Код Забвения. Книга вторая

За столом, как фигуры на шахматной доске перед решающей партией, сидели четверо.

Дмитрий Звягинцев во главе стола. Сидел неестественно прямо, руки лежали ладонями вниз на холодной поверхности. Его форма была безупречна, но тени под запавшими глазами были глубокими, фиолетовыми. Лицо – каменная маска командира, но в жестком взгляде, устремленном куда-то в пространство над головой Такахаши, читалась нечеловеческая усталость и груз восьми месяцев вахты в абсолютной пустоте. Он казался высеченным из того же черного композита, что и корабль – монолитом, несущим незримые трещины.

Те Арики сидел справа от Звягинцева. Его коренастая фигура была напряжена, плечи подняты, будто ожидая удара. Пальцы нервно барабанили по столу – быстрый, неосознанный ритм. Взгляд, острый и беспокойный, скользил по лицу Нильссона, словно пытаясь прочитать в нем готовность к защите священного Закона Невидимости. На его скулах играли желваки. «Он поймет? Поймет ли, какую цену платишь за каждую микросекунду тишины? Как дрожишь от каждого фантомного сигнала в шуме?»

Кенджи Такахаши расположился напротив Звягинцева. Безупречно выбрит, форма без морщинки. Светоотражающие очки скрывали глаза, делая лицо нечитаемой маской. Руки спокойно лежали на столе перед ним, пальцы сложены в замок. Поза излучала холодную, аналитическую готовность. Он не выглядел отдохнувшим – пробуждение из криосна накладывало свою бледность, – но в нем не было и тени той глубинной измотанности, что висела на Звягинцеве и Арики.

Финн Нильссон сел слева от Такахаши. Он слегка сутулился, взгляд был прикован к планшету, который находился чуть под столом. Пальцы время от времени шевелились, будто вводя невидимые команды. Он выглядел погруженным в свои мысли, сосредоточенным на цифрах и схемах двигателя, звук которого он уже слышал в своих кошмарах пробуждения. И лишь изредка он бросал быстрый, оценивающий взгляд на Арики.

Между офицерами на столе находилось невидимое напряжение. Не враждебность, но глубокая пропасть опыта. Одна сторона только что вышла из заморозки, их воспоминания о миссии – это Марс, отбор, шок от правды и погружение в сон. Другая сторона провела восемь месяцев в стальной клетке Тишины, под прессом пустоты и страха, их последние воспоминания – адская перегрузка от ускорения и леденящее одиночество.

Звягинцев нарушил тишину. Его голос, низкий и хрипловатый, разрезал воздух, как тупой нож:

– Смена вахты. Статус корабля: «Зеленый». Все системы первичного и вторичного контуров – в норме, – он говорил четко, без эмоций, глядя поверх головы Такахаши. – Маневр «Тета-13» выполнен в полном соответствии с планом, без отклонений и инцидентов. Новый курс установлен. Скорость: приближается к плановым 0.7с. ВКН-1 работает в штатном крейсерском режиме. Компенсаторы: стабильно 68%, – капитан толкнул по столу свой планшет, тот скользнул по гладкой поверхности и остановился перед Такахаши. – Полный лог маневра. Телеметрия двигателя. Данные ГЕЛИОСа за период вахты. Журналы систем.

Такахаши неспешно взял планшет. Его пальцы коснулись экрана, активируя устройство. Голограммы данных на секунду вспыхнули над поверхностью стола – водопады цифр, графики нагрузки, схемы траектории. Он бегло пробежался по ним взглядом, скрытым за стеклами очков.

– Принято, капитан, – произнес он ровным, лишенным интонации голосом. – Первичное соответствие протоколам визуализировано.

Арики не заставил себя ждать. Он резко толкнул свой планшет к Нильссону. Тот вздрогнул, оторвавшись от своего устройства.

– Системы скрытности, – заговорил Арики отрывисто, его голос звучал хрипло от напряжения. – Нулевая эмиссия за весь период. Пассивный фон – стабилен. Аномалий не зафиксировано, – он сделал паузу и взгляд впился в Нильссона. – Щиты: в режиме ожидания, заряд 100%. Компенсаторы: выдержали пик. Но! – Он тыкнул пальцем в схему на планшете Нильссона, которая только что развернулась. – Тепловые швы на корпусе в районе узла «Дельта-7». Видишь? Нагрузка в 6.8G дала микро-деформацию. Термодатчики зафиксировали скачок на 3.2% выше прогноза при коррекции вектора. Риск усталости металла. Плановую диагностику – в топ-приоритет. Не после, а сразу. И проверь систему охлаждения компенсаторов секции «Альфа» – она гнала на пределе, шумы были… нервирующие.

Нильссон внимательно смотрел на указанное место, его пальцы замерли над собственным планшетом, будто мысленно запуская диагностические утилиты. Он кивнул, коротко и деловито.

– Вижу. Тепловой градиент… в верхнем пределе расчетного коридора. Но допустимый. Учту. Спасибо, Арики. «Дельта-7» и «Альфа» – первыми в очереди на ТО, – его голос был тихим, сосредоточенным.

Такахаши поднял голову, его невидимый взгляд скользнул от планшета к Звягинцеву.

– Показатели ГЕЛИОСа… в норме. Потребление ресурсов жизнеобеспечения… соответствует расчетам на вахту из шести человек, – он сделал микро-паузу. – Данные пассивных сенсоров… – Кенджи посмотрел прямо на Звягинцева, и хотя глаз за стеклами не было видно, ощущалось давление вопроса. – …пустота?

Слово повисло в воздухе, тяжелое и многозначительное. Арики стиснул челюсти. Звягинцев медленно кивнул, его взгляд наконец опустился и встретился с темным пятном очков Такахаши. В этом кивке была горечь давно созревшего плода и горькое подтверждение.

– Абсолютная, – выдохнул Звягинцев. Голос его потерял металл, стал почти обыденным, от чего стало еще страшнее. – Ни сигналов. Ни аномалий. Ни объектов. Только фон. Восемь месяцев слепого полета. Протокол «Тишина»… – он сделал паузу, – работает. Мы – невидимки. Пока.

– Психологический статус экипажа первой вахты? – спросил Такахаши.

Его голос оставался ровным, но вопрос висел в воздухе булавкой. Его взгляд скользнул к Арики, чье нервное барабанение пальцами усилилось, потом вернулся к Капитану.

Звягинцев обменялся быстрым, понимающим взглядом с Арики. В нем было что-то от усталого соучастия. Он снова посмотрел на Такахаши.

– Функционален. Задачи выполнялись в полном объеме, – Он выбрал слова тщательно. – Напряжение… высокое. Адаптация к условиям длительной изоляции и постоянной бдительности… потребовала ресурсов. Доктор Белькасем предоставит вам полный отчет и рекомендации, – Дмитрий подчеркнул последнее слово. – Рекомендую усилить групповые сессии с самого начала вашего цикла. И индивидуальный мониторинг.

Он не стал упоминать Туре и ее сомнения, Макаре и его апатию, Арики и его паранойю. Пусть Белькасем донесет это тоньше. Но предупреждение прозвучало. Арики не выдержал и резко вскинул голову, его глаза горели фанатичной убежденностью.

– Бдительность – превыше всего, Нильссон, – он обратился напрямую к инженеру, игнорируя Такахаши на секунду. – Никаких послаблений. Никаких «а вдруг» или «это просто шум». Каждая микроаномалия в фоне – потенциальный маяк. Следи за «шумом» как за врагом у ворот. Каждую секунду, – его голос дрожал от накопленного напряжения. – Мы держали щит. Теперь вы должны это делать.

Нильссон снова кивнул, на сей раз более осознанно.

– Следить за шумом… Повышенная чувствительность сенсоров… Возможно, калибровка… – он зачитывал в слух своим пометки.

– Протокол «Глубина» остается в силе, – произнес Такахаши.

Его голос вернул металлическую твердость. Это было сказано не только Арики, а всем присутствующим. Констатация. Закон.

– Абсолютное радиомолчание. Только прием маяков «Эхо» по расписанию. Никаких отклонений, – он посмотрел на Звягинцева. – Подтверждаю понимание важности бдительности, инженер Арики.

Звягинцев медленно поднялся. Его движение было чуть скованным, будто тело сопротивлялось после долгого сидения под перегрузкой. Его тень, огромная и тяжелая, легла на стол и на сидящих напротив. Он окинул взглядом Такахаши, потом Нильссона. Взгляд был тяжелым, как свинец, полным непроизнесенных предостережений и груза знания, которое невозможно передать в отчете.

– Корабль ваш, господин Такахаши, – произнес он низко, но отчетливо. Каждое слово падало на тишину с весом. – Принимайте вахту. Держите курс. Храните тишину. Удачи.

Он не сказал «берегите его». Не сказал «они еще живы». Он сказал «удачи». И в этом одном слове было все: и признание опасности, и отсутствие гарантий, и слабая искра надежды, которую он сам почти растерял за восемь месяцев в пустоте.

Такахаши тоже встал. Его движения были плавными, экономичными. Он сделал короткий, формальный кивок.

– Принято, капитан. Вахту принимаю. Курс и протоколы будут соблюдены, – ответ был сухим, лишенным пафоса, но в нем слышалась стальная уверенность и понимание всей меры ответственности. Он не улыбнулся и не протянул руку.

Арики поднялся последним, словно нехотя отрываясь от стула. Он бросил последний, почти тоскливый взгляд на терминал, встроенный в стену кают-компании, где обычно отображался статус «МАКСИМАЛЬНАЯ СКРЫТНОСТЬ», и кивнул Нильссону – жест, больше похожий на предостережение, чем на прощание.

Никаких рукопожатий. Никаких лишних слов. Только краткие, деловые кивки. Звягинцев развернулся и направился к выходу. Его шаги по композитному полу звучали глухо, тяжело. Арики последовал за ним и его коренастая фигура казалась ссутулившейся под невидимым грузом. Дверь шипнула за ними.

В кают-компании остались Такахаши и Нильссон. Тишина сгустилась, наполненная теперь хрупкостью новой ответственности. Такахаши снова посмотрел на планшет Звягинцева, его пальцы замерли над данными о пустоте. Нильссон углубился в схему тепловых швов узла «Дельта-7», уже мысленно прокручивая процедуры диагностики. Гул корабля за стенами казался теперь чужим. Вахта началась. Тень Звягинцева и знание Пустоты, которое он унес с собой, висели в комнате незримым, но ощутимым грузом. «Светлячок» плыл дальше в безмолвии, и его новым кормчим предстояло вести его сквозь тьму, не зная, что именно скрывает их невидимость.

* * *

Криоблок встретил смену усиленной тишиной. Гул ВКН-1 здесь был едва слышным далеким стоном, заглушаемым толщей композита и приглушенным шипением активных систем охлаждения. Голубоватый свет уже не казался таким зловещим – теперь он был функциональным, освещая три открытые криокапсулы, готовые принять своих пассажиров. Воздух был ледяным, обжигающим легкие, и пах стерильностью и озоном.

Шестеро членов экипажа, состав первой вахты стояли перед своими капсулами, как приговоренные к экзекуции во имя высшей цели. Они были в легких серых термокостюмах для погружения. Физическая тяжесть крейсерского ускорения после адского разгона казалась почти невесомостью, но психологическая усталость висела на них тяжелее свинца.

Капитан Звягинцев стоял прямо, лицо – непроницаемая маска. Но тени под глазами казались бездонными, а взгляд, скользнувший на мгновение по уходящим вглубь корабля коридорам, выдавал глубинный износ. Он наблюдал, как Такахаши и Нильссон вели остальных членов новой вахты – Келлер, Карпова, Десаи, Рао – мимо криоблока к их рабочим местам. Их шаги были осторожными под непривычной тяжестью, лица – сосредоточенными или растерянными.

Коренастая Арики фигура была напряжена до предела. Он не смотрел на капсулу, а пристально вглядывался в показания терминалов на стене блока. В какой-то момент кивнул сам себе, коротко и резко, как бы ставя печать одобрения перед уходом. «Держись, Нильссон. Держись, черт тебя дери.»

Туре стояла рядом со своей капсулой, ее взгляд нашел Викторию Келлер, проходившую мимо в свежей форме. Их глаза встретились. В глазах Туре – смесь облегчения от предстоящего отдыха и глухой, невольной зависти. Она теперь будет у штурвала. Она будет чувствовать корабль. Туре кивнула Келлер, жест был коротким, но в нем читалось: «Лети ровно». Келлер ответила четким, воинским кивком. «Будет сделано».

Макаре молча смотрел на свою капсулу, как на спасительную могилу. В руках он сжимал отключенный планшет с последними, мертвыми данными сенсоров. Пальцы дрожали, и он резко сунул планшет в нишу рядом с капсулой, будто отбрасывая ненужный хлам. «Прощай, пустота. Хоть ненадолго… хоть во сне…» Его лицо выражало лишь глубокое истощение.

Амрани проверял соединения своей капсулы с привычной, практичной тщательностью. Он поймал взгляд Раджава Десаи, своего сменщика, который шел с Нильссоном. Амрани улыбнулся, коротко и ободряюще. «Цикл в надежных руках». Десаи ответил кивком, но в его глазах читалась озабоченность – он уже думал о показателях.

Взгляд Белькасем, мягкий и всевидящий, скользил по лицам своих подопечных первой вахты, отмечая их состояние перед долгим сном. Потом он перенесся на Девику Рао, которую вел Такахаши. Рао шла, сгорбившись под тяжестью ускорения, ее глаза были полны немого вопроса и тревоги. Белькасем поймала ее взгляд и едва заметно улыбнулась, посылая волну спокойствия и поддержки без слов: «Держись. Мы здесь. Твое время – сейчас.» Рао задержала взгляд, и тень страха в ее глазах чуть отступила. Белькасем мысленно добавила пункт в свой план: «Рао – приоритетный мониторинг. Групповые сессии с акцентом на стабилизацию.»

Голос по корабельной связи, ровный и безличный, разнесся по криоблоку:

«Внимание, экипаж. Первая операционная вахта завершена. Экипажу первой вахты: Начало процедуры погружения в криостазис. Время на подготовку: 10 минут.»

Объявление прозвучало как окончательный приговор. Последние проблески жизни в криоблоке замерли.

Карпов, проходивший мимо с ворчливым замечанием Нильссону о «чертовых тепловых швах», резко развернулся. Он подошел к Арики, громко хлопнул его по плечу с преувеличенной бравадой, которая не могла скрыть напряжения в глазах:

– Ну, братишка-невидимка! – голос его звучал чуть громче, чем нужно, пытаясь заглушить гнетущую атмосферу. – Спи сладко! А мы тут… поскучаем без твоих параноидальных проверок каждые пять минут! Только смотри – не храпи там громко, а то услышат! – попытка черного юмора сорвалась в хрипловатый смешок, быстро угасший.

Арики вздрогнул от хлопка и обернулся. В его глазах мелькнуло раздражение, но не злоба. Он хмыкнул, коротко и сухо:

– Следи за щитами, Лёха. И за языком. Шум лишний. – Он отвернулся, его взгляд снова прилип к показаниям скрытности.

Белькасем подошла к Рао, которую Такахаши ненадолго отпустил вперед. Она мягко коснулась руки ксено-лингвиста.

– Девика, – ее голос был тихим, но отчетливым в тишине блока. – Все будет хорошо. Мы рядом, просто… спим. Сосредоточьтесь на данных. На символах. На шаблонах. Ваше время – сейчас. Найдите в тишине ее музыку.

Она знала, что именно эта метафора может найти отклик в душе семиотика. Рао кивнула, слабо сжав руку Белькасем в ответ. В ее глазах появился проблеск нерешительной надежды.

Келлер, уже стоявшая у выхода, готовясь идти на мостик, холодно, по-военному кивнула Туре и Звягинцеву. Никаких слов. Никаких сантиментов. Просто взгляд профессионала, принимающего ответственность. «Объект под контролем». Туре ответила ей таким же кивком. «Принято».

Такахаши, остановившись у выхода, холодным, оценивающим взглядом окинул группу у капсул. Его взгляд скользнул по Звягинцеву, задержался на мгновение. Короткий, почти невидимый кивок. Не «спокойной ночи». Не «удачи». Просто: «Статус принят. Процедура начата.» Звягинцев ответил таким же микро-кивком. «Корабль твой».

Первыми к выходу двинулись Такахаши и Нильссон. Их фигуры, прямые и невыразительные, скользнули в черный зев коридора «Артерия». За ними, бросив прощальные взгляды, потянулись остальные члены новой вахты. Их шаги, глухо отдаваясь в композите, быстро растворились в гудении корабля. Бодрствующие ушли.

Шестеро остались островком в пустыне ледяного света. Только шипение систем капсул и их собственное дыхание нарушали тишину.

Амрани первым двинулся к своей капсуле. Он перешагнул порог, лег на ледяное ложе, его движения были плавными, ритуальными. Макаре последовал за ним, глубоко вздохнув перед тем как лечь. Его глаза закрылись еще до того, как крышка начала двигаться.

Туре провела рукой по краю капсулы, последний раз ощущая холодный композит. Она окинула быстрым, почти тоскливым взглядом устье коридора, ведущего к мостику. Потом легла, закрыла глаза, сосредоточившись на дыхании.

Белькасем одарила оставшихся мягким, всеобъемлющим взглядом – Звягинцева, Арики. Ее улыбка была грустной и ободряющей. Она легла в свою капсулу, ее поза выражала принятие и готовность. Арики задержался. Он последний раз посмотрел на терминал. Он кивнул, резко и коротко, будто отдавая честь. Потом, не глядя на Звягинцева, шагнул к своей капсуле, лег и сразу закрыл глаза, будто стараясь поскорее выключиться. Его пальцы сжались в кулаки на груди.

Звягинцев остался один. Он стоял перед своей черной капсулой-саркофагом, огромный и неподвижный в голубоватом свете. Его взгляд медленно скользнул по закрывающимся крышкам капсул его товарищей по вахте: Туре, Арики, Амрани, Белькасем, Макаре. Лица, скрываемые инеем и стеклом, уже теряли черты, превращаясь в бледные маски.

Потом он повернул голову. Его взгляд пробил мрак коридора «Артерия», ведущего к мостику, к жилым отсекам, к сердцу корабля. Туда, где теперь бодрствовали другие. Такахаши с его холодным расчетом. Нильссон, погруженный в схемы. Келлер с ее стальной дисциплиной. Карпов с его черным юмором. Десаи с его заботами о системах. Рао с ее страхами и интуицией. Ийер, Вадхва, Чин, Аджеи, Вадхва, Диалло – все те, кто спал или просыпался в других отсеках.

На лице Звягинцева не дрогнул ни один мускул. Но в его глазах, усталых до беспредела, мелькнуло что-то невероятно сложное. Тяжесть ответственности, переданная, но не снятая. Горечь от утраты контроля. Трещина сомнения в тех, кому он оставил корабль. И голая, почти безумная решимость дожить до конца этой миссии любой ценой.

Он развернулся. Движение было резким, военным. Он шагнул в капсулу. Лег на ледяное ложе. Его спина коснулась холодного композита. Руки вытянулись вдоль тела. Глаза уставились в матовую серую поверхность крышки над головой.

– ГЕЛИОС. Инициируй погружение. Первая смена, – его голос прозвучал тихо, но отчетливо в камере. В нем не было ни страха, ни сожаления. Только окончательность.

Мягкое шипение. Крышки капсул поплыли вниз, отсекая голубоватый свет, заменяя его глубокой, мягкой тьмой внутренней подсветки капсулы. Холодный туман заклубился вокруг каждого из уходящей смены. Индикаторы на внутренних панелях замигали: ЦИКЛ ОХЛАЖДЕНИЯ: ИНИЦИАЛИЗАЦИЯ…

Последнее, что почувствовал Дмитрий Звягинцев, прежде чем сознание начало таять в ледяном тумане, был глухой, вечный гул ВКН-1, несущий его стальной гроб дальше, в абсолютную, непроглядную Тьму. Первый круг замкнулся. Долгая вахта Тишины для шестерых закончилась. Для остальных – только начиналась. А «Светлячок», неся в своих недрах спящих и бодрствующих, продолжал путь в Никуда, охраняемый лишь хрупким щитом безмолвия.

Глава 4: Эхо Одиночества

Гул. Низкий, мощный, неумолкающий. Не рев, а басовитое дыхание ВКН-1 – фундаментальный звук реальности «Светлячка», пронизывающий даже толщу композита криоблока. Здесь он был приглушен, сдавлен, словно доносящийся из-за непроглядной стены льда. Воздух висел тяжело, обжигающе холодный, пропитанный запахом озона, стерилизаторов и чем-то еще – металлически-сладковатым, как сама пустота за бортом. Голубоватое сияние аварийных ламп выхватывало из полумрака ряды гексагональных криокапсул – черные, глянцевые саркофаги, вмурованные в стены и пол. Над шестью из них тускло мигали синхронно красные индикаторы: ЦИКЛ ПРОБУЖДЕНИЯ: ЗАВЕРШЕН. Клубы ледяного пара, густые и медлительные, шипя выползали из-под приоткрывшихся крышек, окутывая фигуры внутри зыбкими, призрачными вуалями. Стоны, прерывистые хрипы, слабые попытки движений – мучительный танец возвращения из царства льда.

Дверь в криоблок шипнула, раздвигаясь. В проеме, очерченные резким светом коридора, возникли три фигуры.

Кенджи Такахаши шагнул первым. Его форма была безупречна, словно только что сошла с фабричного стенда, каждый шов, каждая складка – воплощение регламента. Лицо – гладкое, без единой морщины, выбритое до синевы. Светоотражающие очки скрывали глаза, превращая взгляд в две непроницаемые черные пустоты. В руках – планшет, пальцы лежали на сенсорном экране с неестественной неподвижностью. Он остановился у порога и его присутствие наполнило холодный воздух дополнительной стужей аналитической отстраненности. Взгляд за стеклами очков медленно скользнул по ряду капсул, сканируя, оценивая, классифицируя процесс пробуждения как набор параметров.

Следом вошла Виктория Келлер. Ее темно-синяя форма капитана космофлота ФСА тоже сидела безукоризненно, но контраст был разителен. Глубокие, почти фиолетовые тени под запавшими глазами резали бледное лицо. Казалось, эти глаза не смыкались неделями. В них горел неприкрытый, натянутый до предела фокус – острый, как скальпель, беспокойно скользящий по капсулам, фиксируя каждое движение, каждую тень в углу, на выходе. Руки были сцеплены за спиной в замок, но напряжение в плечах, в жилах на шее выдавало адреналиновую собранность, не спавшего долгие месяцы вахты офицера. Она заняла позицию чуть в стороне от Такахаши.

Замыкал группу Раджав Десаи. Он выглядел самым… человечным. И самым уставшим. Лицо осунулось, щеки впали, на лбу и в уголках глаз залегли глубокие морщины усталости и постоянной озабоченности. В руках он сжимал медицинский сканер, его взгляд уже бегал по показаниям на маленьком экране, потом переводился на фигуры в капсулах, потом снова на сканер. Губы беззвучно шевелились, словно он вел внутренний диалог о балансе жидкостей, температуре ядра, скорости нейровосстановления. Его дыхание было чуть поверхностным, быстрым.

– Показатели… Главное, чтобы стабильно… Воздух… влажность… Цикл не должен сбиться…

Тишину криоблока, нарушаемую только гулом, шипением пара и хрипами пробуждающихся, разрезал ровный, лишенный тембра голос Такахаши:

– Добро пожаловать обратно, – он говорил громко, четко, чтобы перекрыть шум, но без повышения тона. Словно докладывал ГЕЛИОСу. – Статус корабля: «Зеленый». Протокол «Глубина» активен. Двигайтесь медленно и осознанно. Доктор Десаи проведет первичный медицинский осмотр.