглядов.

Горло сжимали спазмы – то ли от выпитого, то ли от этих слов, таких обжигающе-чётких: «ботаничка».

Она бежала, спотыкаясь, и сквозь пальцы шептала:

– Жуткая «ботаничка»… Да, жуткая… Жалкая…

Мир плыл перед глазами. Белый кафель, блестящий и холодный, мелькнул впереди – но дойти не получилось.

Желудок сжался в болезненном спазме, и прежде, чем она успела сделать последнее движение, волна тошноты накрыла с головой.

На идеально белой плитке расплылось темное пятно – унизительное свидетельство ее слабости. Лана закрыла глаза, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Не от тошноты – от стыда.

В этот момент она ненавидела себя больше, чем когда-либо.

Ева так и не нашла Лану. Отправив подруге короткое сообщение, она вышла с Темой на улицу. Вечерний воздух был свеж и колюч. Косуха, наброшенная на плечи, внезапно оказалась, кстати.

Ярко-красный мотороллер стоял под фонарем, будто ждал именно их. Тема, ухмыляясь, водрузил на Еву чужой шлем – слишком большой, слишком пахнущий табаком. Но когда он повернул ее к свету, его лицо вдруг стало серьезным.

– Что? – Ева фыркнула, слегка толкая его.

– Ты красивая.

– Только сейчас заметил? – она сделала шаг к «Веспе», проводя пальцами по блестящему боку.

– Какая яркая у тебя оса. Поехали, пока я не передумала.

– Почему «оса»? – удивился он, когда она произнесла это слово.

– Так переводится «веспа». – Ева улыбнулась, вспоминая весну: римские улицы, смех, несостоявшуюся поездку. – Их выпускают с 1946 года, знаешь ли.

Тема рассмеялся:

– Ну ты даешь.

Ева перекинула ногу через сиденье, и внезапно все стало удивительно простым. Чужой шлем, исчезнувшая Лана, ночной холод – все это растворилось, оставив только три вещи: алый блеск мотороллера под фонарем, темную ленту дороги и тепло Тёминого свитера под пальцами. В такие моменты жизнь внезапно обретает кристальную ясность, не нужно больше ни о чем думать, только чувствовать.

– Хотя бы скажи, куда мы едем, – крикнула Ева в ухо Тёме, цепляясь за него сильнее. – Мне бы знать, что меня ждёт впереди.

– В гараж деда! – его голос сорвал ветер. – Там моя лаборатория.

Лаборатория. Гараж. Ночь. Да, это была худшая идея в её жизни. Но разве все её "правильные" решения когда-либо приводили к чему-то хорошему?

Машины проносились мимо, оставляя за собой светящиеся шлейфы. Голова кружилась, и Ева прижалась лбом к его спине. Под тонкой тканью свитера стучало его сердце – часто, неровно. Она улыбнулась: он волновался не меньше её. Рука сама потянулась успокоить его, но пальцы лишь дрогнули – и сердце под её ладонью забилось ещё быстрее.

Ева подумала, как не похож ее новый знакомый на бывших друзей, в нем не было утонченности и аристократизма Марка, не было брутальности Юры, и он не цитировал Канта, как Паша. Простой. Смешливый. С глазами, в которых читалась какая-то детская готовность удивляться миру.

И в этом было что-то такое… солнечное.

Артём чувствовал, как сердце бешено колотится под её ладонями. Он катал девушек и раньше – смеющихся, кричащих от восторга, цепляющихся за него со страхом. Но эта была другой.

Её пальцы слегка сжимали его тело при каждом повороте, заставляя дыхание сбиваться. Шёлк платья вздымался ветром, обнажая загорелую линию бедра. А этот запах – не духи, нет, что-то земляничное, тёплое, словно летнее поле в зените августа.

Он ожидал от неё холодного шика, а получил это – дурманящую нежность.

На полпути телефон в её кармане забился частой дрожью.

– Остановись, – попросила Ева, и в голосе её появилась лёгкая тревога.

Телефон выплюнул Ланин голос – взволнованный, торопливый. Натали прислала за ними Сергея Ивановича. Срочно. Машина уже ждёт у входа.

Ева выдохнула глубже, чем нужно, будто вместе с воздухом выпуская и нелепый страх этой ночной авантюры.

– Нам нужно вернуться, – сказала она Тёме.

Дорога обратно пролетела мгновенно. Они остановились в тени, подальше от светофора. Ева уже сделала шаг к толпе у входа – там мелькало Ланкино платье, – но Темины пальцы вдруг сомкнулись вокруг её запястья.

– Подожди, – его голос стал тише. – Я хотел предупредить…

– Предупредить?

– Не связывайся с ними, – произнес он отводя глаза в сторону.

– С кем? – удивилась Ева.

С Тарэком и его организацией… Все это… не то, чем кажется.

Она засмеялась – лёгким, прозрачным смехом, каким смеются, когда не хотят слушать.

– Извини, сейчас некогда. – Но сделав два шага, обернулась. Взгляд её был тёплым, чуть насмешливым, таким, от которого у мальчиков перехватывает дыхание. – Твоя красная оса… мне понравилась.

Фонарь выхватил из темноты группу фигур у дорических колонн. Ева сразу заметила Тарэка – без парика судьи, с бледным, почти прозрачным черепом, слабо прикрытым редкими волосами. В его облике было что-то хищное, но она отмахнулась от этой мысли – разве могут такие умные глаза скрывать что-то дурное?

– Ева! – его голос струился, как сладкий мёд. – Мы как раз о тебе говорили. Так вышло, что сегодня здесь собрался весь наш студсовет, и мы обсуждали день первокурсника, он состоится через неделю. У нас есть традиция, что этот праздник ведут выпускник и первокурсница, и мы решили предложить тебе роль ведущей. Уверен ты хорошо будешь смотреться на сцене.

Лесть обожгла приятным теплом. Все предостережения Тёмы растворились, как утренний туман. В голове уже мелькали образы: бархатный занавес, хрустальные подвески люстр, восхищённые взгляды…

– Да, конечно! – ответила она, слишком быстро, слишком легко.

Чёрный автомобиль ждал, терпеливый, как надёжный слуга. Садясь на мягкое сиденье, Ева ещё раз оглянулась на Тарэка. Отблески фар скользнули по его лицу, его улыбка на миг показалась почти доброй. Почти.

Но разве может быть что-то плохое в том, чтобы блистать?

Глава 3. Принцесса Греза

 Для чего нам дается память? Почему каждый день нельзя прожить с чистого листа? Если память нужна, чтобы не совершать ошибок прошлого, то отчего мы совершаем их снова и снова? Если для того, чтобы нести знания, которыми мы овладели, то почему мало кто сможет вспомнить, как вычислить уравнение окружности? Почему мы не помним свой третий день рождения, который, по словам родителей, был очень радостным, но просыпаемся в холодном поту от мучительных воспоминаний утрат, обид, предательства? Так, может, память не дар, а испытание? И тот лишь способен достичь счастья, кто может отринуть прошлое и ступить в новый день, в новую любовь с чистым разумом и чистой душой, как дитя!

Ева приехала в университет раньше обычного. Водитель, который привез ее к старинному парадному входу, сразу помчался в аэропорт встречать Натали, прилетевшую из Москвы, где она, как обычно, была на заседании благотворительного фонда вместе с Замковским Михаилом Леонидовичем. Михаил Леонидович с гордостью рассказал Натали о своем сыне, который якобы по собственной воле отправился в Уганду, помогать людям, тем самым показывая избалованным сверстникам, что личные потребности не всегда нужно ставить на первый план. Но Натали не знала, стоит ли все это рассказывать дочери, ей страшно не хотелось ворошить прошлое, отголоски которого с большим трудом она по сей день пыталась извлечь из ее нежного сердца. А Ева тем временем сидела в самом последнем ряду просторного светлого зала и, открыв учебник по философии, рисовала в своем блокноте несуществующие фантастические цветы, красиво выводила заглавные буквы английского алфавита, а потом все это черкала тонкими волнистыми линиями. Как только открывалась дверь и в аудиторию заходил кто-нибудь из ее одногруппников, она слегка приподнимала ресницы и изучающе поглядывала на вошедшего, но по тому, как грустно опускала взор на свои незатейливые рисунки, было понятно, что тот, кого она ждала, еще не пришел. Можно было подумать, что ждет она Тему, с которым весело провела вечер у Инги, но это было не так. Ева ждала Алекса – так они теперь с Ланой называли Сашу, единственного молодого человека из их группы, не удосуживавшегося еще познакомиться с Евой. Да что там познакомиться, он даже здоровался, еле заметно кивая головой, и тут же отворачивался, как будто не считал ее достойной своего внимания. Ева с первого дня была убеждена, что они найдут общий язык, а теперь обратить на себя внимание Алекса уже было делом чести и уязвлённого самолюбия.

Спустя пару минут, запыхавшись, примчалась Лана и взгромоздила на свободный стул сумку, чехол от планшета и еще какие-то вещи, чтобы к ним с Евой за стол не подсела Инга. Лана страшно ревновала ее к своей подруге, а после того, как на дне рождения эта несносная девица даже не смогла вспомнить Ланиного имени, она всеми силами пыталась ограничить свое и Евино общение с этой выскочкой старостой.

– Привет, дорогая, – поцеловав Еву в щеку, произнесла Лана и, усаживаясь рядом, добавила: – Я в гардеробе столкнулась с Алексом, он был такой грустный и с огромной сумкой. Как думаешь, что он там таскает?

– С такими сумками ходят профессиональные игроки в большой теннис, – ответила Ева, изящно положив свое кукольное личико на красиво поставленную руку, и по ее игривому взгляду Лана сразу поняла, что в аудиторию вошел человек, на которого подруга хотела произвести впечатление.

– А вот и он собственной персоной, – переходя на шепот, произнесла Лана, и, глядя на вспыхнувшие щеки Евы, сощурила свои и без того маленькие глазки.

Алекс небрежно кивнул, приветствуя Еву, а она начала что-то быстро записывать в блокнот и не удостоила его ответным приветствием. А вот девушка с уже немного смывшимися сиреневыми волосами, наоборот, очень радостно встала юноше навстречу и, чмокнув как-то излишне демонстративно в щеку, громко сказала:

– Привет, я заняла для нас лучшие места, у окна сейчас солнце начнет припекать, а здесь будет приятная прохлада.

На что юноша лишь скептически пожал плечами и, эффектно откинув назад свой модный чуб, поставил сумку под стол.

Лана начала выпытывать у подруги, когда этот высокомерный красавчик уже будет сидеть с ними за столом, так как ей уже очень хотелось веселиться, желательно в дружной компании.

– Всему свое время, потерпи немного, – ответила отрешенно Ева, пристально глядя Алексу в спину.

– А какие кандидатуры ты еще рассматриваешь на роль наших друзей? – не унималась Лана.

– Лана, теннис – это же здорово, – как будто не слыша, что говорила подруга, вдруг произнесла Ева. – Я же тоже какое-то время занималась большим теннисом, у меня ракетка до сих пор имеется и наконец появился план, – переводя воодушевленный взгляд на подругу, прошептала Ева.

Ева ещё не успела до конца изложить свой план – грандиозный, как ей казалось, когда в аудиторию вошёл профессор. Всё смолкло.

Он не представился, зачем? Имя его и так витало в коридорах университета, обрастая легендами, как старый дуб мхом. Не стал он и тратить время на скучные объяснения учебного плана, будто заранее знал, что всё равно никто не слушает эти формальности. Вместо этого он лишь окинул аудиторию взглядом, в котором читалось что-то среднее между снисхождением и предвкушением охоты, улыбнулся улыбкой, спрятанной в серебристых усах, как клинок в ножнах, и, скрестив руки, изрёк:

– Чьи философские принципы вы, юные мудрецы, изволите разделять?

Тишина. Гробовая, тяжёлая. Студенты заёрзали, потупили взгляды – не от отсутствия мыслей, а от этой неловкости первых дней, когда каждый ещё чужой, когда каждое слово кажется слишком громким, слишком лишним. Позже, через месяц-другой, здесь будут кипеть споры, здесь будут яростно отстаивать свои идеи, а этот профессор станет тем самым Учителем, чьи лекции пропускать – дурной тон. Но сейчас они ещё робели.

Виталий Михайлович неспешно прошёлся между рядами, как палач, выбирающий жертву, и остановился рядом с Евой. Его взгляд утонул в её глазах – широко распахнутых, как окна в ночь перед грозой.

– Ну-с, моя прелесть, – произнёс он, и в голосе его звенела тонкая, как лезвие, ирония, – осчастливьте нас. Есть ли у вас философский кумир? Может, есть фраза, которую вы носите в сердце, как заветную монетку?

Ева знала, что он подойдёт именно к ней. Так было всегда – в школе, на лекциях в Эрмитаже, даже в музеях. Люди почему-то избирали её своей слушательницей, будто нарочно, будто в наказание. Если лектор встречался с ней глазами, то до конца речи вёл монолог, глядя только на неё, не позволяя отвлечься ни на секунду.

– Сейчас мне нравится фраза Локка, – ответила она ровно. – «Разум – это чистая доска, на которой опыт пишет свои письмена».

Профессор усмехнулся, повернулся к остальным.

– Но если знание приходит лишь из опыта, – сказал он, – то почему мы так часто ошибаемся?

Вопрос повис в воздухе, как вызов.

– Позвольте мне тоже высказаться, – послышался вдруг уверенный голос с передних рядов, по легкой холодце в тембре Ева сразу догадалась, что это Александр.

Она почему-то боялась, что он начнет с ней спорить, но, похоже, Алекс просто хотел красоваться собой и своими знаниями. Он вальяжно откинулся на спинку стула, демонстрируя эффектный черный костюм, один рукав и часть лацкана которого были зелеными, и произнес:

– В «Критике чистого разума» Кант сформулировал свой знаменитый вопрос: «Что я могу знать?». То есть, по его мнению, разум способен доказать совершенно противоположные утверждения. К примеру, существование Бога и его отсутствие. Это ставит разум в тупик и говорит о его несовершенстве и ограниченности. И я с Кантом полностью согласен, ведь так можно оправдать любое свое незнание на экзамене, – он усмехнулся, – учитесь, пока я жив!

Лана, не поднимая глаз, что-то быстро нацарапала на уголке листа и подсунула его Еве:«Смотри-ка, нам с тобой везет на любителей Канта.»

«Это знак, – написала Ева в ответ. – Быть ему нашим другом – и точка!»

Следующей парой была ненавистная физкультура. Чтобы привести в действие свой хитроумный план, Еве и Лане предстояло её прогулять. Спортивный зал располагался в самом неудобном месте – у проходной, где вечно толпились охранники с недоверчивыми взглядами.

– Тебе придётся пробраться в мужскую раздевалку, – прошептала Ева, прижимаясь к Лане, пока они проходили мимо новеньких турникетов. – А я займу Адама. Он сегодня дежурит.

– Но что именно я должна искать в сумке этого зазнайки Алекса? – растерянно спросила Лана.

– Посмотри его спортивную форму. Если он серьёзно занимается теннисом, там должны быть какие-то клубные нашивки. Может, найдёшь пропуск…

Глаза Евы блестели от возбуждения, когда она тянула Лану к окну.

– Мы узнаем, где он тренируется. Я запишусь в тот же клуб. Тогда он не сможет просто так от меня отмахнуться.

Когда коридоры окончательно опустели, девушки вышли из-за колонны. Ева направилась к охраннику, очаровательно улыбаясь. Позади неё Лана должна была незаметно проскользнуть в мужскую раздевалку.

– Здравствуйте, Адам, – сказала Ева, подходя так близко, что могла разглядеть каждую морщинку на его нахмуренном лице. Охранник смотрел на неё с подозрением, ожидая какого-то подвоха.

Не понимая причины его суровости, Ева откинула непослушную прядь волос и протянула пропуск:

– Моя карточка почему-то не работает. Не могли бы вы помочь?

Охранник взял пластиковый пропуск. Фотография не передавала и половины того обаяния, которое излучала стоящая перед ним девушка. Его пальцы слегка дрогнули, когда он читал её имя.

– Значит, вы и правда Ева? – его лицо озарилось внезапной улыбкой. В смешке слышалась лёгкая растерянность.

– А вы думали, я шучу? – Ева кокетливо наклонила голову. Ей было стыдно за эту дешёвую игру, но что поделаешь, ради Ланы можно было и потерпеть.

– Ну давайте проверим, что случилось с вашим пропуском, – вкрадчиво произнес молодой человек, прикладывая пластиковую карточку к считывающему устройству турникета. Послышался привычный звук, загорелась зеленая стрелка, и створки турникета открылись.

– Все в порядке, работает.

Ева нервно переступила с ноги на ногу. Что ещё можно было сказать этому любезному охраннику? Она украдкой взглянула на дверь мужской раздевалки – ту самую, за которой Лана сейчас рылась в чужих вещах.

Адам стоял прямо напротив… Боже, это был бы конец. Еще мгновение, и этот детина схватит выходящую Лану за руку и закричит: «А ну-ка, выворачивай карманы, что ты там стащила?». Сердце колотилось так громко, что, казалось, эхом отзывалось в пустом холле.

К счастью, в эту секунду Ева, стоявшая напротив Адама, с облегчением вздохнула, она наконец придумала, как его выманить на свою сторону, тем самым заставить встать спиной к двери, что даст Лане возможность незаметно выйти.

– Понимаете, когда я захожу в институт, она срабатывает, а вот выйти не всегда получается, – склонив голову набок, произнесла девушка, приглашая движением руки мужчину перейти на другую сторону турникета. Как только он поравнялся с Евой и проверил ее пропуск, девушка услышала позади себя еле слышные шаги подруги и, забрав пластиковую карточку из рук охранника, весело сказала:

– Ой, да вы просто маг и волшебник, все в миг исправили, – и тут же хотела бежать к Лане, но Адам остановил ее, осторожно взяв за руку, чуть выше тонкого запястья.

– Если уж я такой волшебник, так, может, заслужил твой номер телефона? – неожиданно переходя на «ты», произнес молодой человек, но в этот момент в нагрудном кармане его куртки послышался тональный сигнал рации, и он, отпустив Евину руку, достал устройство, из которого доносилось шипение и непонятные слова, похожие на бульканье и гудение.

– Принял, – ответил охранник и быстро направился к выходу. Ева, радостно обнимая выбравшуюся на свободу Лану, в нетерпении спросила:

– Ну, удалось что-нибудь узнать?

– Знаешь, я, может, не очень разбираюсь в теннисе, но вещи, которые лежат в сумке Алекса, мало похожи на спортивные.

– Теннисную форму разрабатывают разные дизайнеры, иногда такого могут наворотить. Ты лучше скажи, эмблемы или логотипы клуба на этой форме были? – внимательно глядя на раскрасневшуюся подругу, спросила Ева.

– Да, эмблема была на куртке, я ее сфотографировала, – ответила Лана, и они вдвоем уставились на экран телефона, где их взору предстала ярко-красная эмблема, на которой был изображен желтый диск в горизонтальной плоскости и стоящие на нем две буквы того же цвета – «Д» и «П». Внизу, по краю эмблемы, эта аббревиатура была расшифрована, но надпись была такой мелкой, что, как ни старались девушки, прочитать им так и не удалось. Еве показалось, что она уже видела где-то эти символы, она еще какое-то время силилась вспомнить, повторяя в уме: «ДП», «ДП»…

На пути в аудиторию девушек нагнала запыхавшаяся Инга. Оказалось, таинственный вор вернул аккумулятор, но Валентина Ивановна всё равно ходила хмурая, как осеннее небо над Парижем.

Ева вдруг вспомнила о Тёме. Несколько дней его не было видно, но она почти не сомневалась – он боялся своей матери, поэтому ее пару не пропустит. Когда девушки вошли в аудиторию, Валентина Ивановна бросила на них ледяной взгляд:

– Поторопитесь, мы уже начинаем, – произнесла она сухо.

Ева встретила взгляд Тёмы. Он сидел у окна, развалившись на стуле с видом человека, только что проигравшего крупную сумму в казино. Его рука устало подпирала голову, а взгляд скользнул по Еве, не выражая ничего, кроме скуки, и тут же утонул в конспекте.

Она сразу поняла – эксперимент провалился. Этот балагур, всегда такой шумный и неугомонный, теперь выглядел так, будто жизнь потеряла для него все краски. Еве захотелось послать ему ободряющее сообщение, но он упорно смотрел в тетрадь.

А она, привыкшая к тому, что мужчины сами ищут её внимания, лишь вздохнула и отвернулась.

Когда лекция подошла к концу, Валентина Ивановна объявила о завтрашнем тесте. Это была её излюбленная традиция, этакая педагогическая ловушка для новичков: отсутствие на тесте равносильно признанию собственной несостоятельности.

Она произнесла это с той особой интонацией, которой обычно сообщают о неизбежных катастрофах, как будто речь шла не о проверке знаний, а о неотвратимом приговоре судьбы.

Когда Валентина Ивановна наконец покинула аудиторию, староста поднялась с видом заговорщика, готового раскрыть государственную тайну.

– У меня есть вопросы к завтрашнему тесту, – прошептала она, бросая осторожный взгляд на дверь. – Присылайте ваши адреса.

Студенты оживились, молодость всегда готова к небольшому мошенничеству, особенно когда дело касается экзаменов.

Ева же просто вышла, если понадобится, Лана достанет эти вопросы. А может, она и сама справится.

У гардероба её окликнули. Оборачиваясь, она увидела Тёму, его грустные глаза странно контрастировали с широкой улыбкой. Он вынул наушники, небрежно сунул их в карман:

– Проводить тебя домой?

– Провожай, – равнодушно согласилась Ева. – Я живу на Крестовском.

Её спокойствие обмануло Тёму, он принял его за благосклонность, не понимая, что так женщины обычно показывают свою незаинтересованность.

– У нас столько общего! – оживился он.

– Например?

– Мы оба не стали брать вопросы у старосты. И живём на островах – ты на Крестовском, я на Васильевском.

– О да, просто родственные души, – рассмеялась Ева, протягивая ему свою сумку.

Они шли молча. Тяжёлые вздохи Тёмы наконец вывели её из терпения:

– Так твой робот не сработал?

– Провал полный. Мать ещё и про аккумулятор узнала.

– И?

– Сказала, что теперь у нее нет сына, потому что сын-вор ей не нужен.

– Это сгоряча, – автоматически ответила Ева, но тут же добавила: – Хотя… за всё в жизни приходится платить. Я это твёрдо усвоила.

– Тебе-то за что было платить? – удивился Тёма. – Ты сущий ангел.

Ева рассмеялась в ответ и, сбрасывая с плеч модную куртку, подставила лицо последним тёплым лучам. Она знала – скоро дожди смоют это осеннее золото, и тогда останется только вспоминать о нём с тихой грустью.

С игривостью, которая так идет семнадцатилетним, она взобралась на поребрик и пошла, балансируя, раскинув руки, словно пытаясь поймать ускользающее лето. Солнце слепило ей глаза, и когда она на мгновение теряла равновесие, то хваталась за рукав Тёмы, смеясь своим лёгким, словно шампанское, смехом.

– Ну вот и пришли, – сказала Ева, приглашая его во двор.

Это был один из тех закрытых дворов, где каждый куст подстрижен с педантичной точностью, а цветы растут по расписанию – типичное творение богатых людей, убежденных, что природу можно купить и подчинить, как все остальное в этом мире.

Две голубые ели стояли, как чопорные швейцары, между ними тянулась аллея из туй, таких же прямых и безупречных, как строчки в бухгалтерской книге английского джентльмена. Можжевельник, искусно посаженный, напоминал дорогой ковер, который хочется потрогать, но нельзя – табличка «не ходить по газонам» висела где-то неподалеку, Ева была уверена.