скачать книгу бесплатно
Она уже пообщалась с театральным начальством, наверняка сообщила про Петренко, но спокойно сидела на своем месте, и явно ждала его, не пыталась соскочить, сбежать, сославшись на гнев Эдички-«педички», как давно за глаза, а иной раз и в глаза театральная братия именовала «главного по тарелочкам» в «Синеве». Бердянский рывком открыл заднюю дверь, поставил звякнувший пакет на сиденье и, запрыгнув за руль, нетерпеливо велел:
– Ну, теперь ты командуй, штурман, показывай, куда ехать?
– Штурман из меня – как из одной вещи пуля, а живу я в том же переулке, что и Андрей. Через два дома, около посольства Омана. Сообразишь, как проехать? – она положила мобильный телефон в карман его куртки… и вдруг прижалась головой к плечу, глубоко вдохнула запах Павла – смесь французского одеколона, табака, кожи и еще чего-то странного, похожего на театральный грим… или редкий, дикий цветок из тропического леса.
«Боже… Бердянский… Это же мой Бердянский, гимнаст из цирка… Я, наверное, сплю… но какой это классный сон…» – она прижала губы к его шее и ощутила, как Павел вздрогнул…
– Эээ… быстрее всего было бы сразу повернуть направо, но там «кирпич», одностороннее движение, видишь знак? Поехали кругом, бешеной собаке семь верст не крюк! – лихорадочно выкрутил стартер, сдернул передачу с нейтралки и втопил педаль газа в пол. «Ауди» обиженно рыкнула и почти прыгнула с места в карьер, выдавая нетерпение своего владельца.
«Так… спокойно приятель, а то нырнем с парапета в канал и нахрен утопимся… спокойно… тут езды – от силы три минуты… потерпи, дружок…» – увещевал он своего бойца, готового к марш-броску, а сам при этом улыбался Марии, стараясь не превращать маску светской любезности в оскал голодного зверя… Черная тень все еще касалась его между лопаток, и прогнать ее могли только женские руки, такие белые и ласковые…
***
Мария и Павел толком не помнили, как оказались на этаже, после того, как в тесном лифте вновь набросились друг на друга с жадными поцелуями… На лестничной площадке они едва не сбили с ног соседку, как назло, вышедшую на дневную прогулку со своей клюкой, собакой и авоськой.
– Батюшки святы, осторожнее, молодежь!.. – заворчала старушка, а собака залилась сердитым лаем. – Смотрите, что ль, по сторонам, куда вас только чёрт несёт?! Ни стыда, ни совести у вас нет! Бесстыдники, тьфу!
– Извините… – рассеянно пролепетала Мария, дрожащими руками пытаясь открыть замок – это удалось бы сделать быстрее, если бы не Павел, прижимавшийся к ней сзади и не согласный отпустить хотя бы на миллиметр.
– Паша!.. – замок щелкнул, дверь подалась, но злобная старушенция успела пустить в спину парфянскую стрелу:
– Пааша! Раньше-то Хулио был, а потом еще Виталик… Бессовестная! Куда только мать твоя смотрит!..
– Идите уже, бабуля, лифт уедет! – Павел отмахнулся от этой дряхлой носительницы замшелой советской морали, и, едва дверь открылась, буквально на руках внес Марию в ее дом. В темной прихожей на него пахнуло кофе, ванильным табаком и… чем-то или кем-то меховым… но сейчас больше всего он желал впитывать только ее запах – запах страстно желаемой женщины, готовой принять его.
– Мииааау! – донеслось откуда-то сверху, с полки для шляп, потом нечто огромное завозилось, развернулось, поднялось на лапы – и два ярких, янтарно-желтых глаза пристально уставились прямо в глаза незваному гостю.
– Знакомьтесь… Урфин – это Павел, Павел – это Урфин… – Мария торопливо представила кота и мужчину друг другу, а сама, кое-как скинув ботинки и пальто, отобрала у Бердянского пакет и поспешно пробралась на кухню.
– Маааау, – басовито пророкотал Урфин, и прежде чем Бердянский успел опомниться, тушка весом по меньшей мере килограммов в семь приземлилась ему на плечи, утопив в коже куртки острые когти…
– Уау? – раздалось теперь уже над ухом, и Павлу послышался в этом мявке что-то нелюбезное, вроде – «Какого хрена?»
– Паша, прости пожалуйста! – крикнула Мария из кухни. – Гони его… он просто не любит чужих мужчин…
– Аааа… это тот самый дракон, что стережет принцессу в башне и жрет неправильных принцев? – к счастью, Мария освободила его от пакета, и, действуя обеими руками, он стащил нахального котяру со своей шеи и, крепко зафиксировав перед собой, свирепо сузил глаза:
– Я тебя не боюсь, хищник ты рыжемордый! Я те не Хулио какой-то там… а Бердянский! Слыхал?
– Мрррррааааууу! – завопил кот, явно желая сказать – «Я вас презираю, Бердянский!» – и начал выкручиваться из захвата, давая понять, что дорого продаст свою пушистую шкуру.
– Ах ты, засранец! Брысь отсюда! – решив, что располосованные запястья ему совершенно ни к чему, Павел отбросил кота в сторону кухни. Урфин мягко приземлился на все четыре лапы, брезгливо отряхнулся и с неожиданной грацией поскакал на кухню, где закатил хозяйке форменную истерику…
– Сейчас, мальчик, сейчас… Полсекундочки… – Мария спешно открывала баночку с консервированной форелью, и, выкладывая розово-серебристое содержимое в хрустальную миску, виновато улыбнулась Бердянскому, вошедшему на кухню вслед за котом:
– Я его покормлю, иначе он не даст нам… ммм… будет мешать.
– Уау-Уау, -мстительно подтвердил Урфин и, вспрыгнув на стол, принялся жадно есть, то и дело поглядывая на незнакомца, что без приглашения вторгся на его территорию.
– Угу… главное, чтоб в ботинки мне не нассал из мести. Нассыт – пожалеет, что такой рыжий на свет родился… – Павел стянул и кинул на табурет куртку, расстегнул рубашку, подступив к пакету, принялся выгружать содержимое на свободную часть стола, и проворчал, подозрительно косясь на мохнатую тушку в непосредственной близи от продуктов:
– Он у тебя что, не может есть на полу, как нормально воспитанное животное?
– Так, Бердянский… – Мария с неожиданной силой схватила Павла за запястье и развернула к себе. – Слушай и запоминай. Во-первых, мой кот живет со мной уже пять лет, а тебя я знаю всего неделю. Во-вторых, он не «животное», а мой друг и член семьи, и это его дом. В-третьих, он очень умный, и если захочет отомстить – найдет для этого менее вульгарный способ, чем ссать в ботинки. И в-четвертых – я сама тебе туда нассу, если ты его когда-нибудь хоть пальцем тронешь… Понятно?
Пока Мария распекала его с нешуточным и непритворным гневом, Павел, едва слушая, пожирал ее жадным взглядом, и, улучив момент, сам поймал и сжал тонкое запястье:
– Ууу… тигрица ты моя свирепая… ну, прости, не знал, что он тут главный квартиросъемщик…
– Павел, я совершенно серьезно…
– Ладно, пусть жрет и к нам не лезет, это все, что я от него хочу в данный момент… А демаркационную линию мы как-нибудь потом проведем… Маш, хватит, иди ко мне! – он потянул ее за собой, туда, где можно было, наконец, оставить все суеты этого непростого утра и забыть обо всем на свете, включая рыжего разбойника…
Она подчинилась, обнялась с ним и дала увлечь себя в спальню. Захлопнув дверь, Бердянский накинулся на Марию, сжал крепко, до боли, и, обжигая ей шею своим дыханием, принялся стягивать с нее блузку и джинсы…
Кивнул вниз:
– Помоги… – она легко расстегнула на нем ремень, но не сразу справилась с тугой верхней пуговицей и молнией, и Павел, действуя одной рукой, все сделал сам.
Мария вышагнула из упавших на пол джинсов, сбросила блузку и осталась в одном белье… вместо того, чтобы прижаться к любовнику, она вдруг отступила назад и впилась в него восхищенным взором, не зная, как выразить словами, насколько он ей нравится, и смогла только выдохнуть его имя:
– Паша!..
Довольный произведенным эффектом, он хищно улыбнулся и ловким отточенным движением стриптизера оголил торс – потянул рубашку вниз, а затем резко распахнул… Качнул бедрами, чтобы джинсы сползли чуть ниже, но не упали, и тут же, быстро выстрелив руками вперед, заарканил Марию рубашкой и притянул к себе, как законную добычу…
Она застонала и обхватила его за бедра, он припал губами к ключице, медленно, широко провел языком вверх, вынудив любовницу запрокинуть голову и полностью открыть шею для его жадного рта…
Мария переступила, шире раздвинула ноги и сама двинулась ему навстречу, плавно, как в румбе или ламбаде, низом живота потерлась о его член, прижалась теснее, и снова потерлась, так что он смог ощутить ее влажный жар…
Бердянский сдержанно застонал, переместил одну руку на ее ягодицы и притиснул еще сильнее, а второй уже нащупал застежку у нее на спине. Через секунду бюстгальтер полетел куда-то в сторону… Ладонь Павла скользнула по лопатке, поднялась вверх, лаская, легла на плечо – и спустилась к желанным полушариям груди.
– Какая ты!.. – мягко сжимая обе груди, он жадно приник ртом к острому соску, вобрал вкус своей новой женщины, вдохнул свежий и теплый запах ее кожи… Член уже изнемогал в тесных плавках, истекал смазкой, а дразнящий запах Марии призывал, упрашивал взять ее быстро, жадно…
– Паша… Пашенька, пожалуйста… – едва не всхлипывая, зашептала она, накрыла ладонью его член и наконец-то полностью высвободила из трусов. – Я умру, если ты меня сейчас же не… трахнешь!…
– Трахну!.. Хочу… хочу тебя всю… – прошептал куда-то в шею, под роскошную темную волну волос, пахнущих цветами и морем… Подхватил ее под бедра, и, развернув, опустил бережно на постель. Провел ладонями вниз, стащил с нее промокшие трусы, устраняя последнюю преграду, и чуть отстранился, спешно избавляясь от всего лишнего… Мария протестующе застонала, и он, горя таким же нетерпением, приник к ней, властно раздвинул бедра, потерся головкой члена о текущий вход, и… со стоном вошел, лег сверху, резко двинул бедрами раз, другой, третий, врываясь в податливое, полностью раскрытое для него тело…
Мария обхватила его руками, ногами, губами нашла его губы, она отвечала заданному ритму точными, плавными движениями, и, чувствуя, как напряженный член глубоко и сильно входит в нее, выстанывала:
– Паша!.. Паша!.. – и Павел впервые узнал, как дико его может возбуждать звук собственного имени… не меньше, чем восхитительно тесные и горячие створки, что обнимали его бойца…
– Ммммм… ооооо… дааа…. дааа…. ты моя…. моя хороошая… – его басовитый голос стал совсем низким и вибрировал в такт, прокатываясь по всему телу, передавая ей сладкую судорогу…
– Боже, я сейчас кончу, Паша… – прошептала она и в следующую секунду так сжалась вокруг него, и еще раз, и еще, с громкими стонами, истекая, и призывая его:
– Паааашааа!.. – что ошибиться в природе ее наслаждения было невозможно. За пару минут он довел свою женщину до сильнейшего оргазма… всем собой… не одним только членом… И тут же сам ощутил, что вот-вот прольется, запоздало дернулся назад, но она удержала, не выпустила бойца, пожелала пленить его полностью… и Павел, низко рыча, кончил в нее несколькими мощными струями…
Машины ладони, крепко вжимавшиеся в спину, ее жаркие бедра, ее мягкий живот приняли его целиком, окутав белым сиянием, укрыв собой, и черная тень опозорено капитулировала, уползла прочь…
Глава 6. Укрощение строптивой
…После легкого полдника, кофе с пирожными и пары алкогольных коктейлей (Мария смешала их собственноручно, обнаружив немалую сноровку, хотя и отрицала свое знакомство с барными традициями) Бердянский ощутил себя полностью готовым к очередному раунду любовных утех – но его постигло жестокое разочарование… Вместо того, чтобы охотно поддаться соблазну и пасть в объятия дона Жуана, дона Анна заявила, что «хорошенького понемножку», и вообще им обоим пора вернуться в реальный мир.
– Ммммм… и куда же, по-твоему, нам надо возвращаться? – уточнил Павел, все еще надеясь, что Маша просто дразнит его, и потянулся руками к ее бедрам, а губами – к губам. Она не смогла устоять и ответила на жадный поцелуй, но уложить себя на спину уже не позволила, и осталась непреклонна:
– Мне нужно на работу… а у тебя… у тебя тоже наверняка найдутся какие-то дела.
Дела у него и впрямь были – вечерний спектакль, перед которым он собирался завернуть в автосервис, поменять масло своей старушке «ауди» и заодно переобуть ее на зиму… но страшное происшествие с Андреем, неожиданно и нелогично, как в пьяном сне, перетекшее в страстное свидание, поменяло все планы, и не сказать, что бы Павел об этом жалел. Наоборот… в уютной Машиной квартире ему было так хорошо, что совсем не хотелось уходить в стылую ноябрьскую изморозь. Он надеялся проваляться на удобном диване по крайне мере до четырех, и даже подумывал пропустить разминку, явиться только на грим. Положа руку на чресла – Машенька того стоила.
Давненько у него не было такого сексуального марафона прямо с утра… и такой горячей девчонки, напрочь лишенной комплексов и жеманства.
Тело любовницы манило, притягивало магнитом удовольствия, и бойцу Бердянского раз за разом хватало совсем короткого тайм-аута, чтобы снова встать по стойке «смирно»… и эта стойкость неизменно вознаграждалась самым приятным и пылким образом.
Многочисленные подружки, и одноразовые, и более-менее постоянные, оказываясь с Павлом в одной постели, отнюдь не спешили с ним расстаться, и всеми правдами и неправдами старались удержать рядом подольше. Он привык к сумасшедшим прощальным поцелуям, слезам и мольбам:
«Пашенька, Пашенька, ну еще полчасика, хочешь кофе?..» и трепетным вопросам: «Ты позвонишь мне?.. Мы скоро увидимся?»
На фоне подобных воспоминаний Машин трудовой энтузиазм – ей, видите ли, срочно надо на работу! – вкупе с иронической фразой:
– На этом наш экипаж прощается с вами… – вызывали в Павле странное чувство, очень похожее на обиду…
Она все-таки выпроводила его, так что в результате он успел и в автосервис, и на разминку перед спектаклем, где из крови окончательно выветрился алкоголь, но не желание. И вопрос: «Что же это все-таки было?» – так и застрял в мозгу Бердянского беспокоящей иглой.
Да еще не давали покоя две фотографии, стоявшие у Марии на книжной полке, и случайно им замеченные, когда он подошел открыть форточку… На одной – какой-то черноволосый белозубый красавчик, явно не русского происхождения, улыбается прямо в камеру, стоя в расслабленной позе, с бокалом вина на фоне красивого места, подозрительно похожего на парк Гуэль в Барселоне…
А на второй – он же, в аффектированной позе разящего матадора, облаченный в национальный испанский костюм, со всеми причиндалами – круглой шляпой, короткой жилеткой-болеро, широким кожаным поясом… Напротив него, точнее, почти под ним, как загнанная добыча, запрокинулась Мария… он даже не сразу ее узнал в черно-алом платье со множеством оборок, с высокой строгой прической, украшенной серебряным гребнем, со страстным, страдающим лицом…
На обороте этого фото была надпись по-испански:
«Para la bella Maria del corazon enamorado Julio Lopez – recuerdo de mi amor loco… Adios, querida!.. Festival flamenco. Barcelona, 05.17.1995»
Едва Маша заметила, что он разглядывает эти фото, как подскочила и отобрала, сунула куда-то между книгами, а на попытки выяснить, кто такой для нее этот Хулио, уклончиво ответила, что «больше никто». Но по ее затуманившемуся взгляду видно было, что этот самый красавчик-испанец до сих пор что-то для нее значит… и судя по всему, немало, раз хранит его снимки прямо в спальне.
Вспомнив об этих злосчастных фото уже в гримерке, сидя перед зеркалом и подрисовывая себе «итальянские» глаза, Бердянский ощутил, что злится. Злится и… ревнует?
«Да ну, что за ерунда! Ну потрахался от души с симпатичной девкой, что теперь, жениться на ней, что ли? Еще чего не хватало!» – но голос внутреннего скептика и циника, всегда помогавший ему откручиваться от назойливых поклонниц, на сей раз прозвучал как-то неубедительно… Танцевальная мизансцена, запечатленная камерой, очень даже хорошо объясняла, откуда у Марии такая нездешняя грация и королевская осанка – плюс чувство баланса, но совершенно не проливала свет на то, почему она торчит в официантках, а не блистает в народном ансамбле или в труппе музыкального театра…
Его размышления прервало появление в гримерке Димона Минаева и Мишки Ширкина, которые тоже играли в сегодняшнем спектакле и наконец-то пришли готовиться (на разминку эти два остолопа не сочли нужным явиться, поскольку не участвовали в танцевальных связках).
– О, Бердянский, ты уже тут – и даже трезвёхонек? – Минаев хлопнул его по спине так, что Павел едва не проткнул себе глаз карандашом, которым заканчивал подводку.
– Ссссс, придурок, осторожнее!
– Да ладно, если окривеешь, будешь Кутузова играть. Или Нельсона! – хохотнул приятель и, плюхнувшись в соседнее кресло, включил лампочки над гримировальным столом. – Слыхал уже, что наш Андрюха с сердцем в реанимацию загремел? Пипец вообще, как он с таким заболеванием один живет… А прикинь, Пашка, он, похоже, тебя в кои-то веки обскакал!
– В смысле?
– В коромысле! Мне, короче, птичка начирикала, что Андрюшку в больничку наша новенькая цыпочка из кафе отвезла! Стало быть, у него с ней кое-что быыыыыло… Она горячая штучка, сразу видно… Вот и ухайдокала, видать, парня до сердечного приступа!
– Да не было у них ничего, расслабься!
– Ой, ты-то откуда знаешь?
– Я тоже там был!
– Чего?… Вы это… на троих, что ли?.. Фигасе, что деется!
Павел снова почувствовал вспышку злости и раздражения от того, что приятелю в голову могла закрасться столь пошлая фантазия про него, Машу и Андрея, и что по театру уже поползли первые сплетни, никак не соответствующие реальным фактам. Это безобразие нужно немедленно пресечь в корне:
– Так, Минаев, хорош разные извращения придумывать! Мне Дрон утром позвонил, просил ему лекарство сердечное срочно привезти, а когда я приехал, там уже скорая была. А Машка… она просто живет неподалеку, как выяснилось.
– Угу. И с утра пораньше заходит к нему по-соседски, за солью, за спичками? – фыркнул Мишка, предпочитавший помалкивать, но сидевший рядом с огромным ухом.
– Иди к черту, Ширкин! Она просто помогла мне вещи для Андрюхи собрать и отвезти в Первую Градскую.
– Мааашка? – Димон был вовсе не такой дурак, каким иной раз прикидывался, и его чуткое ухо тут же уловило то, что выдало Павла с головой.
«Эх, прокололся…»
Ладно, раз все равно сплетен не избежать, то пусть уж он сам будет их источником:
– Ну да, мы с ней после больницы выпили по бокалу мартини, и я ее уложил. Так что, Дэн, ты точно в пролете, как и все остальные.
– Чего это остальные в пролете? – снова оскалился Ширкин. – Ты на ней, что ли, отметку поставил – «частная собственность»?
– На ней нет, а вот тебе бланш поставлю. Если будешь к ней яйца свои еврейские подкатывать.
– Бердянский, сукин ты сын, я хочу тебе сказать…
– Эй, Миш, погоди, погоди… – Димон широко распахнул свои и без того огромные глаза. – Тут, по-моему, дело серьезное, и мы теряем пациента… Паш… а Паш… ты что, влюбился?
– Кто? Я? – Бердянский вскочил, встал в характерную позу Петруччо – своего неистового персонажа из грядущего спектакля – и продекламировал подходящий отрывок:
– Рожден я, чтобы укротить её
И сделать кошку дикую – котенком,
Обычной милою домашней киской!
Потом склонился вперед, приглашая обоих приятелей послушать нечто секретное и добавил уже своими словами:
– Скорее влюбится она в меня,
чем я её поддамся чарам,
не будь Бердянским я!
Вот слово вам моё, друзья!
