скачать книгу бесплатно
Айша сразу поняла, о каком кольце говорил ее царственный дядя. Оно всегда хранилось в особой шкатулке с драгоценностями.
Как зеницу ока, мать берегла кольцо, лишь изредка надевала его, в самых торжественных случаях.
Поэтому особо о нем никто, кроме самых близких родственников, не знал, и мало кто догадывался о том, что там есть еще и какие-то внутри нанесенные письмена. Она и сама-то как-то уже об этом запамятовала. Хотя в раннем детстве с интересом разглядывала затейливые узоры.
– Мама?! – девушка неслышно вошла в свои покои.
Задумавшись, Суюм сидела, бросив рассеянный взгляд сквозь окно. И видела женщина перед собой не величественный купол мечети, а открылось перед ней лето, когда войско эмира ходило в поход на Русь.
Сама она не помнила, что взволновало ее тогда больше: известие о том, что ранен ее муж или попутно пришедшая весточка про то, что в бою пострадал Ахмед-бий. Или ее больше всего расстроило сообщение о том, что он с собой в повозке везет таинственную пленницу…
…На пятый день после штурма у Махмед-бека поднялся жар. Рана его ни с того ни с сего покраснела и сильно воспалилась. Стало трудно дышать. В груди закипали раздражительный гнев и удушливая злоба.
– Я прикажу вздернуть имчи! – прорычал бек.
Его неправильно лечили. Враги сильно хотели его смерти. Не зря один из его верных слуг тонко намекал на то, что злополучную стрелу выпустили не с крепостных стен, а злодей выстрелил из засады.
– Смердящий пес уверял меня, что я уже здоров…
Два дня назад он попытался сесть на коня и продержался в седле больше двух часов. Показался начальник перед войском, собрал своих военачальников и внимательно всех выслушал.
Отсутствовал Ахмед-бий. Лишь одно его не появление могло бы в ином другом случае вызвать самое серьезное подозрение.
Однако причина тому вышла вполне уважительная. Ранение в плечо не позволяло бию ехать в седле, потому он и не прибыл на место сбора.
Почувствовав прилив свежих сил, бек рассчитывал, что через день, максимум через два сможет в полной мере приступить к руководству войска. Вернулся он в свою большую крытую повозку.
– Приведи ко мне молоденьких пленниц, – приказал Махмед слуге.
С высоких подушек смотрел бек на трех тоненьких девушек-девочек с жарко горевшими от невыносимого стыда щеками. Девы стыдливо прикрывали груди и темнеющие мыски. Раб-евнух грозно прикрикнул, и полонянки, испуганно вздрогнув, опустили руки, безвольно вытянули их вдоль своих в ознобе подрагивающих тел…
– Эту! – плотоядно облизнувшись, Махмед выбрал одну, обликом схожую с женой Суюм, с огненно-рыжими волосами, поразившими его, с остро торчащими в разные стороны нежными грудями.
Небрежным кивком головы мужчина отпустил остальных девушек. Жирным пальчиком он поманил девочку к себе, показал на место рядом с собой. Толк в юных красавицах бек знал.
– Ой! – тоненько пискнула полонянка под тяжестью его тела.
Но на следующее утро он проснулся от нестерпимой боли в шее и не смог пошевелить ею. Грозный рык разгневанного хозяина разбудил дремавшего в уголочке слугу.
Сжавшись в маленький комочек, дрожала ничего не понимающая дева, натягивала до самого подбородка зеленое шелковое покрывало.
– Гони ее! – взмахнула повелевающая рука, и рабыню выкинули.
Стоя на улице, она должна была еще благодарить свою судьбу за то, что с нею, униженною, растоптанною, поступили довольно милосердно.
Куда еще хуже участь ждала незадачливого лекаря-имчи. Бедолагу по приказу взбешенного бека вздернули на первом же попавшемся им на пути толстом суку. И разбираться с ним, горемычным, не стали.
– Имчи… – бек многозначительно провел заскорузлым пальцем по воздуху, и безжалостный приговор привели в исполнение.
Побагровевшая и вздувшаяся рана загнивала. Созвали всех лекарей, хоть сколько-нибудь сведущих в болезнях подобного рода.
Сомнений в том, что самого главного военачальника булгарского войска ранили отравленной стрелой, ни у кого не оставалось.
Одни советовали пораженную кожу прижечь раскаленным прутом. Другие предлагали пустить кровь. Третьи не отвергали ни первого, ни второго. С десяток знахарей упорно толкли в своих ступах диковинные растения, крысиные и мышиные хвосты, пауков и птичий помет…
Рану прижгли прутом, густо наложили на нее мазь, изготовленную из березового дегтя. Кровь щедро отворили. Заставили раненого выпить с десяток склянок всевозможной дурно пахнущей гадости.
– Оное поможет! – бормотали знахари, пряча смятенные глаза.
Обессилевший от боли и потери крови, бек затих. Врачеватели на время примолкли. Не одному, многим из них, должно быть, страшилось последовать и разделить судьбу повешенного имчи. В саму успешность своего лечения они нисколько не верили…
– О, Аллах! – усиленно молились имчи. – Спаси и сохрани…
Открылась сильнейшая рвота. Скорее всего, она стала последствием всех полезных и не очень, а в большинстве не только бесполезных, но и весьма вредных по своему составу снадобий.
К вечеру из уст бека вырывались одни несвязные звуки, и лишь это скорбное обстоятельство счастливо спасло жизни лекарей.
Получив неутешительное сообщение о возможной скорой кончине предводителя войска, прибыл Салим-бек, его первый заместитель.
Кривясь от плохо скрываемого отвращения, бек, посмотрев на еле дышавшего Махмед-бека, разогнал всех пригорюнившихся в ожидании своей горькой участи имчи по отрядам, где работы для них было больше чем предостаточно, оставив лишь только одного…
Прошла неделя пути. Закончилась вторая. Полетела третья. Давно остались позади водные преграды Итиля. Отряды переправились через реку Казанка. Еще немного, и они достигнут родных земель.
А Ахмед-бий все никак не мог решить для себя, как ему поступить со своенравной пленницей. Одно он только знал. Знал очень твердо. Он полюбил. Всем сердцем. До беспамятства и полного безумия.
Остались в смутном отдалении когда-то столь притягательные черты одной женщины, о которой он, к своему немалому изумлению и вящему стыду, вспоминал все реже и реже. Другая прелестница заступила на ее место. Видно, то у него была не любовь, а юношеская влюбленность. А вот новая безответная любовь причиняла ему невыносимые страдания.
Остановилось войско на ночевку. Верные слуги проворно раскинули под развесистым деревом вместительный шатер. Не у каждого имелся такой. Привезли этот шатер из дальних стран. Пришел он по Великому шелковому пути из далекого Китая. Был куплен за большие деньги и представлял собой предмет особой гордости.
Неподвижно сидела юная девушка и продолжала смотреть на огонь. Отложив в сторону свой длинный меч, Ахмед переместился к очагу.
На сдвинутые вместе железные вертела бий установил плоский медный котелок и налил в него жидкость из большой фляги.
Достал он шматок копченого мяса и нарезал его тонкими ломтями. Разломил бий хлеб, пахучий ячменный, походной выпечки.
Когда варево закипело, булгарин зачерпнул из глиняного горшка деревянной ложкой тягучего меду, помешал до полного растворения.
Прихватил бий тряпкой ручку котелка и наполнил приготовленным напитком две чаши. Бронзовую – себе. Серебряную – пленнице.
– Садись, – Ахмед жестом руки пригласил полонянку к ужину.
Увлеченный, он не заметил, как девушка, кокетливо склонив голову на плечико, внимательно следила за умелыми действиями хозяина.
– Спасибо, – едва слышно прошептали ее уста.
Придвинувшись ближе, Настя грациозно откинула волосы со лба и изящным движением взяла стаканчик. Напиток показался вкусным. Она снова глотнула, но так и не поняла, из чего еще, кроме душистого меда, его приготовили. Откуда ей было знать, какими правдами и неправдами попала к Ахмеду амфора с вином пятнадцатилетней выдержки.
На самом деле ее с большой оказией прислали родственники, когда-то давно поселившиеся на благодатных венгерских землях, откочевав в те места вслед за мадьярами и основав там город Пешт.
Выдержанный медок горчил. По всему девичьему телу ласковыми волнами разлились умиротворяющий покой и поднимающееся тепло. Щеки сами по себе порозовели. Белоснежные зубы матово засверкали в полумраке. Язычок-баловник прогуливался вдоль жемчужных рядов.
Исподлобья поглядывая на пленницу, булгарин жадно ел. И столько невысказанной вслух нежности и любви таилось в его взоре, что дева в смущении отводила глаза, не знала, куда девать взволнованные пальцы.
Чтобы занять себя делом, взяла в руки пяльцы, добытые специально для нее. По-детски высунув розовый кончик языка, Настя старательно вышивала по ткани цветными шелковыми нитками. И неожиданно с болезненным вздохом дева свистяще втянула в себя воздух:
– Ии-с-с-с!
Укололась она, ей больно. На глазах выступили блестящие капельки. Ахмед отставил в сторону чашку, подошел к вышивальщице, взял ее тоненькие пальчики, мелко подрагивающие, в свои широкие ладони.
На подушечке безымянного перста алела капелька крови. Бий поднес тонкую кисть к губам и нежными поцелуями покрыл место укуса.
Волнительная дрожь пробежала по всей девичьей руке. Докатилась волна до самого ее сердца. Ресницы у девы в тревоге затрепетали, рот в ожидании томно приоткрылся, голова расслабленно откинулась.
Забыв обо всем на свете, Ахмед кинулся беспорядочно целовать ее глаза, щеки, губы. Стряхнув с себя оцепенение, Настя вдруг рванулась, отчаянными усилиями стала отклоняться от его жарких ласк.
Изо всей силы раз за разом она кусала его своими крепкими зубками в руку и открытую грудь. Но он совершенно не чувствовал боли.
– О, Боги! – прошептала Настя. – Я пропала…
Изумленная и обессиленная пленница перестала биться. Бий шептал ей на ушко все приходящие на ум нежные и ласковые слова, произнося их на своем языке и на чужом наречии:
– Я люблю тебя, мой нежный цветок…
Ни он, ни она впоследствии не могли вспомнить, в какой момент его любимая полонянка поначалу слабо, едва заметным движением губ, а потом все сильнее ответила ему, чутко отозвалась на его ласки…
Земная любовь – бесценный дар. Никто не знает, когда бессмертные небожители соизволят и ниспошлют ее тому или иному человеку.
Любовь всесильна и всемогуща. Она одна разрушает все преграды, разделяющие людей. Лишь она способна соединить вместе, казалось бы, несоединимое. Любовь сокрушает и самое несокрушимое и переступает через кажущееся исключительно невозможным.
Умирали люди, рушились великие и малые царства, выходили из берегов океаны, уничтожая под своими водами все живое. Но всегда и во все времена торжествовала над всем любовь, как бы и ни старались загнать ее в рамки приличий и условностей. Ибо она и есть сама Жизнь!
«Прости меня, мама! Пронзил тебя меч. Прости отец! Сражен ты стрелой. Вы простите свою дочь. Ваша дочь больше не принадлежит вам с того самого мига, как молодой булгарин со смертельно усталым видом пощадил ее посреди горящих домов.
Бог тому судья и свидетель, что я сделала все, что могла. До самого последнего я, как могла, сопротивлялась себе и своему бескрайнему чувству, проснувшемуся во мне. Но отныне я уже не принадлежу себе. Я люблю оного мужчину. Сильного и доброго. Простите вы меня и не проклинайте. Я не только ваша дочь, я еще и женщина, женщина…».
– Я люблю тебя, враг ты мой дорогой и самый желанный… – едва слышно прошептали опухшие от поцелуев девичьи губы.
Утром при встрече с братом она безотчетно отворачивала в сторону свои горящие радостью и светящиеся счастьем глаза. Да вот Глеб сразу понял, что произошло нечто, что круто изменит всю их судьбу.
– Ты, ты… – не желая верить озарившей его догадке, вздрогнувшим голосом произнес паренек. – Настя, как ты могла? Ты предала память наших родителей! Я убью его! Убью его! – юношеские глаза запылали яростным огнем.
– Не смей! – тоненько выкрикнула она. – Не смей к нему, Глебушка, подходить. Я его люблю, понимаешь ты оное или нет? Он добрый, он хороший, он любит меня. Сие есть моя судьба. Сие есть мой земной крест. И иного для себя я не желаю.
– А как же быть мне? – растерянно произнес парнишка, плечики его потерянно опустились, спина согнулась. – Как мне жить в краю чужом?
В душе он понимал, что булгары – тоже люди. Давно уже по Руси шла добрая молва про волжских булгар. Обман и ложь считались среди них проступками вельми недостойными. Свято чтились ими все древние обычаи, строго соблюдались своеобразные законы чести.
В обыденной жизни они были безукоризненно честны и правдивы, особо почитали старших. Но ежели приходилось солгать и обмануть, выполняя полученное задание, шли на уловку, особо не задумываясь: честь воина требовала, прежде всего, успешного выполнения приказа. А за совершенный ими обман перед Аллахом всецело отвечал начальник, отдавший приказ. Военная хитрость, иначе говоря.
– Глебушка, – трепетные девичьи пальцы коснулись мальчишеской щеки, – пойдем со мной. Там тоже такие же люди живут. Авось и нам с тобой у них место найдется. И мы обретем себе новую родину.
Ушли в сторону болезненно-потерянные мальчишеские глаза.
– Настя, может, у него в Булгарии есть жена? Кем ты ему будешь? Ты про то подумала? – укоризненно спросил Глеб.
– Еще не успела, – глаза у девушки потухли. – Как я могла его про то спросить, если я больше двух слов из их тарабарщины не разумею?
– Зато я неплохо понимаю…
Утвердившись в своем решении, Глеб горделиво выпрямил спину, решительно отодвинул сестру в сторону.
– Я поговорю с ним. Да не бойся ты! – усмехнулся он, заметив, как испуганно вздрогнули пушистые реснички.
– Глебушка! – голос ее задрожал. – Я люблю его…
– Не трону я его. У меня все оружие давно отобрали. А в драке он меня сам согнет, – уважительно произнес брат, признавая недюжинную силу булгарина. – Рука у него, как у медведя…
– Да-а-а… – протянула она, вспомнив, каким ударом наградили ее саму при самой первой их встрече.
Наверное, чего-то подобного Ахмед уже ожидал, давно кидая свои настороженные взгляды в сторону слишком долго промеж себя горячо рассуждающих брата и сестры.
– Я слушаю тебя, малай, – легкая усмешка застыла на его губах. – Вижу, ты хотел поговорить со мной о весьма важном?
– Я убью тебя, если ты не женишься на сестре! – горячился Глеб.
– О, – усмехнулся Ахмед и повел в сторону парня изумленными бровями, – я слышу речь мужчины, а не сопливого мальчишки. Ты, я вижу, ничуть не боишься, что я прикажу придушить тебя, как щенка, и выбросить, как смердящую падаль, в придорожных кустах?
В мальчишеских глазах вспыхнул упрямый и непокорный огонь:
– Мне все равно. Без сестры мне не жить.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
