скачать книгу бесплатно
– Впрочем, мне и в действительности рассказать ей было нечего, – впервые откровенничал Штернберг-старший. – Ну, видел я старика-поляка перед его смертью. Ну, подтвердил он мне, что было золото. А вот куда дел, так и не успел сказать.
– Эх, действительно, что нам теперь с этого барахла, – презрительно кивнул Роман на принесенный с чердака сверток с документами.
– Однако, тут ты не прав, – усмехнулся барон. – Не такой уж я простофиля, как тебе кажется.
Он с усмешкой наблюдал, как вытянулось от удивления еще больше и без того худое лицо наследника.
– И ехал сюда не просто так, а в надежде именно их и отыскать на чердаке.
На что Роман недоверчиво протянул:
– Чтобы передать фрау Ласнер?
Не без сарказма вырвались слова у молодого парня. Но и получил он на это от своего «гроссфатера» крепкую отповедь.
– Та уже в мире ином. – ответил старый барон. – А вот наследники ее оказались сговорчивее. Продали-таки досье покойного генерала.
Улыбка тронула тонкие, ввалившиеся на беззубых деснах губы барона.
– Где ж оно? – воспрянул духом погрусневший было Роман.
– Тут, у меня с собой, – похлопал старик по плоскому кейсу, привезенному в родовое гнездо из Мюнхена.
– Как ты понимаешь, ночевать здесь негде, рассудительно заметил он. – Пока вещи не привезли.
Всем своим видом Курт Штернберг, из солидарности, нисколько не показывал состояние удрученности сложившимися обстоятельствами:
– Так мы бабушку отправим в ближайшую гостиницу, а сами займемся бумагами, – как о давно решенном сообщил он.
Когда на примчавшемся по телефонному звонку такси фрау баронесса отбыла в отель, заговорщики взялись за документы, вынутые из чемоданчика- «дипломата».
Толстая папка, где лиловым штампом на корке раскрылся на свастике орел, несла на себе черную строчку готического письма «Совершенно секретно».
А под ней оказалась еще одна, только с иным титулом на сером картоне «Народный комиссариат Внутренних дел СССР».
– Что это?
– Документы из архива, захваченного еще в начале войны в одном из управлений НКВД, – ответил Курт. – Сам удивляюсь, как эту папку Ласнер сумел для личных целей изъять.
И уже оба они удивились не меньше:
– А потом как еще и вдове она досталась?
Не дослушав деда, сгорая от любопытства. Роман принялся за чтение.
Хорошо хотъ в семье Штернбергов еще в детстве его заставили изучать и русский язык, язык предков.
– Что ж, мальчик, здесь ты точно преуспел, – непризвольно подумал барон, вслушиваясь в правильный литературный русский выговор внука, довольно бегло начавшего знакомиться с документоами из папки, испещренной внушительными наименованием и рукописными визами.
«Дело о гибели инструктора государственной охраны МНР, сотрудника ОГПУ гражданина Щетинкина Петра Ефимовича».
– Это еще кто такой? И причем тут наш Оссендовский? – оторвался от чтения на обложке Роман.
Только его строгий предок оставался совершенно невозмутимым.
– Там узнаешь.
И действивительно, к утру, когда был перевернут последний листок из обширного розыскного дела, перед ними из протоколов допросов, донесений, других документов, как на ладони предстала судьба Петра Щетинкина.
«Железного батыра», как еще звали его в Монголии, в тот год, когда именно он оборвал карьеру диктатора Хутухты, барона смерти – Унгерна.
Глава девятая
Дважды за свою историю пустовала Новониколаевская тюрьма.
Да и то – ненадолго.
Что белые, что красные, заняв столичный град Сибири, первым делом выпускали из камер задержанных.
Силен стало быть, все еще принцип:
– Враг моего врага – мой друг.
Однако, одних арестантов, обретших волю, вскоре сменяли другие, взятые оттуда же – с городских кварталов.
Кого только не повидали серые кирпичные стены тюрьмы за смутные годы гражданской войны?
И все же появление этого заключенного вызвало у контролеров Домзака некоторое волнение:
– Как же – слух о том самой бароне, истории о чьей лютости в Забайкалье передавались из уст в уста, дошли и до здешних мест.
– Вот он, собака – в синем своем халате. Вырядился, подлюга, – бывало на караульной вышке плевался от злости какой из охранников, когда тюремный двор заполнялся вышедшим на прогулку.
Клацал затвор винтовки, а то и бритая шишкастая голова с хрящеватыми ушами и жидкими усами под вислым носом оказывалась в аккурат на прицельной планке.
Но было кое – что выше ненависти. Выше даже служебного долга охранника. Что не давало им вылиться в самосуд.
Этим чувством оказывался все же страх перед авторитетом крупных военначальников, кто изо дня в день наведывался к пленнику.
Уже все знали:
– Готовился показательный процесс.
И многие из командования военного округа считали своим долгом принять участие в допросах барона Унгерна.
Всякий раз настороженно входил в комнату допросов пленник.
Зыркал на сидящих за столом взглядом глубоко посаженных глаз и, сделав несколько шагов до привинченного к полу табурета, тут же затравленно закутывался в широкие полы своего монгольского халата с, торчащими на плечах, нитками от споротых генеральских погон.
Худоба, еще более проявившаяся после ареста, ясно говорила о том, что двухмесячная отсидка не пошла ему на пользу.
И лишь ответы – дерзкие, насмешливые, зачастую ставившие в тупик неопытных следователей, выдавали, все это время копившуюся в нем, дикую энергию, необузданный неуравновешенный нрав и высокомерие господина перед плебеями.
Но худо-бедно процесс приближался к концу и пухлая папка протоколов, составленных со слов, не скрывавшего свое прошлое, барона Унгерна была тому хорошим подспорьем.
– В одном виноват – слишком мало ваших стрелял, – чистосердечно признавался пленник, получая за это от следователей очередную папиросу.
Без которых особенно трудно приходилось такому заядлому курильщику, каким был барон.
И все же не ради такой благодарности, не скрывал Штернберг своего отношения к Советской власти.
– Но ничего, будет еще кому очистить Россию от большевиков. Дайте срок, – скрипел он зубами и в награду за словоохотство снова то и дело требовал папиросу, накуриваясь к концу допроса до одури.
А однажды, когда, казалось бы, все было ясно и обвинителям, и подследственному в исходе будущего процесса, это дело основательно застопорилось.
Началось же всё, когда рядом с обычными ревтребунальцами, с их по-мальчишески значительным видом, увидел барон не праздно любопытствующее начальство из штаба округа, а совсем наоборот – приветливую улыбку, знакомую ему еще по Монголии.
– Здравствуйте, Роман Федорович! Присаживайтесь, – жестом отпуская охрану, радушно пригласил, его ближе к столу коренастый сорокалетний командир с лицом, обожженым тем же гобийским злым пустынным солнцем, что и у самого барона.
– Я бы не желал Вам того же.
– Что так, господин Унгерн? Или поражения простить не можете?
Комкор Петр Щетинкин мог позволить себе насмешку.
Это его летучий экспедиционный отряд совсем недавно, двумя месяцами раньше – в августе 1921 года – в пух и прах разбил полки несостоявшегеся диктатора Хутухты. За то и орден на груди – Красного Знамени.
Именно к Щетинкину тогда привели барона, выданного своими же подчиненными из конно-азиатской армии, вовремя понявшими, что бежать из окружения некуда.
– Тогда я, Роман Федорович, дал маху – не выведал у Вас – куда обоз скрылся. Думал, что и так догоним. Да…
Пленный при этих словах словно помолодел, разогнулся на своем табурете, расправил худые плечи, озорно блеснул повеселевшими глазами:
– Черт лысый вам достался, а не обоз. У Фреда сто дорог и ни одной протореной.
Чем непроизвольно выдал часть тайны.
– У Фреда? Какого? – заинтересованно переспросил Щетинкин. – Уж не у Фердинанда ли Оссендовского – бывшего адъютанта Вашего?
– Неважно, – снова уперся глазами в пол барон, – главное, что жизнь не зря прожил, и ты, краснопузый, еще вспомнишь обо мне, когда самого к стенке приставят.
Так и не сказал ничего больше Унгерн про то, о чем до этого и вовсе не упоминал:
– Как и куда отправил награбленное? Где велел поляку спрятать те немалые сокровища.
Даже в зале военного трибунала, выслушав приговор, еще раз, напоследок, победно глянул в глаза Щетинкина.
Мол:
– Попомните еще!
Лишь в юности похоже складывалась жизнь этих, столь непохожих друг на друга людей.
Барон Унгерн фон Штернберг – потомок тевтонских рыцарей, как и полагалось на его древнем роду, окончил элитное Павловское военное училище, есаулом служил в Забайкальском казачьем войске.
И Петр Щетинкин, хоть и из крестьян, но тоже стал военным.
Правда, лишь в первую мировую войну сделал карьеру – на германском фронте выслужился, дошел до штабс-капитана, оказался за героизм, проявленный в сражениях кавалером четырех офицерских Георгиев.
В боях с германцами тогда оба прослыли храбрецами.
Да и потом, в гражданскую, оказавшись по разные линии фронта, не затерялись они среди других.
Унгерну сам адмирал Колчак вручил погоны генерал-лейтенанта и предписание стать во главе конно-азиатской дивизии.
А Щетинкин свой северо-ачинский партизанский отряд сам превратил в армию. Потом командовал Енисейской стрелковой дивизией. Был среди тех, кто судил в Иркутске колчаковских министров.
И вот надо же, выходит, самолично помножил, как потом говорил, на ноль и барона Унгерна.
Хорошо служил Щетинкин.
Но все же не зря злорадствовал тогда, на допросе, барон. Не забыли ему потерю «золотого обоза».
Правда, пост предложили все же немалый для любого другого – начальника штаба пограничных войск Сибирского Военного округа.
Да только для бывалого ли командира такая работенка:
– Контрабандистов ловить и в глухомани таежной – заставы строить?
Не выдержал он, попросился обратно:
– В Монголию.
Рапорты сдал один за другим, клялся, что разыщет следы упомянутого Унгерном «Фреда»:
– Скорее всего Фердинанда Оссендовского.
Обещал, что обязательно вернет республике утерянные сокровища.
И добился-таки своего – получил мандат инструктора Государственной военной охраны, тогда уже Монгольской республики.
Куда отправился не мешкая, с первой же оказией.
…В Ургу въехали ночью.
И если бы не прошлый опыт Петра Щетинкина, кто знает:
– Сколько бы петлял по грязным кривым улочкам их конный отряд, составленный в основном из новиспеченных командиров Народной Армии – выпускников Российских военных школ? Или вот таких как их самый старший – комкор Щетинкин – из бывалых вояк?
