Офицеры. Книга первая. Излом

– Недурной экскурсовод из тебя бы вышел, – усмехнулась девушка. – Язык у тебя, как я посмотрю, совсем даже неплохо подвешен. А что собой представляет зрительный зал этого самого заведения? Он у них, как это назвать, вполне современный? Или же, как обычно, передние зрители своими головами и торчащими в стороны ушами мешают смотреть всем сидящим за ними?

– Да нет, зал ничего, удобный. Тебе должно понравиться.

Сказал и осекся под ее ироническим взглядом.

– Ты уже разбираешься в моих вкусах? – Дина с интересом посмотрела на него. – Или это сказано с целью завлечения девушки под покров темноты? А там, как у вас водится, пустить в ход руки…

Может, она этого и не хотела, но по привычке бросила последние слова с едкой издевкой, словно хлестнула ими наотмашь.

– Нет, – парень смутился. – Я, вообще-то, ни на чем не настаиваю, – пожав плечами, он собрался, было, уже идти дальше.

Попробуй, разбери этих девчонок. Никогда не поймешь, что у них на уме. Да, конечно, с его дефицитом общения с приличными девушками трудно найти общий язык. Но тут уж вина только его, вся беда в его излишней стеснительности.

Грациозно повернув в сторону свою изящную головку, девушка снизошла своим взглядом до мерцающей в полутемноте афиши.

– Постой, – одними кончиками длинных пальчиков она придержала своего спутника. – И что там сейчас идет?

– В Большом зале – «Игра в четыре руки». В главной роли Жан-Поль Бельмондо. Новинка сезона.

– Может быть, сходим завтра? – медленно, с расстановкой, словно нехотя, произнесла Дина.

Это было похоже на прогресс, заманчивое предложение уже исходило от нее, а не от него.

– Например, – прелестница взмахнула ручкой, – в восемь вечера?

– Нет проблем, – сверкнули юношеские глаза. – Надо будет только билеты заранее взять.

Чуть прищурившись, девушка кивнула. Не спеша, они пошли дальше. У поворота в парк отдыха остановились. Умолкший на какое-то время гид снова продолжил свой незатейливый рассказ:

– Перед нами предстала величественная картина «Колеса обозрения» или «Чертова колеса», как его еще в народе называют. Жаль, но уже не работает…

А то бы он непременно пригласил бы свою даму прокатиться. На какое-то время остаться с нею наедине, замереть на высоте птичьего полета, ощущая весь город где-то внизу, под собой. И тогда…

– На «нет» и суда нет, – словно холодный душем, его разом опустили на грешную землю. – Чего застыл, кавалер?

– Прости, – он почувствовал, как запылали уши. – Идем дальше…

Небольшая импровизированная экскурсия подошла к своему логическому завершению у входной двери детского садика.

– Рэм, – она легонько дотронулась до его руки. – Большое тебе спасибо за прогулку. Очень приятно было провести с тобой время. До свидания, – что-то невысказанное ненадолго замерцало в ее глазах, но так и замерло, подавленное железной хозяйской волей.

Ей и самой показалось, что она почему-то много внимания и даже капельку душевной теплоты отдала этому юноше, конечно, нет слов, по-своему очень милому, но явно не из ее круга общения.

– До завтра, Дина, – Рэм повернулся и хотел уже уйти, но вдруг вспомнил. – Когда за вами зайти?

– Подходите к четырем. Завтра короткий день, и мы освободимся немного пораньше.

Девушка легко прошла к небольшому крыльцу, взбежала по ступенькам. Приоткрылась дверь, на мгновение стало светлее, и снова сгустилась темнота, еще гуще, чем прежде. Холодная и недоступная девушка исчезла где-то внутри двухэтажного здания, а вместе с Диной упорхнуло невыразимое очарование, которое окружало ее.

Всю ночь перед закрытыми глазами возбужденного парнишки одно за другим проплывали события минувшего дня. И все почему-то крутилось вокруг одного. Дина – невысокая хрупкая девушка со светлыми волосами и узкой талией. Держится не просто скромно, но с потрясным достоинством. Недоступная и обжигающе холодная, как лед. Или это только маска? Немногословная. Сразу видно, что не такая пустая болтушка, как ее подружка. Умеет «поставить» себя, одним взглядом она может уничтожить любого, кто попытается позволить себе по отношению к ней лишнее. И что-то было такое временами в ее проникающем в душу испытывающем взгляде.

«Ну вот, за весь вечер так и не решился ее поцеловать. А так хотелось это сделать. И не знаешь, как она к этому отнесется», – подумал он, уже засыпая.

С утра время тянулось невыносимо долго. Наконец-то, часовая стрелка лениво качнулась к цифре «4». Девушки ждали их. Это было заметно по неким заинтересованным взглядам, кидаемым на радостно возбужденных парней.

Время в запасе еще было, и кто-то предложил для начала сыграть в карты. Расселись парами. Вполне естественно, что Рэм сел напротив Дины, которая поначалу с опаской поглядывала на своего партнера, явно беспокоясь за его умственные способности, видно, особого желания проигрывать она не испытывала. Но через кон Дина немного успокоилась, и в ее глазках засверкали торжествующие искорки. Им явно везло, или, может быть, они просто играли чуть лучше своих соперников, которые постоянно проигрывали. Наконец, Зойке это надоело.

– Хватит, – кидая карты на стол, сказала она. – Наверное, сегодня не наш день. Лучше ты нам, Дина, сыграй что-нибудь.

– Сыграть?

Не заставив себя долго упрашивать, девушка, к немалому удивлению братьев, подошла к пианино. Откинула крышку, села поудобнее, взмахнула руками, и полилась негромкая музыка, заполняя пространство своими чарующими звуками.

– Похоже на Шопена, – высказал свое предположение Рэм.

Ему всей душой хотелось, что это было именно так.

– Похоже. А ты угадал. Она любит исполнять произведения Шопена, – шепотом подтвердила Зоя.

Доиграв мелодию, Дина прикрыла глаза и откинула голову назад, видимо, не спеша расставаться с переполнившим ее очарованием от волшебных звуков.

Неожиданно для самого себя Рэм негромко продекламировал:

В стихи б я внес дыханье роз,Дыханье мяты,Луга, осоку, сенокос,Грозы раскаты.Так некогда Шопен вложилЖивое чудоФольварков, парков, рощ, могилВ свои этюды…

– Это ты сам придумал? – удивленно спросил Марат и толкнул его в бок.

– Нет, – смущаясь и краснея, ответил Рэм. – Это Борис Пастернак.

Сидящая у пианино девушка, несмотря на всю кажущуюся ее далекую отрешенность, все слышала и кинула на парня долгий и оценивающий взгляд. Признаться, такого она не ожидала. И это было вдвойне приятно, и даже льстило ее самолюбию. И все это заставило ее взглянуть на кое-что немного под другим углом…

Густо краснея, Рэм элегантным движением правой руки придержал узкую девичью кисть, помог своей даме занять указанное в билетах место и лишь потом опустился в кресло. Фильм всем понравился. Веселая, эксцентричная французская комедия, конечно же, выгодно выделялась на фоне однообразных отечественных лент, снятых в духе соцреализма о вечной борьбе за построение светлого будущего. Зал дружно и заразительно хохотал, не отставали и братья со своими милыми спутницами. Рэм поймал себя на мысли, что он готов сидеть тут бесконечно долго, незримо ощущая присутствие рядом с собой холодной до колючести Снежной Королевы, но от этого не менее милой и притягательной.

Сеанс оздоровительного смеха закончился, и народ дружно повалил на выход. Шумная толпа разделила пары, помимо их воли отнесла в разные стороны, оставив им только возможность весело помахать друг другу руками.

– Погоди, не спеши, подсмотрим, куда они пойдут, – вдруг заговорщицки подмигивая, предложила Дина, потянув Рэма за собой.

На какое-то мгновение лицо ее, словно забывшись, скинуло с себя маску ледяной недотроги, ожило, в глазах ярко вспыхнули задорные огоньки.

– Попробую угадать с трех раз…

Гадать, и вправду, долго не пришлось – наблюдение, организованное по всем правилам шпионских романов привело их к тому самому месту, откуда они все вместе вышли часа три тому назад.

– Так, с ними все ясно, – протянула девушка. – Вчера, наверное, было то же самое. Молодец, Зойка, – нигде не теряется, – в ее голосе было слышно едва заметное осуждение. – Теперь хороший отзыв за практику ей точно будет обеспечен.

Некоторое время они шли молча. Каждый думал о своем.

– А ты неплохо танцуешь, – вдруг, словно вспомнив, произнесла Дина, и было в ее взгляде что-то похожее на задумчивость, перемешанную с острым желанием что-то для себя понять. – Не похож ты на местных парней. Какой-то ты другой, – она с уже плохо скрываемым интересом посмотрела на него. – Не лезешь, как это обычно делают другие ребята, сразу обжиматься. Не успеют познакомиться, как тут же лезут под кофточку. В этом, наверное, у них и заключается весь смысл общения с девушками. Знаешь, Рэм, – ее лучистый и доверительный взгляд проникал ему прямо в самую душу. – Я хотела бы завтра отдохнуть от всей этой городской суеты где-нибудь на природе. Говорят, что где-то рядом растет лесной орешник. Ты, случайно, не в курсе?

– Мне кажется, я знаю, где это место находится, – немного подумав, ответил Рэм.

Ему и в голову не приходило предложить подобного рода прогулку, если бы даже и пришло, наверное, он сам никогда не осмелился бы высказать его вслух. А у Дины все выходило как-то само собой, естественно, легко и просто.

– Вот и прекрасно, – видно было, как она обрадовалась, как благодарно расширились ее глаза. – Завтра, если нам встретиться в десять утра, тебя это устроит?

– Конечно, как скажешь, – казалось, что он будет согласен со всем, чтобы она ни предложила.

Да, хоть на край света, лишь бы подальше идти и подольше быть с ней…

2

Найти укромное место с густыми зарослями кустов, на которых еще кое-где висели притаившиеся от прошедших здесь ранее сборщиков зеленоватые орешки, оказалось совсем не трудно.

– Располагайтесь, девушка…

– Давно не была за городом, – Дина с удовольствием в полный рост растянулась на свежей травке и с нескрываемым блаженством вытянула руки. – А ведь, я деревенская – родилась в глухой оренбургской степи.

Кто-то не удержался и от досады на себя хмыкнул. А он-то думал про нее, что она вся городская и насквозь рафинированная барышня…

– По тебе этого так сразу и не скажешь, – парень посмотрел на свою спутницу с некоторой долей удивления в глазах. – Трудно представить себе, что человек, так искусно владеющий игрой на пианино, мог вырасти где-то в степи, где и в помине не может быть музыкальной школы.

– А меня бабушка игре научила, – она, кажется, получала несказанное удовольствие, продолжая удивлять его. – Это она занималась со мной…

– Кем же в таком случае была в молодости твоя бабушка?

– Бабушка? – на ее лице появилось выражение теплой признательности. – Бабушка у меня родом из Западной Украины. До тридцать девятого года она жила на территории, входящей в состав тогдашней Польши. Если тебе про это интересно, – Дина, уходя в себя, прикрыла глаза…

…Девушку звали Алена Дворжецкая. Родилась она в Львове и жила там до самого начала войны, пока немцы не напали на Советы. Когда началась эвакуация, ее отца как крупного специалиста отправили вместе со всей семьей вглубь страны вслед за демонтированным оборудованием, чтобы уже за Уралом наладить новое производство. По дороге их несколько раз бомбили. В конце концов, девушка осталась одна на этом белом свете и дальше ехала, как во сне, совершенно не понимая происходящего вокруг нее, отгородившись от окружающего ее, чуждого и враждебного ей, мира своими внутренними, только ей одной понятными переживаниями…

Не сразу Алена заметила, что сидит она не в вагоне поезда, а в мерно покачивающейся на неровностях полевой дороге убогого вида повозке.

– Ты хто? – очнувшись, забеспокоилась она. – Куди это ми йдімо?

– Ахметка я, домой ехать будем, моя близко тут живет, – пробормотал возчик, не поворачиваясь к ней, и шустро задвигал вожжами, побуждая лошадь ускорить свой неторопливый шаг.

Оглянувшись вокруг, Алена увидела одну раскинувшуюся во все стороны степь. В сущности, какая ей теперь разница, куда ехать? Не все ли равно? Может быть, в ее теперешнем незавидном положении так и надо? Просто это она, наверное, что-то пропустила мимо своего внимания, пока эшелон стоял на станции, и их распределяли по местам будущего проживания. После всего того произошедшего с ней это казалось такой несущественной мелочью.

– Твой кушать надо, – Ахметка сунул ей в руки сверток с едой.

Что ж, она не стала церемониться и развернула кулек. Краюха черного хлеба и кусок овечьего сыра. Невесть что такого. Но голодная девушка и этому была рада. Кусочек того, ломтик этого, оказывается, что очень даже вкусно, особенно, если учесть, что у нее уже второй день во рту и маковой росинки не было. Наевшись, она незаметно для себя задремала. Когда проснулась, уже темнело. Повозка была распряжена, стреноженная лошадь паслась неподалеку. Видно было, что тут они расположились на ночлег. Возчик Ахметка крутился возле костерка, высоко вверх отбрасывающего языки рыжеватого пламени и вспыхивающие снопы искр, что-то бормоча на непонятном ей языке. Она подошла к нему поближе.

– Карашо, – увидев ее рядом с собой, парнишка еще больше засуетился. – Час чай будем кушать.

Ей даже стало немного смешно от того, как он интересно говорил. Ладно, она украинка, и, когда волнуется, путает слова, произнося их то на один, то на другой лад. Но этот парень, вообще, коверкает все подряд.

– Кушай-кушай, – он подал ей кружку с обжигающей жидкостью.

С непередаваемым удовольствием она пила сладкий чай – сахара давно уже не было в ее рационе.

– Моя один живет, хозяйство большой, – зачем-то стал объясняться ей Ахметка. – Много овечка бар, корова бар. Ахметка один трудно. Ахметка хозяйка надо. Твой на станция одна ходил. Моя видеть, думать так: зачем твой один, зачем моя один? Моя твой мал-мала воровать, жена делать.

– Что-что? Ты чего там лопочешь? – от неожиданности Алена чуть не подавилась. – Кільки років тобі, хлопі?

Теперь пришло время удивляться ему. Он не думал, что люди могут разговаривать еще на каком-то другом языке, кроме его родного, ну еще и русского. Парень непонимающе вытаращился на нее.

– Моя твой не понимать…

– Сколько тебе лет, женишок? – перешла она с рідної на москалику мову. – Це ты уразумел?

– Ахметка большой. Зима семнадцать лет справлять.

Впрочем, юная девушка так и не поняла того: пацану уже исполнилось семнадцать лет или только еще исполнится будущей зимой. Да и что это, собственно, в ее незавидном положении меняло…

– Твой ничего красивый, детка наша тоже красивый родиться, – рассуждал Ахметка, словно о чем-то само собой разумеющемся и давно уже решенном, устраивая из нарванной травы и настеленной сверху мешковины что-то похожее на матрац. – Наша обычая простая – невеста можно воровать. Свой девка наша мало. Моя два брата война воевать. Ахметка одна. Тяжело, аур. Бабай моя говорит: станция Абдулино ходи, невеста бери. Моя бабай хорошо слушай, станция ходи, невеста бери…

– А меня ты спросил? – возмутилась Алена столь невиданной дикости.

– Твоя? Наша твоя невеста не спрашивай, – парнишка был невозмутим, всецело уверенный в своей исторической правоте. – Коран писал, что твой моя послушный… – тут Ахметка перешел на свой язык.

Дальше она уже ничего не поняла. И только сейчас до нее стал доходить смысл происходящего. Оказывается, что ее просто-напросто украли, чтобы потом на ней женится. И кто украл? Вот этот пацан-несмышленыш? Хотя, какой же он несмышленыш, если как-то умудрился ее умыкнуть? Внимательно наблюдая за ним, она заметила, что парнишка хоть и мал, но сноровистый и довольно сильный. Такой прицепится, ни за что не отвяжешься. Кругом голая степь. Кричи, ни кричи – все без толку. И кто его знает? Возьмет и придушит ее истинный сын своего дикого народа. И что ей делать, как поступить? Она лихорадочно искала, но найти ответы на свои вопросы никак не могла. Жуткие леденящие мысли заполнили ее голову, лишая всех сил для сопротивления.

– Моя обычая такой…

И вправду, Ахметка-то поступал именно так, как велели ему их вековые обычаи. Парню и в голову не могло прийти спросить у девушки, согласна ли она стать его женой. Мнением женщины кочевники никогда не интересовались, особенно, в таких случаях. Откуда было ему знать, ни разу не пересекшему порога школы, что могут существовать другие религии, иные взгляды на вопросы семьи и брака. Ему надо было жениться, вот он и нашел себе невесту. Теперь она должна стать его женой. А что для этого надо сделать Ахметка хорошо знал. Выросший среди пасущихся табунов он сотни раз это видел. Да и бабай ему подробно все объяснил…

– Ходи моя, – с этими словами он потянул девушку к себе, и она попала в крепкие объятия.

– Пусти меня, черт нерусский, – Аленка сделала попытку вырваться, но безуспешно.

Парнишка был напорист и силен не по годам. Хрупкая девушка к своему ужасу почувствовала, что сопротивляться нет смысла, сил у нее для этого явно недостаточно. И она сдалась, благоразумно решив, что пока это лучший, а может быть, и единственный выход в сложившейся ситуации. По крайней мере, пока на ее жизнь никто не покушается. Она закрыла глаза и безвольно обмякла, покорившись злодейке-судьбе.

И Ахметка, черт нерусский, это тоже сразу понял. Он хорошо знал, что и кобылы поначалу брыкаются, а потом стоят смирно, подчинившись своей неизбежной участи. Дитя дикой природы, он подчинялся ее законам и ею же заложенным инстинктам.

Малай довольно заурчал и опустил свою добычу на мягкий настил. Еще несколько мгновений пугающего ожидания, и девушка почувствовала на своем теле прикосновения чужих сильных и жестких рук, неумело, но настойчиво освобождающих ее от одежды.

– Карош девка попал, карош, – возбужденно пробормотал парнишка.

Ожидания не обманули его. Бабай был прав. Кончиком языка Ахметка дотронулся до выступающего комочка нежной плоти. Алена невольно вздрогнула. Как щенок, он, выражая все свое восхищение, лизнул ее щеку и продолжил изучение бесстыжими глазами и не встречающими сопротивления руками никогда невиданных им ранее прелестей женского тела.

Алена лежала молча, не принимая в этом никакого участия. Но вскоре с немалым для себя удивлением вдруг заметила, что чувство страха, ею доселе одолевавшее, отошло, как-то незаметно для нее уступив свое место незнакомому ей ощущению внутреннего томления. Чужие пальцы неожиданно ласково и нежно теребили внутреннюю сторону ее бедер, заставляя девушку машинально подтягивать колени к себе, невольно открывая низ живота и светлую полоску волос с небольшой розовой складкой посередине.

Резкая боль заставила девушку очнуться и вырвала из ее груди глубокий стон. Она с силой сжала зубы, стоически приготовилась терпеть эту адскую муку. Но Ахметка, сделав еще несколько судорожных движений, вдруг дернулся и замер. Подняв к ней растрепанную голову и увидев на ее глазах слезы, быстро вскочил.

– Жылама, не плакай, – пожалел он ее.

Заметив кровь на девичьих бессильно раскинутых ногах, малай понял, что своими неумелыми и поспешными действиями причинил ей боль.

– Ай-ай-ай, – запричитал он, – Ахметка плохая, бабай не слушай.

Продолжая бормотать, парень кинулся к повозке и вернулся, неся в руках бутылочку с каким-то маслом.

– Конополя, – пояснил он. – Карашо помогать. Бабай моя говорить, надо мазать. Моя глупый башка забывать, – оправдывался он с виноватым видом. – Ай-ай-ай, глупый башка!

Опустившись на колени, он бережно нанес масло на саднящую рану. Куском платка осторожно вытер следы крови. Снова сбегал, и что-то принес из повозки.

– Кумыс. Надо пить – помогать.

«А он, оказывается, заботливый», – невольно подумала Алена, беря в руки бутылку. Глотнула совсем немного. Не поняла, что было в ней. Сделала еще глоток. Еще один. Какое-то кислое молоко, но пить приятно. Внутри стало тепло. В голове зашумело. Боль постепенно стихла и куда-то отошла. Почему-то стало весело. Она толкнула сидящего рядом парнишку.

– Чего притих, жених? – язык отчего-то плохо слушался ее. – Справился, говоришь, со слабой девушкой, черт нерусский?!

Парень испуганно обернулся, но, увидев улыбку на ее лице, успокоился и снова потянулся к ней.

Хмельное молоко быстро ударило ей в голову. Доза, опрометчиво ею принятая, была явно великоватой. Перед глазами все поплыло. Она что-то говорила, совершенно не слушая, что ей отвечают. Боли больше не было: ни физической, ни душевной. Были его вездесущие руки, были его неумелые, но такие ласковые губы. Вдруг разом нахлынувшее чувство понесло ее, все нарастая и нарастая, пока не достигло пика, заставив ее обо всем позабыть на этом свете. Спала ли она в эту ночь, трудно сказать. Ахметка вскочил с восходом солнца. Бережно перенес ее на повозку.

– Твоя спать, моя ехать…

Вот так Алена и вышла замуж, и в одночасье стала главной в большом хозяйстве. Бабай, дедушка Ахметки, соблюдая обычай, прочитал им свадебный никах. В сельсовете их зарегистрировали и выдали ей документы на новую фамилию. Так она стала Хасановой Аленой Бориславовной. Местный мулла дал ей новое второе имя – Амина. Она молча пожала плечами: «Амина, так Амина». Новое имя даже как-то лучше подходило для ее теперешней жизни. Той прежней Алены больше не стало, ее место заняла Амина…

Муж души в ней не чаял, всячески оберегал ее, оставляя самую трудную и грязную работу для себя. Очень пригодились Амине ее навыки в верховой езде, приобретенные еще девчонкой в конюшне графа Чарторыжского, их близкого соседа и друга отца. Прошло еще немного времени, и она с изящной легкостью управлялась с огромной отарой, постепенно овладевая и другими премудростями ведения большого хозяйства.

Долгими зимними вечерами Амина учила грамоте своего мужа. С ее помощью он довольно быстро научился читать, писать, правильно изъясняться на вполне приличном русском языке. Жена только радовалась несомненным успехам своего ненаглядного Ахмета. Летом сорок второго у них родился сын, которого по ее настоянию назвали Борисом. А через месяц мужа забрали на фронт. Она осталась на всем хозяйстве одна, если не считать старенького бабая и грудного ребенка. Но Амина справилась. Сколько надо, столько и сдавала государству по плану шерсть, овечьи шкуры и мясо. Излишки умудрялась на что-нибудь менять. Самой удачной своей сделкой она считала приобретение пианино. Инструмент был старый, еще дореволюционный, но вполне исправный. И вот по вечерам по дикой и пустынной степи полились доселе еще не слышанные чарующие и завораживающие звуки…

Братья Ахмета с той войны так и не вернулись. Сам он, весь израненный, приехал осенью сорок четвертого. Крепко, видно, досталось ему, попавшему в кровавое месиво невиданного ни до, ни после того танкового сражения под Прохоровкой во время битвы на Курской дуге. Больше года провалялся он по разным госпиталям. Последним местом лечения оказался Новосибирск. Амина сама ездила на станцию, чтобы встретить его. Долго плакала бедная женщина, тайком утирая свои горькие слезы. Мечтала она, что после окончания войны сможет уговорить мужа, переехать куда-нибудь в город, где есть хоть какая-та цивилизация, чтобы можно было сходить в театр или в кино, на худой конец, отдать ребенка в нормальную школу, а не ту, что за десять километров и с одной учительницей на все восемь классов.

Но больному Ахмету свежий воздух был куда нужнее. Свежий степной воздух, хорошее сытное питание и лечебный кумыс находились именно здесь. Амина слишком любила своего мужа. Так и остались они жить в своей степи. Женщина поняла, что это ее судьба такая, да и какой-то другой рядом с Ахметкой ей и не нужно было.

Потом страна решила освоить целинные земли, и их благодатную степь распахали. Создали совхоз. С приездом большого количества новых людей жизнь в их до того пустынных краях закипела. Борис женился на молоденькой девушке, приехавшей к ним, как и многие другие по комсомольскому призыву. Видный собой, хороший гармонист, душа всех вечерних посиделок влюбился по уши в симпатичную марийку и, несмотря на все возражения отца, мол, зачем им невестка чужого роду-племени, сделал ей предложение, привел с собой в дом. Амина только укоряющим пальчиком показала Ахмету на себя и выразительно покачала головой, и тот молча со всем согласился.

Богатые урожаи первых лет довольно быстро остались в прошлом. Почва истощилась и совсем перестала родить, началось ее выветривание, пошла коррозия, превратившая цветущий край в пустыню. Природа жестоко отомстила людям за их неразумные поступки. Пришлый народ стал разбегаться. Степь снова опустела, но это была уже совсем другая степь, теперь на ней хозяйничали зыбучие пески. Там, где раньше росла трава, вовсю разгуливал суховей…

Невеселая история, которых по всей стране их сплошь и рядом…

– …бабушка Амина с малых лет учила меня игре на пианино и не только этому. Немецкий язык она знала почти в совершенстве, хорошо французский, чуть хуже английский, – выговорившись, девушка замолчала.