Порномания

Проснувшись, переползаю на кровать, мгновенно засыпаю и вижу сумбурные сны. Мне снится то «Денис» из эскорта, то какие-то незнакомые, зато «хорошо оснащенные», то есть с большими членами, голые мускулистые парни в тренажерном зале, они беззаботно смеются и прыгают на батуте, их большие члены подпрыгивают вместе с ними, и это их еще больше веселит. Я не смею приблизиться к ним, но руки тянутся к низу живота, я не могу сдержать нарастающий зуд и мастурбирую при них. Парни как будто этого не замечают, они веселятся, дурачатся, прыгают, щекочут друг друга, хватают за яйца, как мальчишки в детском саду или в школе. Я мастурбирую, но мне мешает их веселье, оно отвлекает меня от возбуждающих мыслей… Проснувшись на рассвете, я занимаюсь настоящей мастурбацией, меня возбудил мой сон, кончаю со вздохом и сразу же засыпаю снова.

М падает на самое дно эротической пучины

После безумного секса с Незнакомкой – я так и не узнал ее имени – я несколько дней хожу с улыбкой до ушей. Как же все-таки помогает секс! Когда я звоню ей через три дня, она отвечает и говорит, что не помнит меня. Я стесняюсь ей рассказывать о том, что у нас было, тем более что вокруг постоянно ходят и прислушиваются коллеги. Вешаю трубку. Я чувствую, что лицо мое пылает. Подхожу к зеркалу – оно и правда красное, как помидор. Надо еще раз ей позвонить, но только не с работы.

Этим вечером я снова звоню ей. Она отвечает таким томным голосом, что у меня сразу же встает.

– Привет, это я, М, мы с тобой трахались перед зеркалом три дня назад… Помнишь?

– Почему ты только сейчас звонишь?

– Ээ…

– Приезжай немедленно!

– Хорошо!

Я даже беру такси – так мучительно хочется ей всадить. Через двадцать минут я у нее. Раздеваю ее. Она сосет у меня, а я глажу ей соски и тереблю ее влажную мохнатку. Хорошо, что она не бреет ее! Она отрывает рот от моего хуя и громко мяукает, выгнув спину. Потом подает мне ремень и заставляет хлестать себя, настойчиво шепчет: «Ударь меня! Сильнее!» Обезумев от возбуждения, я хлещу ее как сумасшедший, просто не могу остановиться, хотя знаю, что давно пора. Она стонет, закусив губу, с которой капает красное, но не просит, чтобы я остановился. Мне приходится остановиться самому. Я смотрю на себя в огромное зеркало в ванной: вид мой безумен, я не узнаю себя, у меня горят глаза, я весь в поту и похож на дикаря…

Через некоторое время мы трахаемся, она опять спиной ко мне, внимательно глядит на себя то прямо в зеркало, то чуть вбок. Я смотрю на свой появляющийся и исчезающий в ней член, трогаю ее влажные от пота волосы на лобке, ласкаю клитор, от чего она сильнее извивается и, в конце концов, схватив мою руку, замирает. Я чувствую волны, исходящие от ее тела, ее вибрации, ее соки, которыми она только что выстрелила. Я хочу полизать ее, наверняка там очень вкусно, хочу вылизать ее, как собака-кобель лижет мочу собаки-сучки, оставшуюся на снегу – главный кобелиный деликатес, собачье мороженое. Но она слишком устала, не хочет больше ласк. Я ставлю ее перед зеркалом и вижу, что ее спина, задница, груди и живот – все в алых полосах. Она подходит к зеркалу и говорит, что ей нравится этот цвет. Я снова возбуждаюсь и вхожу в нее. Она опять стонет и смотрит в зеркало не отрываясь. Я вынимаю из нее член и со стоном кончаю на ее маленькие, почти подростковые груди.

Анна решает поехать в Петербург

Проснувшись поздно, я понимаю, что после всего, что со мной произошло, мне надо срочно куда-нибудь уехать, но не надолго и ни в коем случае не на самолете, а на поезде. Но куда? И тут меня осеняет: Питер. Как давно я там не была, а ведь именно туда мне сейчас надо! Пусть эта поездка будет недолгой, но она точно поможет мне развеяться, прийти в себя.

Окончательно проснувшись от мысли о поездке, иду в ванную, принимаю душ и после этого даже накладываю легкий макияж, что давно уже не делала. После этого пью свой дежурный крепкий кофе без молока и без сахара и курю сигарету за сигаретой. Бросаю взгляд на ноутбук, который заменил мне «уволенный» компьютер. Он словно молчит, но ждет меня, терпеливо, как любовник, которого я хочу, но не могу бросить. Я поспешно от него отворачиваюсь, я хочу убежать от него и от наваждения, в которое он меня погружает. Уехать, уехать, немедленно уехать, только не поддаваться этому наваждению. Не сдаваться любовнику, с которым я недавно спала в обнимку!

Да, я еду в Питер – куда же еще податься москвичке-порноманке за сильными ощущениями, как не в Северную столицу? В город декаданса и совершенно других правил, город Петра, построенный на болоте, невозможный и прекрасный, несуществующий город, город-фантом. Я еду на вокзал и покупаю билет прямо в кассе. Выезд через несколько часов. Возвращаюсь на такси, попадаю в страшную пробку на Садовом кольце, расплачиваюсь с таксистом и пересаживаюсь на метро, так будет быстрее. В метро – толпы оголтелых людей, сбивающих друг друга с ног. Неужели я так отвыкла от подземки, или просто давно не попадала в час пик?

Дома я кидаю в чемодан на колесиках, который недавно и очень кстати купила, вещи, что могут мне пригодиться. Стараюсь не смотреть на ноутбук. Выпиваю еще крепкого кофе, выкуриваю три сигареты подряд и выхожу пораньше из дома. Мне хочется поскорее очутиться на вокзале с моим не тяжелым чемоданом, провести там это время – два часа – до отправления поезда, только бы не сидеть в квартире, ни одной лишней минуты не проводить в ней. Два часа пролетят быстро, это ведь вокзал, там свои порядки, свой ритм и атмосфера. Мне нравятся вокзалы, особенно железнодорожные.

М отходит от эротического наваждения

Измочаленный после секса с Незнакомкой, я еду домой на метро. Уже поздно, скоро час ночи. В моем вагоне сидят бомж и два усталых мента. На одной из остановок заходит группа подростков с алкогольными коктейлями и пивом. Увидев ментов, они пугаются и выскакивают из вагона. Менты не реагируют. Подростки, громко галдя и смеясь, перебегают в вагон позади нашего, поезд задерживается, и я немного злюсь на них, на их беспечное веселье, но потом улыбаюсь: хорошо быть молодым и свободным! Я еще сам, хоть и не свободен, довольно молод. Приехав, снимаю ботинки, куртку и шапку, валюсь на не расстеленную кровать и засыпаю в свитере и брюках до утра.

На следующий день я очень рассеян на работе. Мне делает замечание начальник. А у меня все стоит перед глазами бледная спина в алых полосах и маленькая грудь, на которой видна моя сперма.

Анна приезжает в Петербург, встречается там с психологом и с подругой

В Питере – промозглая, но относительно теплая осень и… встреча с психологом. Вот зачем, в частности, я сюда примчалась. Мне непременно хотелось приехать в Петербург и пойти к психологу… Для меня это равнозначно приезду в Вену и походу к психоаналитику, с обязательной кушеткой. Но я не знаю немецкого и Вена далеко, поэтому я здесь, в самом провоцирующем на неожиданные поступки городе России, поощряющем эксцессы. В городе, где ты чувствуешь себя гораздо лучше, если ведешь себя в высшей мере эксцентрично и непоследовательно, не соблюдая правил.

Психолог, которого подсказала мне одна московская подруга, начинает спрашивать о моем детстве и вскоре подводит к мысли о том, что моя нынешняя проблема – порномания – из-за провальных отношений с матерью и отцом. Я хочу поговорить об этом (до конца сеанса остается 15 минут), но он сворачивает на свои размышления о природе человеческой, ударяется в философствования на тему нашего предназначения. Я согласна с ним, что надо бы знать свое предназначение, но мне нужен хоть один рецепт того, как избежать ловушки, в которую я угодила, как избавиться, или хотя бы начать избавляться от порномании… Но сеанс заканчивается, меня выпроваживают. Ни одного совета я так и не получила.

Зато сам город не разочаровывает – я брожу по нему до изнеможения, проваливаюсь в его невыносимую красоту, в его моросящую вязкость, в его жемчужный трепет. Перехожу мост за мостом, и он то отражается в изрешеченной дождем воде канала, то обманчиво маячит вдалеке серо-черной тенью. Фантом, фантом! С мокрыми ногами, со страхом пневмонии – вспоминаю чахоточных героев Достоевского – я иду и иду по этому городу-призраку, который пленяет меня все больше.

У меня здесь есть подруга, и ее тоже зовут Анна. Встреча с ней сегодня вечером, и я жду ее с нетерпением. Надо убить еще три часа до нашего рандеву, и я бесцельно брожу по городу, искренне наслаждаясь этим. О встрече с психологом я уже почти не думаю. Ну и странный же тип! Под видом помощи предлагает свои идеи и размышления, свою теорию, которую я уже не помню. Неплохо он устроился. Я, наверное, могла бы тоже так работать – у меня вообще есть склонность копаться в себе и в других.

За три часа я медленно прошла по Невскому туда и обратно, наблюдала драку панков с модно одетым, но крепким и воинственным парнем. Панк и «модный» не долго мутузили друг друга, второй панк обратился к «модному» с предложением о мире, тот согласился и все трое разошлись. Драка происходила на Аничковом мосту, прямо под одной из четырех статуй «Укротителей коней». Я засмотрелась на скульптуру, на голого юношу, конечно, не на коня, как вы уже догадались. В этот момент во мне вдруг проснулось какое-то странное желание и высокая тоска, причины которой я не смогла тогда понять. Я к этому еще когда-то вернусь, но не сейчас. Тогда мне казалось, что это так влияет на меня Петербург, вселяет какую-то меланхолию, истончает чувства. Отчасти это было правдой, отчасти нет, потому что это была потребность, которую я тогда не разгадала. Но именно Петербург пробудил ее во мне. И меня удивило, что это не было тем животным и тупиковым возбуждением, какое я испытывала, когда смотрела порно в интернете.

Три часа до встречи с подругой Аней истекли, и вот я сижу в кафе, жду ее. Она как всегда немного опаздывает. Наконец появляется, говорит, что устала на работе, просто с ног валится. И правда – вид у нее замученный. Мы давно не виделись. Да, мы обе не молодеем – вот что я хотела бы сказать нам обеим, но боюсь ее расстроить. Меня это уже не удручает. Мне стыдно признаваться Ане, что я – досужий человек. Я сочиняю историю, что работаю, а здесь по делам, меня послала фирма, что я завтра уже уеду, а перед этим мне нужно сделать кучу дел. Что я тоже устала, что работа тяжелая… «Наверное, платят хорошо», – говорит задумчиво Аня, с завистью глядя на мой «замученный» вид. Да, это очевидно: выгляжу я свежее, чем она. Даже боюсь спрашивать, как у нее на личном фронте – сразу видно, что не очень хорошо, иначе она не была бы такой удрученной. Аня сама рассказывает про последнего мужчину, который у нее был: «Представляешь, что этот козел мне устроил?» И начинается поток жалоб на него. Я пью коктейль и смотрю в потолок. Аню раздражает моя невнимательность. Я прерываю ее и говорю как можно веселее: «Давай напьемся, а?» Все-таки она моя старая подруга, нас многое связывает. «Я не могу! Ты что? Мне завтра на работу!» «Мне тоже… Давай, а?» Мы заказываем еще коктейлей, после них – шампанское, потом вино; слова льются из нас потоком, мы жалуемся на судьбу, я боюсь, как бы не проболтаться про свою порноманию, но нет, мы обсуждаем наших и чужих мужиков, говорим о нехватке денег… Говорит в основном Аня, я поддакиваю, главное – не рассказать лишнего. И все-таки я проговариваюсь. Но Аня не слушает меня, она взахлеб говорит о себе, ей наплевать на меня и мои проблемы… Если честно, я ожидала немного другого, но меня это в принципе устраивает. Главное, чтобы у нее не было впечатления, что мои дела идут лучше. Мне кажется, за то время, что мы не виделись, Аня стала более жесткой и эгоистичной, Петербург ее не смягчил, не сделал другой. Меня бы точно сделал. А ее… Но я рада тому, что мне есть с кем поговорить «по душам». Есть с кем пообщаться в этом городе. Кроме нее я никого здесь не знаю. Под конец мы пьяны, ресторан закрывается, Аня сует мне денег, но я отнекиваюсь, говорю, что не надо, что у меня хорошие командировочные. Счет не такой уж большой, правда, и я рада за нее заплатить. Я вызываю такси; сначала завозим Аню, которая пьяно целует меня и идет шатаясь к подъезду, напевая песню Аллы Пугачевой. «Не обижай меня!» – несется на весь двор. Когда подъездная дверь с грохотом захлопывается и в окне на третьем этаже зажигается свет, я спокойна, Аня дома, сейчас повалится на кровать и заснет как убитая. Еще десять минут, и я тоже на месте. В гостинице падаю на кровать и тут же засыпаю. Какое счастье засыпать без всяких мыслей! Просто засыпать как ребенок. Вот для этого и нужен алкоголь.

М открывает новую породу человека

Вечер после работы. Мы сидим в кафе на Лубянке, Валера рассказывает мне эту историю, а я ушам своим не верю:

– Ну и они поженились, не видя друг друга ни разу…

– Как так можно?

– Ну а что? Они оба уверены, что любят. Он ей пишет мейлы: типа, жить без тебя не могу. Она ему точно такие же. И, представь себе, счастливы. Эх, новая порода людей!

– А как же они без…

– А им это не нужно. Они оба девственники. Причем сознательные. И он, и она. Им противно все это – трахаться, обниматься, слюни, пот. Все эти соки, болезни, инфекции. У него родители чем-то таким болели. Он всего теперь боится. А у нее просто на этом клин, не делала этого никогда и не хочет…

– Мда… Люди будущего.

– Ага! Ну, если им так нравится… А ты что, не знаешь, что это теперь типа как секта?

– Что как секта?

– Ну, такие люди – они как секта по всему миру, их очень много уже, у них есть свои сайты, форумы там, они на них общаются. Точнее, в том-то и прикол, что они друг с другом почти не общаются, просто пишут про себя и читают друг про друга. Вот поэтому я и говорю – типа как секта. Только каждый ее член независим. Каждый как отдельное ядро. Так что ты прав: они во всем люди будущего!

– Даа… Прямо «Аватар» какой-то.

Придя домой, я нахожу эти сайты в так называемом «скрытом интернете», пользоваться которым меня обучил один айтишник на работе. Там все достаточно просто, только надо запомнить алгоритм. Впрочем, я не большой поклонник теневого интернета. Сайты и впрямь производят очень странное впечатление. Казалось бы, все здесь более чем обычно, но ты чувствуешь, что это что-то исключительное, и не можешь объяснить, почему. Никаких эффектов, никакого стиля, но само расположение информации и способ общения (точнее, его отсутствие) создают странный эффект. Словно ты уже все это знал и где-то видел, но где именно, не помнишь. Какой-то алгоритм гениальности, если можно так выразиться, заложен в этом, его трудно объяснить, но он до слез прост, и поэтому хочется назвать его именно что «гениальным», пусть это далеко не так… И да, Валера в общем прав: на этих сайтах явлена новая порода человека: тот, который абсолютно одинок и не нуждается ни в ком и ни в чем. Человек какой-то сумасшедшей воли, которую он вдруг ощутил в себе или натренировал. Странно, что интернет может передавать такие неуловимые эмоции. Начинаю читать то, что пишут пользователи самого популярного сайта из этой странной «семьи». Я по-прежнему не могу поверить, что люди, причем в таком массовом порядке, вдруг решили отказаться от любых отношений с другими людьми. И странно, что я и другие, будучи обычными людьми, ничего про них не знаем. Они словно существуют в другой галактике, в другом измерении; но они, оказывается, рядом, на этой же планете, в тех же странах и городах. Чтобы не сходить с ума, я закрываю эти сайты и выхожу из теневого интернета, который, как и обычная Сеть, начинает действовать мне на нервы.

Анна проводит последний день в Петербурге

На следующий день у меня предсказуемо болит голова, и я решаю пойти в Эрмитаж. На меня, опять таки предсказуемо в моем случае, действует вчерашний алкоголь: я возбуждена до крайности, у меня там все просто «течет». Брожу как во сне вокруг мраморных статуй. Захожу в туалет, сажусь на унитаз и мастурбирую. Довожу себя до оргазма, зажимаю рот рукой, подавляю из нутра идущий стон и чуть не сваливаюсь с сидения в самый «горячий» момент. Тщательно мою руки, выхожу и брожу по другим залам. Теперь меня почти не волнуют голые тела (точнее, я не так остро на них реагирую), и я могу смотреть и на живопись, и на скульптуру без того внимания к плоти, как было до этого. Но все равно не могу полностью сосредоточиться на том, что вижу; единственное, что привлекает мое внимание, это одна из вариаций «Острова мертвых» (не помню автора) и «Черный квадрат» Малевича. У последней картины я стою долго, пытаясь вспомнить, что я читала про него… Мне этот квадрат напоминает мою главную угрозу – экран компьютера, черную дыру, в которую так легко провалиться. Мне страшно, но я не отхожу и все равно смотрю в эту бездну, как в кратер вулкана, который в любой момент может начать извергаться. Случайно взгляд падает на часы, и я понимаю, что до отхода моего московского поезда осталось сорок минут; я заранее, еще когда приехала в Питер, купила обратный билет. Расталкивая людей, я пулей вылетаю из музея, хватаю первое попавшееся такси и мчусь на нем через пробки к Московскому вокзалу… Такси обходится втридорога даже по московским меркам, я бегу к платформе, до отхода поезда – чуть меньше одной минуты. Я все-таки успела на свой «Сапсан».

Поезд отходит. Несмотря на усталость, не могу заснуть в относительно удобном кресле. Вокруг меня беснуются дети, на которых кричит их явно недоебанная мамаша; я так хочу, чтобы они все замолчали, но нет сил сказать хоть слово. Я проваливаюсь в какой-то обморочный сон, потом выныриваю из него и – как вовремя! – прямо передо мной появляется тележка со снедью, которую толкает перед собой молодой мужчина в синей униформе. Он не слишком зазывно рекламирует: «Соки, кофе, чай, сэндвичи, шоколад»… Я заказываю кофе по безбожно высокой цене. Пока он наливает кофе, я передумываю, прошу чай. Недовольно пожав плечами (я понимаю, что придется заплатить и за кофе, и за чай), наливает кипяток из чайника, выдает пакетик с чаем. Цена у чая тоже безбожная. Я предлагаю кофе соседям, те смотрят на меня подозрительно и отказываются, не поблагодарив. Я не знаю, что делать с кофе, пью чай, обжигаюсь. Ко мне подходит мальчик – из той группы, что шумела. Он просит кофе. Тут же подскакивает его чокнутая мамаша и, не говоря мне ни слова, истерично кричит на него: «Кофе – это только для взрослых, ты понял меня? Тебе его нельзя!» Вот так вырастают неврастеники с проблемами в личной жизни, думаю я. Может, я тоже выросла такая, ведь на меня нередко орали, мне запрещали, меня подавляли… Вполне возможно. Я как можно мягче говорю мальчику: «Твоя мама настаивает, чтобы ты не пил кофе. Она заботится о тебе и не хочет, чтобы у тебя были проблемы. Правда, она так кричит…» Мамаша, услышав это, злобно смотрит на меня и снова вопит: «Это не ваше дело, не надо за меня воспитывать моего ребенка!» Я отворачиваюсь от нее, пытаюсь закрыть глаза и задремать. Через минуту дети опять начинают кричать и бегать между сиденьями, психованная мамаша – орать на них. Я вздыхаю и закрываю глаза. Через час все станет спокойно, дети устанут и заснут, и я тоже. Проснувшись, я выпью остывший кофе и буду смотреть в окно на тоскливые российские пейзажи, проплывающие мимо: неухоженные деревни, пошарпанные города с их бедными и неприкаянными жителями. Тоска, тоска! Скорее бы вернуться в Москву. Там хоть не так заметна эта вопиющая бедность и неприкаянность, эта депрессия и черная меланхолия.

М впадает в ипохондрию

Вся эта история почему-то повлияла на меня. Я решаю больше не звонить Незнакомке. И с ужасом понимаю, что трахался с ней без презерватива. Мои волосы встают дыбом. Ну как можно быть таким беспечным? Всю ночь я плохо сплю. На утро встаю и несусь сдавать кровь и прочие анализы – мазок из члена. Для этого я отпрашиваюсь с работы, говорю, что заболел. Весь день не могу успокоиться. Не знаю, куда себя деть. Иду в кино, смотрю фильм про вампиров – полный бред. Через полчаса ловлю себя на том, что не слежу за фильмом. Кроме меня на сеансе лишь молоденькая парочка – они обнимаются в темноте, на самом последнем ряду. Когда я иду к выходу, краем глаза вижу, что девка сидит на парне и старается ритмично двигать бедрами. Я кидаю на них более пристальный взгляд, но они демонстративно не замечают его и продолжают. Проходя мимо работника кинотеатра, бросаю небрежно: «Там в пустом зале трахаются!» Неспешно выхожу на улицу. Мне некуда сегодня торопиться.

Анне снится странный сон

Наконец-то я дома! Разобрав вещи и даже не помывшись, валюсь на кровать и мгновенно засыпаю, не посмотрев даже на ноутбук… Я бы не пожалела, если в мое отсутствие в квартиру залезли воры и украли бы его вместе с остальными вещами… Но нет, все на месте, и он тоже, мой друг, мой заклятый друг и «любовник»: среди ночи, проснувшись от чего-то, я вижу его, молчащего и ждущего меня. Содрогнувшись, отворачиваюсь и пытаюсь заснуть. Спиной чувствую, как он смотрит на меня, ждет, зовет молчаливо, гипнотизирует. Но все-таки сон побеждает, через полчаса я засыпаю.

Ранним утром, перед самым пробуждением, мне снится странный сон. Я на дискотеке, вижу парня, моего бывшего бойфренда, который долго издевался надо мной, а потом бросил. Но я не могу разглядеть его лица, хотя смеюсь и смотрю прямо туда, где должно оно быть. Парень дает мне пощечину, но мне еще более смешно. Он отворачивается от меня и разговаривает с какой-то дешевой девкой, которая шарит по нему своим бесцеремонным взглядом. Я разбиваю стакан, беру большой осколок с острым краем, подхожу к нему и окликаю его. Он оборачивается. Я вонзаю в пустоту, туда, где должно быть его лицо, осколок с острым краем. Несмотря на громкую музыку, слышен визг девицы, стоящей за ним. Она, должно быть, видит то, чего не вижу я: мне в ответ раздается его смех, я снова и снова делаю колющие движения осколком, но попадаю в пустоту. Девица все вопит и вопит, и я хотела бы добраться до нее, помахать у нее перед носом моим оружием, но между нами – он, плюс этот туман, он тоже мешает. Я просыпаюсь – мне кажется, что я все еще в Питере, в дешевенькой гостинице на берегу канала Грибоедова. Я никак не могу понять, почему я не уехала отсюда и решаю, что сегодня мне точно пора уезжать… Стряхнув остатки второго сна, понимаю, что я в Москве, дома, и вздыхаю с облегчением.

М заболевает и сразу же выздоравливает

Утром следующего дня звоню начальнику, говорю, что заболел еще сильнее, что, скорее всего, всю неделю придется быть дома, что очень плохое состояние, какой-то вирус. Начальник не в восторге, но делает вид, что он на моей стороне, желает выздоровления. Стараюсь еще поспать перед получением анализов. То засыпаю, то просыпаюсь и начинаю думать о результатах. В 11 утра мне наконец звонят: все анализы уже готовы. Я мчусь забирать их. С кровью все в порядке. Но есть и ложка дегтя: нашли какие-то бактерии. Говорят, что обычно они передаются половым путем. Прихожу к врачу с бумагой из лаборатории, он прописывает мне кучу таблеток и рассказывает, как их принимать. Не знаю, как себя чувствовать: с одной стороны, облегчение. С другой – эти поганые таблетки, которые теперь надо пить две недели, каждый день по восемь штук. Прихожу домой и ложусь спать. Проспав 14 часов кряду, на следующий день прихожу утром на работу, говорю, что выздоровел.

Анна вспоминает о том, как потеряла девственность

За завтраком я неожиданно вспоминаю, как в детстве дружила с А. Он жил в нашем дворе, в соседнем подъезде. Его семья была намного богаче нашей, его отец работал в каком-то важном комитете при компартии, часто ездил за границу с делегациями. При этом они были настоящими интеллигентами. Моя мать особенно завидовала его матери, ее платьям и духам, ее снисходительной манере, в которой она общалась со всеми, потому что «могла ее себе позволить» (так подчеркивала моя мама). Мне нравилось бывать там; в этом доме была какая-то утонченность и свобода, та особая атмосфера, свойственная обеспеченным интеллигентным семьям. По советским меркам эта семья жила более чем хорошо, она жила роскошно.

Это случилось летом. Мне уже исполнилось семь лет. Однажды мы долго с гуляли с А, уже стало темнеть, но нас почему-то не звали домой родители – наверное, засмотрелись скучным многосерийным итальянским фильмом «Спрут», который мы оба терпеть не могли. Его тогда с наслаждением смотрел весь Советский Союз. Я и А зашли за дом. Я задрала платье, и он провел там пальцем. Мне было щекотно, но приятно. Потом он расстегнул свои шорты. Я прикоснулась к нему, ощутив гусиную кожу на его яичках. Мы долго трогали друг друга. Стало совсем темно, но мы не уходили, стояли в темноте, смотрели на наши гениталии, ощупывали их, молча удивляясь различиям и как-то по-особенному вздыхая. Мы совершенно забыли о времени, словно спали наяву. Нас нашли взволнованные родители; на этот раз они отправились на поиски в полном составе: моя мать, отец и мать А. Это было удивительно, потому что до этого всегда выходил кто-то один, чаще всего моя мать или мать А. Они застали нас буквально на месте преступления, in flagranti… После этого мне строго-настрого запретили общаться с А. Мы никогда больше не играли вместе, не обмолвились ни единым словом. Если нам случалось нечаянно встретиться на улице, около дома или в школе (мы учились вместе, но в разных классах, он был старше на год), мы отводили глаза. При виде А меня охватывало неприятное чувство, оно жгло меня, как раскаленная батарея. Чувство неловкости и стыда перешло в неприятие, меня раздражал его вид, его – мой, я знала это. Мы как будто перестали существовать друг для друга.