Теория выбора и случайностей. Часть 3. «Перед рассветом, или И снова здравствуй, нечисть!»

– Вполне.

Ведьма быстро отыскала ручку и листочек и записала телефон нотариуса.

– Ждите моего звонка, Герман Альбертович. Всего доброго, – попрощалась с мужчиной Анжелика и положила трубку.

– Герман Альбертович? – воскликнул удивлённо Николай Нестеров, обнимая сзади дочь за плечо и наклоняя к ней своё лицо. – Есть ли в этом городе ещё один Герман Альбертович кроме Розенфельда?.. Ты, случайно, не с ним говорила?

– С ним, – не сумела солгать девушка.

– Завещание решила написать? – заговорщицким шёпотом осведомился отец.

– Думаешь, следует?

Мужчина расхохотался:

– Я шучу, Анжела! Ты что?.. Ты ещё молода – о смерти тебе пока рано думать, – и, похлопав её по плечу, отошёл.

Лика проводила его спину глазами и вновь поглядела перед собой. Вертя в руке бумажку с номером телефона, она пробормотала:

– Да нет… По-моему, самое время…

Девушка задумчиво нахмурилась и подняла глаза, дабы, наконец, встретиться взглядом с тем, кто в течение всего телефонного разговора не сводил с неё глаз. И по взгляду Максима Громова она сразу поняла, что её последнюю реплику он слышал.

Блондинка отвела глаза от Максима, встала и стремительным шагом пошла прочь.

«Почему Волк написал завещание? – думала она, поднимаясь по лестнице. – Что такого случилось в апреле? И почему мне он о завещании ничего не сказал?..».

* * *

В результате встреча была назначена на среду, на три часа дня. Ангела явилась за 5 минут до назначенного часа и приблизилась к секретарше.

– Здравствуйте. Меня зовут Анжелика Николаевна Нестерова. У нас с Германом Альбертовичем назначена встреча на три часа.

Совсем не киношная секретарша – немолодая, без идеального маникюра и с умными глазами – оглядела посетительницу с ног до головы, а затем кивнула и сказала:

– Секунду.

Набрав номер телефона шефа, женщина опять осмотрела блондинку и как будто бы и в этот раз осталась недовольна её видом. На самом деле, так и было: её беспокоило то, что посетительница, на её взгляд, слишком стройная, ухоженная, красивая. Такие девушки не вызывали у неё доверия.

– Герман Альбертович, к вам пришла Нестерова Анжелика Николаевна. – Она положила трубку и кивком указала на дверь. – Входите.

– Благодарю, – тихо произнесла ведьма, приблизилась к двери, постучала и вошла, получив разрешение. – Здравствуйте.

Нотариус оказался мужчиной опрятным, держащим себя в форме, очень коротко стриженным и не слишком морщинистым. По возрасту он явно приходился ровесником Горлову и Нестерову. Его не совсем новый костюм ему шёл и хорошо скрывал изъяны фигуры. Красавцем мужчина не был, однако определённое обаяние в нём имелось, и это чувствовалось.

– Здравствуйте, Анжелика Николаевна, – ответил на приветствие Герман Альбертович. – Проходите, садитесь – не стесняйтесь.

– Спасибо.

Анжелика пересекла комнату и села в кресло под пристальным взглядом хозяина кабинета. Он рассматривал её, видимо, удовлетворяя своё любопытство. Однако всяких таких разглядываний девушка не любила и встретилась с ним взглядом, чтобы лишить его возможности безнаказанно глазеть на неё. Если он не желает показаться наглым, ему придётся закончить «осмотр», что, собственно говоря, господин нотариус и сделал.

– Хм. А вы совсем не похожи на отца. – Тут мужчина широко улыбнулся и заметил: – Впрочем, вам же лучше.

Лика вопросительно приподняла брови, а Розенфельд смущённо улыбнулся и пояснил:

– Николай Павлович может гордиться своей предприимчивостью, но никак не красотой.

Блондинка всё-таки мягко рассмеялась, понимая, что он пытается ей помочь расслабиться. Герман Альбертович удовлетворённо кивнул и спросил:

– Желаете чего-нибудь? Может быть, кофе или…

– Нет-нет, – перебила его девушка. – Переходите к делу.

– Хорошо. Как скажете. – Он вздохнул, прислонился поясницей к столу и сцепил руки на животе. – Итак, Андрей Юрьевич по завещанию оставил вам всё своё имущество. В чём оно состоит, вы знаете?

Ангела пожала плечом.

– Дом, машина.

– Верно. Машина только, насколько я понял, пропала вместе с хозяином. Ну, и помимо того, что мы с вами уже назвали, у господина Туманова имелись определённые накопления на сберегательной книжке, а также некоторая сумма на банковской карте. Сумму не помню, но сейчас посмотрю…

Мужчина повернулся к столу, но ведьма твёрдо сказала:

– Не надо. Это ни к чему. Лучше… вы упоминали о письме.

Нотариус обернулся.

– Значит, вас гораздо больше интересует письмо, чем имущество, завещанное вам?

– Совершенно верно.

– Ладно.

Герман Альбертович обошёл свой стол и, наклонившись, стал открывать ключом один из ящиков: по крайней мере, так это поняла по звуку Нестерова. Когда мужчина выпрямился, в его руке находился бумажный конверт.

– Это письмо, – говорил он, идя к посетительнице, – можно скорее назвать личной просьбой, чем официальной услугой. Андрей Юрьевич мне понравился, и отказать я ему не смог. К тому же, он уверял меня, что хранить письмо мне придётся недолго.

Анжелика нахмурилась, а собеседник понимающе покивал и сообщил:

– Я спросил, что он имеет в виду, но он не объяснил – лишь попросил поверить ему, что я и вынужден был сделать. Очень любопытный молодой человек – ничего не скажешь. И письмо я не читал, если вас это беспокоит.

Девушка рассмеялась негромко и призналась:

– Мне это даже в голову не приходило, честно говоря. Я вижу, что вы – честный человек.

– Благодарю.

Письмо очутилось в руках у блондинки. Непонятное волнение и трепет охватили её. Она осторожно погладила пальцами белую бумагу. Внутри у неё что-то мелко дрожало.

– Я могу забрать его с собой? – срывающимся голосом осведомилась Лика, не отрывая взгляда от конверта.

– Конечно. Письмо ваше, Анжелика Николаевна, но мне бы всё-таки хотелось, чтобы вы прочитали его здесь и сейчас. После этого мы смогли бы продолжить наш разговор. Я вижу, что вы не слишком интересуетесь имуществом, оставленным вам Андреем Юрьевичем, и очень надеюсь, что это изменится после того, как вы прочтёте письмо. Мне хотелось бы, чтобы ваше решение было твёрдым.

– Хорошо, – неуверенно сказала девушка, не представляя, как будет читать письмо в присутствии Розенфельда.

– Разумеется, я вас оставлю, – с проницательной улыбкой произнёс он. – Думаю, моё присутствие будет лишним. Читайте, а я пойду, покурю.

– Спасибо, – с чувством поблагодарила его Нестерова.

Нотариус улыбнулся и покинул кабинет. Дверь за ним мягко притворилась. Ангела оторвала взгляд от этой двери и посмотрела на конверт. Прерывисто вздохнув, она дрожащими руками вскрыла его, почувствовав легкое дуновение магии – по ощущениям, Лёшиной, – и вытащила аккуратно сложенные листы формата А4.

Её совсем не удивляло, что Волк не стал писать на тетрадных листочках: он принадлежал к тому типу людей – нелюдей то есть, конечно – которые способны без труда провести прямую линию. Он мог писать на неразлинованном листе, словно для него там существовали строки.

Ведьма сразу узнала почерк Андрея, и при виде этого почерка у неё сладко заныло сердце. Разволновавшись, она на миг прикрыла глаза и только после этого приступила к чтению.

«Дорогая моя Лика!

Как говорится, если ты сейчас читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Боюсь, в нашем с тобой случае эта фраза звучит более чем уместно. И, предполагаю, убили меня поздней весной или ранним летом.

Ты, наверное, сейчас в недоумении. Но я объясню.

Помнишь, мы с тобой пару раз спорили о том, могут ли волки видеть будущее? Я настаивал, что только ведьмы на это способны, а ты утверждала, что и такие как я тоже могут. Так вот: ты была права, и я это признаю. Я видел это чёртово будущее дважды.

Мне тоже снились сны, как и тебе. Но, насколько я помню, тот твой сон был достаточно чётким, а мои же оказались не совсем понятными. Картинка была ясной только местами, и отдельные куски как будто вырваны. Так сразу и не поймёшь ничего. Больше на загадку смахивает.

Мой первый сон был о том, что произошло в лесу с той девушкой, Ириной. Я тогда ещё проснулся среди ночи, и ты меня успокаивала. Я сказал, что мне приснилась какая-то глупость, а ты потом наглаживала меня как кота. Помнишь такое?

Второй сон приснился мне среди недели, и я был один дома. Там я тоже захожу на первый участок и при этом точно знаю, что меня ждёт смерть. Кажется, я там слышал человеческие голоса, и опять были волки, много волков, а под конец меня даже кто-то укусил в шею. Так, наверное, кусают вампиры, но ведь вампиры никогда не кусают таких как я? Не знаю, кто это был. Но я хорошо помню, что в этом сне истекал кровью.

Я уже начал забывать про эти сны, хотя они и отличались сильно от обычных, пока первый из них не сбылся. Тогда я понял, что сбудется и второй, и решил написать завещание.

Ты спросишь, конечно, почему я тебе ничего не рассказал? Наверное, я не хотел тебя пугать. Хотя нет: это враньё. Отчасти я промолчал из трусости. Я не знал, как сказать тебе об этом. Ещё я не хотел, чтобы ты вмешалась в это будущее и что-нибудь изменила. Лёха сказал, что может выйти хуже, а я не хочу, чтобы пострадала ты или Федя, Миша, Лёва. Вы мне слишком дороги. Рисковать я не хочу. Но главным образом я не сказал тебе ничего, чтобы не продлевать твои мучения. Мне не хочется, чтобы ты ждала моей смерти и боялась. По моему мнению, оставить тебя в неведении гораздо гуманнее. Пусть ты будешь переживать только после моей смерти, а не до неё. Возможно, я не прав. В любом случае я прошу у тебя прощения.

А теперь немного о завещании. Догадываюсь, что всё моё имущество тебе без надобности, но всё-таки прошу не отказываться от него. Видишь ли, родная моя, ближе тебя и ребят у меня никого нет, но ребятам всё это действительно не нужно, а тебе может пригодиться. К тому же, мы оба знаем, что этот дом твой как и мой. Ты можешь сделать с ним всё, что хочешь: продать или подарить кому-нибудь. Не представляю, что ты станешь жить в нём одна: ты ведь и печку-то топить не умеешь, но если у тебя появится муж, то почему бы нет? Или оставь его в наследство своим детям. Поступай так, как считаешь нужным. Всё, что угодно, но только не отдавай его и остальное моим родственникам. Очень тебя об этом прошу.

Ты, возможно, подумала, что я – жадный? Это не так. Просто моя семейка очень привыкла к халяве и никогда не относилась к чужим вещам и чужому труду хотя бы уважительно. Мне всегда это в них сильно не нравилось.

Лика, девица моя, ты как никто другой знаешь, сколько я копил эти деньги и сколько работал для этого. Ты одна знаешь, сколько сил, душевных и физических, я вложил в этот дом, и как он мне дорог. И я очень хочу, чтобы он достался тому, кто сможет оценить и его, и тот труд, которого он мне стоил. И я очень не хочу, чтобы его получили мои родственники, которые не в силах ничего этого оценить и которых волнуют только квадратные метры и деньги, деньги и ещё раз деньги.

Возможно, моя привязанность к материальным вещам низменна, но я ничего не могу с этим поделать. Мне дорого всё, что я нажил, и особенно – мой дом. Этот дом – моя мечта. Много лет я засыпал с этой мечтой и просыпался с ней. Впрочем, не буду углубляться в размышления на эту тему: думаю, ты и так меня поймёшь.

Пожалуйста, не отказывайся ни от чего и оставь себе. Надеюсь, что когда-нибудь это тебе пригодится. Как поступить со всем – дело твоё, и советов, пожалуй, я давать не вправе. Ты у меня умная, и я знаю, что распорядишься всем, как надо.

А ещё у меня есть к тебе одна просьба. Когда я умру, освободится моя должность. За место вожака я не волнуюсь: тут мне замену, думаю, быстро найдут, но за цех я беспокоюсь. Когда в цеху некому организовать работу, то идёт она плохо. Так вот если бы Лёха спросил моего совета относительного того, кого поставить на моё место, то я бы ответил: Федьку. Разумеется, Федьку. Подозреваю, что он станет упираться рогами и копытами, но я уверен, что поставить следует его. Я знаю, что Федя справится и что это для него будет не слишком обременительно. Поначалу он, конечно, попыхтит, но потом разгонится и ещё как. Если бы это был непосильный труд для Федьки, то я советовать не стал бы. Я знаю, что эта ответственность его не сломает, и очень скоро он к ней привыкнет так, что и замечать перестанет. Это его место. Лучше него никто не справится. Передай это, пожалуйста, Лёхе, если тебе несложно. Заранее спасибо.

Что-то я всё о деньгах, да о работе. Пожалуй, пора уже переходить к тому, ради чего, собственно говоря, я, наверное, и начал писать это письмо: я люблю тебя, Лика. Я очень сильно тебя люблю. Не существует в мире слов, способных выразить в полной мере то, что я испытываю к тебе.

Ты – самый прекрасный эпизод в моей жизни. Лучше тебя в ней ничего не было. Всё самое лучшее связано именно с тобой. Ты – моя мечта, на осуществление которой я уже было потерял всякую надежду. Я уже думал, что не встречу тебя, что хочу слишком многого. Может, и многого, но получил я ещё больше. Ты в миллион раз лучше того образа, что рисовало мне воображение в мечтах. И мне так хотелось бы, чтобы всё сложилось иначе! Но, к сожалению, изменить ничего у меня уже, похоже, не получится. Наверное, так надо. Наверное, в этом есть какой-то смысл.

Прости меня, Лика. Прости меня, пожалуйста. Прости, что оставляю тебя и именно в такое время, когда вокруг как будто бы становится совсем темно. Я боюсь за тебя. Я чертовски боюсь за тебя. Я бы хотел всю жизнь быть рядом с тобой и оберегать тебя, но моему желанию, видимо, не суждено сбыться. Пожалуйста, береги себя. И будь счастлива.

Не оглядывайся ни на кого и не полагайся ни на чьи убеждения. Если тебе не кажется, что для тебя счастье заключается в том, чтобы выйти замуж и завести детей, то не выходи и не заводи, что бы тебе ни говорили окружающие. Ты и только ты знаешь, что хорошо для тебя. Не слушай никого и особенно – Марину Нестерову. Не знаю, зачем пишу всё это: наверное, боюсь, что ты опять можешь попасть под их влияние и решить, что в тебе что-то не так. Но в тебе всё так! На мой взгляд, в тебе всё самое лучшее. Возможно, я чуть-чуть необъективен, потому что влюблён в тебя без памяти, но я так считаю, и когда тебе говорят что-то противоположное, не верь. Никому не верь! Никто и никогда не заботился обо мне и не любил меня так, как ты. А всё остальное, мне кажется, по сравнению с этим неважно.

Это глупо, наверное, но я уже заранее по тебе скучаю. Я ещё пока жив и впереди есть время, которое я постараюсь не потратить зря и провести с тобой.

Я хочу, чтобы ты не забывала, что часть меня всегда будет с тобой. Наверное, когда я умру, тебе покажется, что от тебя оторвали кусок, и я прошу прощения, потому что этот кусок оторву именно я. Но я надеюсь, что кусок моей души, который останется у тебя, хоть как-то возместит тот, что я у тебя отниму. Прости меня за это и помни, что в какой-то мере я всегда буду рядом с тобой. К сожалению или к счастью, но поделить нас на то, чем мы были с тобой раньше, уже не получится. Я уже сейчас порой чувствую то, что чувствуешь ты, как будто ты – это я. Может быть, мне это только кажется?

Однако пора закругляться. Читаю то, что написал, и остаюсь недоволен: похоже, как бы я ни старался, а всё равно будет недостаточно. Боюсь показаться тебе надоедливым, но повторю: я очень тебя люблю, Лика.

Твой Волк».

Очередное судорожное всхлипывание вырвалось у Ангелы из горла, но она дрожащими руками аккуратно отложила письмо, а затем поспешно зажала себе рот, чтобы не рыдать во весь голос.

«Как ты посмела? – спрашивала она себя мысленно с гневом. – Как ты посмела даже на миг подумать о том, чтобы отказаться от всего в пользу его родственников? Разве ты не знала, что для Волка значит его дом? Разве было непонятно, что завещание он написал именно потому, что не хотел, чтобы всё досталось его семье?..».

Ведьма отчитывала себя саму ещё с минуту, после чего встала с кресла, приблизилась к окну и принялась активно обмахивать лицо руками. Изо всех сил она пыталась сдержаться и больше не рыдать, чтобы все её усилия привести себя в надлежащий вид не пропали даром. Предстать перед Германом Альбертовичем зарёванной ей совсем не хотелось.

Что она чувствовала, пока читала письмо? Блондинка самой себе не смогла бы дать чёткий ответ. Эмоции сменяли одна другую. В какой-то части письма она улыбалась, в другой – смеялась, в третьей – рыдала, в четвёртой – даже обиделась немного: как он мог предположить, что она сочтёт его жадным? Кто-кто, а уж она знала, какая у него щедрая натура, да и его отношение к семье понимала очень хорошо. Ей бы даже в голову не пришло обвинить его в жадности…

Пожалуй, только одно ощущение не покидало Лику на протяжении чтения всего письма – это ощущение, что Волк рядом. Ей казалось, что она слышит его голос, чувствует на себе его взгляд и даже видит, как меняются выражения на его лице.

Когда девушка почувствовала, что ей уже не грозит впасть в истерику, она подошла к креслу, села, взяла письмо и, осторожно свернув, вложила в конверт. Тут она собиралась убрать письмо в сумку, но не удержалась и прижалась губами к конверту, после чего всё-таки его убрала и расправила юбку на коленях.

Анжелика замерла. Она сидела крайне неподвижно, но в голове мысли мелькали, быстро сменяя друг друга. В памяти всплывали отдельные фразы из его письма и заставляли состояние её души меняться, бросаться из крайности в крайность. На душе у неё стало тепло, да и – к чему отрицать это? – чувство уюта, надежности и защищённости вновь обволакивало её. Пусть оно скоро испарится, пусть это ненадолго, но ей хотелось ещё хоть раз окунуться с головой в это чувство, успевшее позабыться. Ей было сейчас хорошо, насколько это вообще возможно в её положении.

Вскоре вернулся Герман Альбертович. Сначала он удостоил девушку лишь беглого взгляда и, удостоверившись, что с чтением письма она покончила, прошёл к своему месту. Усевшись же за стол, мужчина внимательно изучил лицо своей посетительницы. Конечно, он заметил, что она плакала, но о силе чувств, испытанных ею всего несколько минут назад, по её виду судить было сложно: всё-таки старалась она не зря, и хоть как-то скрыть своё состояние ей удалось.

– Прочитали? – задал Розенфельд бессмысленный вопрос.

Нестерова кивнула.

– Хорошо. Итак, мне есть смысл говорить о том, в каком порядке вы сможете получить оставленное вам имущество, или же вам это безразлично и вы намерены от всего отказаться?

– Есть смысл говорить. Я вас слушаю.

– Прекрасно, – бодро произнёс мужчина. – Анжелика Николаевна, так как официально Андрей Юрьевич ещё пока считается живым человеком, получить его имущество вы не сможете. Однако если он не объявится по прошествии года, вы имеете право подать заявление в суд и в установленном порядке признать его безвестно отсутствующим. Безвестно отсутствующий, Анжелика Николаевна, – это практически то же самое, что и мёртвый. После этого мы будем действовать по обыкновенной процедуре. Мне озвучить подробности?

– Я думаю, это лишнее: год-то ведь не прошёл.

– Не прошёл, верно. Вы считаете, что господин Туманов ещё может найтись? После разговора с Фёдором Жуковым у меня сложилось впечатление, что это маловероятно.

– У вас сложилось верное впечатление, – ответила Ангела и совершенно неожиданно засмеялась.

– Вы находите это забавным? – прищурившись, поинтересовался холодно нотариус.

Блондинка помотала головой, продолжая смеяться. Кое-как она справилась с крайне неуместным приступом веселья и объяснила:

– Я думаю, что Вол… то есть Андрей… долго бы смеялся, если бы услышал, что вы зовёте его господином Тумановым. Да к тому же, видите ли, Герман Альбертович, по фамилии его обычно звали враги.

Розенфельд смягчился.

– Вот как? – уже более тёплым голосом спросил он. – А как его звали друзья?

– По имени или прозвищу.

– А вы?

Ведьма помедлила, пережидая приступ острой боли, и ответила:

– По прозвищу, которое ему я и дала.

– А что за прозвище? – не сумел сдержать любопытство Герман Альбертович.

Лика помотала головой.

– Это неважно. Герман Альбертович, лучше скажите: его обязательно через год признавать безвестно отсутствующим?

– Нет. Можете не признавать, если хотите. Но если его родственники подадут это заявление, а вы не объявитесь, то всё имущество господина Туманова… хм… получат его родные.

– Понятно. Значит, мне следует побеспокоиться, чтобы всё не решилось без меня. Что ж, я постараюсь. А вы не могли бы… впрочем, вам эта морока ни к чему…

– Оповестить вас, если родные пожелают получить его имущество? – догадался мужчина. – Могу и, пожалуй, сделаю. Андрей Юрьевич воскресил мою веру в молодое поколение, которую я было потерял. Очень приятный молодой человек. Мне было в удовольствие иметь с ним дело. Жаль, что он пропал. Я буду надеяться, что его найдут и найдут целым и невредимым.

Девушка грустно улыбнулась, но не нашла в себе сил лишить надежды нотариуса. В его словах было столько чувства, что она посчитала, что сказать правду будет жестоко, да и неумно, к тому же.

– Он действительно был лучше всех, кого я знала, – сказала вместо этого Анжелика. – Мне он тоже вернул веру: в дружбу и любовь, в людей и особенно – в мужчин. Мне повезло быть знакомой с ним.

Глава 3

К вечеру на улице стало прохладнее. Теперь можно было выйти из дома и прогуляться, что Лика и сделала.

Воздух посвежел и дышать было уже гораздо легче. В городском парке, к тому же, воздух был чище, чем на центральных улицах, как заметила девушка, когда туда вошла.

Несомненно, парк не шёл ни в какое сравнение с Тёмным лесом. Здесь не было вековых деревьев, и величественность в облике парка отсутствовала. Тёмный лес можно было сравнить с морщинистым стариком, чуть сгорбленным и с длинной седой бородой до пояса, а парк скорее напоминал молодую девушку, игривую, лёгкую и немного застенчивую. И в этой девушке было своё очарование, которое Нестерова видела и признавала. Да и пришла она сюда именно потому, что, несмотря на несходство во внешности и характерах, парк позволял ей почувствовать себя ближе к Тёмному лесу.

Ангела раньше не догадывалась как сильно за четыре года привязалась к Тёмному лесу. Она не посещала его уже больше месяца и теперь ощущала, что безумно скучает. Часть её души принадлежала ему и, наверное, это от того, что душа Волка наполовину принадлежала лесу, а они с Волком…

С одной стороны было мучительным это месячное расставание с лесом, а с другой – убивала мысль, что месяцем расставание не ограничится, и пытка не закончится.

Ведьма так давно не видела необъятных стволов вековых деревьев, не слышала, как они поскрипывают от ветра, не ощущала запаха древнего леса, не наблюдала за тем, с какой звериной грацией двигаются волки, что иногда ей начинало казаться, что всё это было в прошлой жизни. И даже как будто не совсем с ней.

Идя по траве, Анжелика вздохнула. Её сердце сжалось от тоски. Ей хотелось бы вернуться в прежнюю, такую счастливую жизнь, но та теперь ушла и вряд ли вернётся.

Девушка приблизилась к ели и остановилась. В траве она увидела шишечку и, наклонившись, подняла её. Большим пальцем блондинка провела вдоль шишки, а затем поднесла её к лицу и понюхала, однако запаха никакого не почувствовала и вернула ту на место.

Мысли Лики было очень далеки от того, что происходило с ней в данный момент – они были о письме Волка. За трое суток, прошедших со встречи с нотариусом, девушка не позволила себе перечитать письмо ни разу. Она собиралась «экономить» его. Она ощущала себя наркоманкой и намеревалась обходиться без чтения письма столько, сколько сможет. Это письмо давало ей энергию жить дальше, и она боялась растратить её всю раньше времени.

Письмо Волка стало сокровищем для Ангелы, и она защитила его с помощью магии, чтобы с ним – не дай Бог! – что-нибудь не случилось. Она спрятала его так, чтобы никто не нашёл. Находясь в своей комнате, она каждую минуту помнила о письме и о том, где оно лежит.

Ведьма заставила себя вернуться в реальность и оттолкнула мысли о письме: так и с ума сойти недолго. Вместо этого она постаралась сосредоточиться на том, что происходит с ней сейчас, и осознала себя стоящей перед елью. Ель эта была красивая, пушистая и чуть мрачноватая, как и все представительницы её вида. Анжелика улыбнулась ели и потрогала её мохнатую лапу, погладила ласково и двинулась по парку дальше.

Мысли девушки теперь были заняты друзьями, по которым она скучала ещё больше, чем по Тёмному лесу.

Мобильный телефон она так и не включила и прекрасно знала сама, что с её стороны это обыкновенная трусость. Нужно было уже решаться и что-то делать, потому что её вина перед друзьями с каждым днём становилась всё больше. Но решиться никак не получалось, хотя внутренне она всё-таки постепенно становилась ближе к правильному шагу, и ныне это уже было лишь вопросом времени.