скачать книгу бесплатно
Уставившись в одну точку, Айша засмотрелась на этот круг, и перед глазами у нее все смешалось. Сказалось, видно, и то время, проведенное в жаркой кузне. Глаза отчего-то начали слипаться. Ее потянуло вбок.
– Госпожа! – шепнула Гюль, едва успев схватить ее за рукав, и она снова увидела перед собой быстро вертевшийся и куда-то норовивший ускользнуть круг.
Вдоволь наигравшись с тестом, горшечник вдавил четыре пальца в середину глиняного кома, одним большим пальцем прижал всю мягкую массу снаружи. Крутящаяся под его пальцами податливая глина начала превращаться в грубую чашу. Сжимая пальцы, Нури, словно сказочный волшебник, медленно потянул глину кверху, и, будто в сказке, стенки стали расти все выше и выше. Руки свои мастер то и дело мочил в миске с водой, и оттого глина легко скользила.
С этой минуты Айша, не отрываясь, следила за чудом, творящимся на ее глазах. Что искусному мастеру только хотелось, то и делалось под его волшебными пальцами из вертящейся глины. Он творил и бросал быстрые взгляды на свою восхищенную его умением ученицу.
Поначалу стенки у чаши расширялись, но вот Нури ловко подхватил края снаружи и принялся их сжимать. И края у чаши начали суживаться вверх. Перед их изумленными глазами вытягивалось узкое горлышко, и получался пузатый кувшин, в каком обычно хранят растительное масло.
Мастер остановил свой круг и туго натянутой ниткой срезал кувшин под самым дном. Потом сынишка аккуратно взял его, чтобы не помять ему бока, и поставил на полку рядом с другими.
Гончар пояснил, что кувшину следует хорошенько просохнуть. И тогда его начнут прожигать в печи, и он станет крепким и звонким.
Если же глина просохнет недостаточно, то во время обжига кувшин лопнет, и тогда весь кропотливый труд пойдет насмарку.
– Можно мне попробовать? – Айша потянулась к верстаку.
– Мать, подай передник, – приказал мастер и лишь после того, как на гостью накинули цветастую материю, разрешил ей занять свое место.
Мельком глянув на творение, вышедшее из-под рук своей госпожи, Гюль не сдержала себя и веселенько прыснула. Подобного кривобокого уродца она нигде еще не встречала. Но Айша не сдавалась. Она усердно пыхтела и порой весьма сердито шипела на непослушную ее пальцам глину. Стенки сосудов выходили чересчур неровными. Они получались то слишком толстыми и некрасивыми, то слишком тонкими.
И то, что должно было по ее замыслу впоследствии стать высоким кувшином, прогибалось. Оно косилось, заваливалось набок и в один миг превращалось на быстро-быстро вертящемся круге в причудливую и бесформенную, и перекрученную массу. И так раз за разом…
Времечко летело быстро. Хозяин недовольно ворчал. Работа-то его стояла. За день простоя он ничего толком и не заработает. Но выгнать высокородную ученицу он просто не мог. Хотя, уже один купленный кораблик-светильник с лихвой покроет его убытки.
– Все, – Айша критически осмотрела результаты своей работы, – хватит с меня. На жизнь я себе горшками не налеплю.
– Что прикажешь с оным сотворить? – Нури старательно скрывал в своих жидких висячих усах кривую усмешку.
– Все обжечь! – Айша коротко взмахнула рукой.
Согнувшийся под ее протянувшейся указующей дланью горшечник благоразумно промолчал. Но не все присутствующие в его мастерской оказались столь же предусмотрительно осторожны, как и он сам.
– Никто их, госпожа, не купит, – скептическая улыбка раздвинула тонко очерченные губы жены мастера глиняной утвари.
– Я куплю все у тебя, горшечник, как самую дорогую посуду.
Довольная ухмылка спряталась, закопалась в усах мастера.
– Сказать моей жене, чтобы она расписала их? – на всякий случай переспросил Нури, чтобы ни в коем случае не попасть впросак.
– Расписать искусно, как оный, – Айша показала на готовый образец, выставленный на полке.
Молодая женщина недоуменно пожала своими плечиками, но была вовремя прикрыта широкой грудью гончара.
– Зачем нам? – на ушко шепнула служанка, не столько жалея чужих денег, сколько не зная, куда девать неудачливые поделки госпожи.
– Я потом накормлю из нее нашего эмира, – чудный девичий ротик расплылся в довольной улыбке. – Оное чудо ему обойдется подороже золотой посуды, – добавила Айша с нескрываемым злорадством, что-то припомнив из своей еще недолгой жизни. – Как оно намедни мне сказал мой дядя, – в ее раскрывшихся глазках забегали веселые и задорные огоньки, – что я не стою черепков той посуды, что перебила по своему неумению обращаться с оною за столом…
В сопровождении четверки пеших стражников Айша продолжила путешествие по ремесленной части города. Временами ей казалось, что она попала в одну длиннющую и бесконечную мастерскую.
По длинной улице-слободе одна за другой тянулись дворы-кузницы, где почерневшие от копоти кузнецы от всей души колотили молотками, отделывая черные котлы и огромные казаны, куя острые мечи и ножи.
Чуть поодаль занятые мастера раскрашивали красивые скамейки, столы и диковинные для их краев стулья с изогнутыми ножками.
А на следующей улочке плотники строгали и долбили деревянные обрубки, мастерили заготовки для тех, кто потом все собирал в готовое изделие домашней утвари.
В соседнем же проулке полуголые стекольщики в толстых кожаных фартуках, удерживая в своих жилистых ручищах длинные глиняные трубки, крутя и вертя ими, словно циркачи, выдували через них всякие стеклянные бутылочки, играющие на солнце всеми цветами радуги.
Тут же изготовляли оконные стекла – круглые диски размером чуть больше пол-локтя. Лавки были забиты всевозможной посудой. И глаза от этакого изобилия разбегались, совершенно теряясь и озадаченно не зная, на чем им остановиться.
За поворотом чередовались лавочки, где сидели важные, надутые, нарядно одетые купцы с длинными и завитыми в колечки волосами. Торговали они материей всех цветов и раскрасок, посудой, душистыми кореньями, втираньями, перцем, корицей и амброй, множеством других товаров, привезенных ими издалека…
Итекче (сапожник) расхваливал грубо пошитую и потому дешевую обувь. А рядом с ним, всего в двух шагах, были выставлены кожаные сандалии самых разных цветов, мягкие туфли и модные сапожки самой тонкой выделки. Там находилась лавка для богатых покупателей.
Рядом с нею нищим, кто ходит в деревянных сандалиях, похожих на скамеечки, делать было нечего. Безденежных покупателей неназойливо, но упорно отгоняли тоненьким прутиком, чтобы они не загораживали обзор, не портили вид их ценному товару…
Тегуче (портной), старательно выпрямив свою усталую и согбенную с годами спину из-за постоянного сидения согнувшись колесом, торчал возле лавки, где аккуратно разложили и развесили уже готовые изделия и разноцветные материи, и кричал, оглушая своим громовым голосом, всем прохожим:
– Тегуче, тегуче! Сошью вам отличные штаны и рубашку в придачу. Сошью вам отличное платье для красавицы еще до восхода солнца! Подходи! Подходи! Не проходи мимо!..
Проходя мимо, Айша остановилась возле мастерской прядильщика, на дверях которой висели длинные нитки самых разных окрасок.
Высохший на солнце старик-хозяин сидел на толстом вылинявшем ковре, сложив под себя босые ноги, и искусно прял шерстяные нитки, наматывая их на большую деревянную рогульку.
Девушка требовательно показала пальцем на моток тонкой пряди:
– Оное беру!
Из расположенной рядом пекарни донесся запах свежевыпеченных лепешек, и одного только взгляда хозяйки оказалось достаточно, чтобы скоро у нее на руках появился медовый пряник.
– Покажи мне оное!
Возле понравившейся ей вещи Айша останавливалась, всякий раз, не узнанная продавцами, с азартом торговалась и покупала, если лавочник и она сходились в конечной цене.
Гюль передавала покупку, и один из стражников уже сгибался под тяжестью непосильной ноши. Дошла очередь и до второго стража.
У булгарского эмира денег имелось немало. Он ничего не жалел для своей любимой племянницы. В прошлые годы во многих областях граничившей с ними Руси случился большой недород. Много в ту пору пшеницы и другого зерна отправили они голодающим соседям, которые сполна расплатились за жито звонкой серебряной монетой.
Эмирская казна, опустошенная разорительными набегами русичей, годами неустроенности и междоусобицы, пополнилась.
– Я устала, – наконец-то произнесла Айша, и служанка облегченно вздохнула. – Отпусти мальчишек, и возвращаемся во дворец.
Кожаный кошель Айши изрядно опустел, зато дворцовые сундуки порядком пополнятся, надуются от важности.
Глава IV. Схватка с Топтыгиным
Укрываясь в тени от полуденного зноя, любимая сестра эмира прилегла под полотняным навесом и прикрыла глаза. Утром на нее неожиданно нахлынули далекие и не всегда самые приятные воспоминания. Медленное течение их прервало появление ее озорной и жизнерадостной дочери. Необычайно похожа Айша на нее. Но много в дочери и от отца девочки. От отца Айши…
И на чем же она остановилась, так некстати прерванная? Кажется, на том, что она обещала зайти к ученому улему на следующий же день.
Вспомнила она, именно на том самом месте. Они договорились, что мулла расскажет ей про их соседей, про русичей…
…Однако ни на следующий день, ни на второй, ни на третий Суюм в домике ученого муллы так и не появилась. Другие события неожиданно захватили, не спрашивая ее согласия, стремительно понесли по бурным волнам неизведанной судьбы, не оставляя времени для долгих раздумий и принятия единственно правильного и верного решения.
В то хмурое утро все буквально валилось из рук, словно душа ее, все ее внутреннее естество заранее предчувствовали, что вот-вот должно было нечто случиться, произойти с нею и, возможно, важное.
Может быть, судьба, наоборот, предупреждала ее, а она в тот момент ничего не сообразила и не вняла поданным свыше знакам…
Совершенно не понимая причины собственного так встревоженного и возбужденного состояния, она накричала на свою служанку-рабыню, неловко подавшую ей охотничий наряд.
– Прочь! – гневно обрушилась Суюм на некстати подвернувшегося под ее горячую руку начальника ее личной стражи и, невзирая на все его предостережения, отправилась на конную прогулку одна.
Даже на всякий случай не взяла женщина с собой толкового ловчего, намериваясь далеко от крепостного вала к лесу не отъезжать.
Рассчитывала она все время оставаться на виду у стражников, и, случись что неладное, они всегда могли бы прийти к ней на помощь.
– Хоп! – надев на левую руку толстую кожаную перчатку и посадив на нее любимого сокола, Суюм, красуясь собой, поскакала в поле.
Долго кружила она в двухстах-трехстах саженях, и никто не смел приблизиться к своей разгневанной неизвестно на что и на кого хозяйке.
Но вскоре Суюм столь увлеклась соколиной охотой, что не заметила, как она стала удаляться от городских ворот, скрывшихся за холмами.
Двигаясь за хищной птицей, кружащей высоко в небе и выбирающей подходящую себе добычу, охотница близко подступила к лесной чаще, что местами своими неровными краями подбиралась к самому городу.
Высоко поднявшись в небо, сокол пропал. Внимание Суюм привлек крупный глухарь. Огромная птица сидела на разлапистом дереве шагах в пятидесяти от нее и дразнила своей кажущейся доступностью.
– Ого! – в женских глазах вспыхнул и разгорелся охотничий азарт, и Суюм проворно соскочила на землю и вооружилась небольшим луком.
Дикий урман совершенно ее не страшил. С самого детства женщина привыкла к лесу. Частенько еще до замужества брат брал ее с собой на охоту. И Суюм храбро скакала среди многочисленных охотников.
Часто видела она, как при приближении шумных загонщиков, ломая кустарники, бросались от них наутек стада пугливых оленей и лосей, а из болотистых зарослей и непроходимых чащоб отчетливо доносилось злобное хрюканье потревоженных ими диких свиней. Но их не трогали.
На подернутых зеленой ряской лесных речках не раз показывали ей на огромные поселения бобров. Озера и болота кишели дикими гусями, утками, лебедями и прочей пернатой дичью…
При приближении Суюм птица неторопливо расправила огромные крылья. Она с шумом поднялась, пролетев десятка четыре-пять сажень, опустилась на другое дерево, неторопливо сложила крылья.
Старый глухарь словно игрался с нею, открыто насмехался, и в ней помимо давно проснувшегося охотничьего азарта закипела злость.
Пригнувшись, Суюм крадучись шагнула вперед. Осторожная птица, не подпуская человека на прицельный выстрел, взмахнула крыльями и снова перелетела чуточку дальше. И так повторялось раз за разом…
– От меня не уйдешь! – игра только раззадоривала охотницу, и она шла следом, все дальше углубляясь в урман.
Наконец, воспользовавшись тем, что в одном месте крутые берега лесного ручья, неведомо как, но размытые дождями, нагромоздились целой цепью огромных земляных глыб и уступов, Суюм изловчилась, незаметно подобралась к глухарю, зазевавшемуся и упустившему из вида преследовательницу. Приподняв лук, натянув тетиву, тщательно прицелившись, охотница пустила в него маленькую стрелу.
– Попала! – радость охватила женщину.
Но большая и сильная птица, пронзенная стрелой, не сразу камнем свалилась на землю, а все же попыталась взлететь, взмахнула несколько раз своими размашистыми крыльями и рухнула поодаль на рыжевшую вершину невысокого и плоского глиняного утеса.
– Ох! – протяжный вздох глубочайшего разочарования вырвался из женской груди, когда Суюм подбежала ближе и обнаружила, что крутые стены возвышающегося, как гора, утеса почти отвесны.
В растерянности она даже оглянулась. Стоило ей столько мучиться, чтобы уйти потом с пустыми руками.
– Нет! Доберусь! – охотница упрямо встряхнула головой, бросила на землю свой ставший бесполезным лук.
Вытащила она из ножен тонкий кинжал и, втыкая его в расщелины, ловко и быстро взобралась наверх и с торжествующим криком подняла свою добычу, с трудом удерживая тушку на вытянутых руках.
Глухарь был огромен, великолепен и весил не меньше пуда!
– Вот оное добыча! Все добычам добыча! – воскликнула она.
Держа в руках невиданный трофей, Суюм повеселела. На душе у нее вмиг стало легко. Терзавшее ее внутреннее чувство тревоги отошло в сторону, и она напрочь позабыла про него. А вот зря…
Едва лишь женщина, собираясь спуститься с утеса тем же путем, что и поднялась на него, подошла к его краю и посмотрела вниз, как всю ее веселость мигом сдуло, а на душе отчаянно заскребли дикие кошки.
– У, шайтан! – выдохнула Суюм, увидев, что у подножия, как раз там, где она столь опрометчиво кинула на землю свое верное оружие, покачиваясь на двух лапах, вытягивая вверх косматую и со свалявшейся шерстью морду, стоял заматеревший огромный бурый медведь.
То ли это ей с испуга померещилось, то ли уж и всамделишно хозяин урмана насмешливо подмигнул ей, мол, попалась, больше не будет без его спроса шастать в его владениях, трогать и обижать его подданных.
Оглянувшись по сторонам, Суюм поняла, что угодила в незавидное положение. Несмотря на самый разгар лета и на то, что зверь в эту пору неголоден, косолапый мишка, очевидно, проникся к ее особе вовсе не бескорыстным интересом и уходить никуда не собирался.
Может, медведя привлекла возможность легкой добычи, что крепко держала в своей руке незадачливая охотница, не догадавшаяся сбросить добытую птицу вниз под лапы топтыгину и таким образом постараться избавиться от его нежелательного присутствия.
Сердито сопя, мишка топтался, медленно обходя весь утес по кругу, высматривая место, откуда полегче было бы взобраться наверх.
То опускался топтыгин на все свои четыре лапы, то в одном месте, прогибаясь в спине, вытягивался во весь свой огромный рост и пытался достать передними лапами до кромки утеса. Он, урча, цеплялся когтями за края, оставлял на них глубокие царапины.
– О, Аллах! – перепуганная не на шутку, Суюм с ужасом увидела, что страшные порыжевшие когти дикого зверя не достают до площадки, на которой она умещалась, всего аршин-полтора.
Беспомощно заморгав, охотница огорченно вздохнула. А у нее-то не оказалось ничего подходящего. Лук ее бесполезно валялся внизу. Если бы под ее руками имелась хотя бы простая жердь, чтобы, тыкая зверю в морду, мешать ему, спихивать вниз, когда он начнет взбираться наверх.
На плоской вершине, от края до края имевшей в поперечнике шагов шесть-семь, на ее беду, не было ничего, кроме комьев ссохшейся глины.
Глядя медведю в глаза, женщина подумала о том, что глупый зверь, может, уйдет прочь, если он перестанет ее видеть, отошла от края и села посреди своего небольшого укрытия. В ее голове мелькнула запоздалая мысль о том, что напрасно она уехала в поле без своей охраны.
Зачем она не послушалась начальника стражи? Сейчас сидела бы на коне и весело посматривала на то, как разделывают на куски властелина леса. И всему виной ее несусветное упрямство и заносчивость…
Потеряв из вида свою пока еще недоступную ему жертву, мишка-то сильно разъярился и взревел. Случилось совершенно обратное тому, чего добивалась Суюм. Медведь не убрался восвояси, а сейчас же полез наверх. Показались его лапы, уже цепляющиеся за самые края ее весьма ненадежного убежища. И ужас волной прокатился по всему уступу.
Подброшенная вверх подкатившим страхом, охотница мгновенно вскочила. Она повела растерянными и напуганными глазами по кругу, нагнулась, нащупала руками самый тяжелый кусок глины и, высоко подняв его обеими руками над головой, изо всех сил швырнула ком в мохнатую голову, вскоре показавшуюся вслед за огромными когтями.
– Получай! Кит! Уходи!
Тяжеленный глиняный комок, натолкнувшись в полете на твердую преграду, разлетелся на мелкие кусочки. Но и мишка с громким воем от вспыхнувшей боли и от проснувшейся ярости кубарем скатился вниз.
– Ы-ы-ы!..
Растревоженные лесные обитатели веером разбегались и разлетались от места схватки от греха подальше. Никому из них в тот самый миг не хотелось попасться на глаза разъяренному до предела хозяину урмана.
