Код Забвения. Книга вторая

Глава 3: Поворот в Пустоте

7,5 месяцев полета после маневра у Нептуна

Мостик «Светлячка» был высечен из ночи. Тускло-синее свечение консолей не побеждало мрак композита «Ночная Тень», а лишь подчеркивало его всепоглощающую власть, окутывая приборы и фигуры людей в зыбкие, тревожные тени. Воздух висел густой гирей – смесь озона, холодного металла и стерильной чистоты, граничащей со смертью. Сквозь толщу композита, сквозь саму плоть корабля, пробивался низкий, мощный, неумолчный гул. Не рев, а басовитое дыхание ВКН-1 – фундаментальный звук их реальности, ритм, под который бились их сердца уже восемь долгих месяцев. Он не заполнял пространство, а лишь оттенял давящую, гробовую тишину, поглотившую голоса, надежды, сам смысл звука. Тишину Протокола «Глубина». Тишину, ставшую их клеткой и щитом.

Дмитрий Звягинцев стоял у центрального пульта, ладони впились в ледяную гладь матового композита до побеления костяшек. Его взгляд, тяжелый и неотрывный, был прикован к главному экрану навигации. На черном фоне звездной карты висел схематичный силуэт корабля – стремительный, хищный, черный клинок «Светлячка». От его носа тянулась тонкая, зеленая линия курса, упирающаяся в мигающую красную точку:

Маневр Тета-13. T-15:27. Рядом цифры:

СКОРОСТЬ: 0.700c

РАССТОЯНИЕ ДО ТОЧКИ МАНЕВРА: 4.5 млн км (15 свет. сек)

ПАРАМЕТРЫ МАНЕВРА: ТОРМОЖЕНИЕ: -30% тяги.

ДЛИТЕЛЬНОСТЬ: 336 ч.

ВЕКТОР ТЯГИ: Коррекция азимута +13°, тангаж -2°.

ДЛИТЕЛЬНОСТЬ: 180 с.

УСКОРЕНИЕ: +6.8G.

ДЛИТЕЛЬНОСТЬ: 600 с.

КОМПЕНСАЦИЯ: 70% (расчетная нагрузка ~2.04G)

РИСК СТРУКТ. ПОВРЕЖДЕНИЯ: 0.3%

«Один неверный импульс… Одна ошибка в расчетах Такахаши или Нильссона, спящих в крио-капсулах… И мы станем яркой меткой на чьем-то экране. Или просто щепкой, снесенной виражом пространства-времени.» Мысль Звягинцева была холодна и ясна, как скальпель. «Протокол требует маневра. Запутываем след. Но каждый раз – игра в русскую рулетку с космосом, где патрон – наша собственная технология.»

Справа от него, в кресле пилота, Амара Туре казалась влитой в форму, выточенную под перегрузку. Ее спина была неестественно прямой, руки уверенно лежали на подлокотниках с сенсорными панелями. Глаза, карие и острые, бегали по показаниям:

АВТОПИЛОТ: СИНХРОНИЗИРОВАН.

ГОТОВ К ПЕРЕХВАТУ РУЧНОГО УПРАВЛЕНИЯ.

КОМПЕНСАТОРЫ: 68% (ЗАРЯД 92%)

ВЕКТОР: СТАБИЛЕН.

ОТКЛОНЕНИЕ: 0.0007°

«Фокус. Точность. Каждое смещение вектора тяги ВКН-1 – как хирургический разрез в ткани пространства. Должно быть безупречно. Пятнадцать минут…» Ее пальцы непроизвольно сжались, будто уже чувствуя штурвал виртуального управления. Она поймала взгляд Звягинцева, прикованный к точке маневра. Их глаза встретились на миг – и в глубине зрачков Туре мелькнула та же тень немого вопроса: «Зачем этот риск? Здесь же абсолютно пусто!» Быстрый взгляд на условное положение Земли – давно невидимой, лишь точка в памяти – и обратно на капитана. Ответа не было. Только приказ.

Из тени за выступом консоли скрытности, словно часть самой тьмы, наблюдал Те Арики. Его коренастая фигура была напряжена, как сжатая пружина. Пальцы нервно перебирали невидимые клавиши, глаза, узкие и пронзительные, сканировали экраны:

СТАТУС СКРЫТНОСТИ: МАКСИМАЛЬНЫЙ (ЭМИССИЯ: 0%, ТЕМПЕРАТУРА: МИНИМАЛЬНАЯ)

ФОНОВЫЙ ШУМ (ОПТ/РАДИО/ГРАВ): СТАБИЛЕН.

ДЕВИАЦИЯ: 0.03% (В НОРМЕ)

ЩИТЫ: ПАССИВНАЯ ГОТОВНОСТЬ (ЗАРЯД 100%)

Каждую микроскопическую иглу помехи на почти плоской линии шума он отмечал, анализировал, отбрасывал – пока. Сам факт предстоящего маневра заставлял его скулы ритмично двигаться под кожей. «Скрытность – священна. Каждое изменение тяги – вспышка в темноте. Каждое искривление пространства – волна в пруду, которую может уловить чужой гидроакустик реальности. Дыры… потенциальные дыры в броне.» Его взгляд метнулся к виртуальной точке маневра на главном экране, и в нем вспыхнуло что-то дикое – страх, смешанный с яростью против необходимости нарушать Закон Невидимости.

У научного терминала, вполоборота к остальным, сидел Сэмюэл Макаре. На его экранах – бесконечные водопады данных с пассивных сенсоров: спектрометрия, гравиметрия, фоновое излучение в десятках диапазонов. Все линии – плоские. Все карты – однородные. Все гистограммы – скучные пики фонового шума. Ничего. Он механически отмечал параметры среды вокруг точки маневра в журнал:

[T-15:10]

СЕКТОР МАНЕВРА ТЕТА-13: ПЛОТНОСТЬ МГС: 0.008 ат/см³

КОСМ. ЛУЧИ: ФОН +2.1% (СТАТ. НЕЗН.)

ПЫЛЕВЫЕ КЛАСТЕРЫ: ОТСУТСТВУЮТ

ГРАВ. ВОЗМУЩЕНИЯ: NULL

ПРОСТР. АНОМАЛИИ: NULL

«Опять. Бесконечное «ничто». Восемь месяцев абсолютной слепоты. Даже пыли интересной не нашлось. Маневр… хоть какое-то событие. Хоть искра в этой вечной ночи.» Его лицо, обычно выражавшее спокойное любопытство исследователя, теперь было изборождено глубокими морщинами усталости и апатии. Тени под глазами казались фиолетовыми в синем свете экрана. Восемь месяцев слушания тишины выжгли из него надежду найти что-либо. Теперь он просто фиксировал пустоту.

В глубине мостика, почти слившись с черной стеной, стояла Лейла Белькасем. Ее присутствие не было формально необходимым, но она знала – этот момент критичен. Ее взгляд, проницательный и мягкий, сканером скользил по фигурам:

Звягинцев с каменной маской командира на лице, но пальцы впились в пульт, челюсть напряжена. Груз решения. Страх ошибки.

Туре демонстрирует адреналиновую собранность пилота, но в уголках губ – тонкая нить сомнения. Амбиции, ищущие выхода в действии, фрустрированы рутиной.

Арики с уже постоянной гипер-бдительностью. Каждое движение резкое, глаза скачут. Паранойя, подпитываемая необходимостью маневра. На грани срыва.

Макаре сидит, ссутулив плечи, движения медленные. Глубокая апатия. Научный скепсис перерос в экзистенциальную усталость от «слепоты».

«Трещины,» констатировала она про себя. «Глубже, чем месяц назад. Маневр – стрессор. Арики может не выдержать напряжения. Макаре может просто… сломаться. Как они переживут рывок 6.8G? А потом еще и передачу вахты пробудившимся?»

Тишину разрезал голос Звягинцева, низкий и резкий, как удар по натянутой струне:

– Статус готовности к маневру. Туре?

Голос лейтенанта прозвучал четко, выверено, без лишнего воздуха:

– Системы пилотирования – зеленые по всем контурам. Автопилот синхронизирован с блоком ВКН-1. Готовность: сто процентов. Ожидаю вашего приказа на инициацию торможения, капитан.

– Арики? – Звягинцев повернул голову, его взгляд буравил коренастого инженера. – Щиты, скрытность, компенсаторы?

Арики оторвался от экрана, ответил отрывисто, будто отдавая честь:

– Скрытность – максимальная, излучение – ноль. Компенсаторы заряжены до семидесяти двух процентов, готовы к пиковой нагрузке. Щиты – в режиме пассивного ожидания, активация по первому сигналу аномалии от сенсоров или ГЕЛИОСа. Готов.

– Макаре? – капитан перевел взгляд на ученого. – Среда? Риски?

Макаре вздрогнул, словно разбуженный, медленно повернулся:

– Фон чист, капитан, – Голос его был монотонным, лишенным энергии. – Никаких предпосылок к пространственным аномалиям, гравитационным возмущениям или скоплениям материи в секторе маневра. Риски для двигателя или корпуса в пределах заложенных параметров. Готов мониторить изменения. – он снова уставился в свои водопады цифр. «Ничего. Всегда ничего.»

Звягинцев на секунду задержал взгляд на Белькасем. Она встретила его, едва заметно качнув головой: «Психологически – на пределе, но функционален.» Капитан кивнул, поворачиваясь к командному интерфейсу:

– ГЕЛИОС. Финальная верификация последовательности маневра «Тета-13». Прогноз последствий для скрытности.

Монотонный, лишенный тембра голос ИИ заполнил мостик:

– Последовательность «Тета-13» верифицирована. Особое внимание: Фаза торможения (-30% тяги, 336 ч)

– Продолжительный низкоинтенсивный гравитационный импульс. Риск накопления обнаружимого сигнала при пассивном сканировании в радиусе 0.5 световых лет: < 0.3% (расчет по модели «Темного Леса»).

– Тепловая сигнатура: стабильный рост на 15%, рассеивание затруднено длительностью фазы. Уязвимое окно: 336 ч.

– Рекомендация: Поддержание вектора тяги строго от Земли. Максимальное угловое разрешение гипотетического наблюдателя в целевой зоне не позволит идентифицировать источник.

– Фаза коррекции вектора: Средний риск (кратковременный).

– Компенсация перегрузки: 70%. Расчетная нагрузка на экипаж: 2.04G. Риск структурного повреждения корпуса: 0.3%. Риск сбоя систем жизнеобеспечения: 0.1%. Подтвердите исполнение.

Цифры висели в воздухе. 0.8%. Мало? Достаточно, если «Они» рядом и слушают внимательно. Звягинцев почувствовал, как холодная волна пробежала по спине. Он видел, как Арики стиснул зубы, услышав «высокий риск». Видел, как Туре инстинктивно положила руку на сенсор штурвала. Видел, как Макаре просто закрыл глаза на секунду.

– Подтверждаю, – голос Звягинцева прозвучал тверже, чем он ожидал. Он повернулся к Туре, его тень метнулась по черной стене. – Лейтенант Туре. Инициируйте маневр «Тета-13». По расписанию. Пусть черт держится.

Его последние слова прозвучали почти шепотом, но в гробовой тишине мостика их услышали все. Туре кивнула, один резкий кивок. Ее пальцы коснулись сенсорной панели.

[T-00:00] МАНЕВР ТЕТА-13: ИНИЦИАЦИЯ ТОРМОЖЕНИЯ (-30% ТЯГИ)

Глухой, нарастающий гул-стон ВКН-1, снижающий тональность на пол-октавы, стал первым аккордом долгого испытания. Давление в 2G ослабло на 30%, вызвав непривычную легкость в конечностях и легкое «всплытие» предметов в невесомости компенсаторов. Туре зафиксировала:

УСКОРЕНИЕ: 1.6G (КОМП. 70%)

ТЕНДЕНЦИЯ: СКОРОСТЬ ПАДЕНИЯ 0.0001c/ч

– Стабильно, – пробормотала она. «Двести тридцать четыре часа так… Опять»

Звягинцев наблюдал, как красная точка «Маневра Тета-13» на экране медленно, неумолимо приближалась. Две недели. Четырнадцать дней быть маяком в пустоте.

* * *

Две недели спустя.

Мостик жил в ритме монотонного гула торможения. Воздух казался еще тяжелее от ожидания. Красная точка «Маневр Тета-13» на главном экране навигации мигала с навязчивой частотой: T-00:03:17. Скорость корабля снизилась до 0.490c. Торможение завершено.

– ГЕЛИОС, финальный статус торможения, – голос Звягинцева был хрипловат от напряжения двух недель.

Он чувствовал, как усталость въелась в кости экипажа. Арики нервно переминался с ноги на ногу, его паранойя достигла пика за четырнадцать дней ожидания атаки, которая не пришла. Макаре выглядел призраком, его апатия сменилась лихорадочной бледностью. Туре сидела в кресле пилота как изваяние, пальцы сцеплены на коленях. Белькасем едва скрывала тревогу в глазах.

– Торможение завершено в рамках расчетных параметров, – монотонно отчеканил ГЕЛИОС. – Отклонение от целевой скорости: -0.00005c. Структурная целостность: 100%. Тепловой профиль: стабилизируется. Готовность к фазе коррекции вектора: 100%.

– Подтверждаю, – Звягинцев сделал глубокий вдох. «Самое опасное начинается.» – Лейтенант Туре. Переход на ручное управление. Инициируйте коррекцию вектора по протоколу. Плавность – абсолютный приоритет.

– Принято, капитан. Перехват управления, – голос Туре был напряженным, но четким.

Ее руки легли на сенсорные штурвалы. На экране пилота замигали линии: РУЧНОЕ УПР. ВЕКТОРОМ ТЯГИ. ЗАДАНЫЕ УГЛЫ: АЗИМУТ +13.0°, ТАНГАЖ -2.0°.

– Последовательность активации… начата. Векторные сопла ВКН-1… переориентируются.

Сначала ничего. Потом – глухой, скрежещущий РЫК, исходящий из самых недр корабля. Не рев двигателя, а звук гигантских космических тисков, ломающих саму ткань реальности вокруг «Светлячка». Компенсаторы завыли на высокой ноте, отбирая энергию. Освещение моргнуло.

– Вектор тяги смещается… – Туре говорила сквозь стиснутые зубы, ее руки тонко вибрировали на штурвалах. – Угол азимута… +5 градусов… +8… Стабилизация потока пространственно-временных инверсий… Толчок!

Корабль дернуло. Не резко, но ощутимо – как если бы гигантская рука толкнула его в бок. Всех швырнуло к поручням или спинкам кресел. Звягинцев вцепился в пульт. Арики едва удержался на ногах, его глаза бешено сканировали показатели скрытности:

ГРАВИТАЦИОННЫЙ ИМПУЛЬС: ПИК! АНАЛОГИЧЕН УДАРУ МЕТЕОРИТА МАССОЙ 10^12 ТОНН!

СКРЫТНОСТЬ: КРИТИЧЕСКИЙ СКАЧОК!

– Держится! – выкрикнул он, не веря своим глазам. – Автоматика гасит выброс! Но это… чертова воронка!

На главном экране схема корабля плавно разворачивалась, зеленая линия курса изгибалась под новым углом. Вибрация шла по полу, заставляя зубы стучать.

– +10 градусов… +12… – Туре боролась с обратной связью, ее лицо покрылось испариной. – Целевой угол! Удерживаю! Стабилизация… Готово! Вектор зафиксирован! – она почти рухнула на спинку кресла.

[T-00:00] КОРРЕКЦИЯ ВЕКТОРА: УСПЕШНО. НОВЫЙ КУРС УСТАНОВЛЕН.

Тишина на мостике длилась ровно три секунды. Ее разорвал Звягинцев:

– ГЕЛИОС! Немедленная инициация фазы ускорения! Максимальная тяга! Туре, отбой ручного! Автопилот по протоколу!

– Активирую ускорение 6.8G, – голос ГЕЛИОСа прозвучал как приговор.

[T+00:03] МАНЕВР ТЕТА-13: ИНИЦИАЦИЯ УСКОРЕНИЯ (+6.8G)

РЫК ВКН-1 превратился в оглушительный РЕВ РАЗЪЯРЕННОГО ТИТАНА. Весь корабль содрогнулся так, что с консолей посыпались незакрепленные предметы. И тут – УДАР. Не физический толчок, а гигантская, невидимая РУКА ВДАВИЛА ВСЕХ В КРЕСЛА ИЛИ ПОЛ. Даже с 70% компенсацией ~2.04G – это было АДСКОЙ ТЯЖЕСТЬЮ. Свинец в костях. Бетон на груди. Кровь тяжелела, отливая от головы, застилая глаза темнотой. Борьба за каждый вдох превратилась в хриплое, свистящее мучение.

– Ус-корение… 6.8G… – Туре выдавила сквозь стиснутые зубы, ее руки, будто из свинца, с трудом удерживались на подлокотниках. – Компенсация… 70%… Нагрузка… 2.04G… Скорость… растет… 0.50c… 0.51c… – Каждое слово давалось с невероятным усилием.

Арики, пригвожденный к своему терминалу, хрипел, его глаза заливал пот:

– Нагрузка на корпус… граничная! Компенсаторы… 68%! Держись! Теплоотвод… ОРАНЖЕВЫЙ СЕКТОР! Системы охлаждения… работают на пределе!

Он видел, как датчики температуры двигателя ползли в красную зону. «Еще десять минут…»

Макаре не мог дышать. Его голова была прижата к спинке кресла с такой силой, что он слышал стук собственной крови в висках. В глазах плыли круги. Он видел только расплывчатые, прыгающие показатели сенсоров

– Нет… новых… аномалий....

Белькасем бледнела. Ее тренированный ум отчаянно пытался применить техники контроля: «Сосредоточься на выдохе… Вдох… Выдох…» Но тело бунтовало. Сердце колотилось, как птица в клетке. «Десять минут… Всего десять минут…»

Звягинцев стискивал зубы до хруста. Каждая клетка его тела кричала под давлением. В глазах темнело. Он видел, как стрелка нагрузки на компенсаторы дрожала у красной зоны. Слышал, как потрескивает пластиковый корпус одного из датчиков на пульте Туре. Слышал натужный вой систем охлаждения где-то в глубинах корабля. «Держись, «Светлячок»… Держись…» Это была не просьба. Это была молитва в аду перегрузки. Десять минут до спасения или катастрофы.

* * *

Несколько часов после завершения маневра «Тета-13»

Там, где мостик жил ревом и давлением, криоблок царил ледяным безмолвием. Воздух висел неподвижно, тяжелый от запаха озона, стерилизаторов и чего-то неживого – металлически-сладковатого, как запах пустоты. Гул ВКН-1 сюда доносился лишь как глухой, далекий стон, заглушаемый толстыми слоями композита и изоляции. Голубоватое сияние аварийных светильников выхватывало из мрака ряды гексагональных криокапсул – черные саркофаги будущего, вмурованные в стены и пол. Они напоминали гигантские пчелиные соты, запечатанные на зиму. Над капсулами второй вахты мигали синхронно тусклые индикаторы: ЦИКЛ ПРОБУЖДЕНИЯ: АКТИВЕН. ФАЗА: ТЕРМОВОССТАНОВЛЕНИЕ.

Алексей Карпов ощущал не пробуждение, а утопление в ледяном огне. Сознание всплывало из черной, безвременной бездны обрывками. Сначала – абсолютный холод, пронизывающий до костного мозга, заставляющий тело биться в немых судорогах. Потом – боль. Тупая, всеобъемлющая, как будто каждую клетку раздавили прессом, а потом облили кислотой. Кости ныли глубоким, древним стоном. Мышцы были одеревенелыми пнями. «Блять… Где я? Марс? Нет… Холодно… Больно… Как в том сугробе под Воркутой…» Мысли путались, цепляясь за обрывки памяти. «А, точно. Крио… Значит, не померли еще… Или это чертов морг?» Язык был ватным, недвижимым комком.

Пробуждение Кенджи Такахаши было холодным, аналитическим скачком сквозь боль. «Цикл прерван. Причина? Авария? Внешняя угроза? Время? Данных недостаточно.» Физические ощущения – ледяная скованность, тупая боль в суставах, невероятная слабость – фиксировались мозгом как входящие параметры низкого приоритета. Главное – оценка ситуации. Он попытался пошевелить пальцами. Реакция – микроскопическое подрагивание. «Нейромоторные пути: угнетены. Восстановление: 17%. Время до функциональности: ~120 секунд. Тревога: минимальная. Контроль: установлен.»

Сознание Виктория Келлер включилось как штык. «Тревога? Статус корабля? Угроза?» Холод был врагом, которого надо было немедленно победить. Боль – слабостью, недопустимой для офицера. Она попыталась вдохнуть глубже – ледяные иглы вонзились в легкие. «Дисциплина! Контроль дыхания!» Ее рука инстинктивно потянулась к несуществующему табелю на поясе. Пустота. «Оружие… Где…?» Паника, холодная и острая, кольнула под ребра, но была немедленно задавлена. «Порядок. Отчетность. Статус.»

Возвращение Раджав Десаи было мучительным всплытием. «Воздух… Вода… Баланс…» Профессиональные инстинкты сработали раньше личных. Он почувствовал сухость – страшную, всепоглощающую. Горло сжалось спазмом. «Системы… Жизнеобеспечения… Сбой?» Потом пришла боль – разлитая, ноющая. И холод, заставляющий зубы выбивать дробь где-то глубоко внутри. «Цикл… Нарушен… Опасность…»

Мозг Финна Нильссона, отточенный для точности, фиксировал аномалии. «Звук… ВКН-1… Нестабильность… Третья гармоника… Повышенная вибрация? Перегрев узла «Дельта-Н7»? Необходима немедленная диагностика…» Физические страдания – ледяной ожог кожи, одеревеневшие мышцы, гул в ушах – были лишь фоновым шумом, мешающим сосредоточиться на главном: здоровье двигателя. Он попытался открыть глаза, но ресницы примерзли.

Девика Рао пробудилась будто падая в бездну тишины. Не физической – той, о которой предупреждал артефакт. «Нашли нас? Услышали? Гул… Это гул врага? Или наш?» Холод был внешним проявлением внутреннего ужаса. Боль казалась карой за нарушение предупреждения. «Тишина… Она цела? Мы… спугнули Тьму?» Дезориентация была полной. Она не понимала, где она, когда она. Только страх.

С мягким гидравлическим шипением и клубами ледяного пара крышки шести капсул начали разъезжаться. Холодный туман окутал фигуры внутри, скрывая их на мгновение. Когда пар рассеялся, открылось зрелище, больше похожее на воскрешение мертвецов, чем на пробуждение. Для присутствовавших там картина выглядела бы слегка пугающей.

Карпов лежал, покрытый инеем, как паук в зимней паутине. Тело билось в мелких, неконтролируемых судорогах. Из полуоткрытого рта вырывалось хриплое, прерывистое дыхание. Лицо было синевато-белым, с впалыми щеками и запавшими глазами.

Тело Такахаши было неподвижно, лишь веки дрожали. Лицо – маска из воска, лишенная эмоций. Дыхание – ровное, но едва заметное. Казалось, его разум уже работал на полную мощность, игнорируя немощь плоти.

Руки Келлер судорожно сжимали края капсулы. Мускулы на шее и челюсти были напряжены до предела. Глаза широко открыты, зрачки расширены, бегали по потолку, пытаясь сфокусироваться. Дыхание – частое, поверхностное.

Десаи кашлял сухим, раздирающим кашлем, тело содрогалось. Руки беспомощно барахтались, пытаясь подняться. Губы шевелились, пытаясь что-то сказать, но издавая лишь хрип.

Нильссон моргал, пытаясь смочить примерзшие глаза. Его пальцы медленно, с трудом шевелились, как будто отрабатывая невидимые схемы двигателя. Лицо выражало глубокую сосредоточенность сквозь гримасу боли.

Глаза Рао были полны немого ужаса. Она сжалась в капсуле, пытаясь стать меньше. Дрожь была видна невооруженным глазом. Дыхание – прерывистый всхлип.

Спустя минуту в проеме двери появились две фигуры в легких серых термокостюмах с красными крестами на груди и плече: Юсеф Амрани и Лейла Белькасем. На их лицах читалась усталость – эхо только что пережитого кошмара десятиминутного ускорения – но движения были быстрыми, точными, отточенными до автоматизма. Они несли планшеты и компактные медицинские сканеры.

Амрани первым делом направился к Десаи. Его голос звучал спокойно, как теплая вода:

– Не двигайтесь резко! Глубоко не дышите пока! Сейчас будет легче. Юсеф с вами.

Он ловко подключил предварительно подготовленные капельницы к портам на запястьях Карпова и Десаи. По трубкам побежал прозрачно-янтарный раствор.

– Тепло и питание. Сейчас станет легче. Расслабьтесь.

Одновременно с этим его пальцы летали по планшету, считывая данные с биодатчиков капсул:

КАРПОВ: СЕРД. РИТМ: 42 → 55.

ТЕМП. ЯДРА: 33.8°C → 34.2°C.

НЕЙРОСТАТУС: ДЕЗОРИЕНТАЦИЯ (СРЕДНЯЯ).

ДЕСАИ: СЕРД. РИТМ: 38.

ТЕМП. ЯДРА: 33.5°C.

ОБЕЗВОЖЕННОСТЬ (КРИТ).

БОЛЕВОЙ ПОРОГ: НИЗКИЙ.

– Раджав, вода. Маленькими глотками, – Амрани поднес к губам Десаи гибкую трубочку с теплым изотоническим раствором и инженер жадно прильнул к ней.

Доктор Белькасем же направилась к Келлер и Рао. Ее присутствие было как мягкое одеяло. Она присела на корточки у капсулы Рао, положив теплую руку в тонкой перчатке на ее ледяной лоб.

– Девика? Узнаете меня? Вы дома. На борту «Светлячка». Все в порядке. Мы в безопасности.

Ее голос был тихим, мелодичным, полным убежденности. Взгляд ловил испуганные глаза Рао и удерживал их, излучая спокойствие. Одновременно она сканировала зрачки Келлер ручным нейросканером, издававшим тихое жужжание.

– Майор Келлер? Виктория? Фокус на мне. Вы на мостике? Нет. Вы в криоблоке. Пробуждение по графику. Дышите ровно. Вдох… выдох…

Она быстро вносила наблюдения в планшет:

РАО: ТРЕВОЖНОСТЬ (ВЫСОКАЯ), ДЕЗОРИЕНТАЦИЯ (ТЯЖЕЛАЯ), ТЕМП. ВОССТ.: ЗАМЕДЛЕНА.

КЕЛЛЕР: ПСИХ. ПРОФИЛЬ: СТАБИЛЬНЫЙ (ВЫСОКИЙ КОНТРОЛЬ), АГРЕССИЯ/СТРАХ ПОДАВЛЕНЫ, ТЕМП. ВОССТ.: НОРМА.

НИЛЬССОН: КОГНИТ. ФУНКЦИИ: ВЫСОКАЯ АКТИВНОСТЬ, ФОКУС НА ТЕХ. ПАРАМЕТРАХ, ЭМОЦ. ОТВЕТ: ПРИГЛУШЕН.

ТАКАХАШИ: ПОЛНЫЙ КОНТРОЛЬ, НЕЙРОАКТИВНОСТЬ: 87% ОТ БАЗОВОЙ, ЭМОЦ. ОТВЕТ: ОТСУТСТВУЕТ.

– Кенджи? Все идет по плану, – обратилась она к Такахаши, видя его открытые, аналитически-ясные глаза. Он едва заметно кивнул.

– Ю-юсеф? Это… ты, брат? Или ангел смерти приперся?.. Бля… как… как будто грузовик переехал… потом в морозилку сунули… – Карпов попытался усмехнуться, но получился болезненный оскал. – Х-хотя… на Марсе было хуже… почти…

– Статус… корабля? Угрозы? Почему… пробуждение? – каждое слово давалось Келлер с усилием. Ее тело все еще дрожало, но взгляд уже требовал ответа.

– Время… пробуждения? Соответствует… графику ротации? Данные… миссии? – мозг Такахаши уже требовал информации, отбрасывая физический дискомфорт как несущественный.

– Вибрация… в гармониках… Нештатная… ВКН-1… нагрузка? – пальцы Нильсона продолжали шевелиться в воздухе, будто работая с консолью.

– Тишина… Она… цела? Никто… не кричит? Не нашли? – в голосе Рао звучала первобытная надежда.

– Системы… рециклинга… стабильны? Воздух… чистый? – профессионал в Десаи был сильнее страдающего тела.

Амрани и Белькасем обменялись быстрым, понимающим взглядом. Стандартные реакции. Карпов – черный юмор как щит. Келлер – гиперфокус на угрозе. Такахаши – холодный запрос данных. Нильссон – уход в технику. Рао – страх за хрупкое равновесие Тишины. Десаи – беспокойство о своем детище, системах жизнеобеспечения. Трещины были видны, но фундамент пока держался.

– Все стабильно, Раджав, – успокоил Амрани Десаи, поправляя капельницу. – Воздух – альпийский бриз. Вода – родниковая. Ваши системы работают безупречно.

– Тишина цела, Девика, – мягко подтвердила Белькасем, не убирая руки со лба Рао. – мы невидимки. Как и должны быть. Сосредоточьтесь на дыхании. Вдох… выдох…

Ледяной пар все еще клубился над открытыми капсулами. Дрожь постепенно сменялась мурашками по коже, возвращающейся чувствительностью, которая приносила новую волну ноющей, глубокой боли. Возвращение из царства льда было мучительным рождением заново. Они были живы. Они были здесь. Но цена пробуждения в этом стальном гробу, летящем сквозь враждебную пустоту, была написана на их бледных, изможденных лицах и звучала в их хриплых голосах. Первый круг бодрствования завершился. Для второй вахты долгая вахта в Тишине только начиналась.

* * *

Через 6 часов после пробуждения второй вахты

Кают-компания «Зенон» была склепом, высеченным из ночи. Длинный стол из матово-черного композита поглощал тусклый свет потолочных панелей, превращая его в жалкие блики на своей поверхности. Стены и потолок, обшитые «Ночной Тенью», втягивали в себя звук, создавая неестественную, давящую тишину, нарушаемую лишь вездесущим, приглушенным гулом ВКН-1 и едва слышным шипением системы вентиляции. Воздух пахнул стерильностью и усталостью.