Тайбарей

Василий снова сказал:

– Ты очень красивая и больше похожа на русскую.

– А я и есть русская, поскольку отец мой немного русский, а мама коренная ненка. Но я Тайбарей, как отец, и не хочу называться по-другому. Я по-ненецки разговариваю, а язык знаю плохо. С ненецкого языка тайбарей переводится, как чернолобый. Ты на меня не сердись, я никогда с мужчиной не была и ничего не знаю. Отец хочет, чтобы я родила сына Тайбарея, поэтому я оказалась с тобой, а родители уезжают, чтобы оставить нас вдвоём. Отца я расстраивать не хочу, должна выполнить его волю.

– С мужчиной ты ночью уже была, но я плохо всё помню, был немного пьян и выключился из-за болезни, ты уж меня прости, причина уважительная. Мне чудились какие-то кошмары, якобы я снова тонул, но видел тебя.

– Ты стонал.

– Я не знаю, может и стонал.

– Но меня ты сразу захватил в охапку.

– Профессиональная привычка охотника – добычу не упускать!

– Я твоя добыча?

– Так получилось, в данном случае интересы совпали. Я здесь живу, но как-то не приходилось видеть, чтобы женщины в доме ходили без одежды.

– У нас не дом, а чум и живём мы по своим обычаям, подчас не имея никакой одежды, кроме изготовленной своими руками.

– От твоего лекарства становится очень тепло.

– Так и должно быть, спирт греет, он же удалил с поверхности все микробы, лежи, я скоро к тебе приду.

– У меня микробов на теле нет! – почему-то обидевшись, вдогонку девушке крикнул Василий.

Он размышлял: чернолобый может относится, как к оленю, так и к собаке или, например, к кому-то в дикой природе. Фамилия Тайбарей на Севере встречается довольно часто. Откуда всё пошло, он конечно же не знал, возможно, с незапамятных времён, с тех, когда присваивали фамилии, а, может, и вовсе не фамилии, а такие имена, чтобы друг друга не путать. Пусть будет Тайбарей, а Илье, проявившему гостеприимство, он отказать не мог, но боялся, что всё выйдет за пределы отдельно взятого чума. Хоть расстояния здесь и большие, но сарафанная почта работает исправно, даже лучше, чем настоящая.

Он окончательно протрезвел, немного оправился от температуры, стал думать и соображать лучше. «А компресс помогает», – подумал он, – «С таким лекарем не пропадёшь!» Его прошиб пот такой, что он стал весь мокрый.

Акулина управилась с делами и подошла к нему.

– Не подходи, я стал такой мокрый, будто снова вылез из речки!

– Не страшно – это из тебя вылезает хворь, способ проверенный и безотказный. А не подходить я не могу, я буду с тобой переносить все тяготы и лишения и буду тоже мокрая. Посмотри на меня, пока окончательно не стемнело, полюбуйся и я к тебе лягу, а компресс уберу.

В этот вечер и ночь они долго не спали, пока не стало внутри чума холодно из-за давно потухшей печки. Акулина, в конце концов, поднялась оживлять очаг, а Василий уснул мертвецким сном из-за отступившей болезни.

Когда тепло внутри чума разошлось, было ещё раннее утро. Василий спал, а Акулина легла рядом, облокотившись на локоть и в упор его рассматривала, любуясь крепким телом. Она не смела его будить, да и не было такой необходимости. «Пусть отдохнёт и наберётся сил», – думала она, – «Отец его пока всё равно не отпустит. Другого жениха для неё в обозримом будущем не найти, разве что такого же утопленника. Отец хоть относится к нему дружелюбно, но бывает очень твёрд и непреклонен в своих решениях».

Василий открыл глаза, почувствовав взгляд рассматривающей его девушки.

– Я ждала, когда ты проснёшься, – сказала Акулина и добавила:

– Трусы я тебе отдам, а другую одежду пока нет, кормить тебя буду здесь и сама буду здесь с тобой.

Охотник её притянул к себе, задушив в объятьях.

– Не подлизывайся, отец всё равно не разрешит тебе вставать. У нас не принято больного гостя выпроваживать за дверь, – слукавила она.

– Я уже не больной.

– Здесь всё решает отец, даже я не могу его ослушаться. Если он велел за тобой ухаживать, значит, я буду ухаживать и лечить. Вопросы задавай ему, а меня можешь только обнимать и любить. Через некоторое время позавтракаем и я буду готовиться к приезду родителей, а ты отдыхай.

– Я хочу встать и помогать тебе.

– Нет, ты отдыхай, а потом решай все проблемы с отцом.

Василий не на шутку забеспокоился, услышав категорический отказ, лишающий его свободы, но Акулина, будто почувствовав его настроение, упредила:

– Ты же можешь полежать до родителей – это совсем не трудно. Отец оценит твоё состояние, вы обо всём с ним договоритесь.

Завтрак припозднился по причине продления объятий, а когда, наконец, Акулина встала на ноги, пришлось делать всё быстро. Девушка боялась, что не успеет всё сделать к приезду родителей.

Василий послушно лежал, прикрыв глаза. Он и не стремился передвигаться по чуму без одежды, стесняясь его обитателей.

Родители Акулины приехали после полудня. Девушка ушла помогать им разгружать сани. А потом все зашли в чум. Василий снова созерцал двух обнажённых женщин, а иначе вчетвером внутри чума можно изжариться.

– Как твои дела, больной гость? – спросил Илья у Василия, – Помогло ли наше лечение?

– Я уже не больной, а вполне здоровый. Акулина не отдаёт мою одежду, я вынужден лежать.

– А я и не сомневался, что она тебя вылечит. Одежду ты получишь, нам чужого не надо, можем сами дополнительно тебя приодеть. То, что тебя поберегли – не обижайся, я был очень обеспокоен твоим состоянием и боялся осложнений. Уедешь отсюда откормленным и здоровым. Не трудно догадаться, что ты охотился на крупную дичь. Я приготовил тебе гостинец в виде мяса, возьмёшь с собой. Только у меня к тебе убедительная просьба: поживи у нас хотя бы с недельку, проблему я тебе озвучил, а, чтобы решить её, надо только время. Силой держать тебя никто не будет, но я очень прошу уважить нашу обитель. Я думаю, с Акулиной вы общий язык нашли. Мы уже в возрасте, хозяйство у нас большое, а случилось так, что передать некому. Одна надежда на будущего внука. Если выздоровел – поднимайся и садись вместе со всеми обедать. За обедом и поговорим, на сухую что-то разговор не клеится, говорю один я. Акулька, у нас ещё осталось или всё использовала? – спросил Илья у Акулины, имея в виду недопитый спирт.

– Оставила, экономила, как могла, – ответила Акулина.

– Молодец, но я всё равно подстраховался, выпросил взаймы у Лаптандера. Знаю его привычку возить запас с собой в нартах.

Акулина без лишних указаний подала Василию высушенную и аккуратно сложенную одежду, отошла в сторонку к матери, о чём-то с ней переговариваясь на ненецком языке. Василий понимал только отдельные слова, поэтому секретность разговора обеспечивалась почти на сто процентов.

Илья вышел из чума и тут же вернулся, держа в руках холку оленя, самую мясную часть туши, она же самая удобная для приготовления строганины. Хозяин приготовил соль и горчицу, на всякий случай перец и тут же принялся своим охотничьим ножом готовить мясную стружку. У него это очень ловко и красиво получалось. Аккуратные завитки ложились кучкой один на другой. Настрогав приличную горку, он отложил мясо в сторонку, поставил стопки и разлил из бутылки остатки спирта, уделив и Матрёне, которая заблаговременно поставила свою личную стопку. Ковшик с ледяной водой находился рядом. Каждый добавлял в спирт воду самостоятельно по своей мере.

Выпили молча и принялись поедать красивые мясные стружки, окуная их в ту или иную пряность, но солью мясо посыпали все.

– Мы с тобой, Василий, незаметно сдружились, тебя послал сам Бог, услышав наши мольбы, и на счастье Акульки. Девка выросла, а ничего ещё в жизни не видела, правда, в тундре она ориентируется лучше некоторых. Ты не переживай, я тебя отвезу к тебе домой на оленях, наверстаем время и опять же не надо нести на себе груз. Хорошая рыба, я думаю, тоже будет, мы с Матрёной потрудились, рыба уже ловится.

Получилось так, что Василий сидел между двух обнажённых женщин, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Если к Акулине его тянуло, то фигура Матрёны, наоборот, восхищения не вызывала. Он сидел почти, не шевелясь, и отвечал невпопад. Спирт разошёлся по телу, действуя благотворно на настроение. Он уже мысленно согласился, что придётся немного в гостях задержаться, если уж получается, как в сказке «Морозко», возвращение домой с подарками, да ещё и на сказочном транспорте.

Выпитый спирт притуплял немного реальность, поднимал настроение и помогал разговориться. Василий сказал:

– Я тут у вас гость незваный, появился по нужде, от вас находился в пяти километрах, прекрасно понимая, что на чужой территории охотится нельзя. Я направлялся уже домой, но обстоятельства сложились так, что стал вашим гостем. В какой-то мере все мы заложники обстоятельств и зависим от погоды и сложившейся ситуации. Я хочу выпить за гостеприимную семью и за своих спасителей. Не окажись на моём пути семьи Тайбарей, быть мне наверно в итоге куском льда, годящимся только на корм зверям.

Василий выпил. Одновременно с ним выпила залпом свою стопку Матрёна, встала на ноги и отошла заниматься хозяйственными делами. Акулина к спирту ни разу не притронулась, хотя её стопка стояла перед ней, но так и осталась стоять нетронутой. Илья тоже выпил и сказал:

– Говоришь правильно. Мы все затеряны в тундре, но все друг друга знаем и, по возможности, приходим на помощь. Разве ты бы мне не помог, случись это со мной? – сам себе ответил, – Помог бы. Я про тебя всё знаю, знаю, где охотишься, где бываешь и даже, как живёшь, но до сего дня виделись мы наверно всего один раз. Мы больше общаемся с заезжими купцами, продавая им мясо и пушнину, хотя обирают они нас, как липку. А куда деться? Здесь больше никому ничего не продать. Вымениваем наш товар на заморский, хотя обмен подчас совершенно не равноценный. Губит вино, а на вино они не скупятся, зная, что торг будет намного легче и в их пользу.

– Я вообще-то слышал, что иногда заезжие люди пропадают бесследно.

– То не люди, то воришки. Есть в наших краях и такие. Может, кто и стрельнёт вора, осердившись, но кто здесь увидит, здесь своя власть, никто никогда, ничего не узнает. Царь далеко и слуги его там же, ближе к кормушке, а здесь на тысячи вёрст власть совсем другая и жизнь другая. Нас мало, поэтому мы друг с другом не воюем, а ходим только в гости. Говорят, какая-то революция будет. Может что-то и будет, а по нам лучше бы купцы заезжали чаще и покупали у нас товар, а нам привозили бы свой. Глядишь, наши девки приоделись бы в заморские одежды!

– Ты, папа, размечтался! – вставила слово Акулина, – Я давно из ребёнка выросла, а у меня из одежды только малица, приданым как-то не обзавелась.

– У нас, Акулька, мясо растаяло, унеси его и свари нам хорошего чаю.

– Чай у меня готов, а гостя сильно вином не угощай, он ещё не окреп после болезни.

– Всё верно, сегодня он отдохнёт, а завтра я его возьму с собой за рыбой. Временно он будет тоже Тайбарей, ты не переживай, – сказал Илья дочке, – Я его заберу всего на пару-тройку часов.

– Выдумал ещё, мне-то чего переживать! – вставила своё слово с женской хитростью Акулина.

– Ну-ну, я так и думал, что ты согласна.

– Чаепитие длилось долго. Илья и Василий, найдя общую тему для разговора, обсудили, какая будет зима и смогут ли прокормиться олени на ближних пастбищах. Никто не знал будущих причуд предстоящей зимы, но тема для оленеводов оказалась актуальная и острая. Вся беда в том, что при оттепелях земля покрывается коркой льда, что препятствует добыванию оленями корма, которые через эту корку не могут добраться до ягеля. Тогда наступает голод, для оленей это катастрофа, если вовремя не предусмотреть перегон их на другие более благоприятные пастбища.

Мужики пили хорошо заваренный чай и до бесконечности обсуждали капризы погоды, предоставив возможность женщинам заниматься хозяйством и обсуждать свои наболевшие темы.

Незаметно Василий влился в семью Тайбарей, ему оказали высокое доверие быть Тайбареем завтра на рыбалке.

Акулина врала, сказав, что не переживает. «Своё» не хотелось никуда отпускать или отдавать. Она прекрасно понимала, что Василий ей не принадлежит – это говорил разум, но верх одерживал не разум, а мелкие и пошленькие частнособственнические интересы. Она сознавала, что присвоила не своё, но отдавать его кому-то другому ни за что не хотела, познав радость любви, пусть не такой, как она тайно мечтала, но вполне реальной, своей, здесь и сейчас.

Воспитывал её больше отец, чем мать. Сколько она себя помнит, отец всегда её брал с собой и учил всему, что умел делать сам. Он отпускал девочку ходить по тундре одну, но почти всегда с собакой, которая чует опасность и является лучшим охранником. Ребёнок, проводя всё своё время на природе, почти не болел. Акулина выучила тундру, как учат стишок, знала её наизусть и с закрытыми глазами. Не встречалась она пока с дикими зверьми, но прекрасно знала, как они выглядят, добытые отцом, который обдирал шкуры, их выделывал и готовил на продажу. Мать ему в этом ремесле охотно помогала, а иногда всё делала лучше и быстрее. Девочка почти всегда находилась возле родителей, запоминала что и как надо делать. А уж по сбору ягод ей не было равных. Собирала она за один раз немного, но зато приносила тундровый дар каждый день, хорошее подспорье в пище в ягодный сезон. Отец всегда говорил ей: ты Тайбарей, значит, ничего не должна бояться и в тундре быть, как дома. Сына нам Бог не дал – будешь вместо сына, а уж, если уйдёшь когда-нибудь от нас, так тому и быть, только не забывай, что ты Тайбарей и не можешь осрамить или как-то унизить наш род. Тундра наш дом, он принадлежит тебе. Другим местным жителям тоже места здесь хватает, ссориться не надо и делить тоже нечего, а приезжим здесь места нет, они могут приходить только, как гости.

Девочка иногда видела этих, так называемых «гостей». Они появлялись на диковинных судах, когда арктические льды освобождали побережье и прибрежные воды – это происходило к концу короткого лета. Отец очень редко брал её с собой на побережье и сам появлялся там, когда необходимо было делать запасы на зиму, особенно необходимо запасать порох, дробь, капканы, муку. Об одежде речь не шла, хватило бы своего товара для обмена на главное, а взять товар приезжие гости старались за бесценок, почти бесплатно, щедро угощая местных жителей спиртными напитками. Тогда Акулина и видела, что чужие люди разодеты в диковинные одежды. По большей части фигурировали члены команды – мужики, но иногда появлялись и женщины, разговаривающие на совсем непонятном языке. Чаще других появлялись американцы, англичане, норвежцы. Купить одежду Тайбареи не могли, стараясь брать только то, что остро необходимо, без чего коротать длинную тёмную зиму очень сложно. А однажды, когда она была ещё маленькой, её матрос угостил конфетой. Ничего вкуснее Акулина никогда не ела и этот вкус конфеты ей запомнился очень надолго. Гости исчезали, как только погода менялась на осеннюю. Все суда, боясь быть раздавленными льдами, исчезали бесследно, а команда, споив местное население, оставляла нарождаться в отдельных случаях будущее потомство.

Такая «карусель» происходила из года в год, так жили отцы и деды, так жило и нынешнее поколение. Далеко, где-то в центре большой страны, что-то происходило, менялось, но до тундры доходили только слухи, завезённые случайными оказиями. Про какую-то революцию оленеводы узнали совершенно случайно, а что это такое и с чем это «едят» никто не знал, не ведал и уж точно никто не ждал какой-то другой жизни в этих краях.

Рано утром мужчины быстро собрались и отправились в тундру к небольшому озеру с вытекающей из него речушкой. Казалось бы, это маленькое озеро должно оставаться без внимания, когда рядом имеется несметное число больших озёр, но именно здесь Илья и присмотрел себе удачное место для рыбалки. Он ставил в речку верши из ивовых прутьев, перегораживая почти весь фарватер. Рыбе другого выхода не оставалось, как прямиком заходить в ловушки. Мелкая рыбёшка проскакивала в щели, а крупная задерживалась внутри. Весь лов заключался в том, чтобы высвободить рыбу из западни, причём на еду отбирали только деликатесные особи, а всякий сор шёл на корм собакам. Илья брал себе на еду необходимое количество рыбы и снимал ловушки, чтобы напрасно не губить природу и давать возможность рыбе жить и размножаться по своим законам. Так делало всё местное население, понимая, что в своём «огороде» должен быть порядок и имелась возможность пользоваться им многие годы.

Сразу бросилось в глаза, что к речке подходил незнакомец, оставив отпечатки лап с когтями на снегу. Странным было не то, что медведь приходил, а то, что он не залёг на зиму в берлогу и представлял серьёзную опасность. Медведь-шатун опасен не только для оленей и обитателей природы, но он точно так же опасен и для человека. Мужчины, оставив оленью упряжку привязанной к своим же нартам, как это делают все оленеводы, не спешили осматривать верши, а прежде всего стали осматриваться по сторонам, пытаясь определить по следам, где этот непрошеный гость затаился. Хоть оба человека и были вооружены, хитрый зверь мог сам на них поохотиться и застать врасплох.

– Мы с Матрёной здесь следов не видели, – сказал Илья, – Видно, он учуял наши следы и успел тут побывать, но ловушки не тронуты, то ли он не догадался их проверить, то ли опасается, но голод всё равно заставит его искать добычу.

– У меня в дробовике заряжена пуля, – сказал Василий.

– У меня винтовка – оружие надёжное, но и мишка не дурак, он тот ещё следопыт и охотник!

– Вдвоём-то, я думаю, справимся, – Василий, охотник не робкого десятка и повидавший зверья всякого, снял с плеча свою старую берданку.

– Ну, тогда смотри вокруг, а я вытяну улов.

Илья не стал медлить и привычными движениями потянул из речки вершу с уловом рыбы. Улов оказался приличным, ему пришлось просить помощь Василия, который наклонился и стал помогать вытягивать вершу из воды. Даже вдвоём вытянуть снасть из воды оказалось непросто. Рыбаки вывалили весь улов на снег. На снегу рыбины устроили настоящую пляску. Тут были огромные нельмы и сиги, щуки и окуни, другая рыба ниже рангом и размером.

– Обратно ставить верши пока не будем. Сбывать рыбу некуда, а на еду нам вполне хватит, – сделал своё заключение Илья

Рыбаки стали собирать рыбу в мешок. В это время олени почуяли что-то неладное, пытались бежать, но только крутились с нартами на одном месте, следом залаяла собака, прижавшаяся к самым ногам рыбаков.

Илья сказал:

– Он бежит прямо на нас. Откуда мишка появился, я не увидел, но сейчас он несётся прямо на нас. Буду стрелять из винтовки, а ты стрелять не торопись, будешь на страховке, пока я перезаряжаю патрон.

– Дело привычное, – ответил Василий, – Потом я буду перезаряжать, а ты страховать.

– Мои пули надёжнее, пока только страхуй.

Мужики выдвинулись немного навстречу медведю, чтобы он ненароком не набросился на оленей.

Медведь, побоявшись злобно лаявшей собаки, встал в пятидесяти метрах на задние лапы во весь рост, отпугивая её своим грозным видом и рявкнул, отчего собака залаяла на него пуще прежнего.

Немного поколебавшись, медведь опустился на все лапы и резво двинулся в сторону людей, явно намереваясь полакомится добычей.

Илья выстрелил прицельно в зверя, не пытаясь его отпугивать и понимая, что шатун всё равно придёт, если не в это место, то к оленям обязательно. Медведь на ходу словно споткнулся, но продолжил бежать в сторону людей. Василий, прицелившись и помня инструкции, ждал, когда винтовка будет перезаряжена. Раздался второй выстрел. На этот раз медведь, по инерции перевернувшись вперёд, остался лежать на снегу.

Первой подбежала к нему собака, облаивая почти в упор неподвижную тушу. Олени в сторонке продолжали беспокойно крутиться, чуя запах зверя.

Мужики подошли вплотную и вдруг зверь, очнувшись, со всей мощи заревел и, не сумев подняться, махнул передней лапой, зацепив ногу Василия. Илья мгновенно выстрелил третий раз в упор, уложив на этот раз зверя замертво.

Василий корчился от боли и стоял на одной ноге. На порванных штанах второй ноги проступила кровь.

– Как же ты так подставился…? – спросил Илья, – Держись за меня и пойдём на нарты, осмотрю твою ногу.

– Он не подавал признаков жизни, кто знал, что очнётся.

– Теперь знаешь, что это очень хитрое и опасное животное. Сейчас я тебя отвезу, Матрёна осмотрит рану, а перетяну ногу я сам прямо сейчас, чтобы кровь твоя не текла понапрасну.

– Ногу перетягивай и снимай шкуру, пока туша не замёрзла, а уже потом всё остальное, сначала работай, я подожду, – Василий твёрдо стоял на своём.

– Потеряешь сознание, будет ещё хуже, смотри сколько крови вытекло!

– Делай, что положено, я потерплю и сознание терять не собираюсь. А помощник из меня стал плохой, придётся тебе управляться одному, а ногу я замотаю сам.

– Как знаешь…

Илья больше не спорил и, перетянув напарнику ногу, вынул из ножен свой нож. Он ушёл к туше медведя и, больше не мешкая, принялся за работу, понимая, что процесс займёт длительное время. Его одолевали невесёлые думы. Пошло всё не по тому плану, на который он рассчитывал. Василия надо везти к фельдшеру. Он хоть и держит себя в руках, но рану надо обработать и показать хотя бы фельдшеру. Женщины, конечно, постараются привести всё в порядок, но он теперь отвечает за этого человека и должен отвезти его домой в тепличные условия, где всё знакомо и родное. Пару дней можно продержать его в чуме, но какой из него теперь работник? Акульке, кроме лишних забот, никакой радости от него не будет.

Чем Илья больше думал, тем больше приходил к выводу, что человека надо доставить в свой дом.

Шкура постепенно отделялась от туши, но одному управляться очень неудобно и трудно. Ворочать одному почти пол тонны груза слишком тяжело, при этом надо снимать шкуру и постараться её не повредить, иначе товар сразу потеряет свою ценность.

Илье стало жарко. Через половину часа работы он прервался и подошёл к нартам.

– Ну, как ты, живой? – спросил он.

– Пока живой, за меня не беспокойся и работай.

– Дело идёт, но медленно. Всё равно всё нам не увезти. Возьмём только часть. Остальное оставлю здесь. Если зверьё не растащит, увезу в другой раз. Раз живой, пойду работать. Теперь я виноват не только перед тобой, но и перед Акулькой тоже. Привезу ей мужика-инвалида. Нам-то рыба-мясо есть и собакам тоже, а ей сейчас нужен ты, пусть голодный, но должен быть живой и целый.

– Я живой и почти целый, всё у меня прекрасно, кроме ноги, а нога заживёт, совсем, однако, зря ты раньше времени панику поднимаешь. Кровь перестала сочиться, я приковыляю к тебе, буду помогать.

– Сиди на нартах, я тебя подвезу.

Илья, держа вожака упряжки у самой морды, подвёл всю упряжку к туше медведя и снова привязал тынзей к нартам.

– Сейчас перевернём вдвоём тушу, – сказал он, – Чтобы можно было ободрать шкуру полностью, а потом разделаем мясо.

Прошло много времени, пока уставшие мужики закончили работу. В сгустившейся темноте оленья упряжка заскользила в сторону чума. Высыпавшие на небе звёзды предвещали мороз.

Женщины, узнав о беде, выскочили из чума, мгновенно натянув на себя малицы. Они не стали рассматривать добычу, а подхватили с двух сторон Василия и потащили его в чум. Он едва успевал переставлять здоровую ногу.

– Что вы тащите меня, как ребёнка, я вполне здоров и могу сам, – пытался их урезонить Василий, но его никто не слушал.

Женщины его завели, сами скинули малицы, повалили мужика на шкуру и стали стягивать с него штаны, порванные и залитые кровью. Женщины в полутьме осмотрели его рваную рану, начали колдовать, приводя в порядок ногу от крови, прикладывая какие-то травы и промыв рану спиртом. Василий сжал зубы, морщился от боли, но старательно терпел, созерцая возле себя необычных, без одежды, медиков. Такая забота ему нравилась, но жуткая боль затмевала разум и мешала сосредоточиться. Акулина стояла на коленях над ним, а Матрёна колдовала с противоположной стороны, одновременно зажав коленями его ноги, чтобы они не шевелились.

Процедуры заняли много времени, боль утихла, погрузив Василия в дрёму. Матрёна велела Акулине привести штаны Василия в порядок: постирать, высушить и зашить. Она что-то втолковывала дочери на своём языке, оставив Василия в покое от своих навязчивых и болезненных процедур.

Илья не появлялся долго, занимаясь снаружи на морозном воздухе своим хозяйством, прибрав привезённую провизию, шкуру, отпустив оленей на вольный выпас. Плохое настроение его не покинуло. Он умышленно оставил своих женщин с Василием одних, давая им возможность привести его в порядок, скрасив больные процедуры своим незащищённым видом. Илья прекрасно знал, что женщины справятся и всё возможное сделают сами, надо только им не мешать. Его никто не спрашивал, что приключилось, но женщины видели привезённое мясо, шкуру, догадались сами, что случилась беда. Неважно, что человек чужой, не Тайборей, но сейчас он за эти дни стал почти своим, местным и живущим по их законам. Пришла беда, значит, выкарабкиваться из неё надо всем вместе.