Серебряный. Отголоски Судьбы

Ориф поддался чуть вперед.

– Империя мне не дом. Проведя пять аров в Астрэйелле, я понял, насколько он мне чужд и противен своими законами и правилами, уничтожающими людей. Варварские обычаи, отсталое государство. Но лично тебя я никогда не предавал.

Хрясь.

Перо переломилось на две половинки. Дим разжал пальцы, выбрасывая мусор.

– Конечно, не предавал, – сухо произнес он. – Предательство – удел близких людей. Ты всего лишь служил мне, – он усмехнулся, исправившись, – впрочем, даже не мне.

В темных глазах мелькнула ответная насмешка. Дим почувствовал, что пустота внутри начинает лопаться, сгорать под напором поднимающейся в нем ярости.

– Я могу честно ответить на любой твой вопрос. Один, – вдруг произнес мюрдженец.

– Зачем ты отдал мне кодекс законов, написанный Стелларом? Не было же никакой облавы, ты просто отдал его мне.

Лицо собеседника выразило крайнее удивление.

– Просто он у меня был. И я тебе его отдал, – он обескураженно пожал плечами, – вот и все. Так какой твой вопрос?

Иланди обуздал огонь, разгорающийся внутри него. Мюрдженец хотел подвести его к чему-то. Думал, что может манипулировать им.

– Я хочу узнать о даре, который позволяет проводить энергии.

Тонкие аристократичные губы помощника скривила ироничная улыбка.

– Это самая обычная сторона дара. Она позволяет одаренному пользоваться силой стихии, находясь непосредственно вблизи источника, не трансформируя ее и не собирая в хьярт, проводить энергию к любому объекту. Особенно широко это используют целители и воины.

– Неограниченные возможности, – эхом отозвался на его слова Димостэнис.

– Не совсем так. В первую очередь для одаренного – это возможность его хьярта. Шакт не может провести сквозь себя энергии больше, чем сможет выдержать этот орган.

– Ты тоже проводник, – не спросил, сказал Дим, – именно так ты вытащил меня из огня на том пустыре.

Ориф кивнул.

– Я помог прийти в мир пятой стихии. Это то, что сложно забыть.

Иланди зло посмотрел на своего бывшего помощника.

– Пятая стихия – энергия Таллы. Сказки, которые настолько устарели, что их уже даже детям не читают на ночь.

Мюрдженец покачал головой.

– Тогда кого ты видишь каждый раз, когда подходишь к зеркалу?

Ярость вспыхнула, закрутившись в тугую спираль, готовая вырваться наружу.

Ориф видел ее отголоски в серебре глаз, но не отступил.

– Ты гораздо лучше, чем ты хочешь казаться окружающим тебя людям. Ты закрылся в своем панцире и не даешь своему истинному я выйти на свободу. Почему ты даже не пытаешься стать собой? Почему идешь на поводу того, что тебе навязали?!

Дим из последних сил держал в себе серебряные искры. Этот человек, сидящий перед ним, может сейчас дать ему то, чего она так долго желал.

Но… он не доставит такого удовольствия своим врагам. С него хватит унижений за всю его жизнь!

– Ты даже не понимаешь, кто ты! – Ориф поднялся на ноги. – Твой дар – благословение Таллы! Ты можешь менять жизни, события, даже ход истории. Ты должен познать себя! Поэтому я пришел.

Серебряный вихрь взметнулся к потолку. Стол разнесло в щепы, со звоном осыпались стекла. Орифа отбросило к стене и ударило о стену. Иглы вонзились в ауру врага, вдруг вспыхнувшую всеми цветами, переплетенных между собой стихий.

Проводник. Четырехстихийник. Лжец.

Все вокруг считают его лишь послушной марионеткой своих интриг. Даже те, кого он никогда не видел и не знает, втянули его в свои игры, уверенные в том, что он будет идти у них на поводу.

Ветер влетел сквозь пустые глазницы окон. Димостэнис втянул в себя свежий воздух.

Больше всего его приводило в бешенство то, что вся служба имперской безопасности была построена на фальшивых фундаментах. Теперь надо будет разрушать все основы и отстраивать заново. На это уйдет уйма времени и усилий. Сможет ли он хоть когда-нибудь до конца быть уверен в том, что очистился от этой грязи.

Гнев вновь подкатил к самому горлу. Дим перевел глаза на все еще сидящего на полу человека. Как он хотел свернуть шею этому паршивцу!

Хорошая идея.

Дим не стал удерживать вновь растекающуюся ярость.

Предательство заслуживает смерти.

– Пойдем, – он снял плетение с двери и вышел на улицу.

Бросил в небо импульс. Когда Ориф вышел вслед за ним, ярх уже стоял на земле, опустив крыло перед своим наездником.

– Садись, – зло приказал Иланди.

Мюрдженец довольно ловко забрался на летуна и устроился в седловом углублении. Димостэнис сел сзади, взяв в руки поводья. Хорун оттолкнулся всеми лапами и взмыл в ночное небо.

Клит растерянно стоял посреди разгромленного кабинета.

– Что произошло? – спросил он у только что вернувшегося главы службы. – Опять нападение?

Дим неопределенно пожал плечами. Обвел глазами комнату, остановился на своем помощнике.

– Сэй, – тихо произнес тот, глядя на бледное, словно полотно лицо, – все в порядке?

Иланди кивнул головой.

– Теперь да. Осталось лишь вымести мусор, – он говорил скупо, зло, каждое слово будто давалось ему с трудом. – Вымести. Ха! А может мы и вправду чистильщики?! Сделаем себе герб: «метла и тряпки» и поставим на наши знамена. Как ты думаешь?

– Как скажите, сэй.

– Возьми все дела Орифа. Ознакомься. Оставь себе самое важное, остальное отдай своим людям, пускай работают.

Клит остолбенел, не сводя удивленных глаз со своего начальства. Димостэнис не стал ждать, пока тот придет в себя. Ночь длина – успеет выполнить его распоряжение.

– Как же Ориф? – вопрос помощника догнал его у самого выхода.

– А Орифа больше нет, – вдруг неожиданно спокойно проговорил глава службы и вышел в темноту.

Димостэнис остановился у моста, разделяющего среднюю и нижнюю часть города. Здесь было довольно светло. Свет от огневиков, установленных на кованых перилах, освещал пешеходную часть, словно приглашая прогуляться. Дим бездумно сделал шаг вперед. В голове смешались обрывки мыслей, образов, слов, деяний.

Империя, долина, проводники, неизвестные грани дара. Сознание погружалось в бездну запутанного бреда.

… – ты должен дать Серебряному шанс.

– почему ты даже не пытаешься стать собой? Почему идешь на поводу того, что тебе навязали?!

– я помог прийти пятой стихии…

Дим тихо застонал и оперся ладонями о перила моста. В воде отражались дрожащие язычки пламени. Огневики загорались и за рекой, в нижних кварталах. Почему-то (зачем ему это сейчас?) вся яснее и отчетливее в памяти всплывали разговоры со своим когда-то бывшим первым помощником.

… – империя мне не дом. Проведя пять аров в Астрэйелле, я понял, насколько он мне чужд и противен своими законами и правилами, уничтожающими людей.

– что ты знаешь о людях, о жизни?

– ты когда-нибудь просто гулял по улицам, смотрел по сторонам?

– почему в Астрэйелле принято людей без дара называть смертными? А разве мы, одаренные – бессмертны?»

Димостэнис в раздражении ударил раскрытой ладонью по витому ограждению и зашагал в нижние кварталы.

Много сотен аров в империи насаждалась теория неравенства и превосходства одних подданных его величества над другими. Времена, когда сначала неодаренные уничтожали имеющих дар, а потом наоборот, прошли. Уже можно было все забыть и начать заново. Однако этой вражде никогда не давали утихнуть.

Взять хотя бы его. Не то, чтобы он презирал, ненавидел, унижал людей без дара, но и помыслить, что он будет общаться с ними, он тоже никогда не мог. Это было в крови, шло от предков. В их поместье работают обычные смертные. Их большинство. Те ары, когда он управлял семейным хозяйством, он часто помогал, если к нему обращались за помощью, решал и устранял проблемы, устроил даже приемный день, чтобы выслушивать и принимать жалобы. Лишь потому что это было его обязанностью. Потому что так было надо. Он никогда по-настоящему не проникался их проблемами, не участвовал, не сочувствовал, при этом зная, что многие были ему благодарны за то, что он делает. Ведь он даже не представлял, как живут эти люди.

Дим остановился у одного из домов. Что сейчас происходит за этими стенами?

Конечно, нельзя знать, что происходит за каждой закрытой дверью. Однако он знал, что в Верхнем районе в это время знать собирается под сенью дворцового сада, устраиваются поэтические вечера, устраиваются балы. Одной из любимых занятий молодежи, в том числе и самого Аурино – соревнования по полетам на ярхах, которые проходили в пригороде Эфранора. Душными вечерами, особенно, когда при дворе не устраивались приемы, выходили в парки, раскладывали доски, кидали кости, передвигали шашки. В последние ары, это игра стала настоящим наваждением.

Девицы учились музицировать и вышивать на кружевных платочках свои инициалы, чтобы случайно обронить перед страждущими их кавалерами, показав свое расположение. Молодые люди слагали стихи и завоевывали трофеи на турнирах, устраиваемых по поводу и без. Более взрослые дамы соревновались в званых обедах и танцевальных вечерах, которые перекочевывали от одного знатного дома к другому.

А что каждый день, каждый вечер делали жители нижних кварталов?

В окнах стали появляться блеклые отблески каминов, либо факелов. Дим шел дальше. Вот из одного дома вышли трое – мужчина, женщина и ребенок аров десяти. В руках мальчишка держал конструкцию из нескольких палок, тонкой ткани и длинной веревки. Он видел такие в своем имении еще в детстве, так развлекались деревенские дети, запуская фигуру в воздух. Его подобное никогда не интересовало. Зачем? Если можно сесть на ярха и взлететь самому.

Вот по улице прошла уже не молодая женщина с двумя бидонами в руках. Что она несет? Еду для детей? Объедки соседской собаке? Как здесь принято?

Вот совсем молодая парочка в темных закоулках держатся за руки. Чем дальше он шел и поднимался вверх, тем больше людей встречалось на его пути. На него особо не обращали внимания, несмотря на то что он был одет явно не в ту одежду, которая была принята в этих кварталах. Видимо, его принимали за законника какого-нибудь высшего чина либо одного из проверяющих, число которых перед готовящимся шествием его величества заметно увеличилась на улицах города.

Дим вышел на набережную. Здесь было шумно и оживленно. Правда назвать это центральным местом можно было с трудом. Река, не самая ее лучшая часть, выложенная неровными булыжниками мостовая, каменные вазы с огневиками, даже не в каждой, так чтобы скорее создать иллюзию света, чем реальное освещение. На одном пятачке совсем еще молодая девица пощипывала струны лиры, а еще одна парочка лихо отплясывала под эти заунывные треньканья. Однако весело было всем. Парень закружил свою партнершу, но не успел вовремя перехватить руки, и та с визгом отлетела в сторону, врезавшись в Дима.

Советник замер. Девушка, хохоча, подняла на него взгляд, но дойдя до его глаз, вздрогнула и отшатнулась, пробормотав извинения и поспешив к своим друзьям. Дим вознес молитву богам, что еще в самом начале своего пути убрал щиты, иначе вышла бы крайне неприятная ситуация.

Он свернул с набережной. Улица наиболее преуспевающих жителей нижней части города. Более уютные, ухоженные домишки, у некоторых был даже свой небольшой сад, более светло, чисто, опрятно. Он все время вспоминал глаза той девушки, с которой случайно столкнулся. Веселые и задорные они в мгновение превратились в испуганные и… В них сверкнула явная неприязнь и неприятие. Для обычных смертных одаренные такие же непонятные и чужеродные, как и для шактов те, кто родился без дара. Многие ары их разъединяли. Вряд ли они смогут когда-либо преодолеть эту пропасть.

Вот открылась дверь еще одного дома, из него вышел мужчина примерно его аров. Димостэнис сразу узнал его, хотя они и виделись уже почти два минора назад. Следом за ним выпорхнула девушка, закутанная в плащ. Он подал ей руку и, притянув к себе, что-то зашептал на ушко. Его спутница засмеялась. Радостно и звонко.

Дим замер. Его буквально пригвоздил к месту этот смех. Он тряхнул головой и последовал за парочкой, однако те не спешили, и догонять их не пришлось. Влюбленные стояли посреди улицы. Девушка ласково гладила мужчину по лицу, по волосам, он покрывал поцелуями ее вторую ладошку, потом она перехватила его губы своими. Капюшон сполз с ее головы, открывая волосы, профиль.

Однако Дим уже узнал этот смех. Который изменился. Стал более взрослым и чувственным. Раскованным и проникновенным. И который он никогда не перепутал бы.

В глазах потемнело. Он не чувствовал себя, не видел ничего вокруг, лишь этот смех в ушах и сила неуправляемым потоком свернувшись в тугой комок, поползла по коже серебряными искрами. Он не мог контролировать ее, не мог заставить себя двинуться. Казалось, он не мог даже дышать.

Мужчина заметил его первым. Обернулся. Девушка перехватила взгляд своего кавалера и тоже обернулась. Замерла. Сделала шаг вперед, смотря на неожиданного свидетеля их отношений. Обошла мужчину и встала так, чтобы закрыть его собой.

– Дим, – прошептала она, – я прошу тебя не надо.

Она сделала шаг к нему. Ее губы дрожали.

– Дим, я прошу тебя…

Он больше не мог ее слышать. С трудом преодолевая себя, развернулся и пошел вдоль по улице.

Димостэнис больше не видел людей, гуляющих на набережной, тусклый свет огневиков, гул голосов. Все исчезло. Остался только смех, до сих пор звучащий в ушах.

Потом где-то была река, и мост, и кварталы средней части города. Он шел и шел, не помня, что он делает и что ему нужно. Он просто хотел уйти от этого смеха, он просто хотел больше его не слышать.

Дим не знал, сколько шел и, собственно, куда. Опомнился, только когда почти уткнулся в ограду императорского дворца.

Элени подошла к двери дома. Подняла руку, чтобы постучать, в нерешительности замерла. Прикрыла глаза, проглотила рвавшиеся наружу рыдания. Еще несколько миноров назад, она бы радостно ударила по двери одной из своих, как всегда, неудавшихся формул, чтобы хозяин дома почувствовал ее, а потом с разбегу прыгнула бы в его объятия, смеясь от счастья и радости встречи. Сейчас же между ними встало препятствие, и она не решается сделать даже шаг, чтобы преодолеть его.

Девушка сама не понимала, как это случилось.

Через несколько дней после ее похищения, она спросила, что с тем человеком, который помог ей.

– А что с ним? – равнодушно пожал плечами Дим.

– Он помог мне, нужно его отблагодарить.

Она видела, как в изумлении расширились глаза брата. Все же у него была одна очень нехорошая черта – он всегда пытался казаться хуже, чем он есть. Элени не понимала этого, но всегда мирилась. В тот день она тоже не стала спорить. В один из вечеров, когда она точно знала, что Димостэнис уснул под воздействием настойки, одела просторные рубаху и штаны, закуталась в темный плащ и вышла на улицу. Во дворе отдыхал Хорун.

Дим часто развлекал ее полетами на летуне, поэтому ярх хорошо знал ее. Элени легко забралась на спину и смело взяла в руки поводья.

Они приземлились на пустыре недалеко от моста, где она пряталась. Найти дом человека, оказавшего ей помощь в ту ночь, не составило труда. Гораздо сложнее было постучать в дверь. Девушка несколько раз опускала и поднимала руку, сжимала пальцы в кулак и в бессилии скользила ладонью по гладкому, хорошо отполированному дереву.

– Доброй вам ночи, сэя, – в голосе мужчины разлился целый океан удивления.

– Я хочу поблагодарить вас.

Неловкая пауза. Тяжелое молчание. Смятение. Отчуждение. Темно-синие глаза в обрамлении совсем светлых длинных ресниц. Ей стоило уйти. Ему скорее закрыть дверь за незваной гостьей.

– Я только что сделал травяной напиток. Вы любите мяту?

Все то же нелепое молчание, спрятанное за тонким стеклом чашки. Элени рассматривала убранство дома. Она помнит, как в ту ночь ее удивили огневики, затейливо расставленные по совсем небольшой комнатке, узоры на потолке и изящная лепка на окнах, искусно отделанные стены и со вкусом подобранная мебель хоть и не богатая.

Выдержав полсэта, она, поблагодарив хозяина, накинула плащ, собираясь уходить.

– Завтра ночью на набережной будет празднование в честь Никты31. Хочешь – приходи.

Она пришла.

Было шумно и многолюдно. Наряды по случаю праздника, маски, разукрашенные лица.

– Можно взять тебя за руку? – Энтони чуть наклонился к ней, так как музыка стала играть громче, и стало плохо слышно друг друга. – Я боюсь потерять тебя в этой толпе.

На самом деле людей становилось все больше. Они стекались к набережной со всех улиц нижних и даже средних кварталов. Везде горели факелы, били в барабаны, танцевали, смеялись. Один бойкий кавалер подхватил ее за талию, когда она чуть оторвалась и отстала от своего спутника, и закружил под звуки музыки. Она завизжала от восторга, не забыв прикрыть глаза, так как уже поняла, что главное не смотреть людям в глаза, и тогда от нее не будут шарахаться. Энтони поймал ее, перехватил из рук удалого похитителя и сильнее сжал её пальчики в своей ладони.

В следующую ночь девушка пришла снова. И через ночь. И еще. И еще. Она уже и не помнит, в какую именно одну из этих безумных ночей подошла к нему, прижалась к его губам и замерла. Так как не знала, что делать дальше. Он понял, мягко улыбнулся, притянул к себе.

– Энтони, – мужчина сидел на краю кровати, отвернувшись от нее, – Энтони, – он не реагировал. Элени подползла к нему на коленях и обняла за плечи, стараясь заглянуть в лицо. Он отвернулся, но она успела заметить зажмуренные глаза и слезы, блестевшие на ресницах.

– Энтони, – пролепетала она, и сердце болезненно сжалось. Они никогда не говорили об этом, не обсуждали, даже не упоминали в разговорах. Ту пропасть, которая всей своей безнадежной глубиной лежала между ними.

– Люблю тебя, – прошептал он, – влюбился так, что иногда даже дышать забываю, когда вижу. Никогда такого не было. За все ары. Но не могу тащить тебя на дно бездны. Это слишком несправедливо по отношению к тебе.

– Энтони, – она повернула его к себе. – Я люблю тебя.

– У тебя другая судьба. Нам никогда не преодолеть этого.

– У меня та же судьба, что у тебя.

Он покачал головой.

– Я не должен был даже подходить к тебе.

– У нас одна судьба, – упрямо повторила она, – и будет таковой, даже если ты прогонишь меня.

– Я должен тебя прогнать. Я обязан сделать это. Для тебя.

– Пожалуйста, не надо, – она взяла его руки в свои. – Наши жизни уже пересеклись, и если ты сделаешь то, о чем говоришь, все равно уже ничего не изменишь.

Дверь тихо открылась. Лихорадочно вздохнув и сжав кулаки, девушка вошла в дом. Брат стоял посреди комнаты, ждал ее. Элени подняла на него глаза и тут же опустила. Она причинила ему боль. Никогда не думала, что такое может случиться, но это произошло.

– Прости меня, – прошептала она, не сдерживая слез, которые уже щипали глаза.

– Ты обманула меня. Ты говорила, что будешь слушаться и не будешь делать глупостей, что я могу верить тебе. Ты лгала мне. Ты воспользовалась тем, что я! на самом деле! безгранично доверял тебе, свободой, которую я давал тебе. Ты растоптала все то, что было между нами. Что ты сама же и создавала все ары.

– Дим…, – девушка закрыла лицо руками, – не говори так. Я люблю тебя.

– Ты предала меня. Этот смертный…

– Его зовут Энтони, – тихо, но очень твердо проговорила Элени.

Димостэнис язвительно улыбнулся.

– Это, конечно же, меняет дело. Скажи мне лучше, что у него есть дар. Что я ошибся и просто его не увидел. Я же могу ошибаться?!

– И что!? – закричала она. – Что у него нет дара? Почему это запрещает мне любить его?

– Потому что на это есть закон, – он тоже повысил голос, – который пресекает любые подобные отношения. И сурово карает тех, кто отступил от него.

– Что побежишь к императору? – она размазывала текущие по лицу слезы, зло, смотря на него. – Доложишь ему? Пришлешь за мной законников? Или сам отведешь в подвалы дознавателей?

Дим дернулся, как от удара. Прикрыл глаза, чтобы справиться со своими эмоциями. Элени закрыв лицо ладонями, зарыдала.

– Не обязательно. Я не один, кто знает правила, кто их соблюдает. Любой законник, увидевший вас, как я сегодня, любой сосед, кому ты или твой смертный случайно перейдете дорогу, расскажет о вас, любой, кого вы в той или иной степени оскорбите вашими отношениями или кто просто позавидует тебе или ему.

– Если законы, по которым мы живем – убоги, почему я должна отказываться ради них от своей любви?

– Ни ради них – ради себя, Элени! Ты же должна знать, как наказывают отступников! Его до смерти запытают дознаватели на главной площади на глазах у жадной до подобных зрелищ толпы. Тебе же вырежут хьярт и отправят в ссылку, если конечно выживешь. Никто не в силах будет помочь: ни отец, ни я, ни имя нашего Дома.

– Зачем ты мне рассказываешь всю эту мерзость? – презрительно фыркнула Элени.

Он деланно засмеялся.

– Мерзость, сестренка? Эта мерзость станет твоей жизнью. Потому что ты сама ее выбрала.

– Да! Да! Да! Да!

– Ты – рожденная в одной из самых знатных семей, ты – обладающая силой Шакти, ты – имеющая обеспеченную жизнь и блистательное будущее! Ради чего? Ради нескольких аров призрачной любви!?

– И пускай! Зато они будут счастливыми!

– Какими? – Дим жалостливо смотрел на сестру. – Как вы будет жить? Где? Уедете в какие-нибудь забытые всеми богами селения? Ты будешь закрывать голову темным платком и кутаться в лохмотья, чтобы в тебе не узнали одаренную? Вечно бегать и дрожать, затравленно оглядываясь по сторонам.

– Я люблю его! Люблю! Люблю! Люблю! Мне плевать какое у меня родовое имя! И уже тем более, что у меня есть дар. Плевать, что придется бегать и жить в хижинах. И даже если, как ты говоришь, это всего несколько аров, я готова! Мне не нужна другая судьба! Без него!

Элени закрыла лицо руками.

– О, Боги! – и разрыдалась. Горько и безнадежно. Она стояла – рыдала, ее плечи беспомощно вздрагивали. Каждая ее слеза, словно яд разъедала его душу.

Дим помедлил несколько мгновений. Подошел, обнял. Прижал к себе, как всегда они это делали.

– Малышка моя. Любимая сестренка. Все еще можно вернуть назад. Ведь еще не поздно. Просто тебе надо переступить этот этап своей жизни. Ты еще слишком молода. Хочешь, я поговорю с отцом, и ты отложишь свое обучение в классах? Конечно, это будет трудно, но я что-нибудь придумаю. Ты займешься тем, что тебе нравится. Можешь даже остаться жить здесь. Вместе с Малани, как ты хотела. Только по-честному.

Элени покачала головой.

– Ты о маме подумала? – он зашел с другой стороны. – Об отце? Каково будет им?

– Я не могу без него, – всхлипывала она, уткнувшись носом в его плечо.

– А мы не сможем без тебя, – Димостэнис погладил ее по волосам. – Я не смогу. Я люблю тебя.

Элени покачала головой.

– Тогда почему не можешь понять?

Он взял ее за плечи, чуть отодвинув от себя, чтобы глядеть ей в глаза.

– Поверь мне, если бы у этой истории был хоть один шанс из ста на хороший конец, я бы приложил все свои силы, все возможности, я бы все сделал, чтобы ты была счастлива. Но я знаю, что шансов нет. В империи никогда не будут одобрены такие союзы, и всегда будут жестко пресекаться. Поэтому я не могу принять это.

– Я не могу отказаться от него. Поверь мне тоже, мой самый любимый братик, что мне невыносимо думать о том, что я могу потерять тебя, – она сделала паузу, собралась с духом. –Только если это тоже входит в цену, я готова заплатить и ее.

Дим отпустил ее и отвернулся. Он привел все аргументы.

– Иди в свою комнату. Я поставлю защиту на дом. Без моего разрешения в него никто не войдет и никто не покинет.

– Я была твоей гостьей! А стану пленницей?

– Ты сама сделал свой выбор, – он повысил голос. – Я не хочу терять сестру, из-за детских шалостей. Завтра я отвезу тебя в Такадар32 .

Элени всхлипнула и побежала вверх по лестнице. На самом верху она остановилась, и Дим услышал ее твердый голос.

– Не надо считать, что я маленькая и все пройдет. Этого не будет! И если с Энтони что-нибудь случится, я все равно разделю его судьбу.

Димостэнис закрыл лицо ладонями. Замер. Каждый вздох приносил боль. Разбитые на осколки душа и тело. Так, наверное, бывает, когда рушится мир. Теряются ориентиры. Размываются границы.

Преодолевая себя, он сделал шаг. Надо продолжать путь. У него осталась еще одна твердыня. Оплот его жизни, где он сможет отдышаться, склеить осколки, набраться сил.

Царство голубых цветов и зеркальных озер…

В дверь аккуратно постучали. Стояла глубокая ночь. Несколько сэтов оставалось до начала празднования в честь восхождения на престол правящей династии. Последние дни превратились в клубок нервов и постоянной работы. В этой круговерти тонули горечь и отчаяние последних событий. Правда в мены отдыха нет да нет всплывали в памяти неприступная холодность сестры, горделивый профиль, когда, отвернувшись от него всю дорогу в Такадар, она смотрела в окно экипажа, отчаянная надежда, пылающая в ее глазах, когда в последний раз бросила на него взгляд, боль, переплетенная с мольбой. А еще ночь, и ярх, и гордо выпрямленная спина человека, которого он привык считать другом.