Настасья Алексеевна. Книга 4

«Ну, хоть так я высказала свою волю, – подумала Настенька, – пусть завтра все увидят и поймут, что Советский Союз продолжает жить в сердцах».

На следующий день переводчица вошла в кабинет Евгения Николаевича и вместо приветствия услышала:

– Настя, только что позвонили из ГСВ и сказали, что у нас с крыши упал человек. Наверное, ещё вечером, потому что нашли его уже мёртвым.

У Настеньки похолодело в груди.

– А кто?

– Парторг, Николай Семёнович. Нужно звонить в контору губернатора. Мы обязаны сообщить.

2.

Несчастные случаи со смертельным исходом происходили в Баренцбурге по разным причинам. И всякий раз приезжавший для расследования инцидента норвежский полицейский вынужден был констатировать, что в смерти виноват сам пострадавший.

Ну, в самом деле. То в наклонной шахте сверху вниз неслась на большой скорости тележка, а шахтёр, сидевший в укрытии, вдруг выглянул посмотреть, насколько она приблизилась, и ему снесло голову. То матрос со стоящего у причала буксира торопился на вечер в клуб, оделся по-праздничному, и, перебравшись через обледеневший борт – а стояла зима с тридцатиградусными морозами – соскользнул в воду между причалом и судном, да и пошёл ко дну, не сумев выбраться, а никого рядом не оказалось. Так его и обнаружили утром под проломанным льдом, стоящим в вертикальном положении на глубине возле стенки причала. А то ещё сварщик залез в бетономешалку заварить какой-то шов, но не предупредил об этом, и к люку подъехал самосвал и высыпал на голову несчастного тонну щебня.

Конечно, всегда при этом бывали сомнительные обстоятельства, вызывавшие нехорошие слухи среди жителей посёлка, но полицейского вызывали с некоторой задержкой, и расследование проводилось после того, как директор шахты успевал переговорить со свидетелями и убедить их говорить, что всё было правильно и виноват погибший. Зачем поднимать шум, из-за которого всем одни неприятности? Да и полицейскому, проводившему расследование через переводчика, проще было согласиться с выводами дирекции шахты.

В деле с парторгом всё было ещё проще. Человек покончил с собой по политическим соображениям. Он, партийный босс, отвечавший за идеологию, привыкший к советской системе управления, в которой он играл в Баренцбурге одну из главных ролей, вдруг узнаёт сначала о запрете коммунистической партии Ельциным, потом о роспуске Советского Союза, о прекращении его существования и создании некоего Содружества Независимых Государств. Он понял не только то, что теперь он в Баренцбурге никто, но – и это главное – что рухнул советский строй, в который он беззаветно верил, делу которого он всю жизнь служил. Он не знал, с кем и за что теперь бороться.

Раньше всё было просто и понятно. Есть страна победившего социализма. Не всё, конечно, в ней отлично. Много недостатков, много трудностей. Главное – человек. Его надо воспитывать. Надо приучать к мысли о светлом будущем всего человечества – коммунизме. Во имя этого каждый должен отдавать всего себя делу строительства коммунистического общества. Но не каждый этого хочет. Немало ещё тех, кто жаждет наживы, личного богатства за счёт других. Это одно из главных препятствий. Деньги. Вот корень зла. Ради них люди идут на преступления, из-за них готовы грызть друг другу глотки, как волки. А человек должен быть человеку друг, товарищ и брат. На земле все должны быть счастливы. Эта мысль должна вводиться в умы с самого малолетнего возраста абсолютно всем. Такова была политика государства, в котором жил парторг.

А теперь что? Всюду начинают развивать культ денег, стремление к личному обогащению. И вот распустили СССР. Всё кончено. Все идеалы рухнули. В сознании парторга это не укладывалось. Зачем жить?

Кто-то написал на снегу СССР. Значит, у простого народа желание жить в Советском Союзе остаётся. А что он может, если нет партии и нет самой страны?

Парторг смотрит на здание гостиницы. В глаза бросается узкая пожарная лестница, ведущая на крышу. На улице никого нет. Решение приходит мгновенно. Он поднимается по обледенелым железным ступеням, крепко хватаясь за поручни, становится во весь рост на край крыши и, больше ни о чём не думая, опрокидывается вниз. Может быть, жизнь его оборвалась уже в полёте.

Сколько их прошло таких срывов по всей стране? Статистика не докладывает.

Однако норвежским полицейским, приехавшим расследовать факт самоубийства, об этом не стали рассказывать. Скажи им о том, что с крыши бросился партийный босс, то, во-первых, как доказать, почему он это сделал, а во-вторых, узнай они, что причиной являются политические события в стране, то тут же узнала бы об этом вся иностранная пресса, и раструбили бы – мало не покажется. Так что пояснили, что конторский служащий спьяну влез на крышу, хотел проявить храбрость, да оступился, мол, и упал. Несчастный случай.

3.

Двадцать пятого декабря католики всего мира отмечают Рождественские праздники. В Норвегии верующие католики. Вечером этого дня губернатор Шпицбергена Анн Кристин Улсен устроила по этому случаю праздничный ужин, пригласив на него уполномоченного треста «Арктикуголь» и руководство российских шахт Баренцбурга и Пирамиды с их жёнами. Настеньку тоже пригласили, как переводчицу.

Прилетели вертолётами. В аэропорт за ними прислали специальный автобус. Погода была морозной. Все были одеты в шубы или дублёнки и, конечно, в меховые шапки. Сняв верхнюю одежду в раздевалке, мужчины оказались в чёрных костюмах, отличавшихся разве что галстуками, зато женщины блистали разными вечерними платьями, брошками, бусами и головными украшениями.

В небольшом, но ярко освещённом коридорчике справа поместился стол, на котором выстроились бокалы с шампанским. Все проходящие по пути брали из рук улыбающейся девушки напиток, смеялись, шутили и продолжали путь в зал, отпивая на ходу маленькими глотками искрящееся вино, создававшее с самого начала весёлое праздничное настроение.

Это был светский раут. Никаких религиозных служб – служба была в лютеранской церкви Каниса утром. А здесь играла музыка, шумно разговаривали, стоя группами, чокаясь бокалами с шампанским. Потом всех пригласили в обеденный зал с расписанными местами гостей. Возле каждого стула на столе табличка с напечатанной фамилией – не ошибёшься. Настенька напротив Евгения Николаевича, рядом директора шахт с жёнами. Тут же неподалёку губернатор, горный инспектор – Вик, начальник полиции – Лаксо Кетиль.

Вообще-то официально функции начальника полиции на архипелаге исполняет губернатор, отвечающий и за охрану окружающей среды, и за права в политическом смысле жителей стран – участниц Парижского Договора 1920 года, и исполняющий в случае необходимости роль судьи, а также руководящий спасательными операциями.

По поводу последней функции как раз произошёл инцидент между россиянами и норвежцами.

Группа туристов переезжала по льду на снегоходах Ис-фиорд, и у самого берега один снегоход провалился под лёд. К счастью водитель снегохода сам спасся. Незадачливые туристы позвонили в российский посёлок Баренцбург с просьбой помочь вытащить снегоход. Наши подняли вертолёт, на котором летел и Евгений Николаевич с переводчицей, прибыли на место происшествия, зависли над ушедшим под лёд аппаратом, от которого по счастью на льду остался конец верёвки, спустились по лестничке к поверхности льда, зацепили верёвку за дверь вертолёта и, постепенно поднимаясь, вытянули снегоход на поверхность и перенесли его на заснеженную сушу.

Операция была выполнена замечательно. Туристы, конечно, были в восторге и заплатили незначительную сумму долларов за спасение. Они потому и обратились к русским, что норвежцы бы ободрали их за спасение с потрохами.

Как-то норвежское туристическое судно село на мель у входа в Ис-фиорд. Испугавшись, команда покинула кораблик. Норвежская спасательная служба пришла и сняла его с мели, но за это пришлось столько заплатить, что хозяин вынужден был продать судно и фактически разорился. Оказывается, нельзя было покидать корабль.

В случае со снегоходом всё обошлось прекрасно, однако на следующий день в Баренцбург прилетел Кетиль Лаксо, вызвал Евгения Николаевича с переводчицей в губернаторский домик, стоящий на краю посёлка специально для подобных целей для наблюдения за порядком, и потребовал объяснений, почему российский вертолёт занимался спасательными операциями. Кетиль Лаксо хоть и говорил немного по-русски, но официальные переговоры требовали официальных отношений, чтобы не возникало разногласий.

Евгений Николаевич невозмутимо объяснил, что согласно Парижскому Договору все страны его участницы пользуются равными экономическими правами. Кетиль Лаксо напомнил, что Шпицберген является территорией Норвегии по принятому в 1925 году указу короля Норвегии. Евгений Николаевич, хорошо изучивший этот вопрос, спокойно возразил, что указ, изданный королём Норвегии, является обязательным только для норвежцев, поскольку он не был признан никаким международным соглашением, а по Парижскому Договору Шпицберген находится под суверенитетом Норвегии, но не более того, то есть не является её территорией.

Случился ещё инцидент, о котором Евгений Николаевич рассказал Настеньке, когда она приехала. Шведские туристы попросили российский вертолёт доставить их в Баренцбург из Лонгиербюена. Он доставил их, получив за это определённую плату, которая, конечно, была существенно ниже того, что им пришлось бы заплатить норвежцам за такую же услугу. В этот раз норвежцы даже выписали штраф на Евгения Николаевича за использование вертолёта в коммерческих целях. Но и тогда недавно назначенный новый уполномоченный треста «Арктикуголь» попросил показать статью Парижского Договора, где бы указывалось на ограничение в коммерческой деятельности стран-участниц Договора. Такой статьи показать норвежцы не могли, и Евгений Николаевич игнорировал штрафные санкции.

Но обо всём этом, естественно, на рождественском приёме речи не шло.

Губернатор Шпицбергена Анн-Кристин Улсен, отличающаяся высоким ростом, который обычно подчёркивался строгим чёрным костюмом, в этот раз была в атласной зелёной кофточке с отложным воротником, в разрезе которого на шее просматривались крупные агатовые бусы, а в ушах белели бусинки жемчуга, вполне соответствующие седине пышных волос на голове, аккуратно увязанных в узел. Её крупное лицо с выдающимся вперёд носом почти не тронуто косметикой. Слегка напомажены губы, да припудрены щёки. Ни брови, ни ресницы не подвержены рисовке. Глубоко посаженные серьёзные глаза не требуют притемнения или осветления век. Широко улыбаясь, она поднялась произнести свой первый тост.

Вместе с нею тут же поднялся, сидящий напротив невысокий в сравнении с губернатором, молодой паренёк в сером костюме. Это переводчик конторы губернатора Борд. Сидящие за длинным столом в основном норвежцы. Перевод им не требуется, но на правом конце стола сидят русские. Борд работает для них. Он переводит выступления норвежцев. Они, конечно, все владеют английским языком и могли бы воспользоваться им, так как у русских есть свой переводчик Настенька, не знающая норвежский, но так уж повелось, что в присутствии двух переводчиков, норвежцы говорили на своём родном языке, и их переводил Борд, а выступления русских переводила на английский Настенька. Такая система позволяла обоим переводчикам делать в своей работе передышку, обращая внимание на закуски, обильно выставленные на столе в виде салатов, украшенных чёрными маслинами, шампиньонов, соседствующих с фаршированными яйцами, бутербродов с красной рыбой, сыров, копчёных колбас, холодца, слоёными пирожками, соперничающими с горками хлеба, солёными и свежими огурцами, помидорами, болгарским перцем, почти прозрачными ломтиками лимона и, разумеется, вазами с фруктами: мандаринами, апельсинами, яблоками и виноградом. Удивили Настеньку выпеченные из теста маленькие тапочки, покрытые у носков сырным орнаментом, и уложенные на тарелки рядом с красной икрой, которой следовало наполнять эти тапочки перед едой. Тут же кружочками репчатый лук.

А после окончания обеденной части, когда все вышли опять в соседний зал с креслами и диванами для принятия чашечки кофе, и где весело отплясывали под музыку молодёжного местного оркестра, появился Дед Мороз с окладистой белой бородой, широкими белыми усами, в красной шапке колпачком и, конечно, белой шубе, роль которого исполнял, Настенька узнала только по голосу, полицейский Кетиль Лаксо, с мешком подарков, которые он с шутками и прибаутками стал раздавать всем гостям, включая русских. Евгению Николаевичу он достал из, казалось бы, бездонного мешка чёрный чемоданчик, называемый дипломатом, а Настеньке элегантную коричневую дамскую сумочку. Как он ухитрялся доставать из мешка нужные подарки, можно было только гадать, но он безошибочно вынимал женщинам красивые платки, маникюрные наборы, мужчинам галстуки, сигаретницы рыболовецкие принадлежности.

Вечер удался на славу.

4.

Ответный приём для норвежцев почти сразу же устроил у себя российский консул Николай Григорьевич. Большое красивое здание консульства стоит в Баренцбурге несколько обособленно на самом верху под горой, на которой местные «скалолазы» некогда выложили камнями надпись «Слава КПСС!». А ниже здания консульства, чуть правее от него, высится бюст Ленину. Однажды норвежские корреспонденты, которые вообще бывали частыми гостями российских посёлков, при встрече с Евгением Николаевичем, узнав от него, что он всё ещё является коммунистом и не собирается выходить из партии, попросили разрешения сфотографировать его, но не просто сделать портрет, а на фоне бюста Ленину. Евгений Николаевич согласился, и вскоре в норвежской газете города Тромсё появилась статья с названием «Последний коммунист Шпицбергена» и фото Евгения Николаевича в меховой шапке на фоне бюста самого главного коммуниста России.

Позднее с Евгением Николаевичем произошла ещё одна аналогичная история. Российские посёлки посетила премьер-министр Норвегии госпожа Брутланд. Тогда новый российский консул, Вадим Семёнович Передреев, готовясь к встрече, сказал Евгению Николаевичу:

– Давайте договоримся так: вы встречаете премьера на вертолётной площадке, проводите с нею небольшую экскурсию по музею и посёлку, потом я забираю её в консульство, а вы уводите от неё всех журналистов в гостиницу и устраиваете им приём в баре, чтобы они не мешали нам беседовать с госпожой Брутланд.

Евгений Николаевич тогда усмехнулся про себя, вспоминая гонор консула при его первом знакомстве, когда он пригласил Евгения Николаевича в консульство на чашку кофе и не без удовольствия сказал ему за столиком:

– Небось, первый раз встречаетесь близко с таким высоким лицом.

Евгению Николаевичу показалось это смешным, но он не стал говорить консулу, что как журналисту ему приходилось разговаривать и с послами, и с профессорами, и с писателями, которых он считал самыми высокими по званию.

Встретив Брутланд, проводив её в автобус и рассказав ей коротко о Баренцбурге, остановившись в музее, где экскурсию вёл начальник археологической экспедиции, Евгений Николаевич сдал премьер-министра на руки консула и пригласил целую кавалькаду журналистов в бар гостиницы. Тут-то и произошла смешная картина. Отвечая на актуальный в то время вопрос журналиста о коммунистах России, Евгений Николаевич не преминул сказать, что он до сих пор коммунист. Услышав эту фразу, все журналисты, как один, схватились за фотоаппараты и кинокамеры и начали съёмки Евгения Николаевича и записи его ответов на посыпавшиеся вопросы. На следующий день после визита премьер-министра в российские посёлки чуть ли не главной новостью в газетных и радиорепортажах была беседа с уполномоченным треста «Арктикуголь» и его коммунистическим отношением к происходящим в России событиям. О приёме в консульстве говорилось вскользь.

Но в российском посольстве на это никак не отреагировали. В Москве, когда генеральному директору доложили о реакции норвежских корреспондентов на слова Евгения Николаевича, тот спокойно ответил:

– Ну, и что? Зато он хорошо работает.

Но это всё было позже. А сейчас, старый ещё консул Николай Григорьевич устроил новогодний бал с участием хорового и танцевального коллектива Баренцбурга. По возрасту Николай Григорьевич не был стар, но смена власти в стране и смена самой страны отразилась на том, что повсюду меняли приверженцев коммунистических идей на ельцинистов. Так что и Николай Григорьевич должен был уступить место новому веянию, новому лицу. И поэтому он устраивал фактически свой прощальный приём.

Помимо губернатора и старшего полицейского приехали первые лица норвежской угледобывающей компании «Стуре Ношке», туристической компании СПИТРА, что расшифровывалось, как спитсберген трэвел адженси, начальник аэропорта, старшие служащие авиакомпании «САС» Скандинавской авиалинии, гостиниц, торговли, и другие более-менее важные персоны. Всех их привезли с вертолётной площадки автобусом. Только губернатор Улсен и второе лицо на Шпицбергене – горный инспектор Вик приехали на консульском чёрном седане-внедорожнике.

Гости вошли в холл на первом этаже шумной смеющейся толпой, громко и радостно приветствуя встречающих и хорошо знакомых им Евгения Николаевича и Настеньку, пожимая им руки и похлопывая по плечу, как близких друзей, непременно вставляя фразу: «Glad to see you»6 или «Glad to meet you»7. К стоящим рядом директорам шахт они подходили, почтительно протягивая руки и представляясь. Настенька переводила. Некоторые, встречавшиеся не раз с директором Баренцбургской шахты, восторженно кричали: «О, мистер Лёня!», а Леонид Александрович в ответ смеялся и несколько подобострастно, пожимая руки, говорил: «Good evening!»8 и «How are you?»9, проявляя тем самым некоторые познания в английском языке. Он носил с собой в кармане небольшой русско-английский разговорник, чтобы при случае можно было что-то ввернуть в свою речь из разговорных фраз.

Настенька как-то предложила ему позаниматься с группой на её курсах, но директор гордо заявил, что то, что надо, он и так скажет. Правда, иногда получалось очень смешно. Как-то раз, представляя делегации своего заместителя, мужчину крупного телосложения, Леонид Александрович весело произнёс:

– She is my help10.

Настенька едва удержалась от смеха, заметив, что директор перепутал местоимения «он» и «она», в то время как руководитель норвежской делегации тихо спросил Настеньку по-английски:

– Они, что, голубые?

Пришлось пояснить ситуацию не только норвежцам, но и самому Леониду Александровичу. Так что Настенька внимательно слушала его высказывания на английском, чтобы вовремя вмешаться и поправить. К счастью, он пользовался своими слабыми познаниями в иностранном языке не часто, по крайней мере в присутствии переводчиков.

Директор рудника посёлка Пирамиды был несколько угловат, менее подвижен, чем Леонид Александрович, крупнее ростом и мрачноватым по характеру, иностранными языками не владел и на приветствия просто отвечал рукопожатием, говоря по-русски: «Здравствуйте! Очень рад». Но он был почти таким же деятельным как Леонид Александрович. Хотя, слово «почти» я употребляю здесь условно, так как до мастерства проделывать всякие хозяйственные операции до коллеги ему было далеко.

Впервые Настенька познакомилась с ним в начале своего приезда на Шпицберген, когда уполномоченным треста ещё был Василий Александрович, который в одну из первых поездок в Лонгиербюен, зашёл с Настенькой к директору бутикена (так по-норвежски называется магазин) и сказал, что директор «Пирамиды» предлагает купить у него пару десятков русских самоваров. Тот, конечно, согласился и сделка состоялась. Через несколько дней сам Пётр Николаевич Пригаров сопровождал на буксире партию упакованных самоваров. Директор бутикена приехал в порт на машине и расплатился с Александром Филипповичем за выгруженный тут же товар. На Пирамиде работала своя переводчица Людмила, но директор почему-то её не вовлекал в эту торговую процедуру, а предпочёл действовать через уполномоченного, который хорошо всех знал в норвежском посёлке. Позже он привёз с собой в Баренцбург несколько самоваров в подарок Василию Александровичу и один специально для Настеньки, чтобы она не задавала лишних вопросов, какие самовары были проданы, и кто получил деньги.

Весело переговариваясь, норвежцы снимали с себя в раздевалке верхнюю одежду: кто шубы, кто пальто, а кто и скутерные костюмы, так привычные им в большую часть года, оставляя на себе вечерние костюмы для торжественного приёма.

Приведя себя в порядок перед большим зеркалом холла, к Евгению Николаевичу и Настеньке подошла сотрудница компании САС Эллен. В нарядном голубом платье, плотно облегающим её молодую высокую фигуру, выделяя грудь и бёдра, она выглядела бы принцессой, если бы не несколько укрупнённое лицо со вздёрнутым носом, большими карими глазами с притемнёнными косметикой веками, широким ртом над примечательно крупным подбородком и неожиданно тонкой шеей, охваченной янтарным ожерельем в тон янтарным клипсам на слегка оттопыренных ушах. Она казалась выше Евгения Николаевича, но это, благодаря голубым босоножкам на высоком каблуке. Вся она буквально светилась счастьем, когда проговорила, церемонно поздоровавшись сначала с Настенькой за руку:

– Хай, мистер Женя! Do you like me?11 – и она подставила щёку для поцелуя.

Настенька перевела автоматически. Она, конечно, знала, что Евгений Николаевич учился в педагогическом институте на факультете иностранных языков, но у него первый был французский язык, а английский второй, да даже первый он практически забыл, не говоря о втором, так как работал переводчиком очень недолгое время, а потом перешёл на редакторскую и журналистскую деятельность, забросив иностранные языки, а они требуют постоянной тренировки в общении. Он даже хотел посещать курсы, которые вела Настенька, но никак не мог освободиться в часы занятий.

Простую фразу, сказанную на английском, Евгений Николаевич понял и без перевода, но он был дипломатом не по профессии, а по натуре и не мешал переводчику. И опять же как дипломат, в ответ на столь прямой вопрос он, разумеется, не мог обидеть неосторожным словом девушку, с которой регулярно встречался в аэропорту, и которая всегда отзывалась на любую его просьбу: то ли воспользоваться их телефоном, чтобы позвонить кому-то из норвежцев и попросить приехать за ним, чтобы отвезти в посёлок, то ли открыть ангар, чтобы взять электрокару для разгрузки или погрузки вертолёта.

Своя машина у уполномоченного треста в норвежском посёлке была, но недавно её отправили в Москву, да и прав на вождение Евгений Николаевич не имел. Поэтому для того, чтобы преодолеть четырёхкилометровый путь от аэропорта до посёлка, Евгений Николаевич звонил поочерёдно, дабы не надоедать, то своему другу Яну, владельцу частной телевизионной компании, то на почту Питеру, у которого тоже иной раз бывал в гостях, то ещё кому-нибудь из хороших знакомых.

В аэропорту есть телефон-автомат, но Евгений Николаевич не любил тратить норвежские кроны, имевшиеся у него в ограниченном количестве, поэтому обращался через окошко в САС, и Эллен, одетая на работе в элегантную форму авиакомпании, всегда охотно протягивала ему телефонную трубку, и сама набирала нужный номер, а он передавал трубку Настеньке.

Евгений Николаевич чмокнул Эллен в напудренную щеку и сказал:

– Настя, скажи, что она великолепна всегда, а особенно в этом наряде.

Настенька, улыбаясь, перевела. Такая у неё была работа.

– Will you marry me, Mister Zhenya?12 – спросила вдруг Эллен, даже не покраснев, таким тоном, словно спрашивала о погоде.

Настенька невозмутимо перевела вопрос, хоть он ей очень не понравился. А Евгений Николаевич спокойно ответил:

– Но я же не понимаю норвежский, а вы не знаете русского языка.

И не дожидаясь, пока Настенька переведёт, Эллен сказала по-русски:

– Я можна учить русски, а ты можна учить норвиджен.

Евгений Николаевич рассмеялся:

– Но я женат.

– Жена катын, – не то шутя, не то серьёзно сказала Эллен и провела у себя по шее рукой, показывая, что надо перерезать горло жене, и отошла к лестнице, ведущей на второй этаж, у которой уже собрались все приехавшие.

В это время сверху по лестнице спустилась невысокого роста женщина, жена консула Наталья Сергеевна в длинном вечернем платье бордового цвета с белым кружевным воротником, покрытым блёстками, и сделав широкий приглашающий жест для всех произнесла на норвежском языке «Ва ше гу!», что означало «Добро пожаловать!».

Толпа гостей чинно поднялась по ступенькам и вошла в большой зал, залитый огнями ламп. У одной его стены стоял длинный стол, уставленный на белоснежной скатерти различной снедью, соответствующей русской кухне. Глаза могли разбежаться от обилия закусок, среди которых квашеная капуста соседствовала с бужениной и кусочками сала, нашпигованного перцем и чесноком, красные солёные помидоры перемежались с зелёными малосольными огурцами и мочёными яблоками, сельдь в горчичном соусе отстояла на некотором расстоянии от селёдки под шубой, а духовые пирожки с картофелем и луком отделялись от кулебяки с треской, расстегаями с курицей и блинчиков, начинённых сладким творогом, огромными блюдами с жареным фаршированным поросёнком, стоявшими в нескольких местах стола рядом с обязательным Новогодним блюдом – сверкающим снежной белизной холодцом. Не говоря уже о различных колбасах и сырах, здесь были винегрет, салат оливье, пирожки с мясом, оладушки и, конечно, сибирские пельмени, выставленные только что на стол в большой белой кастрюле с надписью Russian Pelmeni, то есть русские пельмени. Их готова была раскладывать ещё в горячем виде шеф-повар шахтёрской столовой Алевтина Васильевна, женщина с красивым круглым лицом и тучными формами тела, вполне соответствующими главному повару. Белый передник, белый колпак, скрывавший пышную причёску, сразу выдавали её профессию.