Тайбарей

К приходу хозяина все дела были сделаны, еда приготовлена.

Илья велел Акулине накормить Василия, что незамедлительно исполнилось. Акулина подсела к Василию, положив его голову себе на ноги выше колен, принялась его кормить, уже проснувшегося, как маленького, из своих рук. Акулина и Илья сели в сторонке, о чём-то тихо переговариваясь на ненецком языке.

Полумрак внутри освещала только керосиновая лампа «летучая мышь», которую зажигали экономно от случая к случаю, чтобы дольше ею пользоваться из-за нехватки керосина и фитилей. Раздобыть керосин можно только у купцов или залётных басурман с морских судов, больше его нигде не взять. Обычно света хватало от топящейся железной печурки. Она имелась у них, но отсутствовала у других тундровых жителей, которые пользовались простым очагом.

Сейчас «летучая мышь» светила по случаю дорогого гостя, которые навещают в тундре довольно нечасто.

– Ты вот что, – сказал Илья Василию, – Завтра полежи ещё здесь, мне надо всё для тебя приготовить и вывезти остатки того, что мы оставили, если, конечно, без нас там не похозяйничают песцы. Они хоть и осторожные зверюги, но с голоду заходят, куда угодно. Акулину я оставлю за тобой ухаживать, а мы с Матрёной вдвоём справимся.

– Ты, Илья, со мной обращаешься, как с маленьким. Я вполне здоров и работоспособен, могу помогать.

– Лежи уж пока, помощник. Завтра на свету Акулина рану тебе перевяжет и осмотрит, а уж потом будем рассуждать.

Хозяева ещё долго в темноте что-то делали, а Василия опять сморил сон, то ль от прошедших переживаний, то ли от потери крови и наступившей слабости. Вставать ему запретили, поэтому ничего не оставалось, как прикрыть глаза и дремать. Он явно видел Акулину, сидящую на нём и что есть мощи давящую на рану, отчего было так больно, что из глаз сыпались искры, его бросало в пот и в жар. Охотник что-то хотел сказать, но не мог. Слова где-то по пути наружу застревали и не вырывались. От этого бессилия, что он не может попросить не причинять такую боль, становилось совсем не по себе. Акулина растворялась и куда-то уплывала. Василий пытался её удержать, но в руках оказывался только воздух. Вместо неё появилась Матрёна у самого лица и, наклонившись к нему, прикоснулась ко лбу. От этого прикосновения он и проснулся.

Нога и в самом деле болела.

– У него жар, – сказала Матрёна.

Она приложила ко лбу смоченную водой холодную тряпку.

Матрёна заговорила с Акулиной, после чего та легла рядом с Василием, отступившись от всех нескончаемых домашних дел.

– Штаны твои почти высохли, завтра зашью, – сказала она, – Мать велела за тобой смотреть.

Акулина поправила на лбу мужчины тряпку, перевернув её другой, более холодной, стороной. Она провела рукой сверху вниз по телу Василия, почувствовав его готовность не забывать о своих мужских обязанностях.

– Ты весь сырой, – сказала она, – Немножко отдохни и полежи, отвар остынет, я дам тебе попить.

– Как-то нехорошо я у вас загостился, – проговорил Василий, – Со мной одни хлопоты.

– Мне эти хлопоты приятны, не хотелось бы отпускать, но рану надо лечить и не здесь, а у доктора. Мы лечимся сами, поэтому у нас только свои нехитрые и немудрые лекарства.

– Ты для меня тоже, как лекарство, я чувствую, что завтра поправлюсь.

– Поправишься обязательно! – прошептала девушка, плотно прижимаясь к горячему телу Василия, – Я тебя обязательно вылечу, – она взяла его руку и положила на себя.

Утром, к сожалению, Василию лучше не стало, его бросало то в жар, то в холод, но он бодрился и старался показать, что у него всё хорошо.

Илья и Матрёна уехали рано, ещё затемно. Василий, не забыв исполнить свою главную обязанность, отпустил Акулину зашивать порванные штаны, чтобы быть готовым к отъезду.

– Мне нельзя раскисать, Илья сказал, что повезёт меня домой, – сказал он, – Поэтому я должен быть бодр и весел, чтобы ничем не досаждать хозяев.

– А меня оставишь тут? – спросила на всякий случай Акулина.

– Могу увезти тебя к моей жене, только вряд ли она обрадуется.

– Я пошутила, но отпускать тебя не хочу, а оставить тут не могу. Поезжай к доктору, может, когда-нибудь меня в тундре найдёшь…

Закончив шить, Акулина села верхом на Василия и сказала:

– Забирай свои штаны, они готовы, чистые и почти целые, скоро приедут родители.

– Пока не приехали, иди ко мне, – Василий сгрёб девушку в охапку и сдавил в железных объятиях.

– Ты наверно хочешь меня сделать инвалидом, сейчас ты не похож на больного.

– А на кого похож?

– Похож…, – девушка замялась, – Похож на моего принца из сказки. Ты появился из снежного горизонта и здесь меня нашёл. Почему-то я так всё себе и представляла, что придёт принц и меня заберёт. Только ты принц не настоящий.

– А какой же? – опешил Василий.

– Ты больше похож на охотника.

– Я сначала был оленем, а потом стал охотником. У тебя много оленей, выбирай любого принца.

– Мне никого не надо, я уже выбрала, мой отец выбрал тебя, значит, тебе и быть моим принцем. Я хочу, чтобы у меня был от тебя сын Тайбарей. Мама мне сказала, чтобы я во всём тебя слушалась.

– Тогда проблем нет! Ты очень послушная, умная и красивая. И наверно ты самая белая. Я никогда не видел, такого белого тела, как снег.

– На самом деле никаких принцев нет, а есть просто люди, – задумчиво сказала Акулина.

– Кто тебе такое сказал, что нет принцев?

– Люди говорят…

– Где же ты видела людей, если их близко нет совсем?

– Они есть, только их не видно. Люди всегда говорят правду. Мы их не слышим, но они есть, где-то очень много людей, они в заморских странах, где нет снега – так говорил мне маленькой папа. Отпускай меня, уже пора. Родители должны подъехать. У меня хоть и есть разрешение, но я не хочу, чтобы они видели нас…, – она запнулась, – Вместе.

Акулина встала и подала Василию штаны.

– Одевай! – сказала она, – Если хочешь, могу я их тебе одеть.

– Ещё чего скажешь! Я же не инвалид какой-нибудь, руки есть, и одна целая нога есть, справлюсь.

«Всё когда-то заканчивается», – подумал Василий, – «Закончилось и это моё нежданное приключение. Думал ли я, что встречу такую дичь! Никто не ведает, что нас ждёт в жизни. Дважды за короткое время пострадал, изведав настоящие приключения».

Акулина больше не подходила, занимаясь какими-то делами. А, может, она думала о предстоящей разлуке, отчего её настроение совсем испортилось.

Родители приехали очень быстро, день только начал набирать силу. Удивительно, но оставленные припасы никто не тронул, скорее всего обитателей тундры отпугивал запах медведя.

Василий, одевшись, вышел, прыгая на здоровой ноге, из чума.

– Ты уже бегом бегаешь! – воскликнул Илья.

– Не так чтобы, но передвигаюсь.

– Тогда собирайся. Вещи твои нехитрые загрузим и гостинцы тоже. Тебе останется только сесть самому. Прощайся и поедем, я даже заходить не буду. Чай мы попили в тундре. Надеюсь, с Акулькой ты попрощался, – Илья хитро взглянул на Василия, – А вот и она! – воскликнул он, увидев Акулину.

Акулина подошла к Василию и молча повела его к нартам, помогая прыгать на одной ноге.

Мороз разыгрался не на шутку, пощипывал лицо и нос. Илья этого не замечал, а Василий ощутил сразу, не оправившись от своего болезненного состояния.

Матрёна принесла какую-то шкуру и укрыла в санях севшего Василия, укутав тщательно его ноги. Василия провожали, как самого родного человека.

Вскоре рванувшая с места упряжка скрылась в морозной дымке.

Акулина пыталась держаться и не выдавать своё внутренне состояние, но, с другой стороны, ей некого было стесняться и опасаться. Мать знала её наизусть и видела насквозь. Мать, которая её родила и вырастила, переживала вместе с ней и не меньше её. Девушка знала, что родители прежде всего стараются для неё, чтобы ей было хорошо. Отец строгий, но справедливый и его рассуждения о женихах не беспочвенны. Можно просидеть в чуме всю жизнь и никого не дождаться. Она научилась понимать тундру, готовить, изучила охотничьи навыки, умела рыбачить. Даже из винтовки отец разрешил ей выстрелить, но только один раз и не потому, что жалко или опасно, а только потому, что он берёг патроны, которые ценились здесь, в тундре, сильнее золота. Их негде взять, винтовка-то заграничная! А те, которые временами навещают их места, не всегда имеют необходимое снаряжение. Выменять патроны нет проблем, но надо, чтобы они подходили к винтовке. Можно, конечно, приобрести другое оружие, но отцу нравилась именно эта винтовка, которая ему пригодилась не один раз и которая работала безотказно. А после встречи с медведем он будет ценить её ещё пуще прежнего.

Девушка пыталась что-то делать, беспрекословно слушалась мать, выполняя её поручения, но мыслями витала где-то далеко, точнее, не далеко, а находилась рядом с Василием здесь, в их чуме.

Мать заставила её выносить из чума оленьи шкуры, перетрясать их на морозе и чистить снегом. С тех пор, как приехал Василий, приборка в чуме не выполнялась. Сейчас, когда они остались вдвоём, самое время привести всё в порядок, чтобы к возвращению хозяина не возникало повода для упрёков в их адрес.

Матрёна мысленно решила не донимать разговорами дочь и дать возможность побыть ей наедине со своими мыслями. Уж кто-кто, а она-то знала с высоты своих прожитых лет каково это расставаться с любимым человеком. Ей много раз приходилось расставаться с мужем на длительное время по разным причинам и каждый раз возникали какие-то переживания в период ожидания его прибытия. Одной в тундре скучно и неуютно, хотя работы прибавляется вдвойне. Она и училась всему, чтобы быть в семье незаменимой помощницей. Не сумела сделать только одно – родить сына. Тут уж никто не может ни приказать, ни заставить. Она ездила даже к доктору, но диагноз оказался твёрдый и жестокий: детей у неё больше не будет. На самом деле она не Тайбарей, а стала Тайбареем, когда переехала жить к мужу. Фамилию сменила, не имея никаких документов. Да и зачем ей здесь в безлюдной тундре какие-то документы! Как была она неграмотной с детства, так и осталась. Ремесло предков она не забыла и вряд ли когда-то забудет. А другой жизни в тундре нет!

Она сейчас умышленно нагружала дочь работой, чтобы та немного могла прийти в себя, опомниться и побыть наедине с собой.

– Акулька, нать ешче занести хворосту для печки, – сказала она на русском, но не совсем литературном языке.

– Хорошо, мама, я сделаю, а ты бы отдохнула немного.

– Утром нать проверить капканы, – дальше она перешла на родной язык, продолжая что-то объяснять, втолковывать и поучать, не очень обращая внимание на то, слушает её дочь или нет.

Акулина продолжала трясти шкуры, хотя вытряхивать и чистить было уже нечего. Останавливаться она не хотела, чтобы побыть немного одной. Василий не выходил из головы, хотя она прекрасно понимала, что взяла чужое и должна это вернуть обратно. Девушка прокручивала в своей голове всё, что произошло с момента его появления и до отъезда. Дальше предстояло жить одной с родителями, как жила она до его появления долгое время.

Знала она по рассказам других, что люди встречаются, знакомятся, и потом живут вместе, но не имела никакого представления, как на самом деле это происходит и не думала, что будет так переживать, впервые почувствовала обнявшего её мёртвой хваткой мужчину, его тело, его запах, его желание, граничащее с неудержимой силой обладать ею и подчинять своей воле.

Мороз крепчал. Пришлось зайти внутрь и расстилать шкуры обратно по своим местам для ночлега., затем идти за хворостом и топить печь. Укрывшись шкурами, можно ночевать и так, приходилось это делать не раз, но вылезать из-под шкур потом очень холодно и неуютно. Иногда она спала в длинных пимах и меховой жилетке. Было и такое. Оно происходит, когда нет запаса дров и негде их поблизости взять. А если есть дрова, лучше поддерживать очаг и не давать остывать в морозную и ветреную погоду печке. Тогда внутри тепло и не надо о тепле думать. Но это в том случае, если есть дрова, если они рядом или неподалёку, чтобы их в случае необходимости можно было бы подвезти на нартах.

Сейчас она уселась у печки, наблюдая, как огонь поглощает плавник – деревянные палки и ветки, выброшенные морем на берег. Этот запас дров неистощим, если его подвезти в нужное время и в нужное место на оленьей упряжке. Реки и речушки, впадающие в море, выносят плавник из глубины континента, особенно в половодье, когда вода смывает всё, что плохо лежит, на своём пути к морю. Такими дровами пользуются все жители побережья благодарные неистощимым кладовым природы.

Печурка разгорелась и источала из своего железного нутра жар.

Мать не дала спокойно посидеть и заставила выполнять очередное поручение, сказав:

– Отец вернётся, должен увидеть порядок и быть накормлен, он старается ради тебя.

– Я знаю, – только и промолвила Акулина.

А Тайбарей, немного не доехав, остановил упряжку якобы для её осмотра, затем повернулся к Василию и сказал:

– Я, Вася, добро не забываю, но и ты меня пойми правильно. Ты был не только мой гость, но получил самое дорогое, что у меня есть, мою дочь. Мне от тебя ничего не надо, но, если не получится внук, придётся тебе гостить у меня ещё раз, так и знай. Моё решение твёрдое и не обсуждается. Я знаю все твои тропы, в любом случае найду, в любом уголке тундры, говорю это я тебе один на один и второй раз этот разговор заводить не буду. Не пытайся от меня где-то спрятаться, а, если всё хорошо, я ничем тебя не обижу и не буду преследовать. Захочешь повидаться – буду рад тебя видеть! А сейчас мы уже почти приехали, сдам тебя из рук в руки семье, поправляйся.

Илья отвернулся к оленям и ткнул хореем вожака. Упряжка рванула с места и помчалась к домикам, затерявшимся в этом белоснежном краю.

Про этот разговор Акулина ничего не знала и даже не догадывалась. Она любила своего отца, свято ему верила и считала, что всё, что произошло, так и должно быть. Так происходило не только у них, но и в других семьях тоже. Иногда в детстве приходилось слушать длинные рассказы, когда оленеводы встречались и делились последними новостями, обсуждая погоду, оленьи пастбища, торговлю с купцами и прочие мелочи, особенно, если это происходило во время распития спиртных напитков. В этом случае разговоры происходили долго и до того момента, когда один из собеседников не отключался и не приступал к ночлегу прямо там, где сидел, уютно строившись внутри своей малицы. Бывали, правда и исключения, если гость упирался и непременно хотел ехать домой. Ему помогали упасть в нарты, после чего упряжка трогалась, унося безжизненное тело в белизну тундры, но, в конце концов, она оказывалась непременно у своего чума.

Илья привёз непонятную весть: где-то в стране свершилась какая-то революция, нет больше царя и всего того, к чему люди привыкли. Он не мог осознать всего, что говорили люди, хоть все и старались объяснить суть происходящего каждый на свой лад. У жителей, он видел, ничего не поменялось, а то, что нет царя, он не видел его и раньше, а знал это понаслышке. Он так и подумал: «Там, где-то, своя власть, а у нас тут своя власть, как жили, так и будем жить». Единственное, о чём и какой перемене подумал Илья, что надо переселиться на дальние пастбища, чтобы ненароком предприимчивые людишки не лишили его стада оленей. Кто знает, что задумала эта новая революция, могут конфисковать оленей. А как жить? Чем заниматься? Если придут вооружённые люди, он один ничего сделать не сможет. Ну, избавится от одного-двух или даже от пяти, проблем не будет, но не стрелять же всех подряд, не разобравшись! Лучше пересидеть это время где-нибудь в сторонке. Тундра большая, человека найти в ней, что иголку в стоге сена.

Илья поменял у жителей селения привезённое мясо медведя и его шкуру на муку, соль, спички, крупу, чтобы первое время не иметь забот в глубине тундры хотя бы с этим. То, что он приготовил Василию, отдал полностью, обеспечив его семью питанием.

По прибытии в чум он сразу заявил:

– Девки, будем менять стойбище.

Про революцию он сказал, но объяснить, что это такое, не мог, а высказал на всякий случай свои мысли, что лучше убраться от греха в сторонку от всех.

Он никого не торопил, но с этого дня они стали готовится к переселению. Необходимо выждать подходящую погоду, чтобы разобрать чум и собрать его после переезда на новом месте.

Всё хозяйство Илья перебазировать не планировал, надеясь вернуться при случае обратно, на обжитые места. Ловушки на зверей и на рыбу можно оставить в укромных местах на хранении. Там, куда он собирался переехать, у него имелось всё в достаточном количестве. Надо перевезти только чум и продовольствие.