Порномания

Возможно, что это так, возможно, ей сладко быть жертвой, и не только ей. Но все-таки у нее больше связи с ролью мушки, что бы она ни придумывала насчет двойной роли, которую сама себе выбрала. Она, по правде говоря, не слишком в это верит. Она склоняется к тому, что у нее не было выбора, что она оказалась слишком слаба, чтобы противостоять напору виртуального соблазна. Сможет ли мушка вырваться? Пока не ясно. На сегодня она увязла в паутине, и с каждым днем запутывается в ней все больше, а паук все плетет и плетет нити, все выделяет слюну. Хорошие мысли для начала дня!

Анна обещает себе

Нет, нет, нет, никакого Facebook’a, «Ютюба» и прочей ерунды. И, самое главное, никакого порно. Я и в этот день не включу компьютер. Сегодня он тоже будет стоять без работы, клянусь! Уже месяц, даже больше, я не касалась его. Какой прорыв, какой успех! Но почему мне тогда так страшно?

М все еще перевозбужден

Что за мучительно долгий день мне предстоит? Изменит ли он меня навсегда или оставит прежним? Я хочу, чтобы этот день стал особенным в моей жизни.

В вагоне становится свободнее, я даже сажусь на сиденье. Бешено колотившееся сердце успокаивается. Прошел озноб и сменяющий его липкий жар. Вокруг меня по-прежнему хмурые, озабоченные утренние лица московской подземки. Я хочу им улыбнуться. Улыбаюсь. От этого они становятся еще более хмурыми. Они избегают смотреть на меня, они словно сговорились и смотрят в одну точку. Улыбка сползает с моего лица. Я тоже увидел, обрел эту точку и стал так же, как они, хмуро и сосредоточенно смотреть в нее. Теперь мы вместе, теперь мы едины, теперь я понимаю их. А всего-то и надо было с самого начала смотреть в эту проклятую точку где-то там, на горизонте, за пределами вагона, в темноте коридоров, по которым несется поезд. И все-таки я уверен, что мы смотрим в разные точки. Но представим почти невозможное, а именно: точка у нас одинаковая, и мы пялимся в нее без остановки, без всякого смысла, как животные, жующие свою жвачку. Что тогда? Неужели все изменится от этого? Нет, нет и нет. Потому что я знаю наверняка, что думаем мы совершенно о другом и совершенно по-другому. Но это не так уж важно, правда? Главное, что видимость соблюдена, мы похожи, мы выглядим одинаково: они хмуры и я хмур. И, кажется, мы смотрим в одну точку.

Анна хочет уехать на время из Москвы

«Теперь все будет по-другому», – проснувшись этим утром, говорю я себе. Мне вдруг захотелось удовольствий и сладкой жизни, как на каталогах в турагентстве. Решено: я пойду в одно из таких турагенств и буду искать тур на сказочный остров прямо из девичьих грез… Я попробую заказать себе райский отдых… На пляже, на морском песке, золотом и самом чистом. На прекрасном острове, как из фильма «Пляж», где мировой секс-символ Ди Каприо нашел идиллию, а потом… Ах, не надо про это. Вечно меня тянет на что-то темное, черное или хотя бы серое. А мне сейчас нужно белое и золотое. Я в конце концов девушка! Загранпаспорт уже готов, я сделала его срочно, переплатила, вот он лежит передо мной, темно-красный, мой первый заграничный паспорт. Срочная виза делается всего за три дня, но я пока не знаю, куда хочу ехать.

М ведет записи в блокноте

После короткой передышки напряжение возвращается. Меня уже не бьет дрожь, приносящая то холод и озноб, то жар и почти бред, но сердце по-прежнему бешено колотится. Как раз в этот момент в вагон заходит группа студентов. От них пахнет чем-то затхлым, словно это не молодые, полные жизни люди, а толпа старых зомби. Сыплются слова типа «прикольно», «отстой», «клево» и прочий словесный хлам. Меня передергивает. Неожиданно я выхватываю свой маленький потрепанный блокнот и начинаю фанатично записывать все, что они говорят, слово за словом. Студенты наконец понимают, что происходит, и замолкают. Я пишу в блокноте: «Ими овладевает неловкость, потому что они видят, что я записываю за ними». Я сижу с ручкой наготове, но они словно сговорились и онемели, ни одного слова не выходит из них за несколько долгих минут. «Наша остановка?», – наконец спрашивает кто-то из них сдавленным голосом. Я вздрагиваю и с жадностью записываю: «Парень спросил сдавленным голосом, их ли это остановка».

Когда двери открываются и они выходят, одна из девушек, кинув быстрый взгляд на меня, бросает в мой адрес: «Псих какой-то!» И поспешно выходит за остальными. Я радостно записываю в блокнот: «Одна из девушек сказала про меня: «Псих какой-то!» Я нашел для себя новое развлечение. Теперь я буду ходить с блокнотом, а лучше с диктофоном, и записывать весь этот словесный мусор. Я стану одержимым летописцем нового Пустого века. Вдруг это кому-то понадобится? Скажет ли мне кто-то спасибо, или это все канет в лету? Кому нужна эта «летопись»? Кому нужны эти никчемные, молодые и старые, люди вокруг меня? Кому нужен я сам? Единственное, что утешает и вселяет надежду – это мысль, что, быть может, я все-таки нужен той девушке, которую я случайно встречал вот уже несколько раз и которая так запомнилась мне, что даже снится ночью. Вот бы встретить ее еще раз и завязать разговор.

Анна приступает к выбору поездки и грезит о пляже

Итак, я просматриваю объявления на туристическом сайте, славящемся своей дешевизной. Предложений много. Приезжаю туда, так как онлайн у них ничего не решить, надо присутствовать лично. Так для меня даже лучше: хоть пообщаюсь, а то совсем одичала. Меня проводят как VIP-гостя в отдельный кабинет. Я иду за агентшей, которую мысленно уже прозвала «вонючей курицей»; от нее несет нарочитыми духами, и она успела смерить меня оценивающим, беспардонным взглядом. Как это привычно для Москвы! Я могла бы обойтись без этого и не глядя купить дорогой тур. Но мне доставляет удовольствие продлевать поиски. Я хочу как можно дольше тянуть этот процесс, словно вкусный коктейль на пляже.

На пляже. Пляж. Вот куда мне надо. Пляжный отдых: вот что меня спасет и взбодрит. Мне нужен вульгарный пляжный отдых, как тем «овощам», которые едут за ним. А чем я их лучше? Такой же, в общем-то, овощ, как и они. Еще и порноманка.

Итак, смотрим предложения. Среди них есть ужасно заманчивые. Особенно умиляют картинки, иллюстрирующие все это. Вот парочка в удобных плетеных креслах сидит перед неправдоподобно лазурным, «отфотошопленным» морем. В панамах, загорелые, красивые. Мир принадлежит им. У меня картинка вызывает ревность, ведь мне не с кем ехать в эту сказку. Я буду там одна. Другая картинка: парень на красивом дереве, сидит как птица и беззаботно смотрит вдаль. Загорелое тело, не накаченное, но подтянутое. Как раз то, что мне нравится. Плюс короткая стрижка. Небольшая щетина… У меня становится мокро в трусах. Я не могу сдержаться, уже вовсю тереблю свою киску… Я одна ― моя агентша куда-то ушла, покачиваясь на своих дурацких каблуках и воняя тяжелыми, удушающими духами, от запаха которых меня передергивает. Дверь кабинета неплотно прикрыта, в коридоре приближающиеся шаги хорошо слышны, так что меня не застанут врасплох… Тем более что я уже кончила, управилась буквально за полминуты, как настоящий спринтер.

Теперь, когда я «спустила» – я намеренно узурпирую этот сугубо мужской термин – все эти моря, пляжи и прочая вылизанность меня раздражают. Вот это чувство и есть самое верное. Я не хочу рая, бунгало и жары, даже бриза и ветерка с моря, который «делает тебя счастливой» тоже не хочу. Я хочу… чего-то другого. Чего же? Каменных джунглей, полных одиночества? Пусть так, но в них я хотя бы окружена таким же несчастными. Не то что на этих пляжах. Там все автоматически становятся какими-то радостными. Счастливыми. И это удручает. Потому что искусственно. Потому что ничего нет в этом мире настоящего, кроме ненависти. Но ее стараются снивелировать, объявить недействительной. А все равно: глупые ненавидят умных, бедные – богатых и так далее. Арабы ненавидят евреев. Армяне турок. Азербайджанцы армян. Босс ненавидит своих подчиненных, они отвечают ему тем же. В мире все вроде бы выхолощено, все продано, зачищено глобальным капиталом, корпорациями. Любовь, честь и прочие понятия не имеют ценности. Вера курьезна. Любой пафос оборачивается пародией на самое себя. В общем, все мертво. Жива лишь ненависть. Она единственная, что может сбалансировать наш мир. Ненависть, которая порождает конфликт, вызывает реакцию, не ту, которая принята, а ту, которая справедлива – для того, кто ее выбирает, конечно. В мире миллиарды правд, как вы знаете. Вот и в России тоже все не скрывая ненавидят друг друга, но это не уменьшает наших проблем…

Да, после искусственной разрядки, когда наваливается чувство тоски и опустошенности, меня частенько тянет пофилософствовать, во мне просыпается ехидная и полная желчи актриса, которая от души играет свою роль, потому что сама ее себе написала. Да, я играю эту роль от души, я слишком прикипела к ней. Не относитесь к этим всплескам слишком серьезно.

М встречается с С и еще кое с кем

Я продолжаю записывать все, что слышу. Ну, или то, что мне интересно, не знаю, как точнее сказать. Меня умиляют некоторые признаки человеческого, слишком человеческого в людях. То, что я слышу на улицах вокруг себя, часто глупо, грубо и отдает пошлостью, но меня это трогает. В начале ХХI века, когда люди все больше походят на машины, любая человеческая черта способна вызвать умиление. Как вот этот разговор бабушки и внука, что я записал несколько минут назад в продовольственном магазине.

Мальчик громко спросил ее: «Бабушка, помнишь, как ты помолилась, и я сразу покакал?» Она раздраженно ответила: «Да».

Это было записано как раз после встречи с моим знакомым, С. Мы давно не виделись, и разговор не удался. Мы сидели больше часа в каком-то сетевом «кафе русской кухни» типа «Елки-палки», в самом центре, и все это время он заливался соловьем, рассказывал о себе, о своих успехах. У него всегда сплошные успехи, даже неудачу он превращает во что-то невероятное… Когда мы вышли из кафе, я буквально напал на него:

– Ты не замечаешь, что постоянно якаешь? Я, я, я. Бесконечно слышны твои «Я»! Неужели тебе это не надоело? Мне – очень. Я не могу это выносить!

– Мдааа, а ты не меняешься… Как был истериком, так им и остался.

– Да пошел ты!

Когда-то у нас было немало общих тем: работали вместе, еще раньше учились в одной группе. Но теперь мы абсолютно разные: он стал интернет-дизайнером в крупной компании, очень известной в стране, я ― копирайтером в среднем рекламном агентстве. Я не люблю свою работу. Он любит свою работу. Я завидую ему. Он не завидует мне.

Не знаю, почему я так сорвался. Тем более что С все равно ничем не прошибить. Он дойдет до метро и уже все забудет: для него мои выпады – комариный писк. У него когда-то были неурядицы в личной жизни. Но теперь С счастлив: у него есть «классная девушка». Он едет к ней. Вот из-за этого я ему тоже завидую: он едет к кому-то, он не один. Лучше бы я потратил остатки выходного дня на что-то другое, чем на общение с ним! Поймите, меня не так раздражало его бахвальство, а скорее то, что он ничего не замечает вокруг. Мне было с ним к тому же скучно. Но это не отменяет постыдного факта: я завидовал ему, я ненавидел его за то, что ему было лучше, чем мне, и я хотел подгадить ему. Мне не удалось испортить ему настроение, зато я еще больше испортил настроение самому себе.

Неловко попрощавшись с С – он уезжает, улыбаясь и подначивая меня, но пытаясь свести все к шутке, – я решаю зайти в книжный магазин. Не смотря по сторонам, все еще надутый, я стою около стеллажей с художественной литературой.

Взяв наугад какую-то книгу с полки и не видя в ней букв, я все же силюсь прочитать хоть слово, а потом фразу, и так далее. Мне это быстро надоедает – я все равно не могу сосредоточиться. Подняв глаза от расплывающихся букв, которые не складываются в слова, я смотрю вдаль, потом перевожу взгляд на людей вокруг. И тут меня словно озаряет: метрах в пяти стоит она. Тоже ни на кого не смотря, берет книгу за книгой, листает, ставит обратно…

Через некоторое время она чувствует, что на нее смотрят. Медленно отрывает глаза от книги, наверное, пятой за три минуты – что она так сосредоточенно ищет? Какая книга ей нужна? Мне так хочется это знать. Она видит мое встревоженное, о чем-то просящее лицо, хмурится, бледнеет, потом краснеет и еще более сосредоточенно утыкается в книгу. А я стою, как в рот воды набрал, не знаю, что сказать, и подойти не в силах, словно оцепенел. Попятившись назад, я тоже хватаю какую-то книгу и начинаю ее листать, но краем глаза наблюдаю за ней. Она все берет и берет новые книги, резко открывает их и пролистывает, читает из них небольшие отрывки и возвращает на место. Так продолжается довольно долго: положила одну книгу, тут же взяла другую, потом еще и еще. Оказавшись около кассы в тот момент, когда она покупает книги, я вижу, что она выбрала «Лансароте» и «Возможность острова» Мишеля Уэльбека. Я его терпеть не могу. Вялый секс, скучные буржуазные ужимки разочарованного европейца… Фу, да я сам могу столько рассказать из жизни наших офисных зверьков, что на пять Уэльбеков хватит! Но он пишет, а я молчу и выражаю смутное недовольство. Даже мои записи, которые я делаю каждый день, не сильно пригождаются. Наверное, скоро брошу это занятие, оно меня утомляет и расстраивает. Я уже устал от записывания бреда и бессмыслицы, что слышу вокруг. Радость была короткой, хоть и бурной. Я хочу чего-то другого.

И опять, опять я не смог сказать ей ни слова. Растерянный, вышел из магазина в тот момент, когда она, волнуясь и косясь на меня, покупала книги. Потом, шагая одиноко домой, моясь в душе и вяло мастурбируя, наконец ложась спать, явственно вижу эти два романа у нее под мышкой. Может, она собралась в отпуск? Куда-то на отдых? Может, на этот самый остров, которым назван роман? Как его там? Ланса… Лансе… Ланце… что-то похожее на слово «Ланселот», не помню точно и не знаю, где это, если честно. Засыпая, я представляю, как засыпает С в обнимку с новой пассией. До чего же он везучий! И денег больше, и… Я ему завидую, но в то же время издеваюсь над ним; разве это хорошо? Он довольно примитивен, я это знаю, да и он тоже в курсе, наверное. Но ведь и я не такой уж большой интеллектуал! Я ворочаюсь, нахожу удобную позу и засыпаю ненадолго.

Через некоторое время просыпаюсь и вспоминаю девушку, что встретил в магазине. Сколько раз мы уже вот так встречались? Три? Четыре? Может, пять? И всегда совершенно случайно. Надо уже точно посчитать, я принимаюсь высчитывать, но от волнения постоянно сбиваюсь. Приходится включить свет и сесть за письменный стол, на котором стоит компьютер. Достать чистый лист бумаги и сосчитать точно, сколько раз я ее видел. Первый раз – в торговом центре. Второй – в кафе. И два последних раза, включая сегодняшний, мы виделись в этом книжном магазине. А где же пятый раз? Я снова считаю, и теперь мне кажется, что мы встречались уже шесть раз… Я зачеркиваю тот раз, что был в торговом центре – я не был в торговых центрах уже очень давно. И в том кафе я ее не видел. Получается, четыре раза? Меня злит моя забывчивость, хотя я твердо был уверен, что помню наизусть все эти странные рандеву; оказывается, нет, они смешались в какую-то одну грустную, бесконечную попытку встречи, в немую просьбу о чем-то… Я засыпаю с ручкой в руке, на белом листе бумаги. Просыпаюсь от дурных голосов за окном. Иду в туалет помочиться. Закончив, захожу на кухню, нащупываю в темноте графин с водой, жадно пью прямо из него, возвращаюсь, напарываюсь в темноте на журнальный столик, чертыхаюсь, выбросить его пора уже давно! Поглаживаю ушибленное место. Через несколько минут боль проходит, чувствую себя уставшим и очень сонным, но все равно не могу заснуть. Лежу, ворочаюсь, пялюсь в потолок, думаю о случайной встрече с девушкой, вздыхаю и спрашиваю себя: «Почему опять я не заговорил с ней в том книжном?» И сам же отвечаю себе раздраженно: «Потому что не заговорил!» Как ни странно, этот окрик помогает. После этого отключаюсь до самого утра.

Встаю на работу, настроение поганое. Я опустошен и выпотрошен. Не хочу себя успокаивать, иду к метро и хмурюсь, меня ничто не радует и не будет радовать сегодня, я знаю. Причина тому – моя вчерашняя нерешительность с девушкой в книжном. Будь я более смелым, моя жизнь, возможно, уже изменилась бы.

Анна продолжает выбирать поездку

Очнувшись от своих псевдофилософских рассуждений, я понимаю, что уже поздно отказываться. Я подчиняюсь вызову, который сама себе бросила: погрузиться в слащавость пейзажа, где ходят счастливые парочки, и где я буду одной такой паршивой овцой в их благополучном стаде, со своей порноманией… «Вонючая» вернулась, сидит закинув ногу на ногу, изучает меня презрительно. Наверняка думает, что у меня мало денег. Я стремно одета – а в Москве никто такого не может себе позволить, если у него есть деньги. Поэтому я выпадаю из московской парадигмы. Да и хер с ней, с этой парадигмой, с этим дресскодом, с этими бутиками на Столешниковом, где я чувствовала себя лишней и не своей. На хер все это! Я сама по себе. Я просто хочу движения, хочу уехать на остров, на море, как самый обычный отпускник. Да, мне положен отпуск, я так извела себя за последнее время…

– Ну что, Мальдивы?

Мои мысли прервались этим предложением, больше похожим на призыв, или даже на приказание. Ну как же, ей надоело со мной возиться, она подала голос. Взгляд у турагентши изучающий, но очень внимательный. Как бы сказать ей спокойно, без надрыва, что я не хочу на Мальдивы? И это не потому, что у меня нет денег, а совсем по другой причине, понять которую она не в состоянии, так как в ее мире все, у кого есть на это деньги, непременно выбирают Мальдивы… Ее недоброжелательность, ее тяжелый взгляд и низкий, грудной голос, ее отвратительные духи начинают меня не на шутку раздражать. Она специально назвала Мальдивы – думает мня испугать. Они же дорогие! Да, конечно, я испугаюсь слова «Мальдивы» и суммы в 80 000 рублей… Или даже больше. И покину этот офис с позором, а она насладится моим унижением…

– Я не хочу туда… А что еще есть?

– Но вы же хотите на остров, и чтобы океан был. Да? Тогда Мальдивы,

это самое лучшее, что может быть. Берите, не пожалеете. Вам бунгало или как?

Тон у агентши все более наглый и развязный. Она изучает меня, щупает, зондирует, все никак не поймет, есть ли у меня деньги или нет. Я ненавижу ее. Слава богу, я вспомнила про тот роман, который только что прочитала.

– Я не хочу на Мальдивы…

– А куда тогда?

Она достает из ящика стола буклет, он шлепается передо мной со свистящим звуком.

– Вот, здесь все острова. Выбирайте. Я щас приду.

Буклет пахнет свежей типографской краской ― я знаю, что некоторые балдеют от этого запаха, я же начинаю его ненавидеть, он у меня теперь ассоциируется с «вонючей». Это запах диктата, запах насилия и принуждения: «Вот здесь все острова». Да как она может заявлять такое? Все острова… Это те, на которые ей выгодно меня отправить? Нет, я не потерплю такое, я буду с ней бороться, с этой наглой вонючей козой!

Все же открываю буклет: Доминикана, Майорка, Крит, Миконос… Я не хочу ни на один из них! Как же приторно, с придыханием рассказывает эта книжища про райские острова! И какие виды, какой океан, особенно на Мальдивах! Черт бы их побрал… И почему я такая упрямая, вбила в голову, что не хочу туда, и все… Не дура ли? Роскошные виллы и бассейны, красивые до слез; и люди на фоне этой роскоши и особенно могучей красоты природы кажутся такими жалкими, такими маленькими. Я читаю и не могу поверить, что все эти блага ― для одного человека. Ну, я имею в виду того, кто заселится в номере вот этого, например, отеля. Как они выдерживают все это? Все эти процедуры, всю эту заботу, улыбки, все эти прекрасные вина, коктейли, блюда… По-моему, это просто физически невозможно. Может, я так говорю из-за того, что у меня психология бедного человека? Да, наверное, это из-за того, что я была бедной все эти годы, начиная с рождения и кончая почти зрелостью, ведь мне уже тридцать лет. А сейчас уже поздно или слишком трудно себя менять. Но все равно меня мутит от этого, это не мое, я не хочу себе такого, хотя могу позволить. Все эти изысканные вина, лизоблюдство челяди, массаж, спа, ресторан, кофе на террасе, шампанское, выгул себя в платье от «Диор»; и так до бесконечности. Я лишь хочу, как есть, вот такая как сейчас, нечесаная и не слишком ухоженная, запачканная выделениями, следами недавнего экстаза, приехать в тихий отель к морю. И жить там две недели, ни о чем и ни о ком не думая. Даже о нем…

М идет в магазин и тоже покупает книги Уэльбека

Уф! Еще один рабочий день закончен. Я сразу же иду в тот самый книжный магазин, листаю те же книги, что и она вчера. В магазине тесно, все толкаются, никто не извиняется. Неожиданно в нос бьет резкая вонь, словно кто-то открыл банку с несвежей тушеной капустой. Мимо проходит недовольный мужчина, морщится и громко говорит то, о чем все подумали: «Еб твою мать, что за вонь!» Я смеюсь, меня ужасно веселит эта реплика. На меня оборачиваются, в том числе мужчина, что сказал про вонь. Я хватаю те две книги, что и она вчера, бегу на кассу и долго еще смеюсь над тем, как тот мужик возмущался вонью от квашеной капусты. На меня оборачиваются люди, видя мое смеющееся лицо, слыша мое хихиканье. Вид у них недовольный, словно их чем-то обидели, уязвили. Неужели их так оскорбляет то, что я смеюсь?

Я продолжаю смеяться даже в метро, сидя с двумя книжками Уэльбека. Наверное, меня смешит также и мое попугайство. Купил те же книги, что и она, и вот, сижу довольный, улыбаюсь и хихикаю как дурачок… На меня косится безвкусно одетая девушка – колготки в сеточку, красная юбка, желтый шарф, глаза и рот сильно накрашены. Сначала хочу прочитать маленький роман «Лансароте». Прочитываю довольно быстро и без большого интереса вступление, дохожу до сексуальных сцен. Они не очень-то заводят, но забавные, тем более меня до сих пор веселит фраза про вонь в книжном. Я похохатываю над ними и констатирую: главный герой неплохо провел время – потрахался и полизал у одной цыпочки на курорте. Почему-то я уверен, что это именно сам Уэльбек потрахался и полизал, а не герой его романа, я чувствую, что здесь идет полное отождествление, хотя это может быть совсем не так. Дохожу до разговоров по душам – главный герой общается с другим курортником, бывшим полицейским из Бельгии. Признаюсь, печали европейцев меня не очень трогают, уж лучше про секс с курортными цыпочками. Тем более разговор о проблемах навевает безрадостные мысли о собственной стране, которая оккупирована властью, «своими», не какими-то «чужаками», но все равно они никому жить не дают. Они вдобавок самозабвенно ненавидят страну, которую так нагло обворовывают. И вообще, Уэльбек меня все больше раздражает. Наверное, тем, что при всей своей занудности талантлив.

В любом случае, мне надо больше концентрироваться на себе, на своих целях… Кстати, какая у меня цель? Стать свободным, как я недавно думал? Но не слишком ли это расплывчато, и вообще, что это означает – стать свободным? Может, стоит выразиться как-то поконкретнее? Нет, не «стать свободным», но найти себя в жизни – вот моя задача. Да, так звучит лучше. Я доволен, этот день прошел не зря, ведь я сформулировал пусть не очень конкретную, но все же цель.

Анна наконец знает, куда ей надо ехать

Агентша возвращается. От нее все так же пахнет тяжелыми духами и еще чем-то ― наверное, пот пробивается через «деодорант-стик», изо рта воняет смесью жвачки и табака. Я содрогаюсь.

– Ну что? Какой выбор?

Она все еще надеется, что я, потеряв голову от видов упоительных пляжей Мальдивских островов, куплю этот дорогущий тур за 120 000 рублей, или даже дороже, если она уломает меня снять бунгало, а ей от этого отломится хороший процент. Она, по-моему, мысленно подсчитывает, на что его потратит. На новое платье от Стеллы Маккартни? На кофемашину Illy? И тут я вспоминаю сцену в «Лансароте» Уэльбека, в самом начале, где его герой выбирает туры… А что, почему бы не попробовать?

– А на Лансароте есть возможность уехать? Дней на десять-двенадцать! А?

– Вы хотите на Лансароте? (Удивление на грани презрения). Да пожалуйста! Его так неохотно берут… Вы первая из моих клиентов, кто туда рвется. Там вечно облака, тучи, ни позагорать нормально, ни поплавать. Пляжи так себе… Ну, я вас предупредила!

Я вхожу в такой энтузиазм, что не знаю, как ее благодарить. Я готова все ей простить, даже обнять ее, похлопать по плечу, так я возбуждена своим выбором и предстоящим приключением. Беру не глядя тур в какой-то отель, далековато от моря, зато самый дешевый. Я, видимо, правильно думала, что у меня психология бедного человека. Встав, я забыла про пятно на летнем платье – след моего недавнего оргазма. Агентша смотрит на него в ужасе. Со счастливой улыбкой глядя на ее вытянутую рожу, радостно иду к выходу, почти приплясываю. Агентша сверлит мою спину взглядом, в котором есть место и для презрения, и для испуга.