Суданская трагедия любви

В посёлке, кроме детей и старой женщины с обнажёнными висящими тощими грудями, никого нет. Все на рыбалке или охоте. Мы с разрешения Габриэля и вместе с ним заходим, согнувшись, в одну из хижин.

Она круглая. Внутри на метр высоты сделана глиняная стена. А уже позади от земли, конусом образуя крышу, всё обложено связками тростника. Внутри едва можно стоять во весь рост. Над головой нечто вроде притолоки из того же тростника. На этой полке хранят дурру. Остальная провизия лежит на полу у стены. Никакой мебели здесь нет и в помине. По всей стене, между нею и тростником, торчат железки, топорики, наконечники для копий, висят горшочки с какими-то маслами и пряностями. В стене непонятно для чего проделано одно маленькое чуть толще пальца отверстие. Пол покрыт глиной. У стены лежат шкуры газелей. Очевидно, на них спят. Справа сделан очаг, если его можно так это назвать. Среди выложенных на полу камней горит огонь, на камнях стоит котелок с каким-то варевом, которое готовит в отсутствие матери девочка.

Я спрашиваю Габриэля, не боятся ли они, что в хижину заползут змеи.

– Нет, – отвечает он, – мы их отпугиваем дымом или ароматическими веществами.

Вылезаем из хижины и идём снова в направлении реки, чтобы посмотреть на бегемотов. У берега их следов очень много. Ночью они выходят и удаляются далеко от воды в поисках травы. Берега реки местами очень высокие. На отмелях сидят большие стаи уток. Вес попытки подстрелить хотя бы одну не удавались. Стаи поднимались и с громкими криками уносились при первом же неудачном выстреле, а иногда и раньше. Мы слегка отходим от реки и видим антилоп. Габриэль хватает винтовку и бросается за красивыми животными, которые грациозно вскинув головы, быстро удаляются, не позволив охотнику приблизиться. Он останавливается, поняв бесполезность погони.

Николай забирает оружие и отправляется сам в сторону убежавших антилоп. Место было равнинное, поросшее высокой травой. Так что мы видели вдалеке только белое кепи Николая. На краю этой огромной поляны видны беспокойно поворачивающие головы газели. К ним и направился наш неудачник. Но, почуяв опасность, газели срываются с места и несутся прямо к нам. Мы видим их прекрасный полёт в прыжках. Я едва успеваю сделать снимок своей камерой.

Габриэль хватает моё копьё, бросается навстречу газелям, но те мгновенно замечают новую опасность и резко отворачивают в сторону. Габриэль осознаёт, что для броска копья добыча слишком далеко и прекращает преследование.

Подходит Николай. Как выяснилось, он газелей не видел, а шёл к антилопам, но те тоже умчались, подгоняемые выскочившими неожиданно собаками.

Так, не приобретя ни одного трофея, мы возвращаемся к реке, добираемся до её изгиба, где образовалась целая заводь, и, как ни странно, обнаруживаем там много народу. На высоком берегу стоит грузовая машина. От неё к заводи идёт группа мужчин. Это приехали охотники за бегемотами. Видимо, у них есть лицензия на отстрел. Нас же интересует пока зрелищная сторона. Но она в этот раз была не очень эффектной.

Пять бегемотов плавают посреди заводи, напоминающей озеро. Однако могучие тела постоянно скрыты под водой и видны только их широкие ноздри, большие глаза (собственно, сами зрачки маленькие) да небольшие уши. Бегемоты периодически скрываются под водой и через несколько минут то по очереди, то все сразу выставляют носы и тогда мы слышим мощное п-ф-ф! Если это п-ф-ф начинается из-под воды, то над носами взвиваются эдакие сноповидные фонтанчики воды. Я сделал много кадров, но не уверен, будет ли понятно на снимках, что это бегемоты. Может только при солидном увеличении, да и то вряд ли.

Один бегемот ухитрился сделать нечто вроде кувырка, для чего высунул из воды всю огромную голову и кинул её вперёд, показывая блестящую чёрную спину. Этот его кульбит вызвал взрыв радостных воплей собравшихся на высоком берегу негров. Мы стояли у самой воды, поэтому не так хорошо видели. На другой стороне реки женщины набирали в вёдра воду, ставили их на головы и уносили.

Николай увидел на воде у берега утку, подобрался осторожно, выстрелил и, наконец-то, попал. Утка хлопнула крыльями и уронила голову. С высокого берега раздался смех и крики одобрения. Габриэль сбросил сандалии, влез по колена в воду и вытащил трофей. К одиннадцати утра довольные вернулись домой.

Тут узнаём, что забрали в полицию нашего сторожа Абду Сомака. Это молодой парень, живущий в хибарке рядом с нашим домом и выполняющий функции по охране нашего дома от воров. Как выяснилось, одна пятнадцатилетняя девица сообщила в полицию, что будто бы Абду Сомак вынудил её провести с ним ночь. А случилось это ещё осенью, и теперь она ждёт ребёнка. А по местным законам парень должен уплатить родителям девушки 20 фунтов, 5 фунтов властям и, самое главное, жениться на этой красавице.

Девушка из племени баланда. Абду Сомак араб. А согласно арабских законов он не имеет права жениться на девушке из племени, то есть не арабке. Сам Абду Сомак, во-первых, отрицает свою связь с этой девушкой, а, во-вторых, не хочет на ней жениться. Но, говорят, что в таком случае он попадёт в очень трудное положение, так как отец девушки будет следить за ним и может побить или даже убить. Поэтому Абду Сомаку лучше всего уехать отсюда. Если же теперь, когда он «обесчестил» девушку, а потом ещё и отказался брать её в жёны, он всё же согласится на ней жениться, то отец потребует с него уже не 20, а 60 фунтов.

Ну а местные законы на этот счёт таковы, что девушку можно брать в жёны после того, как ей исполнилось 12 лет. Если кто-то посягнёт на неё до этого возраста, то его наказывают сурово. В случае, когда это произойдёт с девушкой от 12 до 16 лет, с виновника берётся штраф 25 фунтов, а при отказе его жениться сажают в тюрьму сроком на один год. Если же прелюбодеяние совершено с девушкой после 16 лет, то ограничиваются штрафом, поскольку шестнадцатилетняя девушка считается совершеннолетней.

У южан разрешают браки с северянами и запрещают браки с родственниками из одного племени. У арабов запрещаются браки с южанами и разрешены браки с двоюродными братьями и сёстрами. Однако в связи с тем, что арабов на юге много и они приезжают сюда надолго, а, может, и навсегда, арабы всё-таки женятся на девушках из племён. Такие случаи бывают.

Всё это мне рассказала Рита, подчеркнув при этом, что ей уже исполнилось шестнадцать, а потому она сама может решать, за кого выходить замуж. Я напомнил, что её старшая сестра была отдана замуж против её желания по выбору отца, на что Рита упрямо заявила, что с нею будет по другому, так как она любимая дочь отца, и он ей всё позволяет.

Вот такая смешная девчонка. Честное слово, не хотел про неё писать, но так уж получилось.

Как всегда, желаю тебе спокойной ночи, ибо созвездие Южного креста уже давно на небосклоне.

Скучаю. Грущу.

Твой Юджин

ГЛАВА 11 ЗАГАДКИ РАЗГАДЫВАЮТСЯ

Последние слова письма навели меня на грустные размышления. Я в Африке вдали от дома всего три дня и то меня уже тянет в Москву и кажется, что сто лет там не был. Столько впечатлений, которыми хочется поделиться с друзьями, что готов сам писать письма. А тут, человек прожил целых полгода, и его слова «Скучаю. Грущу.» вполне осязаемы. Все эти письма наполнены ценнейшей для меня информацией и в то же время загадкой, которую я никак не могу разгадать. Это загадка начала писем.

Задумываюсь ненадолго, так как всё же летим быстро. И время летит. Скоро должны приземляться. Я прослушал информацию о времени нахождения в воздухе, и не могу сориентироваться. Можно, конечно, спросить стюардессу, но решаю просто скорее прочитать оставшееся последнее письмо. Аккуратно складываю уже прочитанные письма в дипломат, и беру оставшиеся страницы. Первая начинается с длинного стихотворения.

Ялта тоже часть России,

только, может быть, над ней

больше слёз пролито синих

стаей серых журавлей.

И порою летней кажется:

в самых лунных вечерах

голубые слёзы катятся,

рассыпаясь на камнях.

Это слёзы о России,

эти слёзы обо мне.

Я бы тоже их рассеял,

если б плакать бы умел.

Я бы горе всё рассыпал

на забеленном снегу.

Я бы сам снежинкой выпал,

но теперь уж не смогу:

нет уж граней непорочных,

нет уж белой белизны.

В небе колокол грохочет,

от ударов весь изныл.

Ялта тоже часть России,

только может быть над ней

больше слёз пролито синих

стаей серых журавлей.

Здравствуй, Джо!

Здравствуй, Джулия!

Здравствуй, Юля!

Вот так начало. Стало быть, Джо – это Джулия и связано с именем Юлия, то бишь Юля? Значит, все письма писались девушке Юле? Вот почему меня не оставляло ощущение того, что письма пишутся с любовью, как если бы писались женщине. Тогда все преамбулы, поэтические послания принимают совсем другой оборот, полны другого смысла. И эти стихи о Ялте. Разве это не трагедия? Ведь это же слёзы. Почему слёзы об авторе? Почему он их не может рассеять? Я думаю, надо перечитать письма теперь уже под другим углом зрения.

Но почему избран такой вариант обращения – Джо? Так, помнится, они договорились в своей студенческой группе называть друг друга не реальными именами, а выдуманными. Да, но почему же он сейчас раскрывается?

Вопросы сменяли один другого, а ответ не находился. Читаю дальше.

Мы договорились, что я буду тебя называть Джо. Так мы условились, и я выполнял этот наш уговор до сегодня, когда получил твоё письмо. Теперь в этом нет смысла. Это моё последнее послание тебе, Юля. Я не думаю, что твоему мужу будет приятно читать мои письма и, главное, знать о том, что они приходят.

Да, ты выходишь замуж. А я просил тебя обращать внимание на мои начала писем, в которых я высказал то главное, что хотел тебе сказать. Но сейчас я ставлю, как говорится, последнюю букву в том, что теперь не имеет смысла.

Ты, как я понял, не сумела прочитать того, что я не решался сказать тебе всё это время. Если бы ты прочла… Если бы я сказал…

Кто знает, что могло бы случиться, если бы не было в жизни этого «если бы»?

Странная штука – жизнь. Она радует нас, тая одновременно в себе огорчения. Сегодня мы восторгаемся чем-то, а завтра от этого же страдаем. И никто не знает доподлинно, что будет завтра – счастье или горе. Но все его ждут, надеясь на лучшее. А если не надеются? Всё равно ждут, хоть с опаской, но ждут. Жизнь не может состоять только из сегодня. Обязательно будет завтра. Если не будет завтра, не будет жизни. А хочется, чтобы она была – эта странная штука – жизнь.

Я напишу тебе стихи, которые родились только что, после твоего письма.

Что случилось и кому на радость

ранним утром в журавлиный лёт

на щеке слезинка задержалась,

словно уж никто меня не ждёт?

Отчего рассветы загрустили?

Так печально вытянулась синь,

словно я в огромном этом мире

навсегда теперь уже один.

И во сне что ль, стиснутый до боли,

я как будто вырваться хочу.

А сквозь окна прямо из-за моря

солнце жёлтым брызнуло на тюль.

В небе голос слышен журавлиный.

По высокой полевой траве

кто-то сыплет серебристый иней

украшает ложе, да не мне.

Вот и спрашиваю я, кому на радость

ранним утром в журавлиный лёт

на щеке слезинка задержалась,

словно уж никто меня не ждёт?

О, я не плачу,

только ты поверь мне –

На вербу в поле я смотрел с тоской.

Ах, кто бы мне любовь свою навеял,

как шёпот ветра ей порой ночной?

Но не будем об этом. Хоть и трудно даются сегодня мне строки, напишу по традиции о нашем житье-бытье, тем более, что оно подходит к концу. Николай сегодня всё ещё на работе в такое позднее время – восемь часов вечера. Но это и понятно. Последние дни дорабатываем здесь. Никакие потуги с контрактом не увенчались успехом. Провели нас за нос до последнего. Даже сейчас не хотят говорить, что всё кончено. Между тем, завтра будем заказывать билеты на самолёт и упаковывать багаж, который давно следовало бы отправить.

Почти каждый день идут дожди, иногда по несколько часов, иногда с ветром. Небо всё время в тучах. Первого мая допили последнюю бутылку виски. Пятого поехали с Фильберто на охоту. Были недалеко за речкой. Искали уток. Удалось подстрелить одну крячку и одну большую птицу с острым клювом, венчиком на голове и словно в чёрной бархатной шапочке. Большущие крылья чёрные с желтоватыми и белыми перьями. Шея длинная.

Видели и фотографировали бегемотов, но опять же только макушки голов в воде. Плёнку проявил: много интересных кадров.

И ходили на рыбалку. Воевали со змеёй. Сидели у реки, ловили рыбу, когда неожиданно заметили её у себя над головой на ветке дерева. Выскочили на пригорок и стали швырять в неё камни. Долго не удавалось сбить её. Наконец, она сама спрыгнула в воду, и камни бомбами поднимали столбы воды вокруг неё. Но она всё уворачивалась и пыталась прорваться к берегу в нашу сторону. Мы ей этого не давали градом камней, и она исчезла. Видимо, уплыла к другому берегу или скрылась в траве под водой.

Шестого ходили пешком с ружьём, надеясь подстрелить утку на реке. Нас сначала застал небольшой дождик, под которым мы всё же промокли, пережидая на берегу под корнями дерева, а когда возвращались, то нас застал такой ливень с ветром, что мы почти выбились из сил, пока добрались до дома. Чертовски трудно было идти в темноте навстречу дождю и ветру, когда молнии сверкают над головой и кажется, что они вот-вот ударят тебя по макушке.

Габриэль принёс мне в подарок зуб бегемота. Он похож на наш коренной зуб, только значительно больше, сантиметров пять на два в ширину и три в высоту. Это настоящая слоновая кость. Я уже приспособил его в качестве оригинальной подставки для ручки.

Сегодня был в Вау. Никак не можем достать сахар. Владелец магазина мистер Антон кормит обещаниями и каждый день даёт сахар бесплатно маленькими порциями по 300-400 грамм. Говорит, что больше пока дать не может, так как в городе проблема с поставками. Когда я вышел из магазина, неожиданно услышал песню.

Со стороны базара, пританцовывая, шли молодые девчата. Одеты они были в разноцветные платья, но что самое странное, у каждой сзади был привязан длинный пучок травы. Танцуя, они ловкими движениями подбрасывали эти хвосты в воздух. Среди них один мужчина нёс барабан, а другой шёл позади него и усиленно бил по натянутой коже ударного инструмента.

Два мужика примчались по улице и тоже стали танцевать. Один из них облапил девчушку и довольно неприлично затанцевал с нею, пока она не вырвалась из его рук. Временами барабан опускался на землю, и все танцевали вокруг него.

Я стоял на дороге, а вся процессия протанцевала, обходя меня справа и слева. К сожалению, в этот момент у меня не было фотокамеры.

А, вернувшись в посёлок, я получил твоё письмо. Оно не выходит у меня из головы, даже когда я пишу о Судане. Вспоминаю, как мы часами с тобой ходили, разговаривая о чём угодно, только не о… Впрочем, какое это теперь имеет значение?

Нам всегда было интересно ходить и болтать без умолку, забывая о подготовке к занятиям английского языка. Мы оба были мечтателями. Надеюсь, что остаёмся ими и сегодня. Я, во всяком случае, как мечтал стать писателем, так и мечтаю. Да уже здесь начал писать рассказы. Но пока не закончил, не рассказываю, о чём они. Важно то, что делу моей жизни начало положено. Собственно говоря, маленькие рассказики я пописывал ещё в школьные годы, но никому не показывал. А здесь я начал серьёзно.

Зато ты с осуществлением своей мечты, видимо, задерживаешься. Замужество дело серьёзное. Открывать детский дом, как ты хотела, тебе не скоро удастся, раз вы собираетесь ехать за границу работать. Как я понимаю, и свадьбу вы ускорили, по той причине, что ему предложили выгодную работу в Англии. Все мы люди, все мы человеки. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Я тебя понимаю.

Пишу тебе последнее письмо. Как жаль. Привык тебе писать. Но я догадываюсь, что твоему мужу будет неприятно читать письма бывшего друга. Да ты, пожалуй, сожги эти письма, если не сделала этого раньше.

Да, последнее письмо о юге Судана. Это символично. Мы как раз собираемся покидать этот край, который мне запал в душу своей первозданностью, его полуобнажёнными людьми с открытыми добрыми сердцами, искренними и честными, готовыми всегда и во всём помочь. Я покидаю дикую природу, пишу последнее письмо отсюда, и я расстаюсь с тобой, моим другом. Да, жаль.

23.05.1975 г. Не успел дописать письмо. Теперь пишу перед самой его отправкой из Хартума, снова из гостиницы «Лидо».

Дело в том, что не с кем было передать письмо, и я его не закончил тогда. А потом мы и сами уехали. А было это так.

Двадцать первого мы пригласили к себе Фильберто и Абдель Самию с женой на небольшой прощальный ужин. Пили местную суку-суку и шерри. Говорили много о нашей стране, желали друг другу всяческих успехов. После того, как гости ушли, я вышел из дома прогуляться, подышать воздухом. Твоё письмо не давало мне покоя. Навстречу мне Рита. Ну, она знала, что у нас гости, и поджидала, когда они уйдут.

Наши занятия русским языком тоже подошли к концу. Я в наших разговорах рассказывал ей о тебе. И сейчас, когда мне было очень грустно, она заметила это и спросила, в чём дело, не потому ли я расстроен, что уезжаю. Пришлось признаться, что и это тоже, но главное – письмо.

Мы проходили мимо её дома, и она пригласила меня зайти ненадолго попить кофе. Я знал, что Джозеф Тумбара в отъезде, но, что в доме вообще никого не будет, не предполагал, и пошёл. Я был выпивши. А Рита была сама не своя от радости, когда узнала, что ты выходишь замуж. Мы пили кофе, а она уговаривала меня жениться на ней и увезти её в Советский Союз.

Ты же понимаешь, что решить и сделать это в одночасье нельзя, и мы договорились завтра обменяться адресами. На следующий день у нас были волнения с багажом. Вес оказался больший, чем хотелось бы. Нам за дополнительный вес по десять килограмм к двадцати, положенным по билету, выдали по семь фунтов, но не хотелось их тратить на багаж. Книги я отправил раньше с официальным грузом, и всё же у меня было на десять килограмм больше положенного веса. Решили, что так и будет, так как выбрасывать было нечего.

Повезли сдавать чемоданы в пять вечера, так как на другой день вылет был намечен с утра, а багаж сдают за сутки до вылета. Привезли в агентство чемоданы. Навстречу выскакивает служащий аэропорта и спрашивает, не согласимся ли мы лететь сегодня, так как завтра прилетает президент на открытие нового моста через реку, и нельзя быть уверенными, что наш вылет состоится.

Я это предполагал и раньше, когда узнал, что итальянцы наметили открытие моста на двадцать третье. А за сутки раньше, то есть сегодня, должен был прилететь заместитель президента, и этим самолётом решили отправить в Хартум прямым рейсом желающих.

Мы подумали две минуты – больше не дали – согласились и тут же сдали чемоданы. В спешке вес определили неправильно, и нам не пришлось доплачивать. Мы сразу помчались в посёлок собираться. За полчаса запихали оставшиеся вещи в сумки и сетки, роздали оставшееся набежавшим со всех сторон женщинам. Интересно было наблюдать, как бегут к нашему дому и бегом же уносят тарелки, кастрюли, ложки, туфли, майки, лекарства. Не было только среди них Риты. Она куда-то выехала ненадолго. Я ничего не мог поделать.

Спустя полчаса, мы мчались на тойоте к аэропорту. Там уже были встречающие (не нас, конечно) губернатор Вау, Байпас и другие официальные лица. Вскоре самолёт прибыл. Встреча высокого лица произошла, а там уже и мы прощались с провожавшим нас Сэбитом, Фильберто, Абдель Самией. На этом закончилась моя южная эпопея. Друзья махали нам руками, пока мы не поднялись в воздух.

В самолёте было прохладно. Заместитель президента должен был лететь комфортно. В салоне самолёта всего пятнадцать пассажиров. Рядом со мной через проход сидел представитель племени Динка, летевший на конференцию социалистической партии в Египет.

Полёт шёл нормально, если не считать небольшую болтанку и тряску, когда пролетали через штормовой участок туч. Приземлились в половине десятого вечера. Попали из самолёта в атмосферу парной бани. Так нам казалось после прохлады салона самолёта.

Получаем вещи. Грузимся в такси. И вот встречаем город, разукрашенный разноцветными огнями реклам и гирляндами лампочек. Город приготовился к празднованию дня майской революции. Всё кажется исключительно красивым после серых оттенков Вау.

Я прощаюсь с тобой. Это, действительно, трудно сказать последнее «прощай!». Вспоминаю, как мы встретились впервые. Ты спускалась по лестнице, а я шёл вверх навстречу. Тогда я увидел только твои глаза, о которых в тот же день написал стихи:

Ах, какая темень!

Ах, какая ночь!

Больше б захотели,

Да уже невмочь.

Глубина, что космос

В тех глазах.

Взгляд бросаю косо,

Прямо – страх.

Утону и баста.

Что тогда?

Ах, какая сладость

Для меня!

Не могу решиться

В них взглянуть:

Могут чёрной птицей

Упорхнуть.

И вот они упорхнули, эти глаза. А я так и не решился прочитать им свои стихи. А потом, когда мы познакомились, я увидел твои волосы. То есть тогда я обратил на них внимание и чуть позже писал о них:

Волосы, катящиеся с твоих плеч,

Могут от смерти меня уберечь.

Глаза с мольбою из-под ресниц,

Подняли бы, если бы падал я ниц.

Губы с пылающим в них огнём

Жизнь пробудили бы в сердце моём.

А всё это вместе, прости, прости,

Не может меня от любви спасти.

Их я тоже тебе не читал. Боялся читать свои стихи. Они казались мне слишком откровенными. Теперь, когда я прощаюсь навсегда, можно.

Прощай, моя хорошая! Я счастлив, что ты у меня была.

Но я прошу у тебя прощения за то, что не сдержал себя в последнюю нашу встречу с Ритой. То, что у нас произошло, трудно объяснить. У неё тоже чёрные глаза. А я был выпивши. И мне показалось, что это твои глаза, твои губы, твои нежные руки. Мне казалось, что это ты меня обнимаешь, как на самом деле никогда не обнимала.

Я всё время думаю о том, как это могло случиться.

Прости, пожалуйста!

Твой Юджин

Я сижу потрясённый последним письмом, последними словами. Юджин необыкновенно сильно любил девушку, но не решался признаться ей в этом, до того самого момента, когда узнал, что она решила связать свою судьбу с другим человеком, и он же извиняется перед нею, как будто бы он ей изменил, а не она его любви. Но мог ли он обвинять Юлю в чём-то, если никогда не говорил с нею о любви? А именно это слово он, видимо, не написал, вспоминая о том, что «они никогда не говорили о…».

Так я думаю, когда самолёт наш уже идёт на посадку. Я бережно складываю листки письма, исписанные шариковой ручкой, перевязываю их красной ленточкой и кладу в дипломат. Нужно готовиться к выходу. Смотрю в иллюминатор. Пролетаем над джунглями, над Нилом, затем над большим озером и вот она взлётно-посадочная полоса, выделяющаяся на поле сплошной яркой зелени. Вдалеке виднеются горы, а здесь равнина.

Здание аэропорта поражает тем, что находится в окружении зелени, как какой-нибудь санаторий. Красиво подстриженные кустики, высокие деревья, зелёные лужайки окружают терминал и подъезды к нему. На здании аэровокзала крупными буквами написано «Международный аэропорт Джуба» на английском и арабском языках. Сверху добавлено: «Гражданские авиационные власти». Замечаю столбы со старинными круглыми шарами фонарей и рядом высокие современные столбы неонового освещения. Всё это вместе с остроконечными крышами здания и четырьмя огромными буквами «JUBA» впечатляет меня больше, чем современные аэропорты Каира и Хартума. Но все помещения значительно меньших размеров.