Ваниляйн и Лизхен

Наши глаза встретились, и мы какое-то время как завороженные смотрели друг на друга. В этот напряженный момент мы оба одновременно поняли, что наступила та самая важная, одна-единственная в жизни минута, которая рано или поздно должна произойти и которая произойдет очень скоро, может быть, даже сейчас, независимо от нашего желания или нежелания, независимо от нашей воли, независимо от нас самих. Я смотрел на Лизу возбужденным горящим взглядом и понимал, что она впервые видит меня таким. Я в свою очередь видел ее чистое, спокойно-торжественное, как бы освещенное изнутри лицо и был просто ослеплен его глубокой одухотворенностью и какой-то нечеловеческой красотой. Лиза казалась мне в этот момент сошедшим с небес неземным существом! Однако, эта ее неестественная и даже нелепая поза почему-то вызвала во мне такое вот запредельное, до крайности неприличное земное желание. И я – робкий, застенчивый, вечно сомневающийся в себе парень – вдруг стал настолько смелым и решительным, что подошел к ней, положил руки на ее крутые бедра и стал медленно скользить ими до ее талии снизу вверх, сгребая в гармошку ее легкое ситцевое платьице, обнажая все выше и выше ее стройные загорелые ноги. Лиза, моя Лиза, стояла, не шелохнувшись, все в той же нелепой позе, молча и недоуменно смотрела на меня, не одобряя и не осуждая мой, вообще-то говоря, нахальный поступок. А поступок мой был действительно нахальным, и Лиза это понимала, но она не заругалась на меня, не закричала, иначе я мгновенно убежал бы прочь из комнаты, чтобы скрыть свой стыд и свою наглость. Она не бросилась мне на шею с намерением помочь мне освободиться от своей одежды, в этом случае я бы немедленно обвинил бы ее в распущенности и с презрением, даже с брезгливостью отвернулся бы от нее. Лиза поступила по-другому: она КАК БЫ сделала попытку защитить себя от моего внезапного вторжения, старалась КАК БЫ прикрыть свою наготу подолом платья, но не прикрыла ее и в то же время ничем – ни своим взглядом, ни жестом не осудила меня, чтобы я вдруг не застыдился бы самого себя. Она КАК БЫ помогала мне балансировать на острие ножа и не позволяла мне свалиться с него ни в ту, ни в другую сторону. Она делала КАК БЫ то и другое одновременно, и в этом КАК БЫ заключалась вся мудрость Лизиной женской натуры и вся ее тайна.

Я знал, что к платью, в которое была одета Лиза, со спины был пришит поясок, который Лиза завязывала в узел на талии впереди себя. Сгребая платье в гармошку, я опасался, если пояс этот окажется завязанным, то из попытки ничего не получится, так как я сам ни за что на свете не осмелился бы его развязать. Но поясок этот, к счастью, был не завязан, его оба конца висели по бокам, и я, продолжая движение руками, легко снял платье вместе с комбинацией с гибкого Лизиного тела. Лиза же, полуобнаженная, оставшаяся только в трусиках и в бюстгальтере, подбежала к стене, подняла глаза к тому месту, где не так давно висело распятие Христа, которое было снято по моей просьбе, стала беззвучно шептать слова молитвы, часто повторяя имя Святой Марии. Она, как и большинство жителей Хейероде, не была набожной, хотя и была крещеной и изредка ходила в церковь, а сейчас в самый ответственный момент своей жизни, обратилась к Святой Деве Марии за помощью, за советом, за поддержкой, внутренне готовя себя к свершению этого неотвратимого акта. Несмотря на то, что я сам горел как в огне и с трудом соображал, что делал, однако я воочию видел стройные оголенные ноги Лизы, ее изящное, холеное, не тронутое нуждой юное тело, ее округлые девичьи плечи и, самое главное, тонкий, словно высеченный из мрамора, профиль лица, освещенного отблеском затухающей зари. Я видел это бесценное сокровище своими собственными глазами и не мог поверить, что все оно, без остатка принадлежит мне! Мне одному! Совсем недавно я видел только смерть, разрушения, жестокость, боль и нечеловеческие страдания людей. Совсем недавно от жизни я не ждал ничего хорошего: ни счастья, ни радости, ни спокойствия, а имел скромное желание прожить на белом свете еще один лишний день или получить из дома долгожданную весточку. И вдруг, и вдруг… на мою беззащитную голову нежданно-негаданно свалилось такое огромное Счастье, которое не могло присниться мне даже в самом фантастическом сне. Все это было так велико и возвышенно, что, казалось, не могло быть правдой. И все-таки это был не сон, не мираж, а самая настоящая реальность, голая явь и правда.

Я не спеша подошел к Лизе, взял ее за талию, повернул к себе, и она тотчас прильнула ко мне всем своим трепетным телом, и наши губы слились в продолжительный, торжественный поцелуй, поцелуй – предшественник великого события! Оторвавшись друг от друга на мгновение только для того, чтобы сделать один-два вздоха, мы снова слились в божественном, другого слова я не смог подобрать, поцелуе. Мы целовались долго и много, на этот раз зажигающе и страстно возбуждая в себе еще новые, неведомые чувства. В промежутках между поцелуями Лиза шептала теперь совсем другое имя, мое имя “Wanilein, mein Wanilein!"

LISCHEN

Елизавета Вальдхельм

Родилась 17 июня 1925 года в селе Хейероде

Мюльхаузенского района, Тюрингия, Германия.

Фото 1952 года

WANILEIN

Иван Бывших

Родился 15 октября 1924 года в селе Поначево

Курагинского района Красноярского края.

Фото 1946 года

Мы не торопили события, все шло само собой, по какому, то заранее и кем-то составленному плану. Мы знали, что ЭТО должно случиться, и ОНО случилось! Но все же не ОНО САМО было главным для нас в тот дождливый сентябрьский вечер, а только сам факт прихода этого ОНО. Мы оба не расспрашивали друг друга, знали и верили, что и я, и она были чистыми, непорочными, что нам обоим не придется краснеть друг перед другом, и что каждый из нас сознательно отдавал себя, свое собственное “Я”, свою честь и свою часть только тому, кого он сам добровольно выбрал из тысячи таких же людей, без всяких оговорок, условий и раздумий. МЫ ОБА БЕСКОНЕЧНО ВЕРИЛИ ДРУГ В ДРУГА, и эта вера была тем самым главным стержнем, на котором зиждилась наша любовь. ВЕРА друг в друга – это больше и выше, чем сама ЛЮБОВЬ. Эта простая и часто валяющаяся под ногами истина, на которую мало кто обращает внимание, была врожденной Лизиной сущностью, и она сумела передать ее мне.

Я не скажу, что в этот сентябрьский вечер нам ЭТО понравилось. Скорее всего ОНО нам не понравилось, но когда ОНО все же случилось, сам этот факт стал для нас обоих величайшим событием, эталоном жизни, границей, разделившей нашу общую судьбу на две части: что было до ЭТОГО и что стало после ЭТОГО.

За окном уже шел проливной дождь, в водосточных трубах бешено билась вода, сильные порывы ветра стучали по крыше, врывались в комнату через открытую форточку. Но нам с Лизой было не до этого, мы не обращали внимания на разбушевавшуюся непогоду, мы были заняты собой и нашими новыми проблемами. Лиза, зажав мое лицо обеими руками, осыпала его страстными поцелуями. Насытившись ими, она положила свою чудесную головку мне на грудь и, помолчав с минуту, сказала:

– Знаешь, Ваня, с этого сегодняшнего дня я принадлежу и буду принадлежать до конца своих дней только тебе одному. Знай и всегда помни это!

– Лизхен! Зачем ты это говоришь? Не надо зарекаться, не надо давать друг другу клятв, ведь мы не принадлежим себе и не знаем, что с нами будет завтра, послезавтра, а тем более через год. Мы любим друг друга, это хорошо и пока достаточно. Я, например, благодарю судьбу за то, что она послала мне именно тебя и никого другого, и тебя такой, какая ты есть, о какой я мечтал всю свою короткую жизнь! – сказал я запальчиво и крепко прижал к себе Лизу.

– Ты прав. Но ты прав для себя, у меня своя правда. Я тебя ничем не обязываю и не прошу никаких обещаний, кроме одного – любить меня всю жизнь, даже тогда, когда ты будешь женатым…

– Лизхен! – перебил я ее.

– Да, да, даже тогда, когда ты будешь женат. Не на мне. А я, я… Я буду верна тебе всю свою жизнь.

– Ты что? Никогда не выйдешь замуж? – воскликнул я с ужасом, понимая, что Лиза способна исполнить свои намерения, она никогда не бросала слов на ветер.

– Лиза откинула свесившуюся мне на лоб прядь волос, спокойно и многозначительно подтвердила:

– Да, Ваниляйн, это так.

– Но, почему? Почему? – забормотал я, тормоша ее.

Но Лиза вдруг неестественно повеселела, стала рассказывать мне какую-то историю из своей жизни. Рассказ не получился. Она затихла, но не уснула. Я тоже молчал, обдумывая все, что сегодня произошло.

И опять мне в голову втемяшился этот проклятый узелок на ее поясе, я мучился вопросом: кто его развязал, почему он оказался развязанным?

– Ваниляйн, скажи, о чем ты сейчас думаешь, что тебя тревожит? Поделись со мной своими сомнениями и тебе станет легче, – вдруг сказала Лиза, как будто прочитала мои мысли.

– Ничего меня не мучает и мне нечего тебе говорить, резко ответил я.

– Но я вижу, что ты говоришь неправду.

Да, я говорил неправду, я действительно мучился вопросом: кто развязал этот проклятый узелок на ее платье? Сейчас эти мои тогдашние мучения-сомнения кажутся смешными и никчемными, а тогда? Тогда они заслоняли собой полнеба, полжизни и ответ на этот вопрос я жаждал получить немедленно. Если окажется, что его развязала сама Лиза, то для меня это станет настоящей трагедией, и я ни за что бы не простил ей этого.

Но Лиза была потому и мудрой, что лучше меня понимала меня самого, понимала мое сиюминутное состояние и мое настроение.

– Ваниляйн, если тебя мучает этот узелок на моем поясе, то я скажу тебе откровенно и честно: я его не развязывала. Я не знаю, почему он оказался развязанным, может быть, он был плохо завязан и развязался сам?! Так, наверное, и было на самом деле. Верь мне, Ваня!

Чувствую, что я начал медленно краснеть, ведь Лиза все поняла и все угадала. Чтобы заглушить и замаскировать свой стыд, я схватил Лизу в объятия и стал ее с жаром и страстью целовать приговаривая:

– Лиза, моя Лиза! Я верю тебе, верю! Видимо, об этом позаботилась сама судьба! Больше ты не думай об этом, и я тоже все это выброшу из головы.

Лиза не ответила. Мы долго и молча лежали, прижавшись друг к другу, прислушиваясь к вою ветра и к барабанной дроби тяжелых дождевых капель.

– Как не говори, Лиза, а все ЭТО не так просто. Ведь у тебя… у нас… может появиться… – начал я нерешительно новую тему разговора.

– Ребеночек! – опередила меня догадливая Лиза.

– Да, наш с тобой ребенок… – еле-еле выдавил я из себя.

– Ваниляйн, милый! Ты не думай об этом, не порти себе настроение. Это не мужское дело, а мое личное, женское, это моя забота. Понимаешь?! Это, действительно, моя чисто женская проблема, и ты больше никогда не думай об этом.

Я верил Лизе и на самом деле выкинул из головы такую немаловажную деталь, как возможность появления на свет нашего с Лизой ребенка.

С наступлением рассвета мы оделись, крадучись прошли мимо комнаты Анны, прошмыгнули мимо спящего в обнимку с телефонной трубкой дежурного телефониста и вышли на улицу. Дождь кончился, ветер стих, но по кюветам, выложенным булыжником, с гор неслись мутные потоки. Жители Хейероде еще спали, но кое-где на подставках уже стояли бидоны со свеженадоенным молоком.

– Иди, поспи немного, ведь завтра, то есть уже сегодня, тебе надо идти на работу, – сказал я, когда мы снова оказались около калитки ее дома.

– Я уже не работаю, я уволилась пять дней тому назад, – пояснила мне Лиза с легкой усмешкой.

– Почему? Зачем? – встревожился я.

– Ах, Ваня! Какой же ты недогадливый! Я уволилась потому, чтобы чаще встречаться с тобою. Разве это плохо?

Я хотел что-то еще сказать, но Лиза как всегда поняла меня с полуслова и мой предполагаемый вопрос опередила своим ответом:

– Мутти согласна. Наш бюджет позволяет мне это. Теперь только одно твое слово – и я тотчас прибегу к тебе!

…Это ответственное событие, которое может произойти только один раз в жизни каждого человека, произошло с нами, то есть со мной, русским солдатом Иваном Бывших, и немецкой девушкой Елизаветой Вальдхельм во вторник вечером 11 сентября 1945 года в комендатуре Хейероде близ города Мюльхаузена на Тюрингской земле в Германии.

Старшина Иван Бывших, комендант Хейероде. Сфотографирован на улице Айхтальштрассе. Сентябрь 1945 года

4. Два праздника в один день

1 октября 1945 года в жизни села Хейероде произошло знаменательное событие – в этот понедельник в местной сельской школе имени Гете был открыт новый учебный год, в подготовке которого я принимал непосредственное участие. В сентябре из помещения школы был переведен штаб нашего полка в другое место. Учебные классы были заново отремонтированы, обставлены мебелью и школьным инвентарем. В этот день утром со всех улиц к школе потянулись ее ученики, точно так же, как и в России – с букетами цветов в руках. Однако самые юные ученики-первоклассники оставили свои ранцы в школьном классе и, взявшись за руки попарно, со стаканчиками в руках, из школы направились к источнику Гахель, где их ожидали директор школы, бургомистр и пфаррер. Большая группа родителей стояла в сторонке в благоговейном молчании. Дети выстроились полукольцом перед священным источником, а бургомистр Хейероде стал рассказывать им о том, что в далекие прошлые времена вот здесь, около этого источника, началось строительство их родного села и что они должны быть благодарны их далеким предкам, которые своим трудом выстроили такое красивое и удобное для жизни село, в котором они сейчас живут и будут жить дальше. Потом пфаррер посвятил их в школьники, и каждый по очереди стал подходить к источнику, подставляя под его тонкую струйку стакан и делая из него несколько глоточков. Традиция посвящения детей в школьники на их первом уроке у священного источника существовала давно, и она соблюдалась всегда в первый день школьных занятий независимо от погоды…

Школа имени Гете в селе Хейероде

Однажды зайдя в кабинет бургомистра, я застал там незнакомого мне пожилого человека.

– Это наш местный мастер-закройщик, познакомьтесь, – представил его мне бургомистр. – Он хочет к празднику урожая сшить вам цивильный костюм.

Я знал, что приближается большой немецкий праздник урожая, который традиционно и торжественно отмечается не только жителями Хейероде, но и всей Тюрингии. Подготовка к нему началась в селе давно. Надеть на себя гражданский (цивильный) костюм и покрасоваться в нем – дело заманчивое. Но помня, как на совещаниях в районной комендатуре Мюльхаузена распекали охотников поживиться за казенный счет, в том числе и за счет местного населения, я не торопился с утвердительным ответом. Мастер заметил мою нерешительность, подошел ко мне и сказал:

– Я сделаю вам костюм не в счет репараций, это будет всего лишь мой презент вам к предстоящему празднику.

– Господин комендант, – снова сказал бургомистр, – дайте ему возможность и повод позже говорить своим клиентам, что именно он сшил цивильный костюм самому коменданту Хейероде. Этот ваш заказ нужен больше ему, чем вам. Соглашайтесь!

И я согласился. Узнав об этом, Лиза от радости, как маленькая девочка, захлопала в ладоши:

– Я давно мечтала увидеть тебя в цивильном костюме!

Мастер-закройщик старался от души. Надо было видеть, как он ловко, торжественно и даже величественно снимал с меня мерку, с каким видом показывал мне образцы материи, из которой он собирается шить костюм. На примерку мы ходили, конечно, вдвоем с Лизой, и она внимательно и придирчиво рассматривала каждую складку, каждую линию на костюме – ей хотелось, чтобы он сидел на мне идеально. Когда костюм был готов, а это случилось буквально за день до праздника, мастер сам пришел в комендатуру и торжественно вручил его мне. Шерстяной темно-синего цвета двубортный цивильный костюм действительно был сшит мастерски, и когда я, одетый в него, подошел к зеркалу, то я просто не узнал себя. Закройщик и Лиза заставили меня несколько раз повернуться вокруг себя, вытянуть то одну, то другую руку, то обе вместе, присесть на корточки, чтобы найти какой-нибудь маломальский дефект. Но нигде не жало, не тянуло, не собиралось в гармошку.

Я поблагодарил мастера, пообещав впоследствии вознаградить его, и он ушел, как мне показалось, даже более довольным и счастливым, чем я. А Лиза, моя Лиза, не отходила от меня ни на шаг. Она, не стесняясь, любовалась, как я понял, не самой моей обновкой, а моим новым видом-обликом, которого она никогда до этого не видела. Наконец она присела ко мне на колени, нежно поцеловала и сказала:

– Теперь ты ничем не отличаешься от немецкого бурша (Bursch), то есть парня. Если бы мы с тобой вдруг оказались на улицах Галле, Мюльхаузена или Рудольштадта (я знал, что в этих городах жили ее родственники), то тебя никто бы не признал за русского парня, да еще из этой холодной Сибири.

Забегая вперед, скажу, что дней десять спустя мы с Лизой навестили закройщика в его собственной швейной мастерской и я вручил ему расписку, заверенную, как и положено, круглой печатью, с указанием за что она выдана и на какую сумму была выполнена работа. Он охотно принял ее и сказал, что ни за что не отдаст ее бургомистру в счет репараций, а повесит ее на стену в застекленной рамке и она будет служить ему лучшей рекламой. Фамилию этого мастера закройщика я, к сожалению, забыл, но предполагаю, что это был Фридрих Маркс, проживавший тогда по улице Штраух.

Впоследствии костюм этот я посылкой отправил домой и после демобилизации из армии ходил в нем все пять лет, пока учился в институте. Дополнительно сообщу, что по существующим тогда в армии правилам, каждый солдат и офицер оккупационных войск, находящихся в Германии, имел право посылать домой одну десятикилограммовую посылку в месяц. Некоторые наши бойцы, как, например, Виталий Чеботарев, считали это аморальным делом: мол, мы воевали не за посылки, протестовали и доказывали, что это грабеж местного населения и категорически отказывались слать посылки домой. Но я, скажу откровенно, знал и хорошо представлял, в каком бедственном положении находилась моя семья, и что для них будет значить получение бесценных с их точки зрения вещей, которые я имел возможность им выслать. Я пользовался представленным мне правом и возможностью в пределах нормы, то есть раз в месяц посылал домой посылки с одеждой, материей и даже обыкновенной писчей бумагой и ничуть не стесняюсь и не жалею об этом.

Праздник урожая в селе Хейероде отмечался 15 октября 1945 года. Он совпал с моим днем рождения, в тот день мне исполнился двадцать один год. Улицы Хейероде с утра заполнялись празднично одетыми сельчанами. Со всех сторон доносились громкие разговоры, смех, шутки и разноголосое пиликание губных гармошек, распространенных в Германии примерно так же широко, как балалайки в России.

Чтобы успеть побывать на главном торжестве праздника, которое будет проведено вечером, мой день рождения мы решили отметить во второй половине дня прямо в комендатуре. Еще утром ко мне пришла Лиза в сопровождении своего брата Гюнтера, который приволок на себе огромный баул с кастрюлями, мисками и тарелками, наполненными различными закусками. Это постаралась моя Лиза, конечно, вместе с Мутти. Она и сейчас, как бабочка, порхала вокруг комендантского стола, сервируя его салатами и другими закусками, названия которых я еще не успел запомнить. В центре стола стояла огромная хрустальная ваза, в которой красовался удивительный букет из 21-й красной розы. Накануне праздника Лиза пыталась выпытать у меня, какие цветы являются у меня моими любимыми. Я ответил, что не знаю, так как в нашей деревне этому не придавали никакого значения.

– Значит, твоими любимыми цветами будут красные розы! – заявила она и я, конечно, тотчас же согласился.

В полдень к нам пришли наши с Лизой гости, точнее сказать, мои закадычные армейские друзья – это капитан Евгений Федоров, инженер полка, старший лейтенант Александр Дунаевский, делопроизводитель штаба полка, и, конечно, лейтенант Павел Крафт, командир автомобильного взвода транспортной роты. Вместе с Павлом пришла и его любимая девушка Гертруда Рихтер, с которой он познакомился еще в Саксонии и которая приехала к нему оттуда в Хейероде и осталась с ним. Гертруда и Лиза стали невольно подругами. Естественно, я был одет в новый, гражданский костюм, чем удивил и поразил своих товарищей.

– Что позволено коменданту, запрещено нам, рядовым труженикам армии! Выпьем за коменданта и за его прекрасную подругу! Поздравим его с днем рождения! – предложил первый тост Александр Дунаевский.

Тост был поддержан всеми присутствующими гостями, и даже девушки приложили свои губки к рюмкам, наполненным русской водкой.

Лиза была одета в черное шерстяное крупной самодельной вязки платье, с красной подкладкой по всей его длине, которая просматривалась в узлах вязки. Несмотря на достаток, в повседневной жизни Лиза носила простые ситцевые платья. И вот только сегодня она надела самое красивое и дорогое свое платье, в котором была сфотографирована на большой портрет в полный рост еще до нашего знакомства. У нее было мало украшений, она почти не пользовалась парфюмерией. Кстати сказать, в то время такое поведение девушки было в Германии нормой и оно укладывалось в строгие немецкие правила и традиции.

– А не позвать ли нам Анну? Как-никак она все же является хозяйкой квартиры, – предложил Павел.

– Приглашали, отказалась, говорит, что у нее головные боли, – ответила Лиза за меня и за себя.

Второй тост был поднят за Победу над фашизмом. Это был традиционный тост фронтовиков. И только третий тост прозвучал за всех милых девушек и женщин, которые сейчас здесь в этой комнате и которые сейчас далеко отсюда в России. Александр Дунаевский был женатым человеком.

Я завел патефон с танцевальной пластинкой, Павел и Евгений быстро подхватили девушек и закружили их в вальсе по комнате. Так как я совершенно не умел танцевать, и Лиза это знала, то постоянно дежурил у патефона, заводил его, менял и переставлял пластинки. Веселая и раскрасневшаяся Лиза подбежала ко мне, чтобы что-то сказать, но я гнал ее от себя: мол, танцуй, не оглядывайся на меня, пока есть возможность. Наконец я поставил на диск нашу с Лизой пластинку, и в комнате снова зазвучала любимая мелодия:

Schenk mir dein Lӓcheln, Maria!

Abends in Santa Luzia.

Kennst du den Traum einer sudlichen Nacht?

Die uns die Welt zum Paradise macht, Ja…!

Schenk mir dein Lӓcheln, Maria!

Abends in Santa Luzia.

Наши друзья знали об этой пластинке и одобрительно жали нам с Лизой руки в знак солидарности.

Я заранее предупредил своих товарищей, что мой день рождения пройдет без подарков, ведь в армии вообще было не принято праздновать и отмечать дни рождения ни солдат, ни офицеров. Однако Павел Крафт к радости девушек выложил на стол две больших коробки московских конфет и целую груду шоколадных плиток. А Евгений Федоров вручил мне небольшого размера пистолет марки “Кольт”.

– Спасибо, но у меня есть пистолет ТТ, – сказал я.

– Твой пистолет – штатное оружие, рано или поздно тебе придется сдать его на склад. А этот пистолетик неучтенный, незарегистрированный, и ты можешь увезти его домой после демобилизации, – пояснил Женя, засовывая его в кобуру.

– Кстати, а где мой пистолет сейчас? – спохватился я.

Я побежал в спальню и нашел его под матрасом. Да, здесь, в Германии, как тогда говорили, в “логове фашистского зверя”, я позабыл, где у меня хранился пистолет, не говоря уже об автомате, который за ненадобностью я давно сдал на склад. Сейчас я не припоминаю ни одного случая нападения немецкого населения или бывших немецких солдат, возвратившихся из плена, на советских бойцов и командиров. А они, то есть советские солдаты и офицеры, что ни говори, являются для немецкого населения самыми настоящими оккупантами. Ведь наши войска так и назывались: “группа советских оккупационных войск". Более того, мне, как коменданту, часто приходилось сталкиваться вот с такими фактами: по телефонному звонку с узла связи или по непосредственному обращению жителей в комендатуру о том, что там-то и там на обочине дороги валяется пьяный русский солдат, я срочно выезжал на мопеде на указанное место и, действительно, находил там пьяного бедолагу. Удивительно было не это, удивительно было то, что не было ни одного случая ограбления наших пьяных солдат, не говоря уже об убийствах. Как правило, оружие, документы и ценности всегда оставались при них. Были случаи, когда сердобольные немецкие жители затаскивали нашего пьянчужку во двор или даже в дом, охраняли и ухаживали за ним до прибытия дежурных из комендатуры. Так было. Так было не только в Хейероде. Так было во всей советской оккупационной зоне Германии. Могу это засвидетельствовать, как непосредственный участник и очевидец тех событий, в то время как в дружеской стране Польше, а также в Прибалтике и даже в Западной Украине из-за угла раздавались коварные выстрелы и гибли ни в чем не повинные молодые бойцы нашей армии…