скачать книгу бесплатно
Пять вечера, мороз, смеркалось,
французы обогнали их.
Ну, что ж, теперь осталась малость,
чтобы окончить этот стих.
Судьбы коварная интрига
опять преподнесла урок:
Поэту не хватило мига,
чтоб первому спустить курок.
Повержен пулей прохиндея,
упал Поэт, и кровь из жил.
Не ведая, что он содеял,
Дантес до старости дожил.
А я восьмого ощущаю
в себе оплавленный свинец.
Чту Пушкина и не прощаю
француза пошлого…
Конец.
Стрелял бы, с места не сходя
Сто восемьдесят с лишним лет,
как разряжён был пистолет,
упал беспомощно поэт, теряя силы.
В набрякший кровью жилет,
воткнули будто бы стилет,
ну, а по боли судя, это были вилы…
Он шел к барьеру напрямик,
свободно, словно на пикник,
на мушку взяв уже французского паяца.
Черты чуть-чуть он не достиг,
и опоздал всего на миг,
лишь на секунду не успел с нажатием пальца.
Стрелял бы, с места не сходя,
рукою твердой наведя,
кавалергарду прямо в лоб «лепажа» дуло.
– Всадить бы пулю, не щадя,
ведь он каналья, негодяй,
так размышлял поэт, когда в боку кольнуло.
На снег кровь била горячо,
поэт барахтался еще,
и он противника успел вернуть к барьеру.
Он был не хищник, а «сверчок»,
попал не в сердце, а в плечо,
мундир сопернику попортив и карьеру.
А ведь он меткий был стрелок,
и вот, уже спустив курок,
он вновь прилег на левый бок, воскликнув: «браво»!
Подняться на ноги не смог,
но секундант ему помог,
и прошептал поэт с трудом: «полегче, право».
Прошло сто восемьдесят лет,
со дня, как ранен был поэт,
смертельно ранен был поэт, наш Саша Пушкин.
Таких как он простыл и след,
таких как он, увы, уж нет.
А по дантесам бы картечью из пушки!
Играли мы в рулетку с Достоевским
В Бад-Хомбурге, что в округе Дармштадта
и посреди земли с названьем Гессен,
играли с Достоевским мы когда-то
в рулетку, и не мог понять нас Герцен.
Он восклицал: к чему такие траты?!
И в колокол звонил на всю округу.
В Европе возмущались демократы,
дрожали монархисты с перепугу.
А мы вдвоем на фоне диких рож,
вошедши в раж, испытывая жар,
все ставили и ставили на rouge,
потом переключились на noir.
Был молод и роскошен Достоевский,
он знал секрет, как выиграть в рулетку.
Умело делал ставки он и дерзко
бросал на стол последнюю монетку.
И, не волнуясь за исход нимало,
по игровому полю взглядом шарил.
Его ничто вокруг не занимало,
Он лишь следил за тем, как скачет шарик.
И мы вдвоем, как будто лорд и пэр,
совсем уже не бедные теперь,
азартно ставки делали на pair,
а иногда срывались на impair.
Удачей мы всех в зале заражали,
вокруг мелькали радостные лица.
Наш выигрыш заслуживал скрижали,
но не хватало сил остановиться.
Мы двинули на поле груду денег,
и банк сорвать готов уже был классик,
оставив на столе последний пфенниг,
пообещав мне, мол, «последний разик».
Горой сверкало наше серебро,
и золото горело на столе,
но взяло все коварное zero,
мы оба оказались на нуле.
Когда-нибудь вернусь туда опять,
и отыграюсь, дайте только срок,
и закручу свою фортуну вспять.
Такой уж я отъявленный игрок.
Двуликий Клаус
Я был издатель вдумчивый,
я был картежник опытный,
я был охотник пламенный,
поэт и гражданин.
До жен чужих был влюбчивый,
и, хоть все это хлопотно,
опасно и неправильно,
я дожил до седин.
Я в качестве редактора
был близок к оппозиции,
и с авторами спорил я,
как левый демократ.
Но в силу разных факторов
сдавал свои позиции,
со многими поссорился,
и поменял формат.
Знавал триумф выигрыша,
куш чувствовал заранее,
садился не расслабленным
за карты, был не глуп.
Не занимал в долг ни гроша,
играл со всем старанием,
и часто мной ограбленным
оказывался клуб.
Гостил в поместье Грешнево,
бил дичь ружьем Ланкастера,
бекасами и утками
был полон мой ягдташ.
Лишенный лоска внешнего,
в поэзии был мастером,
но пропадать мог сутками
у Дунек и Наташ.
Считая пьянство бременем,
бичом бил без сомнения,
и сетовал нахмуренно,
что, мол, крестьянин пьет.
И тем же самым временем,
отстраивал в имении
добротный винокуренный
и прибыльный завод.
Я жил старинным барином,
ценил все блага быта я:
любовь красивой женщины
и тонкий вкус вина.
С народом солидарен, но
судьба моя забытая,
была с удачей венчана,
и выпита до дна.
В делах я был стервятником,
а в творчестве – работником,
всё для себя, ни разу вы,
не скажете: – мерси!
По жизни был развратником,
до денег был охотником.
Живется нам, Некрасовым,
неплохо на Руси.
Проездом из Ясной Поляны
В квартире нашей на постой
остановился Лев Толстой.
Он был косматый и седой,
спросил: – а как у вас с едой?
Я вспомнил – он не мясоед,
и предложил: – есть винегрет,
еще салат из лебеды…
– Не надо этой ерунды! —
таков Толстого был ответ.
Пожал плечами: нет, так нет.
– А что тогда подать Вам, граф?
– Сейчас решу. Откройте шкаф.
Вы разогрейте мне битков
и охладите водки штоф.
Затем сказал мой визави:
– Бегу из Ясной от Софи?.
