Суданская трагедия любви

Повсюду висят лозунги и транспаранты. Дорога к лесопильному заводу выложена по бокам камнями. Они аккуратно побелены. Вокруг аэропорта масса грузовых машин, заполненных людьми. Все легковые машины поставлены на территории аэропорта. Заезжаем и мы всей компанией на тойоте. Препятствий никаких, хотя везде стоят военные. Идём к аэродрому. Вдоль прохода, образуя коридор, стоят полицейские в зелёных мундирах. Среди них одна женщина в такой же форме.

Нас, видимо, как белых, которые в этой стране в качестве гостей, ни о чём не спрашивают и не задерживают. Я спокойно фотографирую. Президент должен прилететь из Джубы, где он был на открытии моста через Нил. Прилёт намечен на 10 утра. За полчаса до назначенного времени нас и других гостей пропускают на поле аэродрома. Туда уже пускают не всех, но мы проходим. В три ряда выстраиваются солдаты с автоматами наперевес. Посреди поля стоит небольшой помост, накрытый ковром. Возле него по углам становятся на караул четыре солдата.

Все готовы к встрече, но с опаской посматривают на небо, по которому плывёт огромная чёрная туча. Она нависает над нашими головами. Грохочет гром, сверкает молния, идёт дождь. Как не вовремя. Я быстро сориентировался и предложил сесть в находящийся поблизости лэндровер. Нам разрешили, и мы наблюдаем сильнейший дождь из окна.

Вот не выдержали и солдаты. Ряды и караул разбежались. Люди, сидящие в грузовиках, продолжают в них оставаться. Им некуда деться, да и места потом займут другие. К счастью, дождь скоро кончился. Мы вылезаем из машины. Всё начинают приводить в порядок. Выстраивают гостей в одну линию. Мы оказываемся в середине цепочки. К нам пристраивают итальянцев. Туча ушла, но не жарко. Около одиннадцати часов люди, сидевшие в грузовиках, начали кричать и махать руками. Они первыми заметили появившуюся в небе точку.

Небольшой самолёт делает разворот над полем и идёт на посадку. Останавливается точно в назначенном месте. Открывается дверца, выбрасывается лестница, по ней сбегает какой-то человек, и за ним с поднятыми приветственно руками, одетый в военную форму, в фуражке появляется президент Нимейри. Народ кругом ликует. Я у самого самолёта. Спешу снять побольше и получше. Удивительно, что меня не остановила охрана, только внимательно смотрела на меня. Потом возвращаюсь на своё место.

Президент с самолёта быстро подошёл к помосту, взбежал на него и восторженно поднял обе руки над головой, приветствуя ликующий народ. Заиграл гимн, и Нимейри вытянулся, поднял руку к козырьку развёрнутой вперёд ладонью. Отзвучали последние звуки гимна. Президент в сопровождении свиты пошёл к гостям и стал здороваться со всеми за руку. Рядом один из сопровождающих представляет каждого президенту. До прибытия самолёта он обошёл всех гостей, спрашивая, кто откуда. Вот такой простой процесс.

Я, пожимая руку президента, вежливо произнёс стандартную фразу «Happy to see you» и отскочил назад, чтобы сфотографировать его. Нормально получилось.

Закончив здороваться с длинной вереницей гостей, Президент пошёл к стоящим по команде смирно солдатам. Небольшой оркестр заиграл марш, и президент с рукой, приложенной к козырьку, стал медленно обходить все три ряда солдат. При этом он как-то странно шёл, подтягивая оставшуюся сзади ногу, приставляя её к передней и потом выбрасывая её же вперёд. Всё это в такт маршу. Необычно для нас, но интересно. У каждого народа свои обычаи. И это не единственный.

Президент садится в машину и едет на открытие лесопилки. Сначала под специально сооружённым навесом все уселись в кресла, а перед маленькой трибуной у микрофона стали выступать именитые люди, то есть министр, директор завода и так далее. Русские, под чьим руководством и надзором осуществлялось строительство, не выступали, и о них, кажется, ничего не говорили.

Между прочим, за две недели до этого торжественного пуска, на который уже пригласили гостей, президента, посольство, на заводе сгорел большой трансформатор. Фактически, это сразу устранило возможность работы завода и его пуска в работу в срок. Но никто не стал подробно выяснять причины аварии, не стали искать виновных. Никто не забегал, как мы привыкли в таких случаях. К счастью, на заводе был мощный генератор, установкой которого до того момента никто всерьёз не занимался. Пришлось нашим специалистам поднапрячься, и энергией завод обеспечили вовремя. И это не смотря на то, что работают здесь рабочие из рук вон плохо.

Я замечаю, что медлительность исполнения приказов и указаний здесь тоже обычай. Связано это, по-моему, с жарой. Переносить её действительно трудно. Она вынуждает двигаться медленно, как во сне. И спать хочется. Не удивительно, что люди все такие неповоротливые, инертные. Никто никуда не торопится, всё замедленно. Стрелки часов и те кажутся вялыми. Естественно, это откладывает отпечаток на всё и вся.

Люди обеспечены одеждой, потому что она во многих случаях им не нужна. Ходят в лохмотьях или почти без одежды, и вряд ли им хочется в такую жару надевать костюм. В костюмах или, скажем, в брюках и рубахах ходят главным образом те, кто имеет образование. У них вид более-менее нормальный. Остальные ходят в шортах, в порванных брюках, а жители вне города, чуть подальше от промышленных центров носят обычные повязки на бёдрах или вообще ничего.

Единственной заботой у них является пища. И хоть она дорогая, но так или иначе каждый питание себе находит. Раньше мне представлялось, что жителю племени стоит поднять руку к дереву, сорвать банан или ананас, и он будет сыт. Доля правды в этом есть, но небольшая. Например, бананов в диком состоянии, как и ананасов, я здесь не встречал. А на базаре они дорогие. Манго растёт повсюду и, когда созревает, стоит на рынке всего полпиастра. Это дёшево, и в сущности, тот, кто хочет, может найти и нарвать себе манго, сколько заблагорассудится. Но это единственное, что так доступно, и не способно насытить. Кроме того, манго поспевает периодами, стало быть едят его не постоянно.

Всюду растёт дурра, заменяющая пшеницу. Тем не менее, и она на базаре дорогая. Но люди, живущие в саванне, имеют всё, чтобы прокормиться, и не стремятся к большему, ибо просто не знают, что жизнь может быть лучше. Поэтому, если они находят работу, где платят не от выработки, а за то, что ты находишься на работе, то чувство ответственности за порученное ему дело у него развито слабо. Ему не кажется это обязательным. Никакой боязни начальства у него нет. Короче говоря, работать в условиях жары трудно.

Но я отвлёкся от главного – описания сдачи завода Президенту. Шучу. Конечно, не ему сдавали, но он при сём присутствовал.

После выступления важных персон последним под бурные овации произнёс речь Президент. Говорил он, как, впрочем, и другие ораторы, без бумажки. На этом вступительная часть закончилась, и Президент направился к самой лесопилке. Я с трудом называю её заводом. Можно, конечно, назвать фабрикой по распиловке леса. У нас в стране таких лесопилок навалом. Помню, даже на Ялтинской киностудии есть своя лесопилка. А тут это первая на юге Судана, так что называют её уважительно заводом.

По традиции у ворот завода на дороге положили только что убитую корову. Президент вышел из машины, перепрыгнул через тушу сначала в одну сторону, потом в другую. Наверное, есть история, связанная с этой традицией, но мне она пока не известна. После прыжков Президент направился на завод. Подошёл к распилочному цеху, поставил свою подпись на памятной плите и разрезал ленточку. Это уж как и у нас.

Все станки под управлением Анатолия Ивановича работали чётко. Но народу было очень много. Всем хотелось посмотреть на автоматическое движение образцово-показательного бревна. Так что Президенту приходилось иногда самому отодвигать мешавших ему идти людей. Он ловко вскакивал на станки, внимательно рассматривал аппараты и шёл дальше по ходу движения бревна. Оно очищалось от коры и затем распиливалось на доски. Всё завершилось успешно и довольно быстро.

Президент сел в машину и отправился смотреть мост через реку, строящийся итальянцами, а мы двинулись домой. Вечером, естественно пили виски, но не у нас, а у губернатора Вау. Так уж совпало, что новый губернатор занял этот пост два месяца назад, но только в день приезда Президента решил отметить событие, может быть, рассчитывая на его присутствие. Но Президент в тот же день улетел, а приём был назначен на восемь вечера.

Роздали пригласительные билеты. Не забыли пригласить и наших именинников лесовиков, как я называю компанию Анатолия Ивановича. Ну, он и нас с Николаем протащил туда. Явились мы ровно к восьми, когда из гостей ещё никого не было. Видимо все знали здешние порядки лучше нас, и прибыли к десяти часам. Мы же имели счастье наблюдать, как во дворе расставляются кресла для особо почётных гостей. Таким образом, нас посадили первыми. Но, чтобы не быть очень заметными, мы сели в третьем ряду кресел. В первом сели два заместителя президента и другие важные персоны.

На каждые два кресла приходился один маленький столик, типа тумбочки или табуретки.

Наконец, когда огромная площадка была окружена плотно сидящими на стульях гостями пониже рангом, заиграл эстрадный оркестр – три электрогитары, саксофонист, пианола и ударник. С началом музыки появились и официанты. Они подходили к гостям со столиками и спрашивали, что будем пить. Мы заказали виски и пиво. Вскоре принесли миску со льдом бутылочку виски и большую бутылку пива. Они вместе со стаканами с трудом уместились на столике. Мы стали рассуждать между собой, куда же поставят закуску. Каково же было наше изумление, когда мы поняли, что её вообще никто не собирается приносить.

Пили потихоньку принесенное. В это время были произнесены несколько приветственных речей и начались танцы. Первые два ряда почётных гостей, чьи имена были названы распорядителем в микрофон, как по команде, поднялись и пошли приглашать, а вернее выбирать, себе девушек, специально находящихся здесь для танцев. Первый танец танцевали только эти пары. Затем ещё пара танцев объявлялась в чью-то честь. Один танец был в честь Джозефа Тумбары, директора нашего завода. После этого начались общие танцы, когда на танец приглашали уже девушки. И два раза в микрофон распорядитель говорил девушкам, чтобы они приглашали белых мужчин, и они настойчиво вызывали всех нас на танец, не оставляя сидеть ни одного белого мужчины.

Часов около двенадцати ночи почётных гостей пригласили в дом, где в одной из комнат был накрыт стол разными угощениями, мясными и сладкими блюдами. Ели все стоя. Подходили к понравившемуся блюду, отрывали руками кусок мяса, брали овощи или что-то сладкое. На одном блюде лежали кусочки сырой печёнки – национальное блюдо.

Закончив закусывать, пошли опять танцевать. Все танцы, как быстрые, так и медленные исполняются одинаково в виде шейка.

Однажды, сев на своё место, я с ужасом увидел совсем рядом ползущего вдоль стены огромного тарантула. Соседство не из приятных. А произошло это так. Во время одного танца, на который приглашён был и я, неожиданно погас свет. А ночи, надо признаться, здесь тёмные. В ту же секунду вдоль всей ограды зажглись карманные фонарики. Это полиция обеспокоенно искала предполагаемых врагов. Ну что ж, беспокойства не были лишены основания. В здешних краях ожидать можно было чего угодно. Однако всё в этот раз обошлось благополучно. Свет включили и продолжались танцы. И именно в этот момент я увидел тарантула.

Но об этом быстро забываешь. Приглашая на танец, девушки бросают на тебя мимолётный взгляд и тут же почему-то отворачиваются, что, в общем-то, и вызывает сомнения, тебя ли пригласили. Однако к этому мы начинаем привыкать.

Через два дня снова приём. Теперь уже у директора лесного департамента. Он организовал его по случаю отъезда русских специалистов, работавших на строительстве лесопильного завода. Приём был в его новом доме, тоже на воздухе, но не на дворе, а на открытой веранде.

Погода была великолепная без изнуряющей жары. Всего пять-шесть столиков. За каждым по четыре кресла. Моё кресло подо мной неожиданно ломается, и его тут же заменяют другим. Приносят виски и лёд. Сам директор лесопильного завода Байпас разносит закуску: хлеб, сыр, яйца. Это было хорошо. Байпас, стоя посреди веранды, произнёс речь. Татьяна переводила. Затем произнёс речь важный гость – комиссионер из Джубы. С ответным словом выступили Анатолий Иванович и Павел Васильевич. Потом пили и закусывали. А через некоторое время пригласили в дом, где усадили за большой стол с яствами, и там мы хорошо поели. Снова вышли на веранду и оставались там за полночь.

На следующий день наша русская бригада улетела в Хартум, и остались мы с Николаем и его семьёй одни русские на весь юг Судана. Хотя я не владею информацией. Может, ещё кто-то где-то работает из русских.

С нашим контрактом целый краковяк. То думаем, что продлят, то нет. Сегодня получили письмо из нашего торгового представительства в Хартуме. Сообщают, что директор завода Тумбара отказался продлевать контракт. А нам он сегодня сказал, что пошлёт письмо на продление. Дурит, наверное. Но меня оставляют в Хартуме переводчиком на строящемся объекте. Там буду знакомиться с центром Судана и, конечно, информировать обо всём тебя.

А пока до свидания!

Твой друг Юджин

Дочитал письмо вовремя: стюарды подвозят на тележке пищу. Она вполне европейская – сыр, колбаска, салат и отдельно горячее – мясо с рисом. Дают и маленькие бутылочки красного вина. Бросаю взгляд в иллюминатор. Летим высоко. Внизу едва виднеются языки пламени. Это горит саванна.

Разворачиваю столовый прибор – нож, вилка, чайная ложка, наливаю в пластиковый стаканчик вино, чокаемся с соседями, провозгласив тост за успешный полёт, и приступаем к трапезе. Завершаю наскоро еду стаканчиком кофе, сдаю посуду и берусь снова за письма. Очень хочу успеть прочитать до конца полёта. Предпоследнее письмо начинается с описания погоды.

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний, первый гром,

Как бы резвяся и играя,

Грохочет в небе голубом.

Ну, и погодка, я тебе доложу. Дождь. Но тут дожди не то, что у нас. Тут в голову не могут не придти строки Тютчева.

Дождь в Судане, хоть и снижает температуру на несколько градусов, но не приносит с собой ту щемящую душу свежесть, ту радость и веселье сердца, то неизбывное ощущение нового, прекрасного, что только и позволяет сказать восторженно:

Гремят раскаты молодые,

Вот дождик брызнул, пыль летит,

Повисли перлы дождевые,

И солнце нити золотит.

Дождь в этих местах, хоть и радует, но он тяжёлый от окружающей жары. Под ним не хочется скакать и прыгать, крича во всю мочь:

Дождик, пуще!

Дам тебе гущи,

Хлеба каравай,

Хоть весь день поливай! …

Дождик, дождик, припусти,

Побежим мы за кусты!

За кустами гуща,

А ты, дождик, пуще!

Уж дождь дождем,

Поливай ковшом:

На Иванов и Алён,

Чтоб посеяли весь лён.

А так у нас весело распевают в дождь.

Здравствуй, Джо!

Пусть тебя не удивляет такое начало письма, которое, как и во всех моих письмах тебе, имеет свой смысл. Просто я люблю нашу Россию и её традиции. Каждый день думаю о ней. Ни за какие коврижки не остался бы здесь навсегда, как это собирается сделать Татьяна. Такая уж у меня помнящая Родину натура. Но уж коли зашла речь о традициях, расскажу ка я тебе о местной свадьбе, на которую нас на днях пригласила Рита от имени своего отца.

Выходила замуж её старшая сестра, которой недавно исполнилось девятнадцать лет. Другая сестра учится в России. А эта ещё училась в десятом классе и хотела окончить школу, но отец так решил, и ей приходится становиться женой. Жених капитан армии, намного старше невесты.

Свадебный кортеж из нескольких машин отправляется в Вау в католическую канису. Получив благословение пастора, возвращаются. Наступил вечер. Из украшенного цветами лэндровера вышел жених в чёрном костюме. Я его сначала принял за сопровождающего. За ним вышла Фатима в длинном белом платье со сверкающей серебряной короной на голове, с которой спадает прозрачная кисейная фата, и с золотыми кольцами на руках. Чёрные длинные волосы парика спадают на плечи. Ни на кого не глядя, низко опустив голову, она идёт теперь уже с мужем в дом. Женщины кричат высокими вибрирующими голосами. Вслед за старшей сестрой идёт и Рита, завёрнутая в свой белый топ.

Я снимаю на фотокамеру. Сама свадьба начинается около восьми вечера в местном клубе. Гости расселись вокруг танцевальной площадки. У забора стоят машины и толпятся те, кого пока не пускают. Николай, Лида, Аллочка и я проходим внутрь. Нас сажают в кресла первого ряда. Справа сооружено небольшое возвышение в виде трона для жениха и невесты. Приехали оркестранты, те, кого мы видели на приёме у губернатора. Женщины заносят в клуб на головах подносы с едой, мужчины несут картонные коробки с напитками.

Но вот под вибрирующие крики, я даже не знаю, как их описать на бумаге, появляются жених и невеста. Ниспадающий длинный шлейф невесты несёт её подруга. Молодые, если это можно применить к почтенного возраста жениху, усаживаются в кресла на возвышении. Все аплодируют. Всякий раз потом, когда невеста спускалась со своего трона или поднималась на него, кто-нибудь подхватывал её шлейф.

Музыканты приготовились. Выходит ведущий свадьбы. Это молодой денка, одетый в джинсы и голубую рубашку с короткими рукавами. Он говорит несколько приветственных слов, вызывая смех и аплодисменты.

Я заметил, что все выступающие держатся профессионально. Они свободно говорят, никакого стеснения или волнения, как будто все они прирождённые ораторы. И выступают, не запинаясь. То, что они не краснеют, это понятно – цвет кожи чёрный, но такое впечатление, что чувство смущения им не знакомо.

Ведущий объявляет танец жениха и невесты. Они спускаются и танцуют что-то вроде медленного танго. Одновременно с ними танцует и пара свидетелей. Следующий танец тоже был их, но пары обменялись партнёрами.

Тем временем первому ряду гостей приносят прохладительный напиток типа апельсинового или ананасного сока. Начались общие танцы. Как обычно, приглашают женщины. Неприглашённые мужчины выходят на танец самостоятельно. На площадке много детей самых разных возрастов. Они тоже танцуют и часто выходят первыми. Однажды меня пригласила девочка, махнув в мою сторону рукой, как делают взрослые, и что же, пришлось идти танцевать. Мне было смешно, а девочка меньше вдвое меня ростом была очень серьёзной и танцевала как взрослая.

Спустя некоторое время, игравших музыкантов сменил другой оркестр в составе трёх скрипок, аккордеона, ударника и инструмента типа бандуры. Условно называемый мною бандурист (не знаю, как на самом деле называется инструмент и исполнитель) был в то же время и певцом. Этот состав, наверное, более народный и популярный, потому что, как только они заиграли, на площадку выскочили, пританцовывая, мужчины и в танце наклонялись над сидящими музыкантами, щёлкали над их головами пальцами, похлопывали друг друга по плечам, брались за руки и танцевали кругом. Потом вышли и женщины.

Гостям стали разносить на подносах еду (в основном хорошо приготовленное жареное мясо), шерри, пиво, а особо почётным гостям и виски.

У нас спросили разрешения пригласить на танец Лиду. Мы дали добро, и теперь мужчины приглашали её на каждый танец пока мы не ушли, а это было уже около двух часов ночи. На жениха и невесту уже почти никто не обращал внимания. Они ещё потанцевали немного и ушли, а гости праздновали часов до четырёх утра. Повезло, что в это время не шёл дождь.

Свадьба была в пятницу, а в воскресенье мы договорились с одним рабочим завода Габриэлем, что он поведёт нас на охоту пешком.

Рано утром, когда было ещё темно, я проснулся от звука хлопков. Очнувшись ото сна и прислушавшись, понял, что это пришёл наш проводник и хлопает в ладоши, давая знать, что он уже здесь. Вскакиваю, натягиваю спортивные брюки и выбегаю на веранду, торопясь предупредить его, что я проснулся, и чтобы он не разбудил всех. Я после отъезда лесовиков перебрался жить в дом Николая, где мне выделили комнату. Тут две веранды. На одной мы питаемся, а во второй стоит бильярд. В свободное от рыбалки, охоты и кинофильмов время мы играем.

На веранде вместо стекла натянута большая москитная сетка. Вечерами, когда мы играем, у сетки собираются местные детишки. В те моменты, когда в бильярд играли Николай с Павлом Васильевичем или Дедушкиным до их отъезда, а я был свободен, я развлекался с ребятишками, устраивая с ними хоровое пение. Я пел туристическую песню, которую ты знаешь со словами:

Тёмной ночью совы кружат,

Спят могилы в тишине.

Мертвецы одни не тужат

На проклятой вышине.

Так вот этот запев исполнял я сам, а детишек я научил хором петь припев:

Тумба тумбараса, тумба тумбараса,

а-а-а, а-а-а

И так мы исполняли всю песню. Им она очень понравилась, так что, встречая меня, они всегда кричат «Тумба тумбараса!»

Между прочим, перед моим переездом сюда в доме решили произвести ремонтные работы. Это заняло почти месяц, что представляло из себя настоящий юмор. Пришли рабочие и покрасили веранду, на которой стоит бильярд. Сделали это очень быстро и хотели, видимо, так же покрасить комнаты и на том закончить ремонт. Но мы попросили сначала замазать дырки на потолках и стенах, из которых постоянно сыплется на кровати и столы грязь и куски штукатурки, а затем побелить потолки и потом уже красить стены.

Такая программа затормозила сразу всё дело. Рабочие приходили почти каждый день сначала, чтобы посмотреть, что делать. На следующий день замазали три дырочки, в другой – две под окнами, в третий – поправили маленький уголок у входа в дом. Мы регулярно ходили к ответственному за ремонт Камису, ругались с ним, но всё почти впустую. И всё-таки ремонт сделали: заменили замки в дверях, подогнали оконные рамы, вставили целую сетку на веранде вместо прорванной. Большую комнату покрасили в зелёный цвет, комнату Николая – в розовый, а ту, в которую перебрался теперь я – в голубой. Большую комнату оборудовали под гостиную. Поставили в ней круглый стол, книжный шкаф, кресла. Получилось неплохо. Только полы цементные портят вид своей серостью. Не мешало бы постелить ковры. Но тогда как поливать полы водой в жару?

Ну это я всё пишу между прочим. Сейчас мы собираемся на охоту. Николай тоже выходит из своей комнаты, протирая глаза. Лида и Аллочка не проснулись. Габриэль при виде нас улыбается, а я прошу его немного подождать. Быстро собираемся, каждый берёт своё: Николай – винтовку и пули, я – фотоаппарат, копьё, дубинку и вешаю на локоть себе нож, как меня научили местные охотники. Оказывается, нож из чехла на локте левой руки легче всего достать в случае необходимости.

Идём мимо завода к реке. В месте переправы она совсем обмелела и мы переходим, не замочив ног. Сразу за рекой начинается что-то вроде низкорослого леса, а уже дальше появляются высокие деревья с лианами, дуплами и иногда огромными птичьими гнёздами.

Габриэль идёт довольно быстро, но совершенно бесшумно, в то же время внимательно присматриваясь к следам. Вот он указывает на чёрные шарики помёта газели. А вот следы копыт. Он указывает на них и говорит:

– Амирая.

Это значит антилопа.

Встречаем следы кабанов и натыкаемся на вмятины, оставленные широкими лапами марфаина – гиены. Пытаемся подстрелить гидат – дикая курица и ещё каких-то крупных и, по словам нашего проводника, съедобных птиц, но всё безрезультатно. Не удавалось подойти к ним близко, и два выстрела мимо. Пулей по птице стрелять плохо, но дробовика и патронов у нас нет.

Подходим к другой реке. Здесь намечается встретить бегемотов. Переходим речку по воде в узком месте на изгибе и углубляемся снова в лес. Вскоре подходим к селению из нескольких хижин типа вигвамов. Здесь живёт одна из жён Габриэля. А всего у него три жены в разных селениях.

Сам он ещё довольно молодой парень. Высок, худощав, по-своему красив, с продольными полосками на лбу. Словом, типичный динка. Он подхватывает на руки маленького мальчугана и говорит, что это его сын. Вокруг нас собрались и другие дети. Самой старшей девочке на вид лет десять. По знакам отличия она из племени джур. В ноздре её и на подбородке пришпилены кнопки. Она изредка трогает их руками, видимо, они недавно прикреплены и мешают непривычностью. На шее висит крест.