Суданская трагедия любви

Увидев нацеленные на них фотоаппараты, парни тут же стали в воинственную позу, направив друг на друга копья. Снимки получились замечательные. На прощание Анатолий Иванович дарит всем коробки спичек, и мы расстаёмся довольные взаимно.

Приезжаем домой, даём Батисто и Альберто одну газель, другую и зайца берём себе. Разделываем зверей, моем пол, завтракаем и расходимся по постелям.

Двадцатого числа из Хартума прилетели директор всех корпораций Судана со своим советником и директор пищевой корпорации. К их прилёту готовились: всё кругом чистили, подметали и мыли. А я думал, что только у нас любят пускать пыль в глаза. Нет, видимо это болезнь всех руководителей во всех странах.

Директора несколько дней плодотворно работали, знакомясь с нашим заводом. Но, как ни печально, неприятность случилась именно в эти дни. В генераторе труба забилась сажей, и она загорелась. Начали тушить пожар. Приехала пожарная машина. Дело было во второй половине дня, когда все почти отдыхают, но сбежалось много народа, в том числе и приехавшее руководство (ведь всё здесь рядом).

Пожару не дали разгореться, хотя пожарная машина так и не смогла развернуть свои примитивные приспособления, да они и не понадобились. Обошлось без большого шума.

Перед отъездом директоров вечером в клубе организовали их беседу с рабочими, куда пригласили и Николая со мной. Сэбит пригласил и Татьяну с Анатолием Ивановичем. Отношения с Татьяной у них всё прочнее. Я и не пытаюсь их портить. А зачем? Если любят друг друга, пусть себе.

Приём проходил, как говорится, в тёплой и дружественной обстановке. На открытой танцевальной площадке клуба поставили в один ряд кресла. В них устроились директора и русские, как гости. Все остальные стояли или сидели по кругу на цементном полу. Сначала выступил директор корпораций. Затем стали ораторствовать рабочие. Желающие выступить поднимали руки, выходили на середину площадки и говорили, обращаясь к директорам. Их речи были короткими, но выразительными, сопровождались жестикуляциями и прерывались порой аплодисментами и смехом рабочих. Мы, конечно, ничего не понимали, но кто-то объяснил нам, что рабочие критикуют директора завода за постоянные разъезды и что-то ещё. Недовольство выражалось выступавшими не злобно, а в порядке назидания.

Во время выступлений всем разносили в стаканах каркаде. Это такой безалкогольный напиток из лепестков цветка, отдалённо напоминающего розу, который хорошо утоляет жажду. А вообще это растение называется гибискус.

Но вот даётся команда прекращения дебатов, конца которым не было видно. На середину выходит Сэбит и объявляет начало танцев. Из помещения выносят проигрыватель и ставят пластинку. Сначала, как бы для разминки, выходят высоченные денки (так мы называем людей из племени Динка) и начинают свои знаменитые прыжки под музыку. Директор корпораций тоже вышел с ними, но не прыгал, а ходил, как бы танцуя.

Потом появились девушки. Любопытен принцип приглашений на танец. Три девушки выходят почти на середину площадки, останавливаются напротив тех мужчин, которых хотят пригласить и небрежно машут руками, приглашая на танец. Каким образом мужчины догадываются, кто из них приглашён, я так и не понял, ведь девушки в момент приглашения смотрят в другую сторону. Может, мужчины сами решают, кому идти в порядке подчинённости.

Во время танца, партнёры ходят друг возле друга, не глядя в лица. Складывается впечатление, что они танцуют каждый сам по себе.

Девушек мало, но это никого не смущает. Парни приглашают парней или танцуют самостоятельно поодиночке. Важно, чтобы звучала музыка и отбивался ритм.

На этот приём приглашали и Дедушкина с Павлом Петровичем. Но Дед любит одиночество, а у Павла Петровича несколько странное отношение к местному населению. У него чувствуется этакая расовая неприязнь. Ему не нравится, например, что мы подкармливаем ребятишек такой же едой, какую едим сами. Он не любит, чтобы мы приглашали за общий стол тёмнокожих, исключая, правда, директора завода Тумбару. Он просит не приглашать в комнату никого из местного населения, когда мы совершаем трапезу. Его беспокоит факт того, что они смотрят, как он ест. Поэтому и на приёмы он, как правило, не ходит. Но лесопильный завод скоро сдают в эксплуатацию, и он вместе с другими нашими специалистами, уезжает. Вот и не будет он здесь мозолить мне глаза своей нелюбовью к чёрным.

Я, так напротив, проникаюсь к ним всё большим уважением. Они простодушны, отзывчивы, всегда готовы помочь чем-то, часто улыбаются. Мне кажется, что самое популярное слово у них «коис», то есть «хорошо». Странно видеть их бедную, порой нищенскую жизнь, и при этом постоянно слышать «коис» в ответ на «как дела?».

Может быть, это происходит оттого, что они не видели лучшую жизнь? А где они могут её увидеть? Телевизоров у них нет. Кинотеатров тоже не имеется. Я имею в виду посёлки. Мы иногда показываем фильмы, вынося вечером наружу кинопроектор и экран. Тогда под звёздным небом Африки мы смотрим наши русские фильмы типа «Бриллиантовая рука». И хотя русский язык из местных жителей никто не понимает, но всё равно перед экраном садятся на землю многие жители посёлка, особенно дети, которые громко хохочут иногда в самых неожиданных местах.

Население видит, конечно, как мы живём, как живут богатые арабские инженеры, приехавшие сюда начальниками, как живёт их директор. Хотят ли они так же жить? Наверное, хотят, но не могут. Совсем недавно в этих местах была война. Племена выступали против арабов, которых они считают захватчиками. Но какое оружие у племён? Только луки, стрелы, копья да ножи. А у арабов винтовки. И всё же война велась часто в пользу племён, благодаря их тактике. Они нападали всегда неожиданно, выходя из леса и тут же скрываясь в нём. Не случайно их отряды называют анья-нья по названию мух, которые летят стремительно, попадая в глаза или нос, и откладывая на слизистую оболочку мгновенно яйца, из которых потом в организме развиваются личинки, приводящие к потере человеком зрения. Здесь много ходит слепых людей, подверженных этой болезни.

В этой войне победили арабы. И их местное население не любит. Они рассказывают, что арабы любят быть начальниками. Для них главное, чтобы был кабинет, стол и чтобы он мог сказать тульбе (слуге): «Дибу шай», что значит «Дай чай». Ну, это же естественно. Простые арабы рабочими сюда не едут. На юг направляются специалисты, которых тут нет. Вот и пойми, кто прав.

Но, что ни говори, а местное население мне нравится. Сначала мне все они казались на одно лицо, а теперь я их различаю, вижу, что одни лица красивые, а другие менее. Рита, к примеру, по-своему красива. В её чертах лица нет грубоватой толщины губ и носа. Конечно, губы крупные и нос не тонкий, но они всё же полны изящества юности, свежести. И, пожалуй, главное – это глаза. Они такие откровенные, такие ясные, хоть и чёрные. Они словно постоянно спрашивают тебя о чём-то. В них можно было бы влюбиться, если бы не было другой любви.

Но что же это я расфилософствовался? Хочу, видимо, оправдать любовь Татьяны к Сэбиту. Таня скоро, сразу после пуска завода уезжает, и, как нам известно с её слов, собирается оформить разрешение на брак с Сэбитом и вернуться сюда. Не знаю, разрешат ли ей такой финт. И, кажется, она ожидает ребёнка. Вот такие сложности.

За сим позволю себе откланяться. Как всегда, во время моего писания за окном стоит на страже ночь, и я желаю тебе, мой друг, спокойной ночи!

Твой Юджин

ГЛАВА 10 ЛЕТИМ В ДЖУБУ

На следующее утро после завтрака собираю свои несложные вещички, звоню в консульство, докладываю обстановку о том, что собираюсь лететь в Джубу. Консул желает счастливого пути и просит немедленно сообщать, если возникнут трудности. Сажусь в такси и еду в аэропорт. На стойке по продаже билетов показываю записку министерства иностранных дел. Её долго рассматривают и выдают, наконец, билет. Значит, документ оказался действенным.

Прохожу таможенную проверку, паспортный контроль, и вот я в зале ожидания вылета. Теперь всё в порядке. Ни одного русского лица не вижу. Впрочем, замечаю группу европейского типа. Прислушиваюсь к разговору. Да, говорят по-русски. Подхожу, представляюсь журналистом. Они обрадованы. Жмём друг другу руки. Рассказывают, что летят на смену товарищам, занимающимся поиском полезных ископаемых. Это геологи. Достаю диктофон и записываю их рассказ о перспективах золотых запасов, нефти и других ценных пород на юге Судана. Обсуждаем события на Украине. Два геолога Тарас и Грицко как раз украинцы, оба из Харькова. На мой вопрос, как они относятся к событиям на майдане, Грицко отвечает:

– Так то ж западенки. Они уже не первый раз на майдане выступают. Западная Украина она такая. Не вся, но многие там ещё в советское время были против Украины, мечтали об отделении. А восточная Украина всегда была за Россию. Там и говорят все в основном на русском языке.

– Да и с экономической точки зрения, – говорит Тарас, – юго-восток Украины ближе к России. Там главным образом сосредоточены промышленные предприятия, которые выпускают продукцию для России. Рабочие места и зарплата почти всех в Харькове, Донбассе, Николаеве и других городах юго-востока зависят от России. Поэтому мы за союз с Россией и против евроинтеграции.

За разговорами проходит время. Объявляют посадку. Моим новым друзьям повезло, что я знаю английский, и им не надо было напрягаться. Проходим в самолёт. Я, как обычно, сажусь у иллюминатора, чтобы наблюдать за взлётом, угадывая момент отрыва от земли, посадкой, стремясь уловить момент касания земли, и вообще люблю смотреть на землю с высоты полёта самолёта.

Стюардесса рассказывает о правилах поведения в самолёте в случае аварийной ситуации, показывает, как пользоваться кислородной маской и спасательным жилетом. Самолёт ещё не взлетел, но моторы гудят. В это время к стюардессе подходит другая стюардесса и что-то ей говорит. Обе уходят в кабину. Слышу из динамиков голос командира экипажа на английском языке: Внимание. Просьба соблюдать спокойствие. Рейс задерживается по техническим причинам. Всем выйти из самолёта, когда пригласят стюардессы.

Приглашения ждать долго не пришлось. К самолёту подъезжает трап. Но мы уже чувствуем запах дыма. Двигатели самолёта заглохли. Нас приглашают на выход. Все торопливо берут с полок вещи и выходят. Хорошо, что я своё пальто и шапку предусмотрительно оставил в посольстве. Так что теперь забираю с собой только дипломат. Рюкзак сдан при прохождении таможни.

Снова очутились в зале ожидания. Все взволнованы происшедшим. Сходя по трапу с самолёта, видели дым из-под крыла. А что было бы, возникни эта неполадка в воздухе? Выходит так, что мы оказались счастливыми. Нам крупно повезло, что мы живы. Несколько минут отделяло нас от взлёта. Тут и правда задумаешься, лететь ли теперь. Некоторые, возможно, сдадут билеты, если слабые нервы.

Я опять стою с геологами. Мы рассуждаем о том, что могло случиться с двигателями. Интересует и вопрос, когда полетим и на чём. Надеемся, что самолёт будет заменен. Старший группы геологов звонит по мобильнику в посольство и сообщает о происшествии. Я звоню консулу, докладываю. Он говорит:

– Вы там не переживайте. Найдут другой самолёт. Я надеюсь, ты познакомился с геологами? Они летят тем же рейсом.

– Познакомился, – отвечаю.

– Помоги им, пожалуйста. Они практически без языка. В Джубе их встретит переводчик, а тут ты, раз уж так получилось.

Я, конечно, соглашаюсь, тем более, что уже помогаю.

Всем пассажирам предлагают по бутылке пепси-колы бесплатно. Это вполне своевременно, так как хочется пить. Через час приглашают снова на посадку. Садимся в автобус и подъезжаем к самолёту, на котором написано Боинг-747. Это более совершенной конструкции, чем тот, на котором мы собирались лететь. То был Боинг-737.

Собираюсь ступить на трап, но стюардесса останавливает и показывает на сваленную возле самолёта кучу чемоданов и узлов. Просит посмотреть свой багаж и положить его в стоящую рядом тележку. Понимаю, что кто-то отказался лететь, и багаж этот должен остаться. Говорю об этом геологам. Мы подходим к багажу. Я нахожу сразу свой рюкзак. Геологи выбирают свои чемоданы. Благо, что мы идём почти последними и багажа осталось не так много.

В этом самолёте салон пошире. В нём три ряда кресел. Мы садимся по своему усмотрению, а не по посадочным талонам. Я опять устраиваюсь у окна. Геологи садятся рядом. В этот раз взлёт проходит нормально. Стюардесса извиняется за причинённые неудобства и желает счастливого полёта. Я перевожу всё сказанное геологам, затем раскрываю дипломат и достаю письма. Рад тому, что могу снова погрузиться в чтение. Осталось несколько непрочитанных писем. Читаю, обращая внимание на начало.

Я и снова я приветствую тебя дорогой Джо!

Оригинальное начало, но опять ни о чём мне не говорит. Ухожу в глубь письма.

Наступил март. У вас весна, а тут жара сорокоградусная. Поливаем полы в комнатах водой, мочим занавески на окнах, тем самым сбивая температуру до тридцати семи – тридцати пяти градусов. Потолочные вентиляторы не спасают. Единственная радость, что начались дожди. Они собьют напряжение жары.

А начну письмо с сенсационного сообщения. Нас обыскивала полиция. Представляешь? Но всё по порядку.

Дедушкин будит меня утром и говорит:

– Женя, вставай. У нашего дома стоит полиция. Чего они хотят?

Поднимаюсь, одеваюсь, выхожу. Вижу, что у других домов тоже стоят полицейские. По посёлку ездит машина с начальством. Спрашиваю, в чём дело.

Полицейский с погонами офицера просит зайти в дом и пока не выходить. Я пожимаю плечами и захожу. Кто их знает, что у них на уме, и какие здесь правила. Понятно только, что нам бояться нечего – мы ничего противоправного не делали. А тот факт, что полиция стоит и у других домов, говорит о том, что это какая-то кампания.

Через некоторое время заходят к нам пятеро. Одна их них женщина и тоже в полицейской форме. Заходят в комнату Дедушкина. Я тут же. Они просят открыть чемоданы. Спрашиваю, что случилось. Девушка полицейский объясняет, что в Вау произошёл взрыв. Проверяют все дома в поисках оружия. Дедушкин раскрывает чемоданы. В них много вещей, которые он накупил перед скорым отъездом, как очевидно, никаких признаков на оружие.

У меня в комнате всё было ещё проще. Мои чемоданы оказались пустыми. Только в одном лежала коробка с ёлочными украшениями. Женщина спрашивает, что это и зачем. Я улыбаюсь и рассказываю о традиции праздновать новый год и ставить ёлки. Вот для этого я и привёз игрушки. Полицейские не улыбаются, но кивают головами понимающе.

На столе лежат словари. Офицера заинтересовала моя дневниковая тетрадь, в которую я стараюсь записывать свои впечатления. Он раскрыл её и спрашивает, что это. Ну, смешно. Говорю, что это дневник. Он полистал и положил. Спрашивается, какое его дело, что за тетрадь. Но вот же интересуется.

Потом пошли в дом Николая. Я с ними в качестве переводчика. Тут было больше чемоданов. Николай волнуется. Охотничье ружьё, к счастью, после последней охоты забрал с собой Фильберто, но у Николая остались две пули, о чём он мне и шепнул, когда узнал, что пришли с обыском на предмет оружия. Предложил выбросить их в туалет. Но пули, между прочим, дорогие – шестнадцать фунтов. Я сказал, чтобы он не паниковал. И, пока полицейские осматривали комнату, незаметно взял у Николая пули и положил к себе в карман джинсов. Кому придёт в голову производить личный досмотр? Когда полицейские ушли, вернул пули Николаю и сказал, что его волнение было настолько заметно, что могло всё испортить, и его могли заподозрить в терроризме и арестовать.

Попугал украинца. Как потом выяснилось, действительно в Вау было брошено две бомбы в солдатский клуб, который находится рядом с канисой, в которой служит Фильберто, прямо рядом с комнатой, в которой он живёт. Так что могло достаться и ему.

Я, кажется, писал, что каниса – это христианская церковь на юге Судана. Так вот из брошенных двух бомб одна не взорвалась, а то было бы жертв ещё больше. Взорвавшаяся бомба убила двоих и ранила больше тридцати человек, из которых пятеро умерли в больнице.

Шум, конечно, был. Если даже к нам с обыском приезжали. Но в сущности это не очень удивительный акт. Время от времени такие происходят здесь, поскольку недовольных арабским присутствием много. Местные племена рассматривают их в качестве захватчиков.

Иное отношение к русским и специалистам из других стран, которые приезжают помогать в строительстве или эксплуатации техники, а не людей. Особенно любят русских. Мы не чопорны, не высокомерны. Хотя и у нас тоже в этом отношении не всё в порядке. Николай, например, на мой взгляд, довольно странно себя ведёт с рабочими. Может, это связано с его характером любителя приврать. Он часто рассказывая о чём-то, чему я был свидетель, говорит такие вещи, чего не было на самом деле. Я потом спрашиваю, зачем он говорит неправду, а он смеётся и говорит, что сочиняет немного, чтоб интереснее было слушать. Но в разговоре это одно, а в работе совсем другое.

Николай инженер-электрик. Завод уже пущен в эксплуатацию, то есть на нём есть свои электрики, которые следят за тем, чтобы оборудование обеспечивалось электричеством. Николай нужен в качестве консультанта в сложных ситуациях. Но таковых немного. То есть в принципе заводские электрики обходятся без него. Но это не нравится Николаю, так как он хочет, чтобы рабочий контракт, который у него заканчивается в мае, был продлён, а это может быть сделано директором завода только в том случае, если он будет видеть необходимость Николая. Так вот Николай такую необходимость выдумывает оригинальным способом. Он незаметно где-нибудь делает короткое замыкание, или отсоединяет контакт, и электрики полдня возятся, отыскивая неисправность, потом обращаются за помощью к Николаю. Он быстро находит место отключения, которое сам же сделал, и восстанавливает работу техники. Мне думается, что это никуда не годный способ. Вряд ли он поможет продлению контракта. Ведь и не достаточно грамотные электрики могут догадаться, кто на самом деле виноват в возникающих проблемах. Но бывают, конечно, и по-настоящему сложные ситуации, когда Николаю приходится попотеть не только от жары, но и от работы.

А я, между тем, делаю успехи в изучении арабского языка. Меня ему учит всё та же Рита. Обычно после занятий по русскому языку мы переходим к арабскому. Мне удаётся уже прочитать небольшую книжицу справа налево. Непривычно начинать чтение книги с последней страницы, но таково устройство арабского. Я могу даже сам написать арабскими буквами фразы «Меня зовут Женя» или «Я живу в Вау».

На днях в гости к Николаю пришли заместитель директора завода по снабжению Аббас со своей женой и двумя детьми. Они давно собирались, но, как это всегда случается, пришли неожиданно. Впрочем, мы как раз собирались ужинать, так что явились они вовремя.

Аббас относительно молод, весьма красив и, как кажется, очень скромен. Его жена Алина в унисон ему сдержанна и скромна. И она красива. Черты лица утончённые, я бы даже сказал, европейские. Только цвет кожи смуглый. Она красиво одета в белую кофточку и длинную цветастую юбку. На руках у неё грудной малыш. Она постоянно его развлекает, чтобы он не плакал.

Алина выглядит культурной женщиной. Хотя понятие о культуре тут относительное. Правда, когда сели пить чай, то она пила его, к моему удивлению, в отличие от других, без шума, вполне прилично. Но вот дочка хозяев Аллочка угощает детей леденцами. Старшая девочка, лет двенадцати, берёт конфету и благодарит. Грудной ребёнок так сделать не может. Мать Алина берёт конфету, освобождает от обёртки и старается засунуть леденец в рот ребёнка. Это совершенно непонятно, как можно грудному ребёнку совать в рот леденец. Тот кричит и выплёвывает конфету. Мать повторяет попытку несколько раз, но леденец всякий раз выплёвывался, а малыш продолжает кричать.

Аббас, наконец, объяснил, что ребёнок хочет есть, и просит разрешения у хозяев покормить малыша. Все чуть ли не с радостью говорят «мумкен, мумкен». Это популярное слово «можно» мы узнали, чуть ли не первым из арабских слов. И тогда Алина поразила нас. Вместо того, чтобы отойти к дивану и кормить там малыша, она прямо за общим столом выпростала свою пышную грудь и дала её ребёнку, который жадно в неё вцепился губами.

Конечно, это было красивое зрелище. Только мгновение все молчали, а потом начали о чём-то говорить, чтобы не смущать кормящую мать. Правда, разговор не очень клеился, так как арабский мы знаем чуть-чуть, а английским гости владели слабо.

Но всё же славно посидели и договорились, что Алина будет иногда заходить к Лиде в гости, так как женщина остаётся часто в доме одна с детьми, и ей очень скучно. Кстати, из разговора выяснилось, что сестра Алины сейчас учится в Харькове. Может быть, именно поэтому арабскую семью так тянет к русским.

Сегодня утром ртуть в термометре опустилась до двадцати трёх градусной отметки. Представляешь, какой холод? Но днём повысилась. Сейчас, когда я пишу письма, то есть в семь часов вечера, температура тридцать градусов. Третий день облака на небе превращаются в тучи. Третий день время от времени проливается дождь. Два дня он шёл около полудня, а сегодня в самый раз, когда мы были на рыбалке. Сначала довольно интенсивно посыпались крупные капли, но минут десять. Мы не уходим со своего мостика на реке. Где-то громыхал гром, и на нас наплывала огромная синяя туча. Я её сфотографировал, но мы продолжали ловить рыбу. Я поймал двух большущих розоватых карасей, несколько краснопёрок и маленьких карасиков. У Николая дела шли лучше.

Но потом клёв кончился. И тут задул ветер, заходил волнами тростник на противоположном берегу и хлынул неожиданно ливень. Мы едва свернули удочки, схватили ведёрки с рыбой, которые тут же наполнились водой, и пошли домой, буквально прорываясь сквозь сплошную стену воды. Такого ливня я ещё никогда не видел.

Что мы промокли до нитки – это не то слово. Нас самих можно было выжимать и выкручивать от воды. Час обсыхаю.

На этой оптимистичной ноте позволь закончить письмо. Что-то нет от тебя писем. А я жду.

Твой Юджин.

Тот факт, что письмо писалось в марте, и именно тогда начались дожди, меня успокоил, поскольку я не взял с собой зонтик. В декабре, очевидно, дожди ещё не идут, судя по декабрьскому письму. А я лечу в декабре. Ну, а то, что в Вау взорвали бомбу, так это говорит об отношении южан к северу Судана. Сейчас, после их разделения, бомбы не должны взрываться, как мне кажется. Мысленно переношусь опять на Украину. Там всё как раз в стадии возмущения. На майдане бросают коктейли Молотова, взрывают петарды, жгут автомобильные покрышки. Там не говорят об отделении, но стремятся к смене власти. Я, в сущности, тоже за смену власти, но не фашистами. А то, что происходит в Киеве, иначе, как фашизмом не назовёшь.

Хочется позвонить в Киев, но из самолёта, летящего в тысячах километрах от адресата, такое не получится. Беру следующее письмо. Осталось ещё два. Надеюсь успеть прочитать до прибытия в аэропорт. Читаю.

Юг, и снова Юг Судана.

Здравствуй, Джо!

Ну, наконец-то получил от тебя письмо. Оно меня обескуражило. Ты почему-то думаешь, что я влюблён то в Татьяну, то в Риту. Но это совершенно не так. Это говорит о том только, что ты невнимательно читаешь мои письма. Я прошу обратить внимание на начало писем, во-первых. Во-вторых, Татьяна уже почти официально выходит замуж за Сэбита. И на днях после пуска в эксплуатацию лесопильного завода она улетает, чтобы потом вернуться к Сэбиту. И, в-третьих, Рите всего шестнадцать лет. Она ещё девчонка. И то, что я её учу русскому языку, а она меня арабскому, ни о чём не говорит. Мы просто дружим. Все твои подозрения пустое. Лучше почитай о грандиозном событии, которое произошло. Я имею в виду сдачу в эксплуатацию лесопилки. Это мероприятие настолько важно для Судана, что по этому случаю сюда прилетел президент страны Судан Джафар Нимейри.

Мы ждали, что на это мероприятие прилетит наш посол или в крайнем случае кто-то из ГКЭС (на всякий случай расшифровываю аббревиатуру: Государственный Комитет по экономическим связям), но наши надежды не оправдались. Как нам стало известно, приглашение им было передано по радио, и наши официальные лица отказались принимать его в таком виде. Так что встречали мы только президента.